Мистическая поэзия

Мистическая поэзия

Juan de la Cruz 1

Во все времена человек искал и ищет Реальность: то, что подлинно есть. Это искание, это томление очень остро ощущается и в наше время, хотя, может быть, не всегда оно осознано. С большой силой переживается в наши дни — и это теперь, пожалуй, более распространено, чем прежде — ужас перед ничтожеством, перед беспрестанной, безвозвратной утратой всего, что мы имеем. И мы становимся поэтому иногда чутки к голосам, говорящим о Другом — о Несказанном, о том, что пребывает «Говорящим и Несказанным» — какой парадокс! В этой парадоксальности — великая сила притяжения мистических писаний; в этом как раз — огромная захватывающая сила и мистических творений, главным образом мистической поэзии Иоанна Святого Креста (Juan de la Cruz), монаха–кармелита, мистика и поэта 16-го века (1542–1591), одного из величайших поэтов и мистиков Испании. Можно даже, не колеблясь, сказать, что это один из величайших мистических писателей и поэтов всех времен.

Сначала впечатление как будто странное. Эстетически эти стихи захватывают вас; более того — они захватывают вас и религиозно, глубоко религиозно. В них чувствуется музыка томления:

La musica callada Безмолвная музыка,

La soledad sonora Полное звуков уединение,

La cena que recrea у enamora! Трапеза, которая обновляет и исполняет любви!

(Cantico espiritual).

Музыка — вернее драма томления и искания и все превозмогающая радость прикосновения к тому, что единственно верно и подлинно и преизбыточествует, и исполнено истинной красоты и может поэтому удовлетворить тоску души: к Божественному.

Образы «Песни Песней», но с еще более подчеркнутой струей тоски и томления, которая не только пронизывает всю драму искания Возлюбленного, но и все картины природы, дышущие какой–то потусторонней, мистической устремленностью.

Какой–то иной мир, более богатый и цветущий, чем знакомый нам, более полновесный, и полнозвучный, и вместе с тем, более загадочный, встает перед нами, исполненный неясных шептаний и зовов и напоминаний о преизбыточествующей Божественной Полноте.

Y todos cuantos, vagan, И все, кто только встречаются мне

De ti me van mil gracias refiriendo Говорят мне о бесчисленных потоках

Y todos mas me llagan, Твоей благодати

Y dejame muriendo И все они только еще больше меня

ранят,

Un no se que que quedan balbucendo. И то, что они неясно лепечут, заставляет

меня умирать от томления.

Все, что есть в мире прекрасного, захватывающего, умиляющего и умиряющего душу, есть отображение Возлюбленного, есть напоминание о Нем:

«Мой Возлюбленный, это — горы», читаем дальше в том же «Cantico espiritual».

«Уединенные, поросшие лесами долины,

Таинственные, странные острова,

Звучание рек,

И шопот охваченных любовью ветерков.

Это — тихая ночь

Перед самым восходом зари,

Безмолвная музыка,

Звучное уединение,

Трапеза, что обновляет и исполняет любовью».

Так обращается Возлюбленный ко всей твари:

A las aves ligeras, Обращаюсь к вам, легкокрылые

Leones, ciervos, gamos saltadores, птицы,

Montes, valles, riberas, Львы, олени, скачущие серны,

Aguas, aires, ardores Горы, долины и реки,

Y miedos de las noches veladores. Воды, ветры и порывы зноя,

Рог las amenas liras Заклинаю вас сладостным звуком

Y canto de sirenas os conjuro, лир

Que cesen vuestras iras. И пением сирен —

Y no toqueis al muro, Да утихнет вся ваша ярость,

Porque la esposa duerma mas seguro. He прикасайтесь к стене, Чтобы сон Супруги не был нарушен !

Супруга обращается к своему Возлюбленному с такими словами: «Давай услаждаться, о Возлюбленный, и пойдем созерцать Твою красоту — туда к горе и к холму, где вытекает чистый источник, уйдем поглубже в чащу леса…» Это — образ Невыразимого, встречи души с ее Царем и Владыкой.

И далее :

El aspirar del aire, Трепет ветерка,

El canto de la dulce filomena, Пение сладостного соловья,

El soto у su donaire Роща и ее очарование,

En la noche serena В ясную ночь суть пламя,

Son llama que consume у noda репа. Которое сжигает и не причиняет боли.

Но все это, так сказать, вырвано из своего контекста. Дело не в красотах природы, не в красоте вообще, а в том Последнем, Основном и Величайшем, что превосходит всякую красоту, ибо Оно само есть источник всякой красоты и всякой жизни.

Я повторяю : трепет Невыразимого пробегает через мистическую поэзию Juan de la Cruz. В этом ее – смысл и ее религиозное оправдание; она как бы уязвляет душу, дает почувствовать — хотя бы смутно, хотя бы издали — то, что невыразимо словами.

2

Для Juan de la Cruz характерен образ «темной ночи души » (la noche oscura del alma) : должны замолкнуть все чувства, все страсти, все стремления к душевным и даже духовным услаждениям — душа должна предстать как бы обнажен ной от всего тарного, в темноте и смирении пред лицом Божим.

