Шингуано

Верховья реки Шингу — своеобразный полюс относительной недоступности Южной Америки. Здесь, на границе амазонских джунглей и саванн Бразильского нагорья, до второй половины XIX века сохранялись племена, никогда не видевшие европейцев. В XX веке судьба этих индейцев сложилась благоприятнее, чем можно было ожидать. Вот уже несколько десятилетий существует Национальный парк Шингу, созданный по инициативе выдающихся ученых и гуманистов братьев Виллас Боас. Об их работе писала и наша печать. Орландо и Клаудио Виллас Боас решили собрать на ограниченной, но достаточно обширной территории сохранившиеся группы индейцев, оградить их от разрушительного влияния индустриальной цивилизации и в то же время избавить от межплеменных войн. Поставленной цели они достигли. Хотя рано или поздно столкновение индейцев с современностью неизбежно, ученые создали человеческие условия существования по крайней мере для нескольких поколений людей, а кроме того, сохранили культуру этих племен для науки.

Культурная общность, членов которой принято называть португальским словом «шингуано», стала складываться задолго до XX века. В низменных районах Южной Америки основные природные ресурсы сосредоточены вдоль берегов крупных рек. Здесь плодороднее земли, леса богаче зверем, а воды — рыбой. Под давлением более сильных соседей индейцы обычно двигались вверх по долинам, пока не упирались в водораздел. Район, расположенный в верховьях двух больших рек, Шингу и Тапажоса, оказался тупиковым для многих племен. Их культуры смешались и образовали новый и своеобразный сплав.

Большинство племен шингуано относятся к трем обширным языковым семьям: тупи-гуарани, аравакской, карибской. Представителями первой являются камаюра, второй — мехинаку, третьей — бакаири. Об этих племенах собрано больше всего сведений. Камаюра и мехинаку насчитывают по нескольку сот человек, а бакаири, обитавшие западнее других, сейчас окончательно поглощены бразильцами. Еще одно племя, трумаи, говорит на языке, аналогий которому лингвисты пока не смогли отыскать.

Главные занятия шингуано — земледелие и рыбная ловля. Деревни всех племен выглядят одинаково: жилища окаймляют круглую площадь, в центре которой находится мужской дом — святилище и своеобразный клуб. Дома, особенно с торца, напоминают гигантские стога сена, так как их крыша из пальмовых листьев спускается до самой земли. В каждом живет большая группа родственников по материнской линии.

Первые подробные сведения о племенах верховьев Шингу были собраны сто лет назад немецким путешественником Карлом фон ден Штейненом. Его книга «Среди первобытных народов Бразилии» приобрела популярность в Германии, а в 30-х годах нашего столетия был сделан ее сокращенный перевод на русский язык. К сожалению, Штейнен рассматривал индейскую культуру с вульгарно-материалистических позиций. Он полагал, что первобытному человеку религия неизвестна, а обряды и танцы совершаются просто для развлечения. Не владея местными языками, фон ден Штейнен без труда находил подтверждение своим взглядам, ибо индейцы меньше всего стремились посвящать случайных гостей в тайны племени. Впрочем, точка зрения Штейнена была реакцией на другую крайность — видеть в первобытных народах исконных монотеистов, от природы наделенных верой в единого бога. Современные этнография и археология доказывают, что религия возникла на ранних стадиях развития человечества, но, как все стороны древней культуры, она изменялась.

Мужские ритуалы шингуано во многом отличаются от известных у огнеземельцев и чамакоко. Во-первых, обитатели Центральной Бразилии использовали во время обрядов настоящие маски (а не примитивные лубяные капюшоны, пучки перьев и куски ткани) и большие духовые инструменты. Во-вторых, церемонии связаны с земледельческими работами, имеют четкий календарный характер. Наконец, в-третьих, шингуано не только организуют периодические массовые праздники, но и совершают в мужских домах ежедневные обряды с участием лишь нескольких человек. В них можно видеть зародыш той «службы» богам, которая постоянно совершается в храмах развитых религий.

Шингуано каждый день выделяют людей, которые должны играть в мужском доме на флейтах или, скорее, фаготах, сделанных из бамбука или дерева. У мехинаку, например, самый большой из инструментов, длиной около метра, воплощает демона Кауку, а два поменьше (70 см) — его жен. К этой троице примыкает четвертый дух, который своего инструмента не имеет. Голос его передает мужчина, то и дело кричащий фальцетом: «ю-ку-ку, ю-ку-ку!» После игры «жрецы» съедают от имени демона похлебку из растертых клубней маниока. Неисполнение всех этих правил приведет, по мнению индейцев, к тому, что Каука заберет к себе души жителей селения.

Кроме флейт в мужских домах шингуано хранятся еще две категории священных предметов. Одна из них — так называемые гуделки.

