Беседа 1 За пределами просветления есть только запредельность

Беседа 1

За пределами просветления есть только запредельность

3 октября 1986 г., Бомбей

Возлюбленный Бхагаван,

что есть за пределами просветления?

Маниша, за пределами просветления есть только запредельность, Просветление — последняя стоянка.

За его пределами исчезают все границы, исчезают все переживания.

Переживание приходит к своему пределу в просветлении; это наивысший пик всего, что прекрасно, всего, что бессмертно, всего, что блаженно, — но это переживание.

За пределами же просветления нет никакого переживания вообще, ибо переживающий исчез.

Просветление не только пик переживания, но и тончайшее определение вашего бытия. За его пределами есть только пустота, ничто; вы не вернетесь снова к той точке, через которую нужно перешагнуть.

Переживание, переживающий, просветление — все оставлено позади.

Вы — часть огромного ничто, которое бесконечно.

Это — то ничто, из которого выходит все Существование, это утроба матери; и это — то ничто, в котором все Существование исчезает.

Наука знает нечто аналогичное; нечто аналогичное просто обязано быть. Духовное переживание относится к внутреннему миру., а наука — это исследование внешнего. Но и то и другое суть крылья одного и того же Существования, — направленное внутрь и направленное вовне, — они всегда имеют сходные основные моменты.

В этом столетии ученые пришли к странному выводу, что некоторые звезды внезапно исчезают... а звезды — вещи не маленькие; они не такие маленькие, какими кажутся вам. Они выглядят маленькими, потому что находятся так далеко, на расстоянии миллионов световых лет, но они огромны.

Наше солнце — это звезда, но заурядная, среднего размера. По сравнению с землей наше солнце огромно, но по сравнению с другими звездами оно представляет собой небольшую, средних размеров звезду. Есть звезды, которые в тысячу раз больше нашего солнца.

И в этом столетии у нас впервые появились соответствующие наблюдательные приборы и мы были весьма сильно озадачены: внезапно звезда исчезает, не оставляя после себя даже следа. Такой огромный феномен — и даже никаких следов: в каком направлении он исчез? Звезда просто перешла в ничто. Это случалось неоднократно.

Потребовалось почти двадцать лет для того, чтобы разобраться с этим новым феноменом: у Существования есть черные дыры. Их нельзя видеть, но они обладают огромным притяжением. Даже самая большая звезда будет втянута в черную дыру, если окажется в радиусе ее притяжения. И как только звезда втягивается в черную дыру, она исчезает. Это абсолютная смерть. Мы можем видеть только следствие, мы не можем видеть черную дыру; мы только видим, что одна звезда исчезает.

После того как теория черных дыр стала почти общепринятой теорией, ученые стали задумываться над тем, что должно быть нечто вроде белой дыры — просто обязано быть. Если возможно, что в некой гравитации, магнитной силе, огромная звезда просто исчезает из Существования...

Мы знали, что каждый день рождаются звезды. Откуда они появляются? Никто не задавался этим вопросом раньше.

Фактически, рождение мы всегда принимаем как само собой разумеющееся; никто не спрашивает, откуда появляются младенцы. Смерть же мы никогда не принимаем, ибо мы так сильно боимся ее.

Во всей истории человечества нет ни одной философии, которая бы размышляла над тем, откуда появляются младенцы, но есть множество философий, размышляющих над тем, что значит быть мертвым, куда продолжают исчезать люди, что случается после смерти.

За всю мою жизнь я повстречал миллионы людей, и ни один человек не спросил, что происходит перед рождением, и тысячи спрашивали, что происходит после смерти. Я всегда думал, почему рождение принимается без всяких вопросов. Почему смерть не принимается таким же образом?

На протяжении столетий, почти три столетия, мы знали, что звезды рождаются каждый день — большие звезды, огромные звезды — и никто не поднимал вопрос: «Откуда появляются все эти звезды?» Но когда мы узнали о черных дырах и увидели, что звезды исчезают, тогда второй вопрос стал почти абсолютной необходимостью. Если черные дыры могут втягивать звезды в ничто, тогда должно быть нечто вроде белых дыр, где вещи... звезды появляются из ничего.

Это мне напомнило... Мулла Насреддин подал заявление на вакантную должность на корабле. Его пригласили для собеседования. В комнате сидели капитан и старшие офицеры корабля. Вошел Мулла. Капитан спросил: «Если на море шторм, бушует ветер, волны вздымаются как горы, что вы будете делать, чтобы спасти корабль? Корабль бросает как щепку...»

Мулла Насреддин сказал: «Тут нет большой проблемы: я просто брошу большой якорь, чтобы придать кораблю устойчивость, несмотря на ветер и волны. Тут нет большой проблемы».

Капитан снова спросил: «Предположим, надвигается еще более высокая волна и корабль вот-вот будет потоплен; что вы будете делать?»

Мулла сказал: «Ничего — еще один большой якорь».

