Глава 19 ПОЧЕМУ ПОНТИЙ ПИЛАТ ХОТЕЛ СПАСТИ ИИСУСА?
Глава 19
ПОЧЕМУ ПОНТИЙ ПИЛАТ ХОТЕЛ СПАСТИ ИИСУСА?
...Что же происходит по версии евангелистов? Пилат, этот тупой и жестокий римский чиновник, которого трудно заподозрить в снисходительности или халатности в подобных вопросах и который казнил уже многих других пророков, становится внезапно глух и слеп ко всему, что творится в городе. А когда евреи сами приводят к нему на суд Иисуса, обвиняя его в том, что он подстрекает народ к мятежу и именует себя царём израильским, Пилат всячески пытается его спасти.
Зенон Косидовский, «Сказания евангелистов», 1973 — 1975 гг. {178}.
1.
Биографические данные о Понтии Пилате крайне скудны. Неизвестны ни годы его рождения и смерти, неизвестно и то, где и в какой должности служил он до своего прибытия в Иудею. Этимология имени Пилата, по всей видимости, происходит от латинского названия копья — pilum. Воины, вооружённые такими копьями, назывались пилатами (pilati). Не исключено, что Понтий Пилат или кто-то из его ближайших предков либо командовал подразделением таких воинов, либо за какое-то воинское отличие был пожалован почётным копьём.
Долгое время считалось, что Понтий Пилат занимал должность прокуратора Иудеи. Однако в 1961 году среди развалин Кесарии Приморской археологи нашли известняковую плиту с надписью, относящейся к I веку: «Понтий Пилат — префект Иудеи», из которой стало ясно, что он обладал даже большими полномочиями, нежели простой прокуратор. В качестве префекта он не только отвечал за финансы и судопроизводство провинции, но и обязан был поддерживать общественный порядок и безопасность. Проще говоря, должность префекта имела военно-административный характер.
Хотя, как теперь известно, Понтий Пилат не был прокуратором, мы его будем по-прежнему называть именно так, чтобы не создавать ненужную путаницу, тем более, что смысл повествования от этого нисколько не пострадает.
Прибыв в Иудею в 26 году, Пилат сумел продержаться в своей должности целых десять лет. Это тем более удивительно, что он совсем не умел ладить со своими иудейскими подданными. К тому же он был первым из прокураторов, кто пытался посягать на неприкосновенность иудейской религии. Едва приступив к исполнению своих обязанностей, Пилат вызвал взрыв негодования среди жителей Иудеи, распорядившись установить в Иерусалиме скульптурные изображения императора, подобно тому, как это было заведено в других городах Римской империи. Но поскольку иудейская религия строжайше запрещала изображать человека в живописи и скульптуре, то это распоряжение Пилата было расценено евреями как явное намерение осквернить Иерусалимский храм. Огромной толпой жители Иерусалима двинулись в Кесарию, постоянную резиденцию прокуратора, преодолев пешком 120 километров. Там они окружили дворец Пилата, требуя убрать императорские изображения из священного города. Тогда Пилат решил запугать евреев. Окружив толпу солдатами, он объявил, что «прикажет изрубить их всех, если они не примут императорских изображений, и тут же дал знак солдатам обнажить мечи, тогда иудеи, как будто по уговору, упали все на землю, вытянули свои шеи и громко воскликнули: скорее они дадут убить себя, чем переступят закон. Поражённый этим религиозным подвигом, Пилат отдал приказание немедленно удалить статуи из Иерусалима» {179}.
В другой раз Понтий Пилат, затеяв в Иерусалиме строительство водопровода, решил употребить на его постройку деньги, изъятые из храмовых сокровищ, а когда из-за этого в городе вспыхнули волнения, приказал солдатам жестоко расправиться с народом {180}.
Даже Евангелия содержат намёк на его зверства, упоминая о «галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их» (Лк. 13:1); это означает, что они были убиты во время жертвоприношения, и, следовательно, Пилат совершил двойное преступление — помимо убийства, ещё и Храм осквернил.
В сочинениях Филона Александрийского и Иосифа Флавия Пилат предстаёт как тупой и жестокий римский чиновник, лично ответственный за многочисленные казни и кровопролития в подчинённой ему области. Крайне отрицательную характеристику Пилату даёт Филон, упоминая о его «взятках, оскорблениях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости» {181}.