En una noche oscura В темную ночь

Con ansia de amores inflamada Пылая жаром любви

— Oh dichosa ventura ! — — О счастье, о удача ! —

Sali sin ser notada, Я вышла из дому, незамеченной,

Estando уа mi casa sosegada. Когда мой дом был объят уже покоем.

(В темноте, но уверенно,

По потайной лестнице, переодетой — О счастье, о удача ! —

В темноте и тайно (я вышла),

Когда мой дом объят был уже покоем).

Ночь души! Душа чувствует себя такой малой, такой ничтожной, такой ничего не стоющей, лишенной всего, даже своего вьющего достояния — ощущения божественной близости. Она оставлена, или мнит себя оставленной; отмирают в ней ее эгоистическая самоустремленность, все ее своекорыстие, даже своекорыстные устремления к духовным радостям. Она иссохла как земля безводная, и смиряется в молчании и темноте неведения, под высокую руку Того, кто ее смиряет, она ждет и терпит, и смиряется и уповает. Это все, что ей остается: уповать в смирении неведения и оставленности. В своем комментарии к стихам своим о Темной Ночи так пишет Juan de la Cruz: «В этих двух первых строфах изображается плод двоякого очищения духовного: чувственного и духовного состава человека…»

«В первой строфе душа повествует о том способе и том пути какими она, поскольку это касается ее привязанностей, вышла из себя и из всех вещей, умирая для них и для себя самой, через истинное самоумерщвление, чтобы начать жить жизнь любви, сладостную и утешительную, в Боге. И говорит душа, что это выхождение ее из себя и из всех вещей было Темная Ночь, которая обозначает здесь очистительное созерцание, производящее в душе… отрицание себя самой и всех вещей» [384].

Здесь прекращается всякая эстетика, всякая радостная игра образов. «Первое из этих очищений или Первая Ночь является горькой и страшной для наших чувств… Но Вторая Ночь без всякого сравнения ее превосходит: ибо она ужасающа и устрашающа для самого духа нашего» [385]. Здесь испытывается верность человека, здесь выковывается его преданность воле Божией, здесь воспитывается и подготовляется он к более совершенной и чистой любви. Ибо душа, чувствующая и мнящая себя оставленной, на самом деле не оставлена: Он ведет ее в темноте, среди ночи.

«Эта Темная Ночь есть воздействие Бога на душу, очищающее ее от ее неведения и от ее обычных недостатков, природных и духовных. Созерцатели называют это состояние тайноподаваемым (вливаемым в душу) созерцанием (contemplacion infusa) или мистическим богословием, в котором Бог тайно научает душу и ведет ее к совершенству любви (без того, чтобы она сама здесь что–либо делала или даже понимала, как действует в ней это «тайно вливаемое созерцание»)  [386].

В тишине и смирении и чрез «темноту» этой очистительной Ночи зовет Бог к Себе, более того, ведет к Себе послушную и покорную, предавшуюся Ему душу. Ведет к единению с Собой в любви.

3

Объединение души с Возлюбленным, перерождение души, ее переход от старого к новому, ее новая жизнь, ее прикосновение к Божественной Жизни — об этом, еще в большей степени, чем обо всем предыдущем, можно говорить только намеками, только образами. Значительность образов у Juan de la Cruz: в их насыщенности; вернее, за ними ощущаются явления высшего, просветленного, божественного мира. Эти образы «просвечивают», они светятся. О несказанном говорить нельзя. Лирически–музыкальный образ поэта–мистика есть та «musica callada» — «безмолвная музыка», которая говорит, не говоря, только указуя. «Ибо кто может описать то, что Он дает уразуметь душам, охваченным любовью, в которых Он обитает? И кто сможет выразить словами то, что Он дает им почувствовать? И то, наконец, что Он побуждает их возжелать?» [387].

Но вот несколько образов этого единения души с Богом — взятых из двух самых знаменитых лирических поэм Juan’a:

En la noche dichosa В эту счастливую ночь,

En secreto que nadie me veia, Втайне, так что никто меня

Ni уо miraba cosa не видел

Sin otra luz у guia И я не видела ничего,

Sino la que en el corazon ardia. Без всякого путеводного светоча

Кроме того, что горел в моем сердце,

Так это в поэме «Noche Oscura». И в поэме «Cantico Espiritual», мы имеем сходные образы:

En la interior bodega Во внутренней горнице моего Возлюбленного

Я испила от Его вина, и когда я выходила оттуда,

То на всем пространстве этого луга,

De mi amado bebi, у cuando salia Я уже ничего не знала,

Por toda aquesta vega, И я потеряла стадо, которое я стерегла раньше …

Ya casa no sabia Моя душа посвятила себя,

Y el ganado perdi que antes seguia. Равно как и все мое достояние, на служение Ему.

Mi alma se ha empleado Я уже больше не стерегу стада,

И нет уже у меня других занятий,

Так как вся деятельность моя теперь —

только любовь !