Капитан посмотрел на него и спросил в третий раз: «Предположим, это сильнейший тайфун и спасти корабль невозможно. Что вы будете делать?»

Мулла сказал: «Ничего, то же самое — большой якорь».

Капитал сказал: «Откуда вы берете все эти большие якоря?»

Мулла ответил: «Из того же самого места. Откуда вы берете эти огромные волны и сильные ветры? Оттуда же и я. Вы продолжаете доставать волны и ветры, а я будут продолжать доставать все больше и больше якорей».

Если в Существовании есть дыры, в которых вещи просто исчезают в не-существование, тогда должны быть и дыры, через которые вещи возникают из ничего, — нужно лишь немного воображения. Ученые еще не работали над этим.

Мое предположение таково: черная дыра подобна двери; с одной стороны это черная дверь, черная дыра — вещи попадают в нее и исчезают в ничто. А с другой стороны туннеля — это та же самая дверь: только с другой стороны — это белая дыра, вещи рождаются вновь, обновленные. Это та же самая утроба матери.

За пределами просветления вы входите в ничто.

Исчезает переживание, исчезает переживающий.

Остается только чистое ничто, предельное безмолвие.

Возможно, это цель каждого человеческого существа, которая рано или поздно должна быть достигнута.

Мы еще не знаем, есть ли белая дыра или нет, — но она должна быть.

Раз за пределами просветления вы входите в ничто, то должна быть и возможность выхода из ничто — обновленным, освеженным, светящимся — на совершенно ином уровне. Ибо вещи не уничтожаются, вещи могут только переходить в состояние покоя, вещи могут только погружаться в глубокий сон. Затем утром они снова пробуждаются. Именно так продолжается Существование.

На Западе эта идея так никогда и не возникла за две тысячи лет истории философии. Они лишь размышляют об этом мироздании: «Кто создал это?» и попадают в беду, потому что, каким бы ни был ответ, он неизбежно порождает еще больше вопросов.

У нас на Востоке есть концепция кругов существования и не-существования, подобно смене дня и ночи. За творением следует «антитворение», все погружается в ничто, подобно тому как за днем следует ночь и все погружается во тьму. И период будет таким же: сколько длится творение, столько же будет длиться и период покоя; и снова будет творение, но более высокого порядка.

И это будет продолжаться от вечности до вечности — творение, антитворение, творение, снова антитворение, — но каждый раз утро еще более прекрасно. Каждый рассвет является еще более красочным, еще более живым; птицы поют еще чудесней, цветы становятся еще больше, они источают еще больше аромата.

И Восток проявил огромное мужество, приняв идею о том, что это будет продолжаться вечно. Никогда не было никакого начала и не будет никакого конца.

После просветления вы должны исчезнуть. Мир оставляется позади, тело оставляется позади, ум оставляется позади; только ваше сознание, как индивидуальность, все еще существует.

Выйти за пределы просветления — значит выйти за пределы индивидуальности и слиться со вселенной.

Таким образом, каждый индивид будет продолжать двигаться в ничто. И в один прекрасный день все Существование переходит в ничто — и великий покой, великая ночь, глубокое, темное чрево, великое ожидание рассвета... И так случалось всегда, и каждый раз вы рождаетесь на все более и более высоком уровне сознания.

Просветление — это цель человеческих существ. Но те, кто просветлены, не могут оставаться статичными: они должны будут двигаться дальше, они должны будут изменяться. И теперь им осталось избавиться только от одного — самих себя.

Они насладились всем. Они насладились чистотой индивидуальности, теперь они должны насладиться исчезновением индивидуальности. Они увидели красоту индивидуальности, теперь они должны увидеть исчезновение и его красоту, и безмолвие, которое следует за ним, и ту бездонную безмятежность, которая следует за ним.

Возлюбленный Бхагаван,

в тот вечер, когда Вы говорили об эго и о, том, как при наличии осознанности можно увидеть, что его не существует, я поняла, что никогда не придавала особого значения осознанности. Для меня быть с Вами всегда означало любить Вас так сильно, как только я могу, стремиться к Вам и стараться быть как можно ближе к Вам.

Возлюбленный Бхагаван, пожалуйста, покажите путь, на котором влюбленная немка могла бы стать более осознающей.

Латифа, любви самой по себе достаточно.

Если твоя любовь не обычная биологическая, инстинктивная любовь, если она не часть твоего эго, если она не уловка для того, чтобы властвовать над кем-то, если твоя любовь — просто чистая радость, наслаждение бытием другого человека без всякой на то причины, настоящая радость, тогда осознанность будет следовать за этой чистой любовью, как тень. Тебе не нужно беспокоиться об осознанности.

Есть только два пути: либо ты становишься осознающей, тогда любовь является просто следствием этого, либо ты становишься такой любящей, что осознанность появляется сама по себе. Это две стороны одной монеты. Тебе не надо волноваться из-за другой стороны; просто храни одну сторону — и другая сторона не сможет ускользнуть от тебя. Другая сторона обязана появиться.