Однако, если мы сравним труды Филона и Иосифа Флавия с евангельскими рассказами, то увидим, что они находятся в странном противоречии друг с другом. В изображении евангелистов Пилат — гуманный и снисходительный судья, стремящийся всеми силами спасти невинного, тогда как Иосиф Флавий и Филон в один голос утверждают, что это был человек исключительно жестокий даже по меркам своего времени.
Нельзя сказать, что это противоречие не бросилось в глаза никому из евангелистов. Чтобы как-то связать концы с концами, Матфей предположил, что обычно жестокий и неумолимый прокуратор внезапно смягчился под влиянием своей жены, якобы имевшей во сне устрашающее видение: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Мф. 27:19). Нельзя, конечно, ничего утверждать со всей определённостью, но мне кажется, что это сообщение больше похоже на обычный базарный слух, записанный евангелистом. В самом деле, непривычное, даже можно сказать, скандальное поведение Пилата на суде должно было сильно озадачить современников. Теряясь в догадках, еврейская общественность не придумала ничего правдоподобнее, как приписать странную перемену в поведении обычно свирепого прокуратора тайному заступничеству его жены.
Существуют и другие объяснения непонятного поведения Пилата на суде. Например, Эрнест Ренан, автор знаменитой книги «Жизнь Иисуса» (1863), решил, что на прокуратора благоприятное впечатление могла произвести «спокойная осанка обвиняемого» {182}.
Что ж, весьма достойное объяснение и, что самое главное, очень «убедительное». Развивая эту тему дальше, можно предположить, что помимо осанки, благоприятное впечатление на Пилата произвели также красивые глаза Иисуса или его высокий рост...
Другие исследователи полагают, что Понтий Пилат хотел спасти Иисуса только для того, чтобы посильнее досадить ненавистным иудеям. Подобной версии событий придерживался, к примеру, такой известный писатель, как Дмитрий Мережковский. Читая Мережковского, кстати, великолепного рассказчика, прямо-таки чувствуешь, как в процессе суда в душе Понтия Пилата растёт, поднимается ненависть к иудеям. Вот первосвященники и книжники привели к нему Иисуса, а сами не хотят войти в преторию, чтобы не «оскверниться» в Пасху. «Это было похоже на то, — замечает Мережковский, — как если бы пёс не захотел войти в дом человека, чтобы не оскверниться» {183}.
Дальше — ещё хуже! На законный вопрос Пилата о вине Иисуса, первосвященники надменно заявляют:«Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе» (Ин. 18:30).
Мережковский: «Новую «иудейскую наглость» понял, должно быть, Пилат: требуют, чтобы поверил им на слово и без суда скрепил приговор; хотят взвалить на него всю ответственность за гнусное дело» {184}.
В общем, сами довели человека до белого каления, гады, а потом ещё и удивляются, почему он стал защищать первого попавшегося бродягу!
Юрий Домбровский предпочитает иную версию событий. По его мнению, Пилат хочет спасти Иисуса не под влиянием минутного настроения, а из серьёзных государственных соображений: галилейский пророк разрушает «авторитет Cинедриона, авторитет саддукеев и фарисеев, а значит, и, может быть, даже незаметно для самого себя, авторитет Моисея и храма. А в монолитности и непререкаемости всего этого и заключается самая страшная опасность для империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и был необходим» {185}. Иными словами, Иисус, безусловно, был полезен Риму, и его требовалось любым способом спасти от иудейской расправы.
Есть и такие исследователи, которые объявляют евангельское описание суда над Иисусом просто глупой фантазией, выдумкой, абсолютно не соответствующей исторической действительности. С какой это стати, говорят они, римскому наместнику, прославившемуся своей вспыльчивостью и неумолимой жестокостью, вдруг потребовалось с риском для собственной карьеры спасать какого-то безвестного еврейского бродягу от смерти? По их мнению, это так не соответствует характеру Пилата и противоречит всему, что мы знаем о нём от Филона и Иосифа Флавия, что не может быть исторической правдой. Этой точки зрения придерживаются многие известные исследователи, такие, как, например, Зенон Косидовский, И.С. Свенцицкая, Веддиг Фрикке, Джоэл Кармайкл, Джеймс Тейбор и др. Они полагают, что никакого препирательства Пилата с иудейскими первосвященниками из-за Иисуса вообще не было; прокуратор, заполучив Христа в свои руки, без лишних слов передал его воинам для бичевания и распятия, и те послушно выполнили приказ. Вот и всё.
