ГЛАВА 4 БОРЬБА ЗА ПАТРИАРШИЕ ПРЕСТОЛЫ НА ВОСТОКЕ В V в. И ХАЛКИДОНСКИЙ СОБОР

ГЛАВА 4 БОРЬБА ЗА ПАТРИАРШИЕ ПРЕСТОЛЫ НА ВОСТОКЕ В V в. И ХАЛКИДОНСКИЙ СОБОР

«Борьбы и разногласий не избежала и римская церковь... Но они никогда не достигали такой степени страстности и кровавой дикости, как на Востоке».

Иоганн Галлер¹

«Конфликт из-за Оригена вылился в настоящую войну между обеими столицами Востока и их могущественными патриархами — Феофилом Александрийским и Иоанном Константинопольским».

Ян Штейнман²

«В союзе с коптами и, насколько это было возможно, с Римом Феофил, Кирилл и Диоскор предали эллинизм в христианстве, дабы обеспечить и укрепить власть патриарха Александрии. Но это было пирровой победой... Закат эллинского христианства в Египте произошел уже в тот момент, когда Феофил под давлением коптов унизил оригенца Аммона, потребовав: «Еретик, прокляни Оригена». Это прозвучало как смертный приговор для всех эллинов Египта».

Теолог Карл Шнейдер³

Поскольку Александрия поначалу первенствовала среди городов Восточной империи, александрийский митрополит долгое время играл ведущую роль в восточной церкви. Его патриархат изначально был самым сплоченным на Востоке, в его руках находились огромные земельные владения, и вплоть до Костантинопольского Собора 381 г. он обладал бесспорным первенством и удерживал его, по меньшей мере де-факто и иногда при поддержке Рима, до «разбойничего собора» в Эфесе 449 г. Однако постепенно он был вытеснен со своего места в иерархии восточных патриархатов Константинополем, который постоянно находился на подъеме. Патриархи Александрии не хотели, чтобы их коллеги в столице были сильными и способными людьми, так как они сами стремились к восточному папству. Вероятно, первыми из верховных пастырей они ввели титул «архиепископ» (archiepiskopos), а не позднее чем с III в. стали постоянно употреблять и даже предпочитать термин «папа» (papas). (Термин «патриарх» приживался в IV в. очень медленно.) Даже католическая сторона признавала факт «почти непрестанной ревности Александрии к константинопольской резиденции» со времени основания Константинополя (Ветцер/ Вельте // Wetzer/ Wel-te). Тогда, в «эпоху кровопролитной борьбы вокруг догмотворчества» (католик Геер/ Неег), александрийцы пытались повергнуть своих столичных соперников при помощи спорных теологических вопросов⁴.

Это наглядно демонстрирует борьба за власть между патриархом Феофилом Александрийским и Иоанном Златоустом из Константинополя.

На протяжение целого столетия патриарший трон Александрии занимали люди в лучших традициях учителя церкви Афанасия. То есть против государства ими «с блеском применялись испытанные методы: подкуп, обработка общественного мнения и задействование личной охраны или банд вооруженных матросов и монахов». (Ф. Г. Мейер/ F. G. Maier). Епископы Александрии содержали сотни так называемых санитаров в качестве военизированных ударных отрядов, которые штурмовали храмы и синагоги, грабили и изгоняли евреев, терроризировали всех, кто их не устраивал, включая имперские учреждения. Но постепенно патриарх Константинополя, новой столицы, «второго Рима», приобретал все больший авторитет и влияние. В конце концов, Второй Вселенский Собор (Константинопольский) 381 г. наделил его почетным преимуществом перед всеми епископами Востока (канон 3). Более того, Четвертый Вселенский Собор (Халкидонский) 451 г. поставил константинопольского патриарха вровень с папой, несмотря на решительный протест последнего (канон 28). Разумеется, пропорционально увеличивалось и имущество патриархата, чья недвижимость и хозяйства — земельные владения, виноградники и мельницы — находились повсюду и постоянно прирастали, благодаря дарениям и завещаниям⁵.

Александрийские иерархи не желали добровольно мириться с этим, но, напротив, боролись с этим всеми способами. Их попытка посадить на патриарший трон столицы александрийца, предпринятая еще на Константинопольском Соборе 381 г., не удалась. После смерти патриарха Нектария (397 г.), которому покровительствовал император Феодосии I, но против которого выступал папа Дамас, провалилась также затея александрийца Феофила протащить в столицу своего кандидата — александрийского пресвитера Исидора, которого мы помним по роковой политической миссии (кн. 1, стр. 382). Он, видимо, должен был придержать константинопольский патриарший престол для тогда еще слишком юного племянника александрийского патриарха — Кирилла. Но через двадцать лет после Константинопольского Собора успех был достигнут патриархом Феофилом (385—412 гг.). Этому образованному, но бессовестному священнику, фараону земель вдоль Нила, который надеялся стать своеобразным примасом* всего Востока, удалось при поддержке императорского двора свергнуть главу константинопольской церкви Иоанна Златоуста и отправить его в пустыню — на смерть⁶.

Без малого за два десятилетия до прибытия Иоанна (398— 404 гг.) в Константинополь там происходили жестокие столкновения с арианами. Теперь же он застал тут параллельного епископа Сисинния, верховного пастыря новациан, которых только и терпел Феодосии. Сисинний не доставлял особых хлопот патриарху; его уважали «правоверные», особенно в придворной среде. Он был речист и остроумен. Единственное, что настораживало на фоне строжайшего аскетизма новациан — его ежедневные двухразовые посещения бань. Вопрос же, почему он изо дня в день по два раза принимает теплую ванну, он изящно парировал: трижды для меня было бы вредно!⁷

* Примас —первый епископ в католической церкви. (Примеч. ред.)