И путь любви более легкий, радостный, невинный, простой.

Путь осознанности несколько более трудный.

Тем, кто не может любить, я предлагаю путь осознанности. Есть люди, которые не могут любить, — их сердца превратились в камни. Их воспитание, их культура, их общество убили саму способность любить — ибо этим миром правит не любовь, а хитрость. Чтобы преуспеть в этом мире, вам не нужна любовь, вам нужны жестокое сердце и острый ум. Фактически, сердце вам вообще не нужно.

Я слышал об одном великом политике, у которого были большие осложнения с сердцем и которого поместили в больницу. Врачи вынули его сердце и заменили его пластиковым, так как требовалось несколько часов, чтобы очистить его. Вот уж точно, сердце политика — вы можете чистить его много часов подряд, и это не будет слишком долго. Хирурги работали в другой комнате — то была омерзительная работа, — а политик лежал на кровати.

В комнату, где лежал политик, зашел какой-то человек и потряс политика за плечо, тот открыл глаза, а этот человек сказал: «Что вы делаете здесь? Вас выбрали премьер-министром страны».

Политик вскочил с кровати. Из соседней комнаты выглянули врачи: «Что происходит?» Политик собирался уходить. Врачи сказали: «Подождите! Мы еще чистим ваше сердце».

Политик ответил: «Теперь оно мне не понадобится по меньшей мере пять лет. Вы можете чистить его, сколько хотите. Не торопитесь. К чему премьер-министру сердце? Но хорошо храните его на случай, если что-то не заладится; тогда я вернусь за ним. Если же дела пойдут хорошо, то, возможно, оно мне никогда не понадобится».

В этом мире сердце не нужно. Людей, живущих сердцем, уничтожают, эксплуатируют, подавляют. Этим миром правят хитрые, умные, бессердечные и жестокие люди. Поэтому все общество устроено таким образом, что каждый ребенок начинает терять свое сердце и его энергия начинает двигаться прямо к голове. Сердцем пренебрегают.

Я слышал одну древнюю тибетскую притчу, в которой говорится, что в начале времен сердце находилось точно посередине тела. Но поскольку его постоянно отталкивали в сторону, чтобы оно не мешало, теперь оно уже не находится посередине тела. Бедняга ждет у обочины дороги: «Если когда-нибудь я понадоблюсь вам, я — здесь», — но не получает никакого питания, никакой поддержки. Сердце осуждается всеми возможными способами.

Если вы делаете что-то и говорите: «Я сделал это потому, что так подсказало мне мое чувство», — все будут смеяться: «Чувство? Ты что, потерял голову? Где твой разум, логика? Чувство — не логика».

Даже если вы влюбляетесь, вы должны найти причины, почему вы влюбились: у этой женщины очень красивый нос, ее глаза обладают такой глубиной, ее тело так пропорционально. Это не причины. Вы же никогда не вычисляете все эти причины на вашем калькуляторе, а затем находите, что вот эта женщина кажется достойной того, чтобы в нее влюбиться: «Полюби эту женщину — у нее как раз такая длина носа, такой цвет волос, такая пропорция тела. Чего тебе еще надо?»

Но так никто никогда не влюбляется. Вы влюбляетесь. Затем только для того, чтобы уверить идиотов вокруг вас в том, что вы не дурак, вы все вычисляете и только тогда делаете шаг. Это разумный, рациональный, логичный шаг.

Никто не прислушивается к сердцу.

А ум так болтлив, так неудержимо болтлив — вяк-вяк-вяк, вяк-вяк-вяк, — что даже если сердце иногда говорит что-то, это никогда не доходит до вас. Это не может дойти. Базар в вашей голове так сильно шумит, что у сердца нет никаких шансов, абсолютно никаких.

Мало-помалу сердце вообще перестает говорить что-либо. Снова и снова его не слышат, снова и снова им пренебрегают, оно умолкает.

Голова правит бал в этом обществе; в противном случае мы бы жили в совершенно ином мире — больше любви, меньше ненависти, меньше войн, никакой возможности появления ядерного оружия. Сердце не будет поддерживать развитие методов уничтожения. Сердце никогда не будет на службе у смерти. Оно — жизнь, оно пульсирует для жизни, оно бьется для жизни.

Из-за всей этой обусловленности общества приходится выбирать метод осознавания, ибо осознавание кажется очень логичным, рациональным.

Но если вы можете любить, тогда нет никакой необходимости идти длинным, трудным путем.

Любовь — самый короткий путь, самый естественный, такой легкий, что он возможен даже для маленького ребенка. Он не требует никакой подготовки. Вы от рождения обладаете нужным качеством, если только оно не извращается другими.

Но любовь должна быть чистой. Она не должна быть нечистой.

Вы будете удивлены, когда узнаете, что английское слово love (любовь) происходит от весьма скверного санскритского корня. Оно происходит от корня лобх. Лобх означает «алчность».

И если речь идет об обычной любви, то это своего рода алчность.

