Случай XXVIII. РЮТАН ГАСИТ СВЕЧУ

Случай XXVIII. РЮТАН ГАСИТ СВЕЧУ

Действующие лица

Рютан[123] (Лун-дань) был духовным сыном Тэнно Дого, который известен своей смертью. «Тогда он взял свой посох и, бросив его наземь, испустил дух». Отец Рютана держал лавку, и, когда мальчиком Рютан каждый день приносил Дого в храм Тэнно десять рисовых пирожных, Дого давал ему одно из них. Однажды Рютан спросил, почему Дого дает ему это пирожное.

— Что плохого в том, что я возвращаю тебе принесенное тобой? — спросил Дого.

Потрясенный глубинным смыслом его слов, Рютан стал монахом в храме Дого. Впоследствии он поселился в своем храме, где усердно преподавал дзэн. Годы его рождения и смерти неизвестны.

Токусан (Дэ-шань), духовный сын Рютана, стал монахом в зрелые годы, изучал сутры и прослыл великим знатоком Конго-сутры. В комментарии Мумон приводит историю о том, как Токусан проиграл свой ужин старухе, хотя хронологически эта история случилась до настоящего случая. После просветления Токусан сжег свои книги и занимался медитацией. Во время преследования буддистов он скрывался в пещере. Впоследствии он имел собственный храм. Токусан имел много просветленных учеников. Он умер в 865 году.

СЛУЧАЙ

Однажды ночью Токусан пришел к Рютану за наставлениями. Когда он получил их, Рютан сказал: — Уже поздно. Тебе пора идти.

Токусан поклонился, поднял штору и вышел. Увидев, что на улице темно, он вернулся со словами:

— Там уже темно.

Рютан зажег фонарь[124] и протянул его Токусану. Когда тот протянул руку, чтобы взять фонарь, Рютан задул свечу. Токусан достиг просветления и поклонился.

— Что ты постиг? — спросил Рютан.

— Теперь я больше не буду сомневаться в том, что вы[125] говорите, — ответил Токусан.

На следующий день Рютан поднялся на кафедру и объявил:

— Среди вас есть парень, чьи когти подобны мечам, а рот — словно кровавая чаша. Если вы ударите его палкой, он даже не посмотрит на вас. В один прекрасный день он поднимется на высочайшую вершину и утвердит там мой Путь.

Затем Токусан сжег на виду у всех собравшихся свои комментарии на сутры[126] и сказал:

— Все глобальные учения подобны одному волоску среди бесконечного пространства. Все великие проявления человеческой мудрости подобны капле воды, упавшей в глубокий овраг.

Закончив жечь свои заметки, Токусан ушел.

Какую истину Токусан постиг, когда Рютан задул пламя свечи? Была ли это истина, которую невозможно найти в Алмазной сутре? Почему другие люди не могут достигать просветления, гася свечи? Эти вопросы наводят на мысль, что хотя все просветления похожи в том, что проясняют, освежают, приносят облегчение, даруют радость познания и веру, — они различаются, подобно тому, как есть красота солнца и красота луны, есть совершенство Венеры и совершенство улитки.

Внезапная темнота, окутавшая Токусана, одновременно отличалась и не отличалась от той «пустоты», о которой говорилось в его любимой сутре. Теперь мы можем ответить на один из заданных выше вопросов следующим образом: кто угодно может быть «просветлен» темнотой, если он изучал Конгокё так долго, как Токусан. Каждый может написать Потерянный рай, если он согласится ослепнуть на политическом поприще. Это, конечно, преувеличение, сильное преувеличение, но таким же преувеличением было сжигание Токусаном комментариев к Конгокё, которые могли бы просветлить того, чьи препятствия перед просветлением были интеллектуальными, а не физическими. Почему бы не сжечь саму Алмазную сутру? Но ведь именно эта сутра даровала просветление Шестому патриарху.

КОММЕНТАРИЙ

Пока Токусан не преодолел препятствия, он был жаждущим и устремленным,[127] у него была цель, он шел на юг, чтобы развенчать «особую передачу истины за пределами сутр». Добравшись до Рёйсю, он попросил у пожилой женщины немного еды, чтобы «подкрепить ум».[128] Старуха спросила у него:

— Ваша милость, какие писания вы с собой несете?

— Это мои заметки и комментарии на Алмазную сутру! — ответил Токусан.