Не трудно заметить, что всех исследователей, берущихся за историю Страстей Господних, приводят в замешательство разногласия среди древних авторов. Если Иосиф Флавий и Филон Александрийский единодушно утверждают, что Пилат был жестокий и бессердечный правитель, отправивший на смерть множество безвинных людей, то евангелисты столь же уверенно говорят, что он до последнего момента старался спасти Иисуса от казни. Это так не вяжется одно с другим, что у исследователей буквально голова идёт кругом. Не верить Флавию и Филону они не смеют, поскольку труды этих античных писателей лежат в основе всех наших знаний о древнем Израиле. Если не верить им, то — кому же?! По этой причине исследователям остаётся одно из двух: либо объявить свидетельства евангелистов нелепой выдумкой (многие так и делают), либо признать, что «злой и страшный» Понтий Пилат по какой-то неизвестной причине на короткое время перестал быть самим собой (резко подобрел), а после казни Иисуса снова стал прежним злодеем — точь в точь как в знаменитой истории про доктора Джекила и мистера Хайда!
2.
Есть, однако, ещё один, третий вариант, который может примирить евангелистов с Филоном и Флавием. Если Понтий Пилат изображён в Евангелиях делающим доброе дело для Иисуса, то это вовсе не означает, что он изменил своим привычкам и перестал быть таким, каким его изобразили Иосиф Флавий и Филон, — злым и бессердечным тираном. А что если он спасал Иисуса вовсе не из альтруистических побуждений, а по каким-то гораздо более прозаическим или даже меркантильным соображениям?
Давайте ещё раз внимательно перечитаем сочинение Филона «О посольстве к Гаю», в котором цитируется письмо царя Ирода Агриппы I к императору Калигуле. Начнём прямо с того места, где евреи грозят Пилату, что отправят посольство в Рим и пожалуются императору на все его бесчинства и злоупотребления: «Последнее особенно смутило Пилата, он испугался, как бы евреи в самом деле не отправили посольство и не обнаружили других сторон его правленья, поведав о взятках...» {186}.
Стоп! Дальше можно не продолжать: взятка! Вот что могло заставить Пилата так упорно выгораживать Христа, несмотря на яростное сопротивление первосвященников и книжников. Видимо, ещё накануне суда кто-то из друзей Иисуса побывал у Понтия Пилата, и, предложив денег, добился от прокуратора согласия выпустить узника.
На мой взгляд, эта гипотеза предпочтительнее всех тех, которые мы только что рассматривали. Во-первых, она не противоречит тому, что мы знаем о Понтии Пилате от Иосифа Флавия и Филона Александрийского, а они утверждают, что он был махровый взяточник.
Во-вторых, эта гипотеза не противоречит и евангельским текстам. Пытаясь за щедрую мзду спасти Иисуса от казни, Пилат оставался всё тем же жестоким и продажным правителем, каким его изобразили в своих сочинениях Филон и Иосиф Флавий. Личность Иисуса не интересовала Пилата в тот момент совершенно — ему нужны были только деньги. Так что, если мы примем эту гипотезу, то кажущееся неразрешимым противоречие между евангельскими текстами и сочинениями Иосифа Флавия и Филона будет снято.
Наша гипотеза подтверждается ещё и тем косвенным свидетельством, что Пилат не был единственным взяточником среди целой вереницы сменявших друг друга римских прокураторов. Наоборот, почти все они, словно стараясь превзойти друг друга в беззакониях, грабили подвластную им страну. На свою должность многие из них смотрели прежде всего как на источник быстрого и лёгкого обогащения. Впрочем, разнузданное лихоимство среди государственных чиновников в то время было настолько широко распространено, что никого уже не удивляло. Император Тиберий даже сравнивал своих наместников с кровососущими мухами, которых лучше не трогать. «Тогда они насосутся крови и перестанут мучить людей, — говорил он, — а если их спугнуть, то налетят ещё более голодные и свирепые мухи, и пытка начнётся сначала» {187}.
Римские прокураторы Иудеи очень часто не гнушались за взятки отпускать на волю преступников, даже самых отъявленных разбойников и бандитов. Вот, например, что рассказывают про Вентидия Кумана, наместника Иудеи в 48 — 52 гг. Когда однажды в его правление произошёл конфликт между жителями Галилеи и Самарии, закончившийся кровопролитием, «Куман дал себя подкупить крупною суммою денег, полученных от самаритян, принял их сторону и отказался от наказания виновных» {188}.
Ну, чем не стиль Понтия Пилата?
А вот что сказано о прокураторе Альбине (62 — 64): «Мало того, что он похищал общественные кассы, массу частных лиц лишил состояния и весь народ отягощал непосильными налогами, но он за выкуп возвращал свободу преступникам... содержавшимся в заключении как разбойники. Только тот, который не мог платить, оставался в тюрьме» {189}.
