ЭПОХА РАВНОАПОСТОЛЬНЫХ ЖЕН[18]

ЭПОХА РАВНОАПОСТОЛЬНЫХ ЖЕН[18]

…Есть что?то такое, что не может устареть, не может не быть новым в любой ситуации. Это — личный человеческий опыт. Мать Мария и Эдит Штайн одинаково мне близки и дороги, я всегда их соединял в своей молитвенной памяти, и в своем сознании, и в круге своего чтения. Вот этот личный опыт прожитой в XX веке жизни — это все?таки, наверное, главное, что мы можем передать людям XXI века, то, что абсолютно необходимо передать им. Мне вспоминается замечательная книга Хэдди Фрид, которая тоже прошла концлагеря нацистов и, в отличие от Анны Франк, вышла из них живой. Она жила в Вене, и, несколько старше Анны Франк, она почти взрослой уже попала в концлагерь, так же, как мать Мария и Эдит Штайн. И эти записки, личные, не претендующие ни на какие обобщения, ни на какие теории, — они с каждым днем становятся все более ценными. На самом деле: сколько мы можем говорить правильных слов? Но пока эти правильные слова не будут переплавлены в правильные дела, не получится ничего, и нам никто не поверит, и нас никто не услышит.

Люди вне церковных структур, которым гораздо важнее услышать о матери Марии, чем людям, находящимся внутри Церкви, могут принять христианство и принять Евангелие только благодаря тому, что есть такие люди, что были такие свидетели в XX веке, как Эдит Штайн, как мать Мария, как доктор Швейцер, как Дитрих Бонхёффер и многие другие. Внутри церковных структур этих людей не всегда принимают. Иной раз говорят, что Швейцер отошел от ортодоксального лютеранства и вообще дошел почти до полного отрицания бытия Божьего. Или говорят о матери Марии, что ничего нового она не написала. Но это уже не так, потому что это новое видят, но опять?таки не внутрицерковные историки философии, а светские философы. Для меня, скажем, очень важно, что Эдит Штайн воспринимают как настоящего мыслителя, как большого философа авторы нецерковных, внешних курсов по истории европейской философии XX века. Это действительно признание, потому что, если бытолько внутри Католической Церкви говорили, что то, что осталось от Эдит Штайн, — это выдающиеся философские тексты, это бы еще ничего не значило. В конце концов, pro domo теа мы всегда говорим, что все, что сочинено нашими собратьями, коллегами, выходцами из нашего сообщества, достойно самого большого внимания. Но, нет, в данном случае об этом говорим не только мы — об этом говорят люди со стороны.

Мне кажется, что этот человеческий опыт, эта человеческая, абсолютно невооруженная и ничем не защищенная смелость, которую являют нам эти женщины, — как раз во многом и есть то главное, что раскрыла в Евангелии и в нашей вере эпоха XX века. Это не только названные сегодня здесь нами мать Мария и Эдит Штайн, это не только мать Тереза из Калькутты и мать Магдалена Младенца Иисуса из братства Малых сестер, или сестра Эмманюэль из Каира, или Юлия Николаевна Рейтлингер, которую мы все прекрасно знаем и любим, или мать Елена Казимирчак–Полонская. Можно называть десятки и сотни имен. Это, мне кажется, очень важно. Ну, а одним из первых или просто первым именем, хотя бы хронологически, в этом списке будет, конечно, имя Елизаветы Федоровны.

