Глава 14 ПРИЧИНА КОНФЛИКТА

Глава 14

ПРИЧИНА КОНФЛИКТА

Но даже самое проникновенное слово бессильно, когда оно противоречит вековым привычкам и традициям. А именно их-то, традиции ортодоксального еврейства, рискованно ломал Иисус из Назарета. Выступить против субботы, назвать себя ее господином, когда малейший, даже самый безобидный проступок против неё строго — вплоть до смерти — наказывался. Нет, тут мало одного красноречия, оно должно подкрепляться ещё чем-то более убедительным.

Владимир Тендряков, «Покушение на миражи», 1982 г. {130}.

1.

   Приверженцы иудаизма считают, что в Торе — их священной книге — содержатся ответы на любые вопросы, какие только могут возникнуть в жизни человека, — религиозные, политические, семейные, моральные, имущественные и т.п. На заре еврейской истории, возможно, так и было, но со временем, когда бытовые и социальные условия невероятно усложнились, стало всё труднее соотносить предписания Моисеева Закона с практическими требованиями жизни. Поскольку в священных текстах нельзя было делать никаких изменений или дополнений, возникла настоятельная потребность в их истолковании. При этом само собой подразумевалось, что из священных текстов можно извлечь ответ на любой интересующий вопрос, если только знать, как правильно подойти к этому делу.

   В иудаизме толкования священных текстов подразделяются на два вида — галахи и агады. Галахи — это законы и предписания иудаизма, до мелочей регламентирующие всю религиозную, семейную и общественную жизнь верующих евреев. К галахам, например, относится требование умывать руки перед едой или же запрет на вкушение некошерного мяса. Подобных требований — мицвот (мн. ч. от мицва — «повеление») в иудаизме насчитывается огромное количество — 613, из них 365 запретов и 248 предписаний {131}.

   Агады (от евр. «рассказывать») предназначались для того, чтобы в образной, лёгкой и доступной форме истолковывать и комментировать тексты Торы. Обычными жанрами агад были притчи, басни, нравственные поучения, всевозможные аллегорические рассказы. Действующими лицами агад нередко выступали пророки и патриархи, включая Моисея. Не стеснялись сочинители агад вводить в свои притчи и диалоги в качестве равноправного собеседника и самого Господа Бога.

   По мнению раввинов, галахи являлись гораздо более важной материей, чем агады. Галахи представляли собой «божественные приказы», не терпящие никаких возражений, агады — вольные рассуждения на любые темы, в том числе и богословские. Официально признанный учитель мог, опираясь на личный авторитет, произнести от своего имени любую агаду. Но галаху никто не мог произнести от себя, она являлась общим делом всего сословия раввинов, и, кроме того, считалось необходимым, чтобы галаха была принята большинством голосов. Никакой отсебятины в таком серьёзном деле не допускалось. Соответственно, и нарушение галахи считалось более тяжким преступлением, нежели нарушение агады. К примеру, евреи могли позволить себе любые рассуждения о загробной жизни, они могли даже вообще её отрицать, как саддукеи, но никто из них никогда не осмелился бы усомниться в необходимости ритуала умывания рук. (Любопытно, что в христианстве всё наоборот. Например, христианский догмат, утверждающий, что после распятия Иисус Христос спустился в ад и вывел оттуда всех ветхозаветных праведников, — с еврейской точки зрения, типичная «агада», — должен приниматься безоговорочно, а, скажем, нарушение женщинами «галахического» требования не посещать храм без головного платка сплошь и рядом оставляется церковниками без последствий.)

   Признанными специалистами в толковании Торы считались фарисеи. Из их среды со временем даже выделились особые законоучители — таннаи (арам. — «учители»), о которых говорили, что они владеют единственно верным способом толкования священных тестов, якобы позволяющим выявлять содержащиеся в них заповеди. Фарисеи противопоставляли себя, свою учёность, не только саддукеям, но и «несведущей» в законе массе простых людей — так называемым «ам ха-арец». Знаменитый таннай Гиллель утверждал, например, что «ни один из ам ха-арец не религиозен» {132}. Сходное высказывание, отражающее мнение фарисеев о простом народе, сохранилось и в Евангелиях: «Этот народ невежда в законе, проклят он» (Ин. 7:49).