Этнографы называют гуделкой удлиненную дощечку овальной или ромбовидной формы, которая, если вращать ее за веревку, привязанную к одному концу, издает резкий гудящий звук. Полагают, что это один из древнейших звуковых инструментов, изобретенных человеком. Он был известен по всему миру, в том числе и в Европе, но в XIX–XX веках нередко служил всего лишь для детских игр. У народов, в большей мере сохранивших пережитки первобытности, например у айнов японского острова Хоккайдо, с употреблением гуделки связывались различные поверья, скажем, считалось, что она может вызвать бурю. Некогда издаваемый заунывный звук наверняка считался голосом духа бури. В Древней Греции гуделкой пользовались приверженцы тайных культов, связанных с магией плодородия.

В изолированных районах земли, где до недавних пор сохранялись тайные мужские ритуалы (т. е. в тропической Африке, Австралии-Меланезии и Южной Америке), гуделка оставалась одной из самых почитаемых реликвий. В Центральной Австралии эти инструменты считались чурингами, то есть вместилищами тотемных предков. У ряда папуасских и южноамериканских племен гуделка мыслилась воплощением страшного духа, голоса которого боятся женщины и дети. У шингуано в XIX–XX веках гуделки утратили прежнее значение и по своей символике приблизились к флейтам. В прошлом их роль была выше, что видно из сохранившихся мифов. У бакаири в XIX веке гуделки назывались «йело» — «гром и молния».

В мужских домах шингуано хранились также деревянные или плетеные маски. Все они имели вид условно переданного человеческого лица, симметрично раскрашенного ромбами, сетками, линиями, но носили названия рыб, птиц и других существ (кайманы, летучие мыши, личинки жука). Надевались маски только во время массовых церемоний и вместе с лубяными костюмами. Были и костюмы без масок, сделанные из соломы и луба, возможно древнейший тип. Часть воплощенных в масках духов серьезным почитанием не пользовались.

Индеанкам в верховьях Шингу запрещено входить в мужской дом. Видеть маски им не возбраняется, но зато даже случайный взгляд, брошенный женщиной на священные музыкальные инструменты, способен, по мнению шингуано, вызвать лютый гнев демонов. Если виновная не будет наказана, умрет ее брат, муж или сын. Последний случай невольного нарушения такого запрета у мехинаку произошел двадцать лет назад, когда молодая девушка столкнулась на площади с мужчинами, только что вынесшими из святилища флейты. Последствия этой встречи для нее были достаточно серьезными.

Очень сходные обряды и представления существовали у мундуруку, которые живут примерно в тысяче километров к северо-западу от шингуано.

С начала 70-х годов все больше специалистов стало склоняться к тому, что сложную обрядовую жизнь бразильских индейцев не могли породить одни лишь требования первобытной религии. Проведенные исследования показали, что подлинные, глубинные мотивы совершения ритуалов лежат, как и следовало думать, в сфере экономики и социальных отношений.

Индейцы верховьев Шингу служат типичным примером. У шингуано праздник воплощения духов отмечался в течение года трижды. Обряды с использованием священных флейт происходили по случаю сбора урожая, посвящения мальчиков. Третий праздник был связан с поминовением умерших. В это время мужчины ставили на площади деревянные столбы, раскрашивали их, обклеивали перьями и волокнами растений, похожими на вату. В столбы якобы вселялись души умерших.

При всех внешних различиях три праздника шингуано имеют важную общую черту: они обязательно совершаются в присутствии членов разных общин и одновременно племен, ибо почти в каждом селении люди говорят на своем языке. Без участия гостей церемонии попросту недействительны.

Обычай приглашать для участия в основных общинных ритуалах соседей не уникален для шингуано, а распространен по всей зоне тропических лесов в Амазонии и Гвиане. Так у ояна (Французская Гвиана) на самом важном в году празднике поно маскарадные костюмы надевали исключительно чужаки. Для них на опушке леса строили специальную хижину — место сбора духов и отправная точка в их дальнейших передвижениях. Нарядившись в костюмы из цветных перьев, духи шли, пританцовывая, от своей хижины к мужскому дому в центре селения. Каждый обходил постройку кругом, громко щелкая бичом, а затем скрывался внутри. Мужчины приветствовали духов танцем. Когда ряженые возвращались назад, по пятам за ними шел сын вождя и жег перец (считалось, что демоны не выносят такого дыма). Окуривание требовалось для того, чтобы духи не нашли дорогу к деревне и не повадились навещать ее каждый день — всему свое время.

То, что ояна отводили роль лесных духов на празднике гостям из других общин, вполне логично. В отличие от огнеземельцев, им не надо было объяснять женщинам, куда исчезли мужья в момент появления демонов. Непосвященным незачем было догадываться, кто спрятан под той или иной маской, — эти люди были им все равно незнакомы. Однако вряд ли стремление достичь подобных небольших преимуществ вызвало к жизни обычай приглашать чужаков — скорее, это следствие традиции, сложившейся по иным причинам.