Но даже Альбин был сущим ангелом по сравнению с Гессием Флором (64 — 66), пришедшим ему на смену. Своими беззакониями, грабежами и кровопролитиями Флор фактически спровоцировал Иудейское восстание 66 года. Иосиф Флавий говорит о нём: «Его любостяжание было прямо ненасытно, так что он не делал различия между большим и малым, но делил свою добычу с разбойниками» {190}.
Нашёлся, наконец, среди прокураторов и такой, который не только брал взятки, но и сам давал их. Это был Антоний Феликс, правивший в 52 — 60 гг. Поссорившись с первосвященником Ионатаном, «Феликс за огромную сумму денег подкупил одного из преданнейших друзей Ионатана... и уговорил его подослать к Ионатану наёмных убийц» {191}.
В общем, что ни прокуратор, то негодяй, взяточник и вор! И Понтий Пилат, надо полагать, ничем не отличался от своих алчных собратьев. По чистой случайности среди узников, которых он за деньги обещал спасти от смерти, оказался Иисус Христос. И хотя на этот раз у Пилата вышла осечка, и Христа всё-таки казнили, это не помешало возникновению легенды о мнимой гуманности и снисходительности пятого прокуратора Иудеи.
3.
Итак, мы предположили, что наиболее вероятной причиной, побудившей Понтия Пилата настойчиво добиваться спасения Иисуса, была взятка. Очевидно, накануне суда он встречался с кем-то из состоятельных друзей Иисуса и, получив от них немалую сумму денег, обещал свою помощь в этом деле.
Кто же были эти таинственные друзья Иисуса? Мы можем только догадываться, но, скорее всего, это известные нам из Евангелий Иосиф Аримафейский[40] и Никодим. Почему именно они? На их ведущую роль в этом деле могут указывать несколько важных моментов. Во-первых, они оба были учениками Христа, хотя и тайными «из страха от Иудеев» (Ин. 19:38). Никодим даже предпочитал встречаться с Иисусом по ночам, чтобы не навлекать на себя подозрения со стороны иудейских начальников (Ин. 3:2).
Впрочем, несмотря на конспирацию, их симпатии к проповеднику из Галилеи, очевидно, не укрылись от внимания членов Синедриона. Во всяком случае, Никодиму, ешё за несколько месяцев до роковых событий призывавшему своих коллег по Синедриону не спешить с осуждением Иисуса, пришлось выслушать прямую угрозу с их стороны: «И ты не из Галилеи ли? рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк» (Ин. 7:52). Что же касается Иосифа Аримафейского, то про него в Евангелиях сказано, что он не участвовал «в совете и в деле» саддукеев, задумавших погубить Иисуса (Лк. 23:51). То есть на последнее, роковое, собрание у Каиафы и Анана, где решалась судьба Христа, он — «знаменитый член совета»![41] — приглашён не был. По всей видимости, первосвященники догадывались о его симпатиях к Иисусу и опасались, что он может помешать их расправе над пророком из Галилеи.
Во-вторых, мы видим, что после казни Иисуса именно Иосиф Аримафейский с Никодимом взяли на себя все хлопоты и расходы по устройству похорон. Вряд ли это случайность. Иосиф лично ходил к Пилату с просьбой отдать ему для захоронения тело Иисуса. После снятия с креста Иисус был положен гробницу, вырубленную в скале и ещё ни разу не использовавшуюся. Давид Флуссер справедливо замечает, что это было «совершенно особым актом любви, потому что в Палестине едва ли можно найти хоть одно античное еврейское захоронение, в котором не были бы погребены многие» {193}.
В-третьих, Иосиф Аримафейский и Никодим были богатыми людьми и, следовательно, имели все возможности для подкупа Понтия Пилата. Из раввинических источников известно, что Никодим, сын Гориона, являлся в то время одним из трёх богатейших людей в Иерусалиме {194}. Про Иосифа из Аримафеи в Евангелиях прямо сказано, что он — «богатый человек» (Мф. 27:57).