Учитель Церкви Иоанн Златоуст (кн. 1, стр. 115), сын высокопоставленного, но рано умершего армейского офицера из Антиохии, согласно Меnaon — литургической книге византийской церкви, был очень маленького роста, исключительно худой, с очень крупной головой, большими ушами, большим носом и редкой бородой. Нажив после нескольких лет аскетического монашества в пустыне болезнь желудка, он в 386 г. становится пресвитером в Антиохии, куда его, предположительно,пригласил епископ Мелетий (кн. 1, стр. 327). А своим роковым назначением на патриарший престол он обязан старому Евтропию. Когда император Аркадий после смерти патриарха Нектария (397 г.) пребывал в нерешительности относительно возможного преемника/главный придворный евнух и всемогущий министр экстренно вызвал в столицу уже знаменитого (антиеврейского) проповедника Иоанна. Феофил пытался воспрепятствовать этому. Но намек на то, что против него имеются материалы, достаточные для возбуждения уголовного дела, заставил его умолкнуть, и никому иному, как протестовавшему александрийцу, было суждено в феврале 398 г. посвятить Иоанна в епископский сан!⁸

Но Феофил от своих планов не отказался и для проведения своей церковной политики, а следовательно, для борьбы с константинопольским патриархатом использовал почти повсеместную травлю оригенизма, войну между «оригенцами» и «антропоморфитами», раздиравшую, прежде всего, восточное монашество.

БЕСЧИНСТВА МОНАХОВ И СМЕНА ФРОНТА ФЕОФИЛОМ

В конце IV в. на Востоке, и прежде всего в Египте, классической стране аскетов, насчитывались уже десятки тысяч монахов. Отсюда, из бесчисленных монастырей и отшельнических скитов, начиналось их триумфальное шествие по Синаю, Палестине, Сирии, Малой Азии и западным провинциям Империи. А на Востоке они уже тогда оказывали большое влияние на общество: народ и элиту. В некоторые поселения отшельников прибывали издалека, «чтобы получить духовное наслаждение». Восхищались экзотикой, самоистязанием и ночными бдениями «бойцов Христа». Их почитали суеверно, почти как неземных существ⁹.

С одной стороны, у этих людей были заслуги в области благотворительности: они оказывали гостеприимство, устраивали настоящие приюты для странников, заботились о бедных, ухаживали за больными, помогали пленным и рабам. Тут и там проявлялась также определенная «культурная» активность, например: переписка книг, устройство библиотек — и все это, несмотря на то, что, как отмечал еще Гарнак/ Наг-nack, в теологии они были не слишком искушены. С другой стороны, уже императору Валенту в 370 г. пришлось законодательным порядком выступить против «лодырей в монашеских общинах» (monazontes) и распорядиться «извлекать их из убежищ и, согласно предписаниям, возвращать в родные места и к прежним обязанностям». Ведь профессия монахов, этих «христианских совершенств», «как никакая другая, предполагала наличие предельной глупости, лени и невежества» (Э. Штейн/ Е. Stein). Вопреки запрету императора Феодосия I, они вскоре бродяжничали повсюду, концентрируясь прежде всего в городах. Так, например, в александрийском районе Эннатон насчитывалось около 600 мужских и женских монастырей, «населенных, как ульи» (Север из Эшмуна). И правоверный Иоанн Златоуст осуждал этих бродяг, кочующих из города в город, равно как и еретик Несторий, который их за это даже отлучал от церкви. Власть же епископа, которому удавалось заручится их поддержкой, становилась практически неограниченной. Властьимущие, клир и государство использовали монашество в преступных политических целях, а монахи, похоже, охотно позволяли это вплоть до XX в. Ярчайший пример тому — Хорватское государство усташей, где монахи становились вожаками настоящих банд убийц и комендантами концлагерей. Они играли огромную роль в искоренении язычества, в разграблении и разрушении храмов, а нередко и во внутрицерковной борьбе. Их «одухотворенное существование» превращается в «жизнь против закона» (доминиканец Камело/ Camelot). Они просачиваются в города, становятся зачинщиками беспорядков, вмешиваются в догматические дискуссии, в церковно-политические дела, бунтуют против своих настоятелей: в лавре Св. Саввы — против Саввы или против Георгия. Но, пожалуй, еще чаще они подвергают нападкам епископов: в Константинополе — Павла I, Григория Богослова (Назианзина) и Иоанна Златоуста, который «часто» мечтал о том, чтобы «отпала надобность в монастырях, чтобы в городах воцарилась такая законность (eunomia), что никому не пришлось бы бежать в пустынь». Толпы монахов сражались под предводительством пресловутого аббата Шенуте, святого подвижника коптской церкви, под началом учителя церкви Кирилла и его дяди Феофила. «Недаром (!) папы и патриархи снова и снова обращались к монашеским кругам. Ведь они знали, что с помощью народных толп им легче оказывать эффективное давление на правительство». В большинстве своем они «на редкость примитивны», что окупается наличием у них такого аргумента, как «грубая сила». «Чем тверже они веровали, что их ведет Святой Дух, тем беспощаднее они сражались» (Вахт/ Bacht)¹⁰.

На Востоке патриарх Александрии — это знаменательно и повлечет роковые последствия — меняет объект своих нападок. Для достижения своих целей ему нужны были хулиганы от религии. Монахи Нитрийской пустыни в Ливийской впадине, где, согласно Палладию, их обитало около 5 тысяч, в большинстве своем были приверженцами Оригена (кн. 1, стр. 147), а среди монахов Скетийской пустыни преобладали антропоморфиты, предпочитавшие трактовать антропоморфизм Библии буквально. Феофил, которого его доверенное лицо — пресвитер Исидор, сам заядлый оригенец, склонил на сторону этой фракции, поначалу вступил в контакт с монахами Нитрийской пустыни. Он протежировал их руководителям, четырем «долгим братьям», за исключением старейшего из них Аммона, фанатичного аскета, который прижигал каленым железом то одну, то другую часть своего тела и всячески избегал патриарха. Диоскора, который ему также противился, Феофил сделал епископом Малого Гермополиса, Евфимия и Евсевия — священниками и управляющими церковным имуществом в Александрии, и они оставались на этих должностях, пока чудовищная алчность патриарха вновь не погнала их в пустыню.