   Неудивительно поэтому, что Иисус был встречен фарисеями, что называется, «в штыки». Их тревожило, что Иисус, не будучи официально признанным раввином, осмелился объявить себя единственным авторитетом в этой области (Ин. 10:8). Ещё хуже было то, что он единолично, ни с кем не советуясь, провозглашал от своего имени не только агады, но и галахи. К примеру, он не только не умывал руки перед едой, но и, так сказать, теоретически обосновывал ненужность этого ритуала (Мф. 15:1-11). Это было так непривычно, что народ, приходивший слушать Иисуса, «дивился учению Его»,«ибо Он говорил не как книжники, а как власть имеющий» (Мф. 7:29; Мк. 1:22). Многие недоумевали, слыша невероятные заявления Иисуса: «Вот, Он говорит явно, и ничего не говорят Ему: не удостоверились ли начальники, что Он подлинно Христос?» (Ин. 7:26).

   Фарисеям, чрезвычайно щепетильным в вопросах веры, подобные заявления Христа казались совершенно недопустимыми. Между ними и Иисусом сразу же начались ожесточённые споры, описаниями которых переполнены все четыре Евангелия. Отзвуки этих споров можно найти даже в Талмуде — идейном наследии фарисеев. Судя по тому, с каким предубеждением и неприязнью представлен Иисус в талмудических текстах, разногласия между ним и фарисеями, действительно, были весьма серьёзными. Так, в Талмуде утверждается, что Иисус был рождён вне брака; что его матерью была дамская завивальщица волос Мария; что её мужем был Паппос бен Иегуда, а любовником — некий римский солдат Пандира или Пантера[27], который якобы и был подлинным отцом Иисуса {133}. Согласно Талмуду, Иисус высмеивал слова мудрецов, называя сам себя богом, и говорил, что вознесётся на небеса. Его судили и приговорили к побиению камнями в Луде {134}. Подобные порочащие слухи, вероятно, имели хождение и при жизни Христа. В Евангелиях сообщается, что во время одного спора разъярённые противники заявили Иисусу: «Мы не от любодеяния рождены» (Ин. 8:41). Возможно, это был намёк на незаконное происхождение, долженствующий опорочить репутацию Христа, как законоучителя. Подобными слухами, имевшими хождение в иудейских кругах, пользовался, по-видимому, и яростный критик раннего христианства греческий философ Цельс. В своей книге, написанной примерно в 177 — 178 гг., он утверждал, что Мария «была уличена в прелюбодеянии и родила от какого-то солдата, по имени Пантера» {135}. «Отвергнутая мужем, она, позорно скитаясь, родила втайне Иисуса» {136}. (А ещё говорят, что «чёрный пиар» — изобретение наших дней! Как видим, его грязными приёмами не гнушались пользоваться для дискредитации идейных противников ещё в глубокой древности.)

2.

   Ещё более опасными врагами Иисуса были саддукеи, представлявшие собой иерусалимскую священническую верхушку, а также крупных землевладельцев, военную знать и чиновничий аппарат. Вождями саддукеев являлся могущественный клан первосвященников из рода Боэтусеев, родоначальник которых, Боэтус, ещё при Ироде Великом был возведён в сан первосвященника в награду за то, что отдал царю в жёны свою дочь. Получив власть, боэтусеи слились с саддукеями в одну влиятельную партию, которая в талмудической литературе попеременно называется то саддукеями, то боэтусеями. В течение долгого времени первосвященниками являлись выходцы из рода Боэтуса или семейств, находившихся с ними в родственных связях. Покидая свой пост, все они продолжали пользоваться преимуществами этого высокого звания. Более того, эти привилегии распространялись на их семьи и других родственников. В результате образовалась мощная политическая группировка, пользовавшаяся немалым влиянием в делах государства.

   Во времена Иисуса должность первосвященника занимал Иосиф Каиафа[28], назначенный на этот пост прокуратором Валерием Гратом, предшественником Пилата. Во время римского владычества первосвященники редко сохраняли свой сан более года, а Каиафа умудрился просидеть на этой должности целых 18 лет (с 18 по 37 г. н. э.). Это, несомненно, говорит о его политической изворотливости и умении ладить с римскими властями.

   Каиафа являлся зятем Иосифа Анана (Анны), который и сам когда-то был первосвященником (с 6 по 15 г. н. э.). Но, даже уйдя в отставку, Анан не утратил своего влияния, что, кстати, объясняет тот факт, почему схваченного Иисуса повели вначале к нему, а не к действующему первосвященнику Каиафе. Пятеро сыновей Анана друг за другом, почти не нарушая преемственности, также являлись первосвященниками. Пятый сын Анана, тоже Анан, был тем самым первосвященником, который в 62 году приказал казнить Иакова, брата Господня.