Вот почему есть люди, которые любят деньги, есть люди, которые любят дома, есть люди, которые любят то, любят это. Даже если они любят женщину или мужчину, то это просто их алчность; они хотят владеть всем прекрасным.

Это уловка, чтобы властвовать.

Поэтому вы обнаружите, что влюбленные постоянно сражаются друг с другом, сражаются из-за таких пустяков, что потом им обоим становится стыдно: «Из-за чего мы продолжаем сражаться!»

В свои тихие моменты, когда они одни, они чувствуют: «Не вселился ли в меня злой дух — такие пустяки, так бессмысленно?»

Но дело тут не в пустяках; тут дело в том, кто будет обладать властью, кто будет доминировать, чей голос будет решающим.

В таких условиях любовь существовать не может.

Я слышал одну историю... Эта небольшая история случилась в жизни Акбара, одного из великих императоров Индии. Он проявлял очень большой интерес к людям, обладавшим разнообразными талантами, и со всей Индии он собрал девять человек, самых талантливых гениев, которые были известны как «девять драгоценностей двора Акбара».

Однажды, когда он просто сплетничал со своими советниками, он сказал: «Вчера вечером у меня был спор с моей женой. Она настаивает на том, что каждый муж находится под башмаком своей жены. Я пытался возражать, но она говорит: "Я знаю много семей, но никогда не встречала ни одного мужа, который не был бы под башмаком у своей жены". Что вы думаете об этом?» — спросил он у своих советников.

Бирбаль, один из советников, сказал: «Возможно, она права, ведь ты не смог доказать обратное. Ты сам у нее под башмаком; иначе ты бы хорошенько поколотил ее и прямо на месте доказал: "Смотри, вот — муж!"»

Акбар сказал: «Так поступать я не могу, ведь мне с ней жить. Легко советовать другому побить жену. Ты-то сам можешь побить свою жену?»

Бирбаль сказал: «Нет, я не могу. Я просто принимаю то, что я под башмаком у моей жены, и твоя жена права».

Но Акбар сказал: «Это надо выяснить... В столице должен быть по крайней мере один муж, который не находится под башмаком у своей жены. В мире нет такого правила, в котором не было бы исключения, а это и не правило вовсе».

И он сказал Бирбалю: «Возьми двух прекрасных арабских скакунов из моей конюшни — вороного и белого — и обойди всю столицу. И если ты сможешь найти человека, который не находится под башмаком у жены, ты можешь предоставить ему выбор: тот конь, который ему понравится, будет ему подарком от меня». То были очень ценные кони. В те времена кони ценились очень высоко, а кони Акбара были самыми прекрасными.

Бирбаль сказал: «Это бесполезно, но если ты приказываешь, я так и сделаю».

Он обошел столицу и оказалось, что каждый муж находится под башмаком у жены. Все происходило так: он вызывал из дома мужа и жену и спрашивал у мужа: «Ты под башмаком у жены или нет?»

Муж бросил взгляд на жену и говорил: «Тебе бы следовало спросить об этом у меня, когда я был один. Так неправильно. Ты создаешь ненужные неприятности. Только ради коня я не собираюсь разрушить мою жизнь. Забирай своих коней, они мне не нужны».

Но у одного дома сидел человек, которому двое слуг делали массаж. Он был борцом, чемпионом, очень сильным человеком. Бирбаль подумал: «Возможно, этот человек... он может убить любого голыми руками. Стоит попасть ему в руки — и конец!» Бирбаль сказал: «Можно я задам тебе вопрос?»

Тот сказал: «Вопрос? Какой вопрос?»

Бирбаль спросил: «Ты под башмаком у жены?»

Тот человек сказал: «Сперва давай поприветствуем друг друга, обменяемся рукопожатием». Он стиснул руку Бирбаля и сказал: «Пока ты не закричишь и на твоих глазах не выступят слезы, я не отпущу твою руку. Твоей руке — конец. Как ты посмел задать мне такой вопрос?»

Бирбаль умирал — он был почти стальным человеком, — на глазах у него стали наворачиваться слезы, и он сказал: «Отпусти меня. Ты не под башмаком. Я просто ошибся. Но где же твоя жена?»

Борец сказал: «Смотри, она — там, готовит мне завтрак». Завтрак ему готовила очень маленькая женщина.

Женщина была такой маленькой, а мужчина был таким большим, что Бирбаль подумал: «Возможно, этот человек и не находится под башмаком у жены. Он бы убил эту женщину».

И он сказал: «Теперь нет нужды продолжать расспросы. Ты можешь выбрать любого из этих двух коней: вороного или белого. Это награда от царя тому, кто не находится под башмаком у жены».

И в этот момент маленькая женщина сказала: «Не бери вороного! А то я превращу твою жизнь в ад!»

Мужчина сказал: «Нет-нет, я возьму белого. Ты только успокойся».

Бирбаль сказал: «Ты не получишь ни белого, ни вороного. Все кончено, ты проиграл. Ты под башмаком у жены».