Еще в своем пасхальном послании 399 г. Феофил резко критиковал «антропоморфитов», которые представляли себе Бога в человеческом обличьи. После этого из Скетийской пустыни, из монастырей Пахомия Великого в Верхнем Египте они большими массами устремились в Александрию, сея всеобщую панику и угрожая убить патриарха, если тот не отзовет свое послание. Феофил, с одной стороны, прилежный читатель Оригена, а с другой — за свою страсть к власти и роскоши сравниваемый с фараонами, порицаемый за «поклонение золоту», «диктатор Египта», переметнулся в другой лагерь, так как общественное мнение все больше отвращалось от Оригена. Он заявил, что тоже ненавидит Оригена и damnatio*— давно решенное дело. Он стал пламенным защитником антропоморфитов и льстил разъяренным монахам-демонстрантам: «Смотрю на вас, и мнится, что вижу перед собой лик Божий». Он начал «чистку» Египта от оригенизма и даже развернул широкомасштабную антиоригенскую пропаганду, «настоящий крестовый поход» (Грютцмахер/ Griitz-macher). В 400 г. на синоде в Александрии он, бывший еще в 399 г. сторонником Оригена, предает анафеме его спорное учение, а заодно и его последователей, прежде всего «долгих братьев», за исключением Диоскора. В пасхальных посланиях нескольких следущих лет Феофил продолжает жесткую полемику, предостерегает от «кощунства», от «безумия», от «преступных заблуждений этой гидры всех ересей — Оригена», который уравнивает сатану и Сына Божьего. Феофил утверждал, что Ориген — слуга идолов, что он «унижает Христа и возвеличивает дьявола», что он «написал огромное количество пустых книг, в которых — лишь ничтожные слова и несуразный вздор», и «осквернил благоухание божественных учений своим зловонием». Феофил намешал столь чудовищный винегрет из цитат этого идеолога и своих собственных комментариев, что всем «правоверным» должно было стать дурно.

* Damnatio (лат.) — проклятие, анафема (Оригену). (Примеч. ред.)

В циркуляре, направленном епископам, он утверждает1, что «лжемонахи», в своем безрассудстве «способные на любое преступление», посягают на его жизнь. «Чтобы учинить кровавую баню, они подкупили мою челядь деньгами. Только милостью Божьей удалось избежать большей беды. Мы вынесли все это с терпением и кротостью...» На самом деле он сам, в сопровождении солдат, поспешил в Нитрийскую пустыню, чтобы расправиться с оригенцами, в том числе и с «долгими братьями». Одному из выразителей их идей, старику Аммону он пригрозил, что задушит собственным плащом, и бил его так, что кровь текла из носа. Пресвитера Исидора, почти восьмидесятилетнего приверженца Оригена, которого Феофил еще недавно намеревался сделать патриархом Константинополя, после безуспешной попытки подкупить и склонить к даче ложных показаний (он должен был лжесвидетельствовать, будто некая умершая прихожанка завещала свое имущество сестре патриарха), отлучили от церкви. Кроме того, Феофил тяжко оклеветал Исидора, обвинив его в совершении — восемнадцать лет тому назад! — «содомского» греха с корабельным юнгой. И наконец, он сам, среди ночи, во главе полупьяного ударного отряда, в составе которого были и его чернокожие рабы-эфиопы, штурмовал монастырь, разграбил и сжег его вместе с библиотекой, причем в огне погиб один из послушников и были уничтожены даже «святые дары» (бенедектинец Баур/ Ваиг). Обвинительное заключение против поруганных монахов содержало семьдесят пунктов. Тем временем, папа Анастасий I (399—401 гг.) называл Феофила «святым и достопочтенным мужем» (vir sanctus et honorabilis) и расписывался в своей теологической безграмотности, признаваясь в письме иерусалимскому патриарху Иоанну, что до недавнего времени и слыхом не слыхивал об Оригене и его сочинениях!¹¹

УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ ИЕРОНИМ И ИЖЕ С НИМ НАСТРАИВАЮТ ФЕОФИЛА ПРОТИВ ИОАННА ЗЛАТОУСТА

Несколько сотен монахов в 401 г. бежали из Египта. Некоторые в Константинополь, большинство же — в Палестину, где, правда, учитель церкви Иероним ополчился на оригенцев. Великий святой и покровитель ученых, увековеченный Альтдорфером, Дюрером, Леонардо да Винчи, прежде успел сделать многое для популяризации Оригена на латинском Западе: он с восторгом переводил многие произведения Оригена, подобно многим другим, он беззастенчиво расхваливал его и воспевал «как величайшего, со времени апостолов, учителя церкви», как «бессмертного гения». Сокрушался, что в Риме Ориген был подвергнут нападкам «не из-за новизны его тезисов, не из-за ереси, как ныне пытаются представить это оголтелые псы, но потому, что слава его красноречия и его знаний была для них невыносима». В конце концов, за Оригена некогда вступались учителя церкви Василий Великий, Григорий Богослов, Афанасий и Амвросий. Теперь же, когда его противники активизировались — против него выступили и папа Анастасий, и епископы Симплиций из Милана и Хромаций из Аквилеи, и синоды Иерусалима, Александрии и Кипра — Иероним, подобно другим видным руководителям церкви, переметнулся в противный лагерь. Он бессовестно отрекся от своего старого учителя, и в одну ночь, как и Феофил, заделался яростным антиоригенцем.

