Глава 6 БЫЛ ЛИ ИИСУС КРОТКИМ И СМИРЕННЫМ?

Глава 6

БЫЛ ЛИ ИИСУС КРОТКИМ И СМИРЕННЫМ?

Будем подражать Христу по своим силам. А когда сделаешься таким, то и сам диавол не возможет противиться тебе, ибо он знает царственное знамя и оружие христово, которым был поражён. Какое же это оружие? Смирение и кротость.

Иоанн Златоуст, «78-я беседа на Евангелие от Матфея», IV в. {43}.

Если кто-нибудь, ссылаясь на слово Иисуса, не захочет расторгнуть разрушившийся брак или же захочет подставить ударившему его другую щеку, поскольку об этом говорил Иисус, тот не понял его.

Рудольф Бультман, «Иисус», 1926 г. {44}.

1.

   Во времена Иисуса многие евреи, не исключая и ближайших учеников Христа, представляли себе грядущего Мессию в образе могущественного царя, который освободит Израиль от ненавистной римской оккупации и установит на земле Царство Божие. Поэтому когда Иисус был схвачен врагами и казнён позорной смертью на кресте, его ученики и сторонники поначалу растерялись. В их головах просто не укладывалось, что с настоящим, подлинным Мессией можно поступить подобным образом. Эта растерянность явственно слышится в словах двух учеников, идущих из Иерусалима в Эммаус, и рассуждающих по дороге между собой: «А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен освободить Израиля» (Лк. 24:21). 

   Но со временем к последователям Иисуса вернулась утраченная уверенность. Вспоминая слова и поступки любимого учителя и сравнивая их с текстами Священного Писания, они убеждали себя и других в том, что это, конечно же, была не случайность, что ему было свыше предопределено пострадать, и что те ветхозаветные пророчества, в которых говорилось о безропотно страдающем и умирающем Мессии, целиком и полностью исполнились на Иисусе. Так, например, в словах Исайи (53:7): «Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» они увидели предсказание будущих страданий Христа. Слова Иисуса (Мф. 11:29): «Научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем» были расценены как исполнение соответствующего пророчества Исайи: «А вот на кого Я призрю; на смиренного и сокрушённого духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2).

   Позднейшие богословы и церковные писатели идею о безропотном страдании Христа развили и усилили до последней степени. Иисус, согласно церковной традиции, — само воплощение смирения, кротости и безграничного терпения. «Лишь для того Господь так унижал, так умалял Себя, чтобы и вы делали то же» — говорит французский католический богослов Бернард Клервоский {45}. «Смирение есть учение Христово, есть свойство Христово, есть действие Христово» — наставляет епископ Игнатий Брянчанинов {46}. Некоторые из христианских подвижников настолько прониклись этой идеей, что даже пытались осуществить её на практике — как, например, преподобный Серафим Саровский. Однажды, когда он рубил в лесу дрова, на него напали разбойники. В руках преподобный в это время держал топор, сам он был ещё физически крепкий мужчина, и мог бы постоять за себя, но не захотел этого делать, посчитав, что Иисус Христос подобным вещам никогда не учил. Бросив топор на землю, Серафим сказал разбойникам: «Делайте, что вам надобно». И разбойники не заставили себя упрашивать. Подхватив с земли топор, они отделали отшельника «на славу»: обухом проломили голову, сломали несколько ребер, чуть не утопили в реке. После этого случая Серафим навсегда остался калекой {47}.

   Церковные писатели, сочиняя бесчисленные «жизнеописания» Христа, вольно или невольно подгоняли евангельские события под устоявшуюся веками традицию. Как это делается, хорошо видно на примере знаменитой сцены изгнания торговцев из Храма. Евангелист описывает её так: «И сделав бич из верёвок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул» (Ин. 2:15).

   Однако церковникам такое описание очень не нравится. Бич из верёвок... выгнал... опрокинул... Фу, как грубо! И они начинают поправлять евангелистов, стилизуя описание этой сцены под требования традиции. Так, согласно версии архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, автора книги «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа», Иисус вообще ни с кем не ругался и никого к дверям не подталкивал. Он просто требует, чтобы торговцы немедленно покинули пределы Храма, и «торжники невольно чувствуют, что зашли не в своё место, — и безмолвно повинуются» {48}. Вот так! Ни скандала, ни грубостей, ни свиста верёвочного бича в воздухе. Благолепие, да и только! Правда, в тексте Евангелий нигде не сказано, чтобы «торжники» сами почувствовали, «что зашли не в своё место», да и непонятно, зачем Иисус «деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул», если они и так «безмолвно» удалились? Ну, да Бог с этим! Главное, что удалось изобразить Христа таким, каким следует, — кротким, смиренным и... совершенно не соответствующим рассказу евангелиста.