— В этой сутре есть слова: «Проявления ума, или разновидности мышления, будь они прошлыми, настоящими или будущими, в равной мере иллюзорны». Какие из этих проявлений ваша милость собирается подкреплять? — спросила женщина.

Вопрос застал Токусана врасплох. Но, не впадая в отчаяние, он все же спросил у женщины:

— Живет ли где-нибудь поблизости дзэнский мастер?

— В пяти ли отсюда живет Рютан, — ответила старуха. Токусан прибыл к Рютану совсем уставшим. Следует отметить, что первые слова[129] и последующие а слова[130] не согласуются. Рютан напрасно сжалился над Токусаном. Увидев, что Токусан охвачен пламенем знаний,[131] Рютану следовало бы окатить его с ног до головы грязной водой.[132] Глядя на них беспристрастно, можно заметить, что это всего лишь фарс.

Когда мы читаем историю о Токусане (а не его критику этой истории) мы вспоминаем Павла из Тарса Киликийского. Подобно тому как мы не можем понять, почему Павел преследовал христиан, мы не можем понять, за что Токусан, великий почитатель Алмазной сутры, невзлюбил дзэн. Об этой сутре можно сказать не только то, что Эно достиг просветления, услышав, как ее читают, но и то, что в самой сутре написано: «Нет ничего, что Нёрай мог бы проповедовать» (раздел VII). Читая эти слова, мы сами должны быть настороже, ведь их смысл в том, что ни одно утверждение, даже это, не защищено от дурака, а ведь каждый из нас в той или иной мере дурак. Дзэнский принцип «передачи истины за пределами сутр» в действительности сводится к тому, что «великие умы мыслят подобно». У кого великий ум, просьба поднять руку.

Конгокё, или Алмазная сутра, называется так в силу неуничтожимости ее мудрости. Это одна из самых коротких сутр. Фактически, она является кратким изложением Ваджратчедика Праджняпарамита-сутры. Алмазная сутра впервые была переведена Кумарадживой, который умер в столице Китая в начале V века. Он также перевел Лотосовую сутру и многие другие. Конгокё — это сжатое изложение другой сутры, но все же она очень расплывчата, содержит повторы и отрывки, которые так и хочется назвать популяризацией возвышенных идей в стиле Гуаннонгё. Например, в конце главы XIV читаем:

Субхути, слушай, если в будущем найдутся добродетельные люди, которые будут повторять отрывки из этой сутры, великий Нёрай с его Божественным знанием увидит их, и они будут щедро вознаграждены.

Я сократил эту сутру, стараясь придать ей вид краткого изложения сутры Ханнягё, которое называется Ханнясингё. Здесь син означает сердце, или сущность. Таким образом, этот вариант Алмазной сутры может быть назван Конгосингё. Повторения в оригинале сутры играют важную роль, но на некритических читателей они оказывают неблагоприятное воздействие, и поэтому в своем сокращенном варианте я их опустил. В результате осталась лишь седьмая часть исходного (китайского) текста. Римские числа относятся к главам, из которых были взяты соответствующие выдержки.

КОНГОСИНГЁ

V. Будда: Субхути,[133] как ты считаешь, можно увидеть Нёрая (Татхагату) в телесной форме или нет?

Субхути: О Почитаемый Миром, его невозможно увидеть в телесной форме. По какой причине? Потому что Нёрай учит, что телесные формы не являются телесными формами.

Будда: Все формы иллюзорны. Если ты видишь все формы как не-формы, ты видишь Нёрая.

VII Будда: Субхути, как ты считаешь, достиг ли Нёрай Высшего, Совершенного Просветления? Изложил ли он Закон?

Субхути: О Почитаемый Миром, если бы я объяснял учение Будды, я бы сказал: «Не существует того, что называют Высшим Совершенным Просветлением. Нет также никакого конкретного учения, которое Нёрай мог бы проповедовать [даже если бы пожелал]. Почему? Закон, проповедуемый Нёраем, невозможно постичь. Его нельзя проповедовать, его нельзя назвать ни Законом, ни не-Законом».

X. Будда: Как ты считаешь, когда в древние времена Нёрай был с Нэнто Буддой,[134] Нёрай постиг Закон или нет?

Субхути: О Почитаемый Миром, он не постиг. Когда Нёрай был с Нэнто Буддой, он не постиг Закона.

Будда: Как ты считаешь, Субхути, прославляет ли бодхисаттва царство Будды или нет?