В своем собственноручном послании он клеймит иерусалимского патриарха Иоанна, который отказывается отступиться от Оригена, да к тому же противостоит Иерониму в «войне монахов»: «Ты, святой отец, благородный епископ и прославленный оратор, вряд ли удостоишь взглядом своих холопов, которые, как и ты, искуплены кровью твоего Господа... Ты презираешь прихожан, диаконов и священников; ты похваляешься, что мог бы за час создать тысячу клириков... Твои лизоблюды утверждают, что ты красноречивее Демосфена, остроумнее Хрисиппа, мудрее Платона, и, похоже, во все это ты веришь». Вот так, ругаясь, издеваясь и оскорбляя, святой учитель церкви борется против иерусалимского епископа, которого он обвиняет в том, что тот настроил против него власти. «Монах, ах, монах угрожает другим монахам ссылкой и добивается декрета об изгнании; монах, кичащийся тем, что восседает на апостольском престоле»¹².

Это показывает, что здесь, как, впрочем, почти всегда, тесно переплетены политика, церковная политика и теология. И если некогда патриарх Феофил стремился к посредничеству между двумя конфликтующими сторонами, то теперь он попросту меняет свои убеждения на противоположные. Еще в конце 396 г. он пытался примирить противников, но Иероним дал ему ответ, который за всю историю церкви еще не раз будет повторен: «Мы тоже желаем мира, мы не просто желаем его, мы его требуем — но только мира Христа, истинного мира».

Этот мир — мир «Христа», «истинный», «настоящий мир» — ученики Господа ищут на протяжении всех веков. Мир — против схизматиков, «еретиков», неверующих, против внешних врагов, против врагов внутренних, против каждого, кто думает иначе, чем они. Повсюду и всегда, даже в XX в., звучит эта фраза об «истинном», «настоящем» мире. Она употребляется слишком часто, она настолько типична, она так оглупляет народные массы и целые поколения, она столь лицемерна и надменна, что на ней стоит остановиться подробнее. Она громко звучит в Первую мировую войну, во Вторую, затем в холодную; во время церковной суеты вокруг перевооружения Западной Германии, когда, к примеру, кардинал Фрингс, член ХДС, на съезде немецких католиков в Бохуме назвал отказ от военной службы «предосудительной сентиментальностью», «высокомерием гуманности» и заявлял: «Итак, с точки зрения папы, ведение войны против несправедливости является не только правом, но и долгом (!) всех государств... Настоящий мир (!) может основываться лишь (!) на Божественном порядке. Везде, где он находится под угрозой, народы должны восстанавливать нарушенный порядок даже силой оружия»¹³.

Итак, настоящий мир только там, где соблюдаются их интересы, интересы папства в целом (а где их только нет!). Если же — нет, то война, в той или иной форме, и не в последнюю очередь, «силой оружия». Так и только так по сей день понимает этот сброд: Иероним, Августин е quanti viri* — «мир Христа», «истинный мир», «божественный порядок»: их выгода, их власть, их величие. И ничего кроме!

Итак, Феофил, стало быть, переметнулся в другой лагерь. А Иероним, постоянно брызжущий ядом на «еретиков», со своей стороны, настоятельно советовал патриарху срезать «дурные ростки острым серпом». Злорадно торжествуя, взирал святой на успешную охоту александрийца и оповещал о ней мир. Он приветствовал его нападки на «еретиков», «гадюк, расползшихся» аж до самых укромных уголков Палестины. Египет, Сирия и почти вся Италия, мол, избавлены от опасности этого заблуждения, и весь мир радуется его победе¹⁴.

* Е quanti viri (лат.) — и иже с ними. (Примеч. ред.)

Феофил повсюду ополчался на изгнанников, направлял письма верховным пастырям Палестины и Кипра, некоторым епископам, папе Анастасию. Поскольку тот отрядил эмиссаров против подвергнутых гонениям и даже Иоанн Иерусалимский не мог их защитить, они бежали дальше, в Константинополь. Иоанн Златоуст принял их и взял под защиту, а правительство даже вызвало Феофила на собор в столицу, где Иоанну предстояло вынести приговор.

Однако Феофил умел менять тактику.

Как бы Иоанн ни владел массами, на роль придворного епископа он не подходил. Против него был не только его александрийский противник, но и многие другие католичек ские прелаты. Прежде всего, Севериан из Габалы в Сирии, чрезвычайно популярный в придворных кругах Константинополя проповедник, прекрасный знаток Библии, который с одинаковым рвением сражался за никейскую веру и против «еретиков» и евреев. Далее: епископ Акакий из Берла (Алеппо), которому сирийский поэт Балеус посвятил пять хвалебных песен; затем: епископ Антиох из Птолемеи (Акко в Финикии) и Макарий Магн (не исключено, что он и епископ Магаезийский из Карий или Лидии — одно и то же лицо)¹⁵.

В самом же Константинополе, богатой и высокоцивилизованной столице, Иоанн был persona поп grata. Миллионеры видели угрозу в его «коммунистических» проповедях, в которых он метал громы и молнии против того, что их золотые туалеты им дороже, чем нищие у их вилл. Он решительно отклонял приглашения знати (iristoi). Его непреклонный аскетизм, причина застарелой болезни желудка, был не по вкусу жизнерадостным придворным дамам и прочим, которых он в личной беседе или с амвона упрекал за прихорашивание: «К чему вы пудритесь и краситесь, как шлюхи?..» Императрица Евдоксия, покровительствовавшая церкви и клиру, поначалу протежировала и Иоанну Златоусту, но под конец возненавидела его. После конфискации одного из земельных угодий (патриархата), он стал называть ее: «Иезавель». Для Феофила это стало достаточным основанием, чтобы предъявить сопернику уголовное обвинение в laesa majestas*. Многих священников Иоанн просто отстранял. Одного диакона — за прелюбодеяние, другого — за убийство. Он решительно указал на дверь даже епископам, которые заплатили за свое посвящение в сан митрополиту Антонину из Эфеса (причем сумма зависела от годового дохода той или иной епархии). Ведь симония и алчность уже процветали среди клира. Митрополит, дабы избежать наказания, скончался.