   Клан боэтусейских священников был очень богат и влиятелен. Основу их благосостояния составляли доходы, которые, согласно Моисееву Закону, в виде религиозных налогов взимались в пользу Иерусалимского храма. Наиболее важным источником поступлений был храмовый налог в полшекеля, который платил каждый совершеннолетний свободный еврей мужского пола как в самой Иудее, так и в диаспоре. Наряду с храмовым налогом в Храм поступали частные дары и пожертвования от евреев и чужеземцев. Многие богачи завещали Храму свои дома и поля, но поскольку Храм не держал земельной собственности, пожертвованные земли подлежали продаже, а вырученные деньги поступали в храмовую казну. Сильно укреплённый и охранявшийся Иерусалимский храм считался надёжным местом, куда можно было без боязни помещать на хранение золото и серебро. Эта часть храмовой казны была столь велика, что Иосиф Флавий не побоялся назвать Храм главным хранилищем «всего еврейского богатства» {138}. Само собой разумеется, депозитные функции выполнялись Иерусалимским храмом не на безвозмездной основе.

   Помимо этого, Храму, согласно Торе, должна была принадлежать десятая часть урожая и скота, подлежащая отчислению в качестве особой религиозной повинности. Храму принадлежали и первенцы всех животных и даже первенцы людей, выкуп за которых составлял пять шекелей. Наконец, Храм обладал монополией на всю торговлю, связанную с храмовыми службами, а также на операции по обмену денег.

   В результате в храмовой казне скапливались колоссальные богатства, которые поддерживали благосостояние иерусалимских жрецов высших рангов и в первую очередь первосвященников, владевших роскошными домами на Масличной горе к западу от храмового комплекса. После Шестидневной войны 1967 года в этом районе проводились обширные раскопки, в результате которых были обнаружены развалины великолепного особняка, с большой долей вероятности, принадлежавшего когда-то первосвященнику Анану. Это был большой трёхэтажный дом с широким входом и прекрасным видом на Храм. Стены внутри дома были сплошь покрыты цветными фресками, мрамором и лепкой с цветочными мотивами. Повсюду находились мозаичные полы. По соседству находились и другие богатые дома, в руинах одного из них была найдена каменная гиря с надписью по-арамейски «Бар Катрос», что означает: «Принадлежащий дому Каиафы» {139}.

   Алчность первосвященников не знала границ. Даже живя, по меткому выражению Остапа Бендера, «в пошлой роскоши», они не гнушались промышлять откровенным грабежом, причём часто грабили своих же коллег — простых священников. «Первосвященники настолько потеряли всякий стыд и дошли до такой дерзости, — говорится у Иосифа Флавия, — что решались отправлять своих слуг к гумнам, чтобы забирать там десятину, предназначавшуюся для простых священнослужителей. Таким образом случилось, что несколько бедных священников умерло от голода» {140}.

   В Талмуде сохранились некоторые народные сатиры, обличающие своекорыстие и беззакония боэтусейских первосвященников, стоявших у власти ещё со дней Ирода. В одной из них рассказывается: «Горе мне от дома Боэтуса, горе мне от их дубинок. Горе мне от дома Каиафы, горе мне от их кольев. Горе мне от дома Анны, горе мне от их нашёптываний... Ибо они — первосвященники, сыновья их — казнохранители, зятья их — служители Храма, а слуги их стоят над нами и бьют нас палками» {141}.

   Не очень-то привычно читать подобные вещи о служителях культа, словно это и не церковники еврейские были, а какие-то уголовные «авторитеты» в окружении «шестёрок», готовых, не задумываясь, пустить в ход свои колья и дубинки.

   Кстати, о кольях и дубинках. Мы ещё увидим их в руках «группы захвата», пришедшей по приказу первосвященника арестовать Иисуса в Гефсиманском саду. Малозначительная, казалось бы, деталь, однако способная пролить свет на истинных организаторов расправы над Иисусом. Слуги первосвященника, как штурмовики, ходили повсюду с кольями и дубинками, и об этом, конечно же, было известно каждому жителю Иерусалима.

3.

   Живя в богатстве и роскоши, саддукейская знать пуще огня боялась любых социальных потрясений, которые, как она полагала, приведут лишь к обострению отношений с римскими властями и, следовательно, к угрозе их имуществу и привилегиям. По этой причине саддукеи всегда очень подозрительно относились к выступлениям пророков, баламутивших народ своими проповедями. Многие саддукеи, получив эллинистическое образование и поездив, в отличие от большинства своих соплеменников, по миру, достаточно адекватно оценивали военную мощь Римской империи. Они были уверены, что любое выступление против римлян обречено на провал, и лично им, саддукеям, ничего, кроме убытков или даже разорения не принесёт. Кстати, в этом они были не так уж и далеки от истины. Когда в 66 году разразилось грандиозное антиримское восстание, многим аристократическим фамилиям, действительно, пришёл конец. Показательна в этом отношении судьба Никодима, сына Гориона, бывшего до восстания одним из трёх богатейших людей Иерусалима (это тот самый Никодим, который вместе с Иосифом Аримафейским похоронил Иисуса Христа после казни.) По всей видимости, Никодим умер, не перенеся тягот военного времени. Восставшие сожгли его хлебные амбары, и его дочь после этого жила в ужасающей бедности. После разрушения Иерусалимского храма её видели выбирающей непереваренные зёрна ячменя из конского навоза, чтобы утолить свой голод {142}.