Идет постоянная борьба за господство. Любовь не может расцвести в такой атмосфере.

Мужчина борется в мире ради осуществления всевозможных амбиций. Женщина борется с мужчиной, так как она боится — ведь он целый день находится вне дома: «Кто знает? Может быть, он завел шашни с другими женщинами». Она ревнует, подозревает; она хочет быть уверенной, что этот мужчина остается под контролем. Поэтому дома мужчина борется с женой, а вне дома он борется с миром. Где же, по-вашему, может расцвести цветок любви?

Латифа, цветок любви может распуститься только тогда, когда нет никакого эго, когда нет никакого усилия господствовать, когда человек скромен, когда человек не пытается быть кем-то и готов быть никем.

Естественно, в обычном мире такого случиться не может, но рядом с учителем такая возможность есть. Любовь к учителю не биологическая. Биология не имеет никакого отношения к учителям и ученикам. Любовь к учителю не имеет никакого отношения к господству.

Этот цветок может распуститься, ибо любовь свободна от эго.

Вы просто радуетесь присутствию учителя, совершенству учителя, удовлетворенности учителя. Вы радуетесь так, как будто это ваша удовлетворенность, ваше совершенство. В излучении учителя вы чувствуете, что это ваше излучение. Вы есть часть учителя; вы стали столь гармонирующим с ним, что его сердце и ваше сердце уже не две разные вещи.

Осознанность придет сама по себе, а путь любви — это самый прекрасный путь, самый невинный путь, путь полный цветов, путь, который проходит средь прекрасных озер, рек, рощ и лесов.

Путь же осознанности — это путь, который проходит через пустыню. Он только для тех, кто никак не может вернуться к своему сердцу.

Если вы легко можете быть сердечным, забудьте об осознанности; она придет сама по себе. Каждый шаг любви будет приносить свою собственную осознанность. Это не будет «падением в любовь»; я называю это подъемом в любовь[1].

Возлюбленный Бхагаван,

во мне всегда есть две части, связанные с Вами. Одна часть меня испытывает импульс работать, носиться повсюду, организовывать, бороться, говорить с журналистами и политиками, просто провозглашать на кровлях.

Другая часть, которая за последние годы стала гораздо сильнее, хочет просто сидеть рядом с Вами и впитывать все: Вас, Ваше безмолвие и Ваши слова. Обстоит ли дело так, что я должен был быть таким активным, чтобы теперь быть в состоянии сидеть безмолвно?

Бхагаван, не могли бы Вы рассказать что-либо о Вашей внешней и Вашей внутренней работе?

В тебе нет никакого расщепления.

Если одна часть сражается во внешнем мире, чтобы распространить мое послание повсюду, а другая часть хочет просто сидеть рядом со мной, упиваясь моим безмолвием, моим присутствием, моим покоем, радуясь моему блаженству, пребывая в экстазе, ничего не делая...

Обычно может показаться, что эти две части противостоят друг другу.

Это не так.

Чем больше ты провозглашаешь на кровлях, тем больше ты будешь в состоянии сидеть безмолвно рядом со мной. И чем больше ты сможешь сидеть безмолвно рядом со мной, тем больше у тебя будет такого, чем можно поделиться с миром, за что можно сражаться.

Человек есть внутреннее и внешнее, и осуждение одного в пользу другого — это заблуждение, очень древнее заблуждение.

На Востоке люди отрекаются от внешнего в пользу внутреннего. Они бегут от мира в гималайские пещеры, чтобы посвятить всю свою жизнь, все свое время и все свою энергию внутреннему путешествию, — но они не понимают диалектику жизни.

На Западе делается как раз противоположное. Они отрекаются от внутреннего, чтобы вкладывать всю свою энергию во внешний мир и завоевание внешнего мира.

Восток и Запад оба были неправы, и они оба были правы.

Они оба были неправы, потому что оба остались половинами; одна часть росла все больше и больше, а другая часть оставалась недоразвитой.

Вы сами можете видеть это.

На Востоке столько нищеты, столько болезней, столько смерти. Тем не менее есть определенная удовлетворенность. При всем этом, кажется, нет революционного подхода: «Мы должны изменить весь мир. Мы не можем продолжать жить в этой нищете. Мы веками жили в этой нищете, мы веками жили в рабстве. И мы принимали все: нищету, рабство, болезни, смерть — без всякого сопротивления, ведь это все внешние вещи. А все наше усилие было внутренним».

На Западе они ликвидировали нищету, они ликвидировали многие болезни, они сделали жизнь человека более продолжительной. Они сделали тело человека более красивым, они сделали существование человека более комфортабельным, но упустили самого человека, для которого предназначались все эти достижения науки и технологии, весь этот комфорт. Они совершенно забыли о том, ради кого это все делалось. Нутро пустое. Вокруг есть все, а в середине — недоразвитое сознание, почти несуществующее.

Поэтому Восток и Запад оба преуспели в том, что они делали, и оба потерпели неудачу, — ибо они выбрали только одну половину человеческой жизни.