Мне кажется, что это женское христианство отличается одной особенностью: христианка–женщина принимает таинство, которое ей преподается, но не является тем субъектом, благодаря которому таинство совершается. Женщина–христианка, таким образом, отчасти свободна от той сакраментальной дисциплины, от той сакраментальной структуры, в которую включены христиане предыдущих девятнадцати веков — подвижники, святые и т. д., — которые все?таки в большинстве своем были священниками и епископами. Это освобожденное от каких?то структурных моментов христианство действительно явило себя в XX веке, когда (и на самом деле об этом надо говорить абсолютно ясно, точно и определенно) уже стало ясно, что все, касающееся христианства, надо сдать в архив, когда стало ясно, что кончается христианская история Европы, кончается — может быть, не так быстро, но тоже кончается — христианская история на других континентах, и вообще кончается история христианства. Ведь на самом деле — сейчас нам это трудно представить, но в 50–е годы так казалось большинству не только людей со стороны, но и очень многим христианам — казалось: мы последние, мы доживаем, это уходит, этого больше не будет.

Такие настроения царили и на Западе, среди католиков, и старые католические священники говорили: всё, мы последние. Такие настроения царили и у нас, и когда Никита Сергеевич Хрущев сказал, что в 80–м году он покажет по телевизору последнего попа, он, в общем, был не так уж не прав, потому что все шло именно к этому. И шло совсем не потому, что он так хорошо наладил в стране атеистическую пропаганду, а просто такова была логика событий. Хотя на самом деле это логическое движение уже было нарушено — не знаю, перед самой войной или во время войны. Наверное, все?таки во время войны, потому что не случайно из целого длинного ряда потрясающих фигур мы выделяем Эдит Штайн и мать Марию, подвиг которых совершился как раз в страшные годы войны. Логика событий была нарушена именно потому, что вдруг этим женщинам удалось совершенно по–другому прочитать Евангелие, этим женщинам вдруг удалось понять, что совершенно не нужно женщине быть священником или епископом, для того чтобы занять в Церкви равноапостольное положение. Казалось бы, эпоха равноапостольных жен ушла давным- давно в какое?то супердалекое прошлое, но вот, они появились в XX веке.

И несмотря на то, что сегодня христианство есть исповедание меньшинства (как?то один мой итальянский друг сказал: «Вся земля сегодня — это каноническая территория безбожия»; конечно, об этом надо говорить прямо, не надо делать вид, что это не так), — но, тем не менее, той степени кризиса и конца христианства, которую переживал в середине XX века как христианский Восток, так и Запад, теперь уже нет. Теперь уже все обстоит по–другому, и «малое стадо» теперь не обречено — это всем совершенно ясно. И если мы будем хоть сколько?то достойны того, что делали эти люди, если мы будем хоть сколько?то продолжать идти их путем — конечно, и через сто, и через двести лет будет существовать Церковь Христова.

Но очень важно понять, что опять?таки все связано с чисто человеческим опытом, с чисто человеческим подвигом, вне каких бы то ни было взглядов, точек зрения, позиций и так далее. Я думаю, что мало–помалу история взглядов уходит в прошлое и начинается история личности, история личного опыта, история степени личной честности. И потрясающую степень личной

честности явили нам эти женщины.

* * *

Вот это и есть главная, самая важная мысль: этот личный опыт — как раз то, что мы можем предъявить людям в период, когда заканчивается XX век и вообще тысячелетие. На вопрос «А кто вы такие, христиане, и что вообще такое христианство?» мы можем сказать: «Вот кто мы такие!» — и это будет, без сомнения, услышано. Это уже услышано. В тех кругах, которые себя не отождествляют с христианством, говорят: «Вообще, конечно, есть над чем задуматься, и, может быть, вы, христиане, в чем?то и правы, ведь у вас же были Эдит Штайн и мать Мария. А раз они у вас были — надо подумать: может, есть у вас что?то настоящее, потому что хотя бы два настоящих человека у вас были…». А на самом деле их, конечно, значительно больше.

Мне вспоминается сейчас фраза из какого?то продолжения Жития святителя Николая, где кто?то из нехри- стиан говорит жителям Мир Ликийских, что готов поверить в Христа, потому что готов поверить в того Бога, в Которого верит этот человек. Я думаю, в этом плане история Церкви Христовой и продолжается: те новые люди, которые нас окружают, могут все?таки оказаться готовыми поверить в того Бога, в Которого верили эти люди.