   Всё, что саддукеи могли слышать об Иисусе, вызывало у них сильное беспокойство и раздражение. Им казалось, что он ничем не отличается от тех злокозненных пророков и мессий, которые без конца появлялись в Палестине, провоцируя народ на беспорядки и кровопролитие. Для саддукеев Иисус был не просто вольнодумцем, исповедующим невозможные, с точки зрения ортодоксального иудаизма, взгляды, но и потенциально опасным смутьяном, вольно или невольно угрожающим их материальному благополучию. Напомним, что доходы первосвященников — вождей саддукейской партии — напрямую зависели от количества паломников, посещающих Храм, поэтому именно они, первосвященники, и должны были больше всех стремиться к миру и спокойствию в Палестине.

   Саддукеев нисколько не занимали яростные религиозные споры, кипевшие в то время в Иудее. Однако всё, что касалось материальной стороны дела, их очень даже интересовало. Поэтому, узнав, что некий Иисус из Назарета того и гляди навлечёт на них беду своими неосторожными проповедями, саддукеи страшно разозлились. На собрании у первосвященника, состоявшемся за несколько месяцев до праздника Пасхи, они решили, что Иисус должен умереть. Саддукейское жречество боялось, что если они каким-либо способом не устранят Иисуса, «то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11:48). Первосвященник Каиафа выразил их общую мысль, заявив, «что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11:50).

   Понятно, что саддукеи радели не столько за простых людей, которые пали бы под ударами римских мечей в случае, если бы произошло восстание, сколько за себя, любимых. Но так всегда было принято в политике, — как в наши дни, так и в глубокой древности, — прикрывать свои узкоэгоистические интересы словами фальшивой заботы о народном благе. 

4.

    Итак, за несколько месяцев до Пасхи у первосвященника Каиафы состоялось совещание, на котором саддукеи и фарисеи решали, что им делать с Иисусом. Некоторые современные исследователи (Д.Флуссер, В.Фрикке и др.) полагают, что если бы исход этого дела зависел от одних только фарисеев, то Иисус, скорее всего, остался бы жив. По их мнению, фарисеи в большинстве своём не были кровожадными, несмотря на весь свой религиозный ригоризм. В Евангелиях рассказывается, что однажды они даже предупредили Иисуса о грозящей ему опасности со стороны Ирода Антипы: «В тот день пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя» (Лк. 13:31). И позднее фарисеи постоянно оказывали сопротивление планам саддукейского жречества покончить с молодой христианской общиной в Иерусалиме. Когда уже после смерти Христа саддукейский первосвященник хотел расправиться с апостолами, то на их сторону встал авторитетнейший фарисей раббан Гамалиил, внук знаменитого Гиллеля, и спас их (Деян. 5:34-40). Фарисеи спасли жизнь апостолу Павлу на высшем совете в Иерусалиме (Деян. 5:17-42). Когда в 62 году Иакова, брата Господня, казнили по приказу первосвященника Анана Младшего, фарисеи обратились с жалобой к царю Ироду Агриппе, и первосвященник был смещён, пробыв в своей должности всего лишь три месяца {143}. Да и личное мнение Иосифа Флавия, кстати, тоже фарисея, как будто подтверждает их миролюбивую характеристику: «Фарисеи вообще весьма снисходительны в своих наказаниях» {144}.

   Думается, однако, что хвалёное миролюбие фарисеев было вынужденным, а не искренним. Для них самыми ненавистными врагами были саддукеи, с которыми они не одну сотню лет боролись за религиозное преобладание в Иудее. Именно этим — стремлением подорвать позиции своих самых главных соперников — саддукейских жрецов — и была продиктована их помощь христианам, а вовсе не миролюбием и уж тем более не симпатиями к учению Христа. Предупреждая Иисуса о грозящей опасности со стороны Ирода Антипы, фарисеи, по всей видимости, руководствовались не столько идеалами гуманизма, сколько циничным принципом: «Враг моего врага — мой друг». Когда же в силу тех или иных причин интересы фарисеев и саддукеев совпадали, то в своей жестокости они не уступали и саддукеям. Взять хотя бы апостола Павла. До своего обращения в христианство он — «фарисей, сын фарисея» (Деян. 23:6) — был известен как неумолимый преследователь учеников Христа. Юношей он принимал участие в побиении камнями диакона Стефана (Деян. 7:58). Позднее, «дыша угрозами и убийством на учеников Господа» (Деян. 9:1), по его же собственным словам, «жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал её» (Гал. 1:13).