   Но самое удивительное у владыки Иннокентия даже не это, а вывод, венчающий нарисованную им постную сцену: «Всё приняло новый лучший вид; и место прежнего мятежа заступила тишина и устройство...» {49}.

   Наверное, надо очень сильно постараться, чтобы углядеть в чинно сидящих за своими столами менялах и торговцах «мятежников», а в действиях Христа, размахивающего бичом, — «тишину и устройство». Скорее уж, наоборот... Нет, я не хочу сказать, что Иисус был не прав, разгоняя ударами бича обнаглевших коммерсантов. Конечно же, он был прав, поэтому и восстал, учинил «мятеж» против возмутительных торгашеских порядков в Храме. И в этом «мятеже», разумеется, не было ничего несправедливого или предосудительного. Почему же тогда владыка побоялся назвать вещи своими именами? Скорее всего, потому что жил при царском «прижиме», да ещё при Николае I, который, как известно, после событий на Сенатской площади панически боялся любых мятежей и восстаний, даже библейских. Вот и вынужден был владыка Иннокентий называть «мятеж» «тишиной», а «тишину» — «мятежом», чтобы — упаси Бог! — не разволновать мнительного царя. А что делать? Не каждый ведь способен, как Г.Р. Державин, «истину царям с улыбкой говорить»!

2.

   Можно привести ещё много примеров, из которых видно, как в угоду привычной концепции одни факты из жизни Христа всячески выпячиваются, а другие — не менее старательно затушёвываются. Чтобы далеко не ходить, рассмотрим знаменитое требование Иисуса из Нагорной проповеди: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39; Лк. 6:29). Эту фразу, понимаемую буквально, употребляют и к месту и не к месту все, кому не лень. Церковники видят в ней подтверждение необыкновенной кротости Христа, враги церкви — доказательство низкопоклонства и раболепия христианства как религии, а Лев Толстой из одной этой фразы даже вывел целую религиозно-философскую систему, названную по его имени «толстовством» и поражающую при близком знакомстве надуманностью и оторванностью от жизни. Знаменитый писатель, а вслед за ним и его последователи-«толстовцы» договорились до удивительных вещей. Ссылаясь на авторитет Евангелия, они доказывали, что врагу нельзя причинять никакого, даже самого малейшего вреда, что бы тот ни злоумышлял. Им говорили: «Как же так? А если, к примеру, какой-нибудь извращенец захочет надругаться над ребёнком, то что же, и в этом случае нельзя причинять преступнику вред?» «Конечно! — отвечали «толстовцы». — Вы должны уговорить извращенца отказаться от своего гнусного намерения, вы должны, в крайнем случае, стать между ним и ребёнком, заслонив собою невинное дитя, но никакого зла причинять негодяю вы не имеете права!»

   Но странное дело! Никто из «непротивленцев» не обращает внимания на слова, сказанные Иисусом во время допроса у первосвященника, когда раб ударил его по щеке: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьёшь Меня?» (Ин. 18:23). Почему Иисус не подставил смиренно другую щеку для нового удара, а с укором обратился к обидчику? Неужели он здесь противоречит своим же собственным словам, сказанным во время Нагорной проповеди? Или, — что гораздо вероятнее, — он вкладывал в свою речь совсем не тот буквальный, можно даже сказать, скандальный смысл, какой ей обычно приписывают? Ведь если все хорошие люди будут поступать так, как советовал Лев Толстой, то человечество очень скоро исчезнет с лица Земли. Сначала плохие люди перебьют всех хороших, затем друг друга и — конец!

   Неужели Иисус хотел этого? Абсурд! Значит, нужно искать другое объяснение. Возможно, такое: Иисус адресовал эту свою заповедь не отдельным, не конкретным людям, а всему человечеству сразу. Действительно, если абсолютно все люди на земле будут согласны подставить щеку для удара, то наносить этот удар станет некому — зло просто-напросто исчезнет из мира!

   Вероятно, такая расшифровка знаменитого изречения Христа кому-то покажется прекраснодушным, несбыточным мечтанием. Возможно. Но, право, лучше быть мечтателем и надеяться на то, что люди когда-нибудь изменятся к лучшему, а до этого момента всячески беречь свою голову, нежели поступать так, как будто зла не существует вовсе, и платить за это своим здоровьем, а то и самой жизнью.

   Как явствует из Евангелий, Иисус свои собственные изречения понимал именно в таком отвлечённом, не буквальном смысле; это доказывается его отнюдь не смиренной реакцией на рукоприкладство раба во время допроса у первосвященника. И уж, конечно, Иисус никогда не требовал от других большего, нежели был готов претерпеть сам. И вовсе он не хотел, чтобы его последователи безропотно подставляли свою голову под топор или на самом деле кастрировали себя, как в III веке Ориген, понявший соответствующее место в Евангелиях буквально.