Субхути: Он не прославляет, О Почитаемый Миром. Почему? Прославление царства Будды есть не-прославление, и именно поэтому оно называется прославлением.

Будда: По этой причине, Субхути, все бодхисат-твы-махасаттвы[135] должны культивировать чистоту ума; не должны формировать представления о форме, звуке, запахе, вкусе, объектах мысли. Они должны пробудить свой ум, не позволяя ему пребывать нигде.

XXIX. Будда: Субхути, если люди говорят, что Нёрай приходит и уходит, сидит или лежит, они не понимают моего учения. Почему они не понимают? Потому что для Нёрая нет прихода и ухода. Именно поэтому его называют Нёраем.[136]

XXVI. Почитаемый Миром изрек стихотворение:

Если кто-либо видит меня в форме,

Если кто-либо ищет меня в звуке,

Он идет по ложному пути;

Он не может видеть Нёрая.

XIV. Будда: Субхути, если бодхисаттва свершает добрые дела, но ум его привязан к Закону, он подобен человеку во тьме; он не постигает ничего. Если бодхисаттва свершает свои дела, но его ум не привязан к Закону, он подобен человеку с хорошим зрением в солнечный день. Он отчетливо видит форму вещей.

IV. Когда бодхисаттва свершает свои добрые дела, он не должен быть привязан к мыслям, звукам, запахам, обонянию и осязанию.[137]

IX. Будда: Субхути, как ты считаешь, знает ли архат о том, что достиг состояния архата или нет?

Субхути: Нет, О Почитаемый Миром, архат не знает этого. Почему не знает? Потому что в действительности не существует того, кого можно назвать архатом. Если бы, О Почитаемый Миром, архат помыслил: «Я достиг состояния архата», это значило бы, что он привязан к эго, личности и душе и поэтому не является бодхисаттвой.

VI. Если эти существа не имеют представления об эго, личности и душе, они не имеют представления о вещах[138] и не-вещах. Почему? Если у них есть представление о форме, они будут привязаны к эго, личности и душе. Если у них есть представление о не-вещи, они будут привязаны к идее об эго, личности и душе. Поэтому ни о вещах, ни о не-вещах не следует мыслить. Нёрай учит вас, монахов, что его учение подобно плоту, на котором люди переправляются через реку. Когда переправа окончена, плот оставляют на берегу. Что уж тогда и говорить о не-вещах!

XVIII. Будда: Сколько бы ни было различных существ во всех мирах, Нёрай знает их всех. Почему он знает их всех? Нёрай провозгласил, что ум каждого существа есть не-ум, и поэтому он называется ум. Субхути, помни, что проявления прошлого ума недостижимы, проявления настоящего ума недостижимы, проявления будущего ума недостижимы.

* * *

Токусан был знатоком Конгокё. Поэтому не ответить на простой вопрос о предмете своей компетенции, заданный старухой на постоялом дворе, было большим ударом для него. Ум, который сутра провозглашает недостижимым до конца времен, — это тот же самый ум, который Второй патриарх не мог найти по велению Дарумы. История повторяется.

СТИХОТВОРЕНИЕ

Видеть лицо хорошо, но слышать имя лучше;

Слышать имя хорошо, но видеть лицо лучше.

Сколько бы ты ни следил за ноздрями,

Посмотри, до чего ты довел глаза!

Этот стих — головоломка для обезьян. Он выделяется своей сложностью даже в Мумонкане, в котором самые простые стихотворения далеко не просты для понимания. Кажется, Мумон желает сказать следующее. Люди из тех мест, где жил Токусан, хотя и не видели лица Токусана, уважали его как буддистского ученого и философа. Но старая женщина с постоялого двора разоблачила его, и поэтому впоследствии его лицо стало лучше, чем имя.

Что касается последних двух строк, то Шестой патриарх стремился показать Эмё его подлинное лицо — всё лицо, а не только часть его. Мы не должны делать что-то приятное для носа, но неугодное глазам, и наоборот. Угождать нужно всему лицу. Мумон считает, что этот случай с точки зрения дзэн содержит слишком много похвалы. Токусан достиг просветления, но за это ему пришлось заплатить утратой (смирения, которое присуще) непросветленности. Дзидзо сказал Хогэну: «Нет ничего более привычного, чем незнание». Привычное означает человечное, свойственное Сократу, Басё, Чосеру.