   Как видим, Павлу (тогда он ещё звался Савлом) его фарисейство нисколько не мешало требовать самых жестоких кар для нарушителей Моисеева Закона. Это означает, что фарисеи были добрыми и снисходительными лишь до тех пор, пока не чувствовали настоящей угрозы тому делу, которому служили. Поначалу они и Христа принимали за обычного иудейского пророка, которые в те годы в Палестине появлялись десятками, и не считали слишком опасным. Но как только они сообразили, что Иисус — враг для них куда более серьёзный, чем даже саддукеи, от их прославленного миролюбия не осталось и следа. На совете у Каиафы их вожди, по всей видимости, присоединились к саддукеям. В Талмуде — литературном наследии фарисеев — сохранилось следующее их высказывание об Иисусе: «Неужели из-за одного глупца погубим всех умных?» {145}. Не трудно заметить, что эта реплика очень близка к тому, что предложил Каиафа на совете. Следовательно, если не все, то многие из фарисеев были вполне солидарны с саддукеями в том, что от Иисуса надо поскорее избавиться, и эта их точка зрения впоследствии даже перекочевала в Талмуд.

   В отличие от грубых материалистов-саддукеев, фарисеи добивались смертного приговора Христу из идейных, если можно так выразиться, соображений. Ситуация, кстати, не такая уж и редкая в истории. Невозможно, наверное, сосчитать, сколько было совершено в мире гадостей и подлостей ради той или иной «великой цели»! В качестве относительно свежего примера можно вспомнить поведение части российской творческой интеллигенции во время событий октября 1993 года. Поясню, о чём идёт речь.

  5 октября 1993 года, спустя два дня после бойни в Останкино и в Белом доме, в «Известиях» было опубликовано письмо, в котором довольно многочисленная группа литераторов [29] обратилась к президенту Ельцину с призывом «раздавить гадину» — то есть явных или мнимых сторонников мятежного Верховного Совета. Не разобравшись в сути происходящего, пребывая в блаженном неведении относительно истинных причин этой кровавой драмы, горе-интеллигенты называли защитников Белого дома убийцами и фашистами, благодарили Бога за то, что армия и органы правопорядка покарали защитников Белого Дома, призывали президента к новым репрессиям, требовали запретить все оппозиционные партии, предлагали закрыть все газеты, несогласные с официальным либеральным курсом {146}.

   Вряд ли авторы этого письма превратились за годы ельцинских реформ в миллионеров и миллиардеров и вряд ли, сочиняя донос в газету, защищали тем самым свои имения и состояния. Скорее всего, в тот момент ими двигали исключительно «идейные соображения». Коль скоро, по их мысли, России предстояло сделать под руководством Ельцина «широкий шаг к демократии и цивилизованности» (так в письме. — А. Л.), то необходимо было безо всякой жалости раздавить всех несогласных с курсом рыночных реформ, вольно или невольно оказавшихся на пути.

   От этого письма за версту несёт такой глупостью, пошлостью и цинизмом, что, читая его, начинаешь сомневаться: а так ли уж был не прав товарищ Ленин, когда называл российскую интеллигенцию не мозгом нации, а её говном?

   Примерно в таком же ключе, очевидно, рассуждали двумя тысячелетиями ранее и фарисеи. В большинстве своём они не были владельцами земель и сказочных богатств, как саддукеи, скорее их можно было отнести к тогдашней творческой интеллигенции. Вряд ли, поддерживая и одобряя действия первосвященника и его камарильи по устранению Иисуса, они преследовали какие-то меркантильные интересы. Наверняка они пошли на это из «идейных соображений». Ради сохранения чистоты Закона, Иисус, по их мнению, должен был умереть.

   Совет у Каиафы закончился тем, что послушное первосвященнику  большинство поддержало его решение предать Иисуса смерти и даже отдало «приказание, что если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его» (Ин. 11:57).

    Об этом решении вскоре стало известно Иисусу, и, чтобы не искушать судьбу, он поспешил скрыться: «Посему Иисус уже не ходил явно между Иудеями, а пошёл оттуда в страну близ пустыни, в город, называемый Ефраим, и там оставался с учениками Своими» (Ин. 11:54).