3.

   В Евангелиях сохранилось немало высказываний Иисуса, которые при всем желании невозможно расценить как призыв к терпению, смирению и покорности. Например, вот как Иисус характеризует своих непосредственных конкурентов — многочисленных иудейских пророков и «мессий», пытавшихся, подобно ему, увлечь за собой народ Израиля: «Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники» (Ин.10:8).[14] Разве в этих суровых словах есть хоть капля смирения? Или что-то похожее на столь любимые в наши дни плюрализм и мультикультурализм? Ведь, судя по этим словам, Иисус — какой «ужас»! — свою и только свою точку зрения считал единственно верной.

   Пока Иисус проповедовал своё учение, его трудно было назвать смиренником и непротивленцем. Переходя из города в город, из селения в селение, Иисус поучал, обличал, угрожал... Да-да, и угрожал тоже! «Тогда начал Он укорять города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись. Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида!.. Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознёсшийся, до ада низвергнешься... земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе» (Мф. 11:21-24). А это знаменитое: «Кто не со Мною, тот против Меня» (Лк. 11:23). Это кто выдумал? Максим Горький? Маркс? Ленин? А может быть, Троцкий? Нет, это сказал Иисус из Назарета.

   А какую яростную полемику вёл он со своими идейными противниками  — фарисеями и саддукеями! «Безумные», «вожди слепые», «сыновья тех, которые избили пророков», «лицемеры», «змии», «порождения ехиднины», «фарисей слепой» — все эти чрезвычайно резкие эпитеты, которыми в запале ожесточённых споров Иисус награждал фарисеев и саддукеев, свидетельствуют о чём угодно, но только не о кротости и смирении Христа (Мф. 23). Попробуйте, опыта ради, повторить все эти выражения в лицо своему соседу, а ещё лучше — непосредственному начальнику. Эффект будет потрясающий! Ручаюсь, что после таких слов никто и никогда не назовёт вас кротким человеком!

   Почему же церковные писатели, как будто не замечая этих резких слов, продолжают твердить о необычайном смирении Христа? Объяснение этому самое простое: они привыкли действовать в рамках определённой традиции, вынуждающей их игнорировать очевидные факты. Если, конечно, они не полагают всерьёз, что пока дело не дошло до мордобоя и поножовщины, то любые, даже самые крепкие слова и выражения, — это всё ещё кротость и смирение.

4.

   Иисус никогда не говорил о себе как о тихом, безропотном смиреннике. Подобное представление о нём родилось уже в позднейшие времена под влиянием некоторых неправильно понятых его изречений, таких, как, например, это: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас. Возьмите иго Моё на себя, и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдёте покой душам вашим. Ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Мф. 11:28-30).

   Вопреки широко распространённому мнению, это изречение Христа вовсе не вероучительское, а одно из тех, которые следует отнести к повседневной деятельности созданной им «партии». О чём говорится в этом изречении? О том, что Иисус зовёт к себе людей, предлагает стать его учениками, и при этом успокаивает их, как бы давая понять: «Не бойтесь! Я добрый руководитель, и зря никого не обижу, и вам со мной будет не тяжело».[15] Именно в этом смысле и следует понимать слова Иисуса «Я кроток и смирен сердцем» — как снисходительность и доброту отца к детям, учителя к ученикам, хозяина к работникам, а вовсе не как бессмысленную покорность злому.

   В этом отрывке словосочетание «смирен сердцем» означает «смирный, спокойный, снисходительный к другим», а не «безответный и покорный», как многие думают, смешивая два совершенно непохожих состояния души. Иисус был добрым и снисходительным, но не безответным, поэтому он и не стал в доме у первосвященника подставлять щеку для нового удара.

   Ну а как же Гефсимания, могут спросить меня? А допрос, сначала у первосвященника, а затем у прокуратора? Ведь Иисус в это время безропотно сносил все издевательства и оскорбления со стороны своих врагов! Правильно, сносил. А что ему ещё оставалось делать? Ведь сила была на их стороне, а судя по тому, как они обращались с Иисусом, можно было догадаться, какая участь ему уготована. После первых же ударов Иисусу стало ясно, что разбираться с ним никто не будет, и пощады он не дождётся. Поняв это, Иисус замкнулся в молчании, не захотев омрачать последние часы своей жизни новыми унижениями перед врагами.

   Хотя, если уж быть до конца точным, то в самом начале допроса у Анана Иисус всё-таки пытался так или иначе спорить с первосвященником и его клевретами, и лишь после того, как на него градом посыпались удары и оскорбления, он перестал обращать на врагов внимание.