Моя же позиция заключается в том, чтобы принимать человека в его тотальности, в его целостности.

И должно быть понято, что раз вы принимаете тотальность человека, вы должны понять закон диалектики.

Например, весь день вы упорно трудитесь — в полях, в саду — вы обливаетесь потом. Ночью вы будете прекрасно спать. Не думайте, что из-за того, что вы целый день так тяжело работали, вы не сможете спать ночью — ведь работа противоположна сну.

Это не так. Целый день тяжелой работы подготовил вас к расслаблению, ночь будет глубоким расслаблением.

Нищие спят лучше всех. Императоры не могут спать, ибо император забыл диалектику жизни. Вам нужны две ноги, чтобы ходить; вам нужны две руки, вам нужны два полушария мозга.

Сейчас стало общепризнанной психологической истиной то, что вы можете напряженно заниматься математикой, — ибо эта работа производится одной частью вашего ума, — а затем с таким же напряжением заниматься музыкой. И поскольку здесь задействована другая часть вашего ума, это не будет непрерывной работой. Тактически, когда вы упорно работаете над математическими проблемами, музыкальная часть вашего ума отдыхает; а когда вы упорно занимаетесь музыкой, отдыхает ваш математический ум.

Во всех университетах и колледжах мира смена классных занятий происходит каждые сорок минут, так как было выяснено, что через сорок минут та часть вашего ума, которую вы используете для работы, устает. Просто смените предмет занятий — и эта часть перейдет к отдыху.

Сидя рядом со мной, собирайте в вашу чашку как можно больше сока.

Ощущайте тишину до ее предельной глубины, чтобы вы могли провозглашать на кровлях.

И здесь нет никакого противоречия.

Ваше провозглашение на кровлях — это просто часть диалектического процесса.

Ваше безмолвие и ваше провозглашение просто подобны двум вашим рукам, двум ногам, дню и ночи, работе и отдыху. Не разделяйте их как антагонистические друг другу; из такого разделения проистекают все беды мира.

Восток породил великих гениев, но мы до сих пор живем в веке воловьих упряжек, потому что наши гении просто медитировали. Их медитация так никогда и не была претворена в действие. Если бы они медитировали несколько часов, а затем использовали свое безмолвие, покой и медитативность для научных исследований, эта страна была бы самой богатой в мире — внешне и внутренне.

То же самое верно и по отношению к Западу: Запад тоже породил великих гениев, но все они занимались вещами, объектами. Они полностью забыли самих себя. Время от времени какой-нибудь гений вспоминал, но было уже слишком поздно.

Альберт Эйнштейн перед смертью произнес свои последние слова — и запомните, последние слова являются самыми важными словами, которые человек когда-либо произносил за всю свою жизнь, так как они представляют собой заключение, основной жизненный опыт. Вот его последние слова: «Если бы у меня была еще одна жизнь, я бы хотел быть водопроводчиком. Я не хочу быть физиком. Я хочу быть кем-нибудь очень простым — водопроводчиком».

Уставший мозг, сгоревший мозг... и каково его достижение? Хиросима и Нагасаки.

Этот человек был способен стать Гаутамой Буддой. Если бы он обратил свой взгляд внутрь, у него бы было такое прозрение, что, возможно, он ушел бы глубже, чем любой Гаутама Будда; ведь когда он смотрел на звезды, он уходил дальше, чем любой астроном. Это та же самая сила, вопрос только в направлении.

Но зачем фиксироваться? Почему бы не оставаться открытым обоим измерениям? Что за нужда фиксироваться? «Я могу смотреть только вовне, я не могу смотреть внутрь» — или наоборот. Человек должен лишь научиться тому, как видеть глубоко, но затем использовать эту способность в обоих измерениях. Тогда он сможет подарить миру лучшую науку и лучшую технологию, и одновременно лучшие человеческие существа, лучшее человечество.

И запомните, только в руках лучшего человеческого существа более высокая технология полезна, в противном случае она опасна.

Восток умирает от нищеты. Запад умирает от могущества. Странно... Они создали такое могущество, что могут только убивать. Они ничего не знают о жизни, ибо они никогда не смотрели внутрь.

Восток же знает о жизни все, но без пищи вы не можете медитировать. Когда вы голодны и закрываете глаза, вы можете увидеть только какую-нибудь пищу, летающую вокруг.

Такое случилось в жизни одного поэта, Генриха Гейне. Он заблудился в лесной чаще и три дня блуждал голодный, измотанный. От страха он не мог заснуть: ночью в кронах деревьев скрывались дикие звери. И три дня подряд он не встречал ни одного человека, которого он мог бы спросить, куда он идет и не движется ли он по кругу. Три дня подряд... и затем наступила ночь полнолуния.