Не любили Иоанна и многие священнослужители Константинополя, которые хотели хорошей жизни. Как кость поперек горла он был прежде всего поклонникам синеисактства: любовных связей с посвятившими себя Богу «духовными женами» (gyna syneisaktos). Практике единения, включая даже совершенно целомудренное пребывание священнослужителя со своей «духовной женой» в одной постели, как обычно, нашли библейское обоснование; она была тысячекратно опробована и пережила века на Востоке и на Западе. Иоанн Златоуст проявил недопонимание этого упорного самоистязания и воинственно высказался против него в двойном трактате, утверждая: «Похоже, было бы лучше, если бы (посвященных Богу) дев вовсе не было»¹⁶.

* Laesa majestas (лат.) — оскорбление величества. (Примеч. ред.)

И наконец, патриарху противостояли определенные монашеские группировки. Уже при интронизации антиохийца сформировалась монашеская партия под руководством аббата Исаака, сирийца, основавшего в Константинополе монастырь. Эта партия годами ожесточенно отвергала и чернила Иоанна Златоуста. Сам же аббат Исаак стал страстным приверженцем Феофила и успешно выступил обвинителем на процессе против Иоанна¹⁷.

О СМИРЕНИИ КНЯЗЯ ЦЕРКВИ

Исаак и его сторонники также обвиняли патриарха в заносчивости и гордыне, что вряд ли было несправедливо. Святой, священник Всевышнего, как и множество подобных ему, не отличался скромностью. Он не только проповедовал: «Он (Бог) явил нас миру, потому что мы звезды... потому что мы, как ангелы, шествуем среди людей...»; он не только учил: «Нет ничего могущественнее церкви, человече... Церковь сильнее неба... Небо существует ради Церкви, а не Церковь ради неба!» Он даже императора называл «холопом» Бога и кичился, что епископ — тот же князь и даже «еще достопочтеннее, чем тот (император). Ибо даже императорская особа святыми законами поставлена ниже (духовного) авторитета епископа». Он бахвалился, что «священник превыше короля», что «даже королевская особа подчинена власти священника... что этот — больше государь, чем тот». Он мог даже воскликнуть: «Правители не снискали таких почестей, как предстоятели церквей. Кто первый при дворе, кто первый и в обществе женщин, и в домах сильных мира сего? Нет чина выше, чем у него»¹⁸.

И, естественно, патриарх желает, чтобы духовный сан почитали в любом случае и постоянно, «каким бы ни был его носитель». Если бы подобное требование высказал и отстаивал любой «мирской» тиран — он утонул бы в море насмешек. Шулерство самого низкого пошиба, которым прикрывают любую аморальность, любую подлость, но оно по вкусу всем овечкам, прежде всего, глупейшим, т. е. большинству. Пусть эта церковь возглавляется таким множеством негодяев, пусть она обогатилась за счет непомерной эксплуатации и обрела могущество чудовищным разбоем — сама она всегда безупречна, она свята. Просто сказочно! (Ср. кн. 1, стр. 238.) И не ради себя добивается князь церкви, чтобы вокруг него увивались, чтобы им восхищались, ах, не будем думать столь мелочно и своекорыстно: «Мы хотим почитания, но не ради нас самих — Боже упаси!» Нет, вы вдумайтесь, взывает «Златоуст», покровитель проповедников, который — об этом всегда следует помнить — разрешает даже ложь ради спасения души, подкрепляя это примерами из Ветхого и Нового Завета. «Вдумайтесь; здесь речь идет не о нас, но об архипастырском служении; не о той или иной личности — а о епископе! Внимают не мне, но моему высокому сану!» «До тех пор, пока мы восседаем на этом кресле, пока мы занимаем место архипастыря, мы обладаем и саном, и властью, даже если мы этого и недостойны». Повторимся: сказочно! Это их аргументы и по сей день, И по сей день массы ловятся на это. Нет, им самим почести не нужны. Они совсем простые/скромные, чистосердечные/Они— «всего лишь люди». В их лице надлежит почитать только Господа, а Он превыше всего¹⁹.

Итак, у Иоанна Златоуста были враги, а его умудренный опытом соперник Феофил, которого в Александрии не случайно прозвали: «Amphallax» (хитрый лис), разыгрывал против него любую карту, какую только мог, и отбирал у него козырь за козырем. Вместо того чтобы защищаться, он перешел в наступление и, обвинив Иоанна в «ереси» Оригена, давно проверенным способом перевел борьбу в догматическое русло.

ОТЕЦ ЦЕРКВИ ЕПИФАНИЙ, СОБОР AD OUERCUM И УБИЙСТВА В ПАТРИАРШЕМ ДВОРЦЕ

Зимой 402 г. александриец спустил на константинопольского патриарха отца церкви Епифания Кипрского из Саламина (Констанции), закоренелого борца с «еретиками» (кн. 1, стр. 141). Бахвалясь, Феофил писал ему, что церковь Христа «мечом Евангелия снесла головы выползшим из своих нор змеям Оригена и уберегла от пагубной эпидемии святое воинство нитрийских монахов». Епифаний, пресловутый автор «Панария» — «Аптечки» (с лекарствами от всех ересей) — издал боевой клич против Оригена, к которому он пристреливался и раньше: этот спорный теолог старой церкви в «Панарии» зарегистрирован под № 64. К тому же, приверженцы Оригена сильно досаждали Епифанию в его собственной епархии. Спиритуалистическая направленность Оригена, его символическая экзегеза казались тому не выдерживающими никакой критики. Между тем даже многие католики находят у знаменитого епископа удручающую скудость силы духа; пылкое, но не светозарное рвение — можно подумать, что все христианство берет свое начало не от скудости ума и нервов («failure of nerve», как писал Мюррей/ Murray), характерных для поздней античности.