Одна из них — необходимость регламентировать отношения с соседями. Никакое человеческое общество, особенно малочисленное, не может жить в изоляции. Регулярный обмен идеями, продуктами и людьми — условие полноценного существования любых коллективов. Выработавшаяся тысячелетиями практика способствовала установлению контактов между племенами. Однако они могли принимать разную форму. Участие в массовых межобщинных праздниках — лишь одна из возможных. То, что подобный обычай в Южной Америке был в основном распространен у племен, хотя и различавшихся по культуре, но живших в одной природно-хозяйственной зоне, заставляет предполагать его связь с экономикой. Для этого нам придется сказать несколько слов о соотношении в хозяйстве амазонских индейцев земледелия и охоты.

Земледелие — основной источник существования обитателей Амазонии. Сельскохозяйственные работы здесь отличаются от привычных для нас. Главным орудием индейского земледельца является не плуг или мотыга, а топор. Рубка деревьев на участке для посева — самая трудоемкая работа. Когда поваленный лес подсохнет, его выжигают, и в удобренную золой землю между пнями и несгоревшими остовами крупных деревьев с помощью заостренной палки сажают побеги и семена.

Почвы тропических районов Южной Америки к востоку от Анд (не считая плодородных речных пойм Амазонки и ее главных притоков) — одни из беднейших в мире. Не удобренные золой, они вообще не дадут урожая. Однако большинство европейских культурных растений погибнут, если их посеять даже на выгоревшем участке. Тропические ливни смоют семена, а солнце сожжет ростки.

Иное дело корне- и клубнеплоды, выведенные индейцами много тысячелетий назад. Маниок, ямс, батат не только выносят, но даже предпочитают бедные почвы, приспособлены к местному климату и при этом отличаются высокой урожайностью. Особенно неприхотлив и продуктивен маниок: в расчете на калории он дает с одного гектара вчетверо больше, чем, например, рис. Маниок замечателен и другим: его корневища сохраняются в земле два-три года, что позволяет их выкапывать по мере надобности. Если же урожай собран, корневища можно переработать в крахмалистую муку, которая может долго храниться. В условиях влажных тропиков, где продукты быстро портятся, это немаловажно.

Однако у корне- и клубнеплодов есть существенный недостаток. В них мало белков, а имеющиеся — низкого качества. Человек, почти не употребляющий мяса, может питаться ржаным хлебом или кукурузой с бобами, но чисто маниоковая диета вскоре приводит к тяжким недомоганиям, особенно у детей. Поэтому у индейцев Амазонии ни одна трапеза не считается полноценной, если она не включает хотя бы немного мяса или рыбы. К тому же сырой маниок ядовит, и хотя существовали способы извлечения яда, некоторая его часть все же оставалась в муке. Нейтрализуют ее вещества, содержащиеся в продуктах животного происхождения.

Индейцы, не нанося ущерба природной среде, могли бы в несколько раз расширить свои плантации маниока. А вот запасы лесной дичи в Амазонии крайне ограниченны. В листьях деревьев мало питательных веществ, поэтому в лесу редко встретишь травоядных животных. Зато в изобилии водятся термиты и муравьи-листорезы. Чтобы защититься от насекомых, растения вырабатывают ядовитые фенолы. При попадании опавшей листвы в воду эти вещества растворяются в ней, и некоторые реки становятся почти безжизненными. Недостаток дичи и рыбы более всего ограничивал рост населения Амазонии и препятствовал появлению развитых обществ.

Чтобы не нарушить хрупкого равновесия между численностью людей и диких животных, у индейцев выработался ряд обычаев. Межобщинные праздники — один из них. Ведь гости приносили с собой не только костюмы и маски. Главным подарком было мясо, тогда как хозяева заботились прежде всего о том, чтобы всем хватило кашири — хмельного напитка из маниока. Подобный расклад был крайне выгоден устроителям праздника, ибо они могли на время воздержаться от охоты и сохранить дичь в собственных лесах. Слабые общины были вправе надеяться лишь на посещение ближайших соседей, а чаще сами отправлялись к другим. Например, трумаи в верховьях Шингу для проведения важнейшего ритуала кут (так на их языке назывались гуделки) всегда собирались не в своей деревне, а уходили в селение камаюра. Скорее всего, это было вызвано слабостью трумаи, которые появились на Шингу позже большинства других племен и сильно пострадали от межплеменных войн и болезней. Напротив, племя, укрепившее свой престиж на тропе войны или в результате выгодных контактов с европейцами, в дальнейшем поддерживало достигнутое благополучие благодаря регулярным визитам обитателей ближних и отдаленных селений.