Голодный, уставший, взобравшись на дерево, он посмотрел на полную луну. Он был великим поэтом, и он был удивлен, он просто не мог поверить себе. Он сам писал о луне, он читал о луне. О луне написано так много — столько стихов, столько картин, столько произведений искусства посвящены луне. Но Генриху было дано откровение: раньше он обычно видел в луне лицо своей возлюбленной, теперь же он увидел в небе только парящую буханку хлеба. Он старался изо всех сил, но лицо возлюбленной не появлялось.

Быть диалектичным весьма полезно.

И никогда не забывайте применять противоположности как взаимодополняющие вещи.

Используйте все противоположности как взаимодополняющие вещи, и ваша жизнь будет более полной, ваша жизнь будет целостной.

Для меня это единственная святая жизнь: целостная жизнь есть единственная святая жизнь.

Возлюбленный Бхагаван,

сегодня я наблюдал, как один канатоходец обучал маленькую девочку ходить по канату. Иногда он давал ей затрещину, иногда убеждал ее словами, но мне показалось, что предпринимать все новые и новые попытки ее вдохновляло в основном то, что она чувствовала его веру в ее потенциальную способность ходить по канату самостоятельно.

Не могли бы Вы. рассказать что-либо о вере учителя в возможности своего ученика?

Сам факт, что учитель принимает ученика, показывает его веру в его потенциал. В противном случае тот не был бы принят.

Каждый человек обладает потенциалом, но все дело в правильном времени, правильном месте и правильном опыте. Иначе говоря, каждое человеческое существо способно быть просветленным и будет просветленным, но когда — в этой жизни или в другой жизни — зависит от многого: от того, насколько велик ваш опыт, ваш опыт разочарования в мире, насколько велико ваше страдание.

Вы все еще надеетесь, что завтра дела пойдут лучше, или вы утратили всякую надежду? Дошли вы до предела отчаяния или ваше отчаяние сиюминутно? Вы пришли к учителю потому, что поругались сегодня с женой, а через пятнадцать минут все будет по-другому — гнев исчезнет?

Когда-то я жил в одном университетском городке. В первый день я поселился в отведенном мне бунгало. Я был один, а бунгало, пристроенное к моему, занимал некий профессор-бенгалец со своей женой. И стены были такими тонкими, что даже если бы вы заткнули уши, вы все равно могли бы слышать, что происходило за стеной.

Так как эти муж и жена ругались так ожесточенно, я подумал, что там вот-вот прольется кровь. Я не мог заснуть. Было уже около часа ночи, а они все ругались, ругались и ругались. И я не мог понять, что они говорили, но, должно быть, дело было серьезное, так как профессор в конце концов сказал: «Я покончу с собой!» — это он сказал по-английски.

Я сказал себе: «Ну, хорошо, по крайней мере я хоть это понял». И я вышел из моего дома, чтобы остановить его:

«Подождите! Где вы собираетесь совершить самоубийство посреди ночи? Лучше отложить это дело на утро», — но он уже убежал.

Я обратился к его жене, которая даже не вышла из дома, чтобы попрощаться с ним! Я сказал: «Что мне полагается делать? Следует ли мне отправиться в полицейский участок? Надо ли сообщить кому-нибудь по телефону? Что надо делать?»

Она сказала: «Ничего делать не надо. Вы видите, его зонтик — здесь? Без своего зонтика он никуда не сможет уйти. Он скоро вернется — как только вспомнит о зонтике. В гневе он забыл свой зонтик. Бенгалец и без зонтика?»

Я сказал: «Но самоубийство — такое серьезное дело, и зонтик для этого совершенно не нужен».

Она сказала: «Вы только подождите. Посидите здесь. Я приготовлю вам кофе, ведь вы... я знала, что вы должны были слышать все это».

И через пятнадцать минут он вернулся.

Я спросил: «Что случилось?»

Он сказал: «Что случилось? Я забыл мой зонтик! И сейчас, должно быть, не меньше двух часов ночи».

Я сказал: «Вы правильно поступили. А утром возьмите свой зонтик и отправляйтесь, найдите подходящее место». Но кто отправляется на такое дело утром?

Утром я напомнил ему: «Вы еще здесь? Солнце уже взошло. Теперь вам надо идти и поискать подходящее место».

Он сказал: «Я собирался пойти, но когда я открыл зонтик, он оказался неисправным, ведь давно не было дождей».

Я сказал: «Но ведь вы каждый день ходите в университет с этим зонтиком».

Он ответил: «Это просто привычка. Поскольку не было дождей, не было и необходимости открывать его; я просто носил его с собой. Сейчас я попытался открыть его — он неисправен. А я все время говорил моей жене, что мой зонтик следует содержать в исправности на случай чрезвычайных обстоятельств. Теперь я захотел совершить самоубийство, а зонтик не готов».

Я подумал: «Вот это здорово! Каждому человеку, который хочет покончить с собой, следует кое-чему у тебя поучиться».

Однажды, должно быть, это было около трех часов пополудни, я снова услышал, что он собирается совершить самоубийство. Но на этот раз я не был так уж сильно возбужден, так как я подумал, что это — обыкновенное дело. Все же я вышел, чтобы попрощаться.