Уже в 390 или 392 г. Епифаний, аттестованный Вторым Никейским Собором 787 г. как «патриарх правоверия», отправился в Иерусалим; симпатии тамошнего епископа были на стороне Оригена. Выступая перед местной общиной, Епифаний осудил оригенизм и призвал иерусалимского архиепископа Иоанна отступиться от Оригена, «отца Ария, корня всех ересей». Он непрестанно требовал от него безусловного проклятия для «ереси». Тогда Феофил еще пытался посредничать, для чего направил в Иерусалим своего старинного конфидента и убежденного оригенца Исидора. Феофил поддержал иерусалимского епископа в его распре с монахами Вифлеема, которые тщетно ожидали от того проклятия Оригена. Теперь же александрийский патриарх вызвал в Константинополь кипрского митрополита, который прежде клеймил Феофила как «нарушителя спокойствия» и «еретика», а теперь величал «всесвятейшим». Епифаний примчался на корабле с Кипра, собрал подписи против Оригена и снова принялся травить Иоанна Златоуста, который, мол, покрывает «ереси» Оригена. Он делал все, чтобы добиться смещения патриарха, но потом, убоявшись угроз последнего, обратился в бегство и умер в открытом море 12 мая 403 г., возвращаясь домой. Одновременно Феофил установил контакты с получившими нагоняй прелатами своего соперника и бесцеремонно клеветал, подкупал и лгал. Он посылал деньги придворной клике; подделал, с помощью епископа Севериана из Габалы и его приспешников, проповеди Иоанна, наполнив их всевозможными колкостями в адрес императрицы Евдоксии, распространил их, чтобы таким способом нанести удар патриарху²⁰.

Летом 403 г. после успешной подрывной деятельности своих друзей и помощников Феофил, наконец, и сам появился на Золотом Роге. Перед отъездом он не преминул заявить: «Я отправляюсь ко двору, чтобы свергнуть Иоанна». Он прибыл в сопровождении монахов и 29 египетских епископов, привезя с собой много золота и драгоценных подношений для окружения императора, и остановился в предмесгьи Константинополя, во дворце уже разъяренной Евдоксии — через год она умрет от выкидыша. Затем, многонедельными усилиями он перетянул на свою сторону — что вызвало общественный скандал — большую часть клира Константинополя, включая и некоторых епископов. Напрасно император предписывал Иоанну Златоусту начать судебное разбирательство против Феофила, тот сам открыл в сентябре в Халкидоне (ныне: Кадикёй), напротив столицы, на азиатском берегу Босфора собственный собор. Он проходил в Дубовом дворце (ad Quer-cum), который незадолго до того был выстроен Praefectus рга-etorio Руфином, а после его свержения и убийства перешел в собственность императора. В обвинительном заключении перечислялось 29 проступков святого учителя церкви (в том числе: лично избивал до крови клириков или отдавал приказы о подобных избиениях, продал множество драгоценных камней и т. д из церковной казны. Этот список участник синода аббат Исаак дополнил еще 17 пунктами, в частности: приказал высечь и заковать в кандалы монаха Иоанна, похитил чужие вклады)²¹.

Сам обвиняемый не явился, но прислал вместо себя трех епископов. Их жестоко избили, а одному — надели на шею цепь, предназначавшуюся Иоанну Златоусту, которого, в случае его появления, намеревались немедленно отправить прочь на грузовом судне. И действительно, после многих заседаний «отцов» смещенный ими, он был под покровом ночи доставлен на судно, но на следующий день реабилитирован. Евдоксия восприняла выкидыш как Божью кару. Униженного с триумфом возвернули. Между константинопольцами и александрийцами начались столкновения, вплоть до кровопролития. Народ искал Феофила, чтобы сбросить его в море. Вместе со своими викарными епископами и аббатом Исааком, который опасался возвратившегося врага, Феофил спасся бегством в Египет. Однако оставшаяся часть клики Феофила продолжала в столице агитацию против Иоанна, а сам Феофил ударил по нему яростным памфлетом, А вот попытка убийства не удалась: слуга священника Эльпида, которому заплатили около 50 золотых, успел заколоть в патриаршем дворце кинжалом четверых человек, прежде чем был схвачен. Но его заказчики остались в тени. Затем против Иоанна были задействованы военные. Император отказался принять от него причастие. Грабежи и убийства продолжались, В конце концов, правитель, скорее благосклонный к Иоанну, но находящийся в зависимости от Евдоксии и подстрекаемый враждебным Иоанну духовенством, отправил его в вечную ссылку.

ПОДЖОГ СВЯТОЙ СОФИИ. КОНЕЦ ИОАННА И «ИОАННИТОВ»

Когда июньской ночью 404 г. Иоанна грузили на судно, для него готовился еще и фейерверк: с моря он видел как вспыхнул храм Св. Софии, церковь премудрости Божьей, а вместе с ней н великолепный сенатский дворец. (Происхождение пожара, который начался с епископского трона и уничА тожил собор дотла, до сих неясно. Враждующие стороны взаимно обвиняли друг друга.) Вообще-то, храм Св. Софии, во флигеле которого размещалась резиденция патриарха, вторично пострадавший во время восстания «Ника», в 532 г., после восстановления все более превращался в «мистический центр Империи и церкви», «небо на Земле», «любимое жилище Господа». Он был переполнен шедеврами искусства и реликвиями, а кроме того, снабжен «всем необходимым для поддержания святыни и ее клира» (Бек/ Веек)²².