Y todo mi caudal en su servicio, Поэтому, если на лугу деревенском

С сегодняшнего дня меня никто не увидит

больше и не найдет,

Скажите, что я затерялась,

Ya no guardo ganado, Что, исполненная любви, я потеряла себя

Ni ya tengo otro oficio, И была обретена !

Que ya solo en amar es mi ejercicio. Утрата себя и обретение Бога,

… dizeis que me he perdido; как Владыки и Господа, или вернее,

Que andando enamorada, обретение души Им и посвящение всей жизни

Me hize perdidiza, у fui ganada! Ему — новая жизнь.

4

Язык лирических поэм Juan de la Cruz полон выразительной краткости и силы.

«Взгляни на подруг той, что увлекаема к далеким, незнаемым, таинственным островам».

… mira las companas de la que va por insulas extranas.

Или вот — душа стремится «к прикосновению Искры, к благоуханному Вину — излияниям божественного бальзам».

… al toque de centella,

al adobado vine,

emisiones de balsamo divino.

Или душа томится и жаждет увидеть очи Возлюбленного:

Oh cristalina fuente, О кристальный источник,

Si е esos tus semblan tes plateados О если бы в твоем серебряном

Formases de repente зеркале

Los ojos deseados Ты мог отобразить внезапно

Que tengo en las eutranas dibujados! Желанные очи,

Что начертаны в глубине сердца

Все это красиво, все это чарует, все это захватывает красотою, уносит в глуби томления. Но больше: все это — слабые, смутно ощущаемые намеки смутно ощущаемые, ибо «мудрость мистическая не требует ясного, теоретического познания себя, чтобы любовью охватить душу»  [388], намеки на то, что важнее всего.

И в этом — оправдание этой мистической поэзии. Некоторые (или даже, может быть, большинство) из ее читателей будут увлечены поэтической красотой образов и напряженновдохновенного языка. Но, может быть, через эти образы или даже несмотря на эти образы, их неожиданно коснется «жало» или «острие» любви божественной, или, что то же, томления по ней:

Per que, pues has llagado Aquesto corazon, no le sanaste ? Почему, раз Ты уже ранил любовью это сердце, Ты не излечил его? спрашивает душа.

Мистическая поэзия, мистические писания, говорящие о том, что гораздо выше нашего уровня (но и всякого уровня!), говорят однако о том, чем мы, даже в нынешнем нашем состоянии, в глубинах наших питаемся и живем. Мы живем томлением. Мистические свидетельства избранных и святых душ разжигают в нас — хотя бы на миг, хотя бы чрез призму образов или красоту трепетного, дрожащего слова — это томление по Единственному Источнику Жизни.

5

Мистика Juan’a de la Cruz христоцентрична. Это пробегает красной нитью через всю его жизнь, через все его мистические писания. Христос — источник его жизни, его вдохновения, единый предмет его устремления, его горящей любви, его безмерного жертвенного отдания себя в послушании, смирении и трепете. Он — Владыка его души, его мысли, его воли, всей его духовной жизни. «Живу уже не я, но живет во мне Христос» — эти слова апостола Павла предносятся, как высший идеал, как высшая норма и Juan’y de la Cruz. Это, конечно, — основной закон, основная норма всей христианской мистики вообще.

Вся Полнота Божественная раскрыта и раскрывается во Христе. «Я решил ничего не знать, кроме Иисуса Христа, и притом распятого». «Я все почел за сор, чтобы приобрести

Христа». И у Juan’a de la Cruz отказ от всего ради Христа, и потом, как непосредственно вытекающее отсюда следствие — преображение во Христе всего мира и всей ткани жизненной. И это не только субъективное переживание праведников и мистиков: через подлинное пришествие Христа во плоти потоки благодати действительно вошли в мир, хотя бы в скрытом пока виде:

Mil gracias derramando Изливая потоки благодати,

Pasе par estos sotos con presure, Он поспешно прошел по этим рощам

Y yendo los mirando, И, когда, проходя, Он взглянул на них,

Con sola su figura То через одно отображение лица Своего

Vestidos los dejo de su hermosura. Он оставил их облеченными Своей красотой.

Согласно комментарию Juan’a к этой строфе своей поэмы в словах «Paso con presure» — «Поспешно прошел» — и следующих за ними, указывается и на творение мира Богом и на воплощение Сына Божия. «Одним только отблеском лица Своего Сына Он оставил их облеченными Своей красотой… это произошло, когда Сын Божий сделался человеком, возведя через то человека, а в нем и всю тварь к красоте Божественной».

Если основное содержание мистического опыта Juan’a de la Cruz — устремленость ко Христу и укорененность во Христе и отказ от всего, от всех благ мира и от всех услаждений душевных и даже духовных ради единого Христа и смиренной и трепетной близости к Нему, то одной из форм выражения этой мистики являются образы красоты природной, ощущения «шагов Возлюбленного» в творении. Все отвергается душой, все обесценивается ею, что не есть Он, а потом в Нем и через Него мир опять восстанавливается в своей ценности, или вернее, во Христе раскрывается начало преображения мира.