Он посмотрел на меня со странным выражением на лице. Он сказал: «Что вы имеете в виду, прощаясь со мной?»

Я ответил: «Вы собираетесь покончить с собой, и я не думаю, что мы снова встретимся, поэтому я прощаюсь с вами. Но что это вы несете с собой?» У него был с собой пакет с едой.

Я спросил: «Куда же вы несете эту снедь?»

Он сказал: «Вы же знаете эти индийские поезда — иногда они опаздывают на десять-двенадцать часов. А я совершенно не выношу голода. Я лягу на рельсы и буду ждать поезд. Если он придет — хорошо; если же нет, у меня будет с собой еда».

Я сказал: «Вы же умный и интеллигентный человек — всякий, посмотрев на вас, подумает, что вы отправляетесь на пикник».

А когда он ушел, появилась его жена. Она спросила: «Он ушел?»

Я сказал: «Ушел».

Она сказал: «Он скоро вернется. Этот идиот... всякий раз,, когда он хочет отправиться на пикник... Но он такой скряга, что даже меня не хочет брать с собой, поэтому он говорит, что уходит, чтобы покончить с собой. Должно быть, он сейчас сидит неподалеку от железнодорожной станции и ест. Вы можете пойти и убедиться в этом прямо сейчас».

Железнодорожная станция находилась не очень далеко, поэтому я пошел туда и увидел его. Он наслаждался бенгальскими сластями и другими закусками.

Я сказал: «Чаттарджи, поезд стоит на платформе. Оставьте вашу еду, бегите! Скорее ложитесь перед поездом!»

Он сказал: «Слишком поздно. Во-первых, я должен доесть все, что принес с собой: так что сегодня я уже не успею. Ведь поезд останавливается на этой станции только один раз в сутки», — то была небольшая станция и поезд приходил туда только раз в сутки ради университета, так как университет находился за пределами города. Итак, он сказал: «На сегодня все кончено».

Но я сказал: «Вы же говорили, что будете ждать прихода поезда. А сейчас еще не время ужина, сейчас всего лишь три часа дня».

Он сказал: «Когда под рукой такие сласти, удержаться нельзя. А сейчас я пойду домой вместе с вами».

Есть люди, которые хотели бы стать санньясинами, которые хотели бы стать учениками. Но это может быть просто эмоциональным, сентиментальным, временным явлением — желание пришло и через две минуты исчезло.

У них есть потенциал, но их время еще не пришло.

Даже если они принимают санньясу, даже если они становятся учениками — поскольку ни один учитель не бывает настолько жестоким, чтобы сказать «нет» кому-то, кто хочет стать учеником, — они предадут его. Рано или поздно они уйдут, так как это не было нечто очень глубокое, исходящее из самого их сердца. Это было нечто весьма поверхностное, нечто настолько поверхностное, что если бы они подождали несколько минут, они бы передумали.

Это было от ума, а ум никогда не бывает стабильным, он постоянно меняется.

Вы не можете удерживать одну мысль в уме даже несколько секунд. Как-нибудь попробуйте: только одна мысль и вы пытаетесь удерживать ее — вы будете удивлены, что не больше, чем через тридцать секунд вы забудете о ней и ум уйдет куда-то еще. А затем вы внезапно вспомните, что пытались придерживаться одной мысли и могли удерживать ее всего лишь тридцать секунд.

Гурджиев обычно давал это задание каждому, кто приходил к нему, чтобы стать учеником. Он давал человеку свои собственные карманные часы и говорил: «Держите часы перед собой, следите за секундной стрелкой и выберите любое слово — например, ваше имя. Просто удерживайте это имя в вашем уме, а затем скажите мне, как долго вам удавалось удерживать его», — пятнадцать секунд, тридцать секунд, самое большее — сорок секунд, даже одну полную минуту никто не мог удержать одну мысль.

Ум пребывает в постоянном изменении.

Поэтому те, кто желает стать учеником по каким-то соображениям ума, не останутся с учителем. Нет никакой нужды говорить им «нет», они уйдут сами.

Но учитель прекрасно знает, когда приходит кто-то с побуждением, исходящим из самого сердца, с таким побуждением, что он может поставить на карту всю свою жизнь, но не повернет назад. Только эти немногие люди достигают самореализации.

Потенциал есть у каждого, но не каждый является созревшим в этот момент — возможно, когда-нибудь в другое время, в какой-нибудь другой жизни, с каким-то другим учителем.

Но в жизни каждого наступит такой день, который станет поворотной точкой, поворотом на сто восемьдесят градусов, и тогда ученичество будет прекрасным ростом.

Тогда вся энергия будет двигаться в одном направлении, с одним устремлением, без всяких отклонений. Тогда расстояние до цели будет уменьшаться.

Чем более интенсивным будет ваше побуждение, тем меньше будет расстояние. Если ваше устремление будет тотальным, то расстояния вообще не будет.

Тогда вам не надо будет идти к цели, цель сама придет к вам.