В тот год когда Иоанн отправился в ссылку, патриарх Феофил в очередном пасхальном послании вновь обрушивается на Оригена, который «вкладывал в уши простодушных и легковерных ложь своих вкрадчивых аргументов». Он призывал: «Итак, всякий, кто хочет встретить праздник Господа, должен презреть фантомы Оригена». И завершает со свойственным ему беззастенчивым лицемерием: «Помолимся же за наших врагов, возлюбим же наших гонителей». Спустя два года, когда сосланный Иоанн ковылял в мир иной, александриец послал ему вдогонку пасквиль, в котором поверженный конкурент фигурирует, как одержимый нечистыми духами, как чума, безбожник, Иуда и сатана, безумный тиран, отдавший свою душу дьяволу, враг человечества, чьи преступления похлеще разбойничьих. Христиане тогда говорили об этом памфлете: «это — чудовищно; непрерывно повторяющиеся проклятия ужасают»²³.

Св. Иероним, однако, пришел в восторг от столь необузданной хулы на св. Иоанна. Недаром он похвалялся в одном из своих писем Феофилу: «правоверие впитано мною с молоком матери». Более того, он перевел грязный пасквиль. Ведь «папа Феофил, — свидетельствует Иероним — смело и не стесняясь в выражениях доказал, что Ориген— еретик». Он позаботился о распространении в Риме этого потока ненависти александрийца. В сопроводительном письме он превозносит Феофила и самого себя: «Твое произведение — и мы это с восторгом отмечаем — послужит на пользу всем церквам... Прими же твою книгу, она и моя тоже, а еще вернее — наша...»²⁴

Лучшим доказательством того, что теология была лишь ширмой церковной политики, а Ориген — лишь предлогом для низвержения Иоанна Златоуста, служит поведение Феофила. А именно: едва его противник был устранен, он тут же забыл о своей антипатии к Оригену, которого он на протяжение многих лет столь ядовито представлял еретиком. «Его часто видели погруженным в чтение Оригена, а если по этому поводу высказывали удивление, он имел обыкновение отвечать: «Труды Оригена подобны лугу, на котором растут красивые цветы, но попадаются и сорняки; дело только в том, чтобы суметь их различить»²⁵.

За ссылкой Иоанна последовало damnatio memoriae. Его имя было вычеркнуто из диптихов — официальных церковных книг Александрии, Антиохии и Константинополя (вероятно, в подражание государственному обычаю). Еще три года изгнания, переводов с места на место, вплоть до самых отдаленных уголков Империи, хроническая болезнь желудка, частые приступы лихорадки, нападения разбойников. Правда, он имел и поддержку, и помощь, его навещали и у него было достаточно денег. И 14 сентября 407 г. — кончина в Команах (ныне: Токат), где прежде возвышался знаменитый храм богини Анаис, в котором служили тысячи жрецов и иеродулов*. В послании из ссылки к Олимпию Фракийскому, святому греческой и латинской церквей, Иоанн Златоуст признавался, что никого не боится так, как епископов, за исключением немногих²⁶.

Тем временем не только в столице, но и повсюду начались дикие гонения на «иоаннитов»: бесчисленные аресты, пытки, ссылки, денежные штрафы, доходившие до 200 фунтов золотом. Утверждается, что осенью 403 г., после смещения Иоанна, в константинопольских церквах сотни монахов были перебиты прихожанами. Многие монахи бежали в Италию — «трагедия, еще более удручающая, поскольку организована католическими епископами» (Хааке/ Haackej²⁷.

*Иеродул (греч.) — священный раб. Раб, принадлежащий божеству. (Примеч. ред.)

Загнанный в угол патриарх (в Кесарии Каппадокийской епископ однажды натравил на него целую ораву монахов), не признавая примата Рима, апеллировал к епископам Рима, Милана и Аквилеи посредством идентичных посланий. Однако за три дня до того, как они были получены, у папы уже появился нарочный от Феофила. Позднее прибыл второй гонец с пространным оправдательным письмом александрийца, в котором содержались следующие слова об Иоанне Златоусте: «Он убивал слуг святых», он — паршивый (contaminatus), безбожный разносчик чумы; безумный, жестокий тиран, настолько глупый, что бахвалится тем, что отписал свою душу дьяволу для прелюбодеяния (adulterandum)!»

В ответ Иннокентий I заявил в идентичных письмах, направленных обеим сторонам, что он согласен с ними! Перед императором Гонорием он ставит вопрос о созыве Вселенского Собора. Но совместная делегация императора западной части Империи и папы, из пяти человек, в составе которой были и Эмилий из Беневента как руководитель, Венерий из Милана и Хромаций из Аквилеи, столкнулась с издевательствами уже при въезде в Афины. Точно так же с ней обошлись и в Константинополе. К императору Аркадию она не была допущена, а, напротив, арестована, ее члены были заключены в различных замках на побережье. После неудачной попытки их подкупа, дабы они отказались от Иоанна Златоуста и вступили в союз с его преемником Аттиком, они были выдворены. После четырехмесячного отсутствия они возвратились (в Италию) и поведали о «вавилонских бесчинствах». Самому же изгнаннику-жалобщику, который взывал к папе о «скорейшей помощи» и который являлся причиной «этого хаоса и ужасной бури в церкви», Иннокентий I отправил всего лишь утешительное письмо, призывавшее к терпению и покорности Божьей воле и славившее преимущества чистой совести. Позиция Иннокентия в результате была представлена с точностью до наоборот в мужественных, но сфальсифицированных посланиях папы к императору (и в мнимых оправданиях последнего)²⁸.