Таким образом, у нас всё сходится. Иосиф и Никодим являлись состоятельными учениками Иисуса и могли использовать своё богатство для спасения учителя от смерти. Скорее всего, они не были приглашены на ночное собрание в доме Каиафы из-за своей привязанности к Иисусу. Но, даже не участвуя в этом судилище, они, вне всякого сомнения, должны были догадываться о том, что затевалось под покровом ночи против Христа. К тому же они могли получать информацию непосредственно из дома Каиафы. Иоанн пишет, что за арестованным Иисусом«следовали Симон Пётр и другой ученик; ученик же сей был знаком первосвященнику и вошёл с Иисусом во двор первосвященнический» (Ин. 18:15). Этот «другой ученик» не только сам вошёл во двор, но ещё и провёл с собой Петра (Ин. 18:16). Увидев к чему идёт дело, этот «другой ученик» (церковное предание отождествляет его с апостолом Иоанном) не теряя времени даром бросился к наиболее влиятельным и богатым из учеников Христа — то есть к Иосифу Аримафейскому и Никодиму. И тот и другой принадлежали к верхушке иудейского общества, обладали обширными связями и могли в этой ситуации предпринять некоторые шаги для спасения Иисуса. Выслушав взволнованный рассказ Иоанна о готовящемся преступлении, Иосиф с Никодимом поняли, что теперь вся надежда на прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Только от него теперь зависело, будет вынесен смертный приговор Иисусу или нет.
Осознав это, Иосиф с Никодимом решили подкупить Пилата. В том, что нечистый на руку прокуратор возьмёт у них деньги, они не сомневались. С точки зрения морали, они также не испытывали колебаний. Ведь они хорошо помнили притчу Иисуса о неверном управителе с её недвусмысленно звучащим призывом: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк. 16:9). И вот этот случай представился. При помощи взятки — то есть «богатства неправедного» — они должны были теперь приобрести «друга» — Понтия Пилата!
Кстати, притча о неверном управителе всегда была камнем преткновения для всех комментаторов евангельских текстов, начиная с ранних отцов церкви и заканчивая современными церковными писателями. Понять её буквально они не смеют, им кажется, что в этом случае будет брошена тень на светлый облик Спасителя. Как же: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным»! Немыслимо! Каких только объяснений не придумывали они для истолкования этой притчи! Блаженный Феофилакт, например, начинает своё исследование такими словами: «Всякая притча прикровенно и образно объясняет сущность какого-нибудь предмета, но не она во всём подобна тому предмету, для объяснения которого берётся. Посему не должно все части притчи изъяснять до тонкости, но воспользовавшись предметом, насколько прилично, прочие части нужно опускать без внимания, как прибавленные для целости притчи, а с предметом не имеющие никакого соответствия» {195}.
Вы что-нибудь поняли? На мой взгляд, это толкование Феофилакта нуждается уже в своём собственном истолковании, а иначе понять, что именно блаженный хотел здесь сказать, невозможно. В «переводе» же на обычный русский язык эта мысль Феофилакта, по всей видимости, должна означать вот что: если притча не соответствует тому, что мы привыкли думать про Иисуса, то эту притчу следует крутить, вертеть, мять и ужимать до тех пор, пока она не уляжется в заранее известную форму. Правда, сохранит ли она во время этой операции свой изначальный смысл — большой вопрос.
А ведь как всё просто и понятно, если не искать в этой притче скрытый вероучительский смысл, которого она не имеет, а рассматривать её исключительно как практическое руководство для повседневной «партийной» работы! Иисус, несомненно, понимал, что никакая серьёзная общественная деятельность не бывает успешной без активной поддержки со стороны «сильных мира сего», и поэтому учил своих сторонников всемерно добиваться их расположения.
Подтверждением нашей трактовки можно считать и другое место из этой же притчи: «И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своём роде» (Лк. 16:8). Я уже упоминал о том, что «сыны света», — это, скорее всего, секта ессеев (см. Главу 4); их главным принципом был уход «из грешного мира» в недоступные и пустынные места. Никакие контакты, связи и знакомства во внешнем мире им были не нужны. Это и понятно. Зачем отшельникам общаться с кем-то из окружающих?
Другое дело — Иисус. Он стремился принести в мир своё учение, и ему, естественно, как воздух нужна была поддержка влиятельных членов общества. Именно в этом значении и следует понимать выражение Иисуса «сыны века сего догадливее... в своём роде». «Сыны века сего» — это, несомненно, те, кто, не прячась по скитам и монастырям, ищет успеха и поддержки в обществе. А «догадливее в своём роде», — значит, догадливее, сообразительнее в способах достижения этого успеха.
Понятно, что подобным образом истолковать эту притчу можно только в том случае, если помнить, что Иисус являлся руководителем общественной организации и, естественно, должен был направлять её деятельность. Притча о неверном управителе как раз и служила этой цели. А вырванная из контекста, она ничего, кроме недоумения и сомнительных предположений, не вызывает.