Через тридцать лет, в конце января 438 г. Феодосии II распорядился о торжественном перенесении праха Иоанна Златоуста в апостольскую церковь Константинополя, а отттуда, после ужасного захвата города латинскими христианами, прах был перемещен в римскую церковь Св. Петра. И там, где об Иоанне напоминает большая статуя, он покоится и поныне29.

Тогда жизнь епископов, о чем свидетельствует не только пример судьбы Иоанна, куда больше подвергалась опасности со стороны христиан, нежели в свое время со стороны язычников. Не менее четырех епископов одного из городов Фригии были один за другим убиты своей паствой. Лишь потому, что народ приветствовал на ипподроме весьма популярного поэта и префекта Константинополя Флавия Кира громче, чем самого императора, Феодосии разжаловал его, лишил состояния и насильно сделал епископом (хотя и подозревал, что тот язычник) той самой заслужившей наказания общины Фригии, памятуя о печальном конце четырех непосредственных предшественников. Но Кир с легкостью завоевал сердца своей дикой паствы исключительной краткостью проповедей: его первая проповедь состояла из одной единственной фразы. В 451 г., когда климат при дворе снова казался благоприятным, он оставил свою духовную должность³⁰.

Учитель церкви Иоанн Златоуст был уничтожен. Патриарх Феофил Александрийский вышел победителем. Его преемник и племянник, учитель церкви Кирилл, открыто противился реабилитации св. Иоанна Златоуста и еще долгое время «был убежден в его виновности» (Библиотека отцов церкви/ Bibli-othek der Kirchenvater). Он сравнивал его с Иудой и отказывался внести его имя в александрийские диптихи — списки имен почивших святых, которые зачитывались на евхаристии. Лишь в 428 г. он крайне неохотно уступил настояниям Нестория, нового верховного пастыря Константинополя, и согласился на внесение имени Иоанна в александрийские диптихи. «Умолчу об Иоанне, чей прах ты ныне против воли почитаешь», — подчеркивал в свое время Несторий, обращаясь к своему противнику Кириллу. И тогда Кирилл, применив подсмотренные у дядюшки методы, сверг этого нового патриарха Константинополя³¹.

ПАТРИАРХ КИРИЛЛ ПРОТИВ ПАТРИАРХА НЕСТОРИЯ

Всего через несколько дней после кончины Феофила на патриарший трон взошел Кирилл Александрийский (412— 444 гг.), не без труда одолевший своего конкурента архидиакона Тимофея. Этот святой, якобы движимый «не жаждой власти и не личными соображениями, но исключительно чувством долга и рвением к сохранению чистоты вероучения» (кардинал Гергенретер/ Hergenrother), на деле оказался «новым фараоном» и стал олицетворением властолюбивого иерарха. Он был хитер и беспощаден, как ни один александриец до него. Он переплюнул Деметрия и даже Афанасия. Св. учитель церкви держал под контролем египетскую торговлю зерном и приумножил свое богатство при содействии жестоких монашеских банд. При нем процветала самая беззастенчивая симония; он продавал епископства самым гнусным людям. Он преследовал евреев в таких гигантских масштабах, что его можно, без преувеличения, назвать инициатором первого «окончательного решения». В 428 г. его собственные клирики — для Кирилла они были всего лишь ничтожными личностями из «кучки дерьма Александрии» — обратились с жалобой к императору, обвинив его в чинимом насилии.

Император переадресовал жалобщиков, в том числе произведшего на него особое впечатление монаха Виктора, к столичному патриарху Несторию. Но Кирилл упредил грозящий ему процесс, следуя «благородному» примеру своего предшественника и дяди, истребительным крестовым походам которого против «ереси» и язычества он был свидетелем, а в пресловутом, свергшем Иоанна Златоуста «Соборе под дубом» (403 г.) и участвовал лично. Стремление его константинопольских коллег-конкурентов к самостоятельности было ему и прежде не по душе; и вот, так же как его предшественник Феофил (и преемник Диоскор), он продолжил борьбу со столичным патриархатом за сохранение собственного господства. Когда Несторий (возможно, по желанию императора) должен был провести судебное разбирательство в отношении Кирилла, он обвинил Нестория в «еретичестве». Он приписал ему дурные и ошибочные взгляды. Он утверждал, что тот «причинил зло всей церкви и внедрил в народ семена новой и чуждой ереси». Короче, он действовал в соответствии с испытанной тактикой своего предшественника и учителя Афанасия и своего дяди Феофила: немедленно переводить церковно-политическое противостояние и борьбу за власть в область религии. Это облегчалось тем, что уже давно существовали теологические разногласия между Александрийской и Антиохийской школами. Несторий, приверженец, а возможно, и ученик епископа Феодора Мопсуестийского, основоположника радикальной антиохийской христологии, вышел из Антиохийской школы³².

Несторий, которым открывается — это звучит многообещающе! — «классический период христологических споров» (Грильмейер/ Grillmeier), то есть продолжающаяся дда с половиной века и охватившая практически весь мир война, родился не ранее 381 г. в семье персов в Германиции (ныне: Мараш). Его жизнь чем-то напоминает жизнь его предшественника Иоанна. Несторий был монахом в монастыре Евпрепия близ Антиохии. Его сделали священником, «так как он обладал приятным голосом и красноречием» (историк церкви Сократ). Однако, согласно старой «Энциклопедии католической теологии» Ветцера/ Вельте // Wetzer/ Welte, у него не было «высшего духовного образования. Со стороны его образ жизни казался безупречным. Он редко бывал на людях, сидел дома над книгами, а одеждой, изнуренностью и бледностью придавал себе вид мужа строгих нравов. Благодаря этому, он вскоре широко прославился»³³.