Глава 5. Достоевский — легион

Глава 5. Достоевский — легион

Вера в человека — самая страшная и самая заразная из болезней, которыми болеет современное человечество. Она пронизывает деятельность и творчество европейского человека. Вся европейская культура вылупилась из этой веры в человека. Тип европейского человека развился и сформировался на этой вере. И вполне закономерно, что вера в человека развилась в обожание человека, которое обретает свою окончательную форму в человекомании. Человекоцентризм неминуемо заканчивается человекопоклонством. А как итог: лишь человека следует уважать, следует обожать; не нужны иные боги, кроме человека.

Психологический анализ этой веры в человека Достоевский дает нам в своих отрицательных типах — в отважных борцах за человека и его личность, в создателях человеко–бога. Следя за развитием этой веры от эмбриона до окончательного расцвета, Достоевский нам не только показывает, но и неопровержимо доказывает, что человек как человек, в своей эмпирической данности, не обладает такой силой, которая бы сделала его способным быть единственным создателем и осуществителем своей личности. Сам по себе человек никогда не способен найти центр и периферию человеческой личности и отделить человеческое от нечеловеческого. Он не может найти формулу человека, собственно человека. Более того, он совершенно не способен быть настоящим мерилом себя самого, чтобы объяснить собою себя для себя, понять себя через себя. В этом плане всех представленных Достоевским создателей человеко–бога можно принять как непревзойденное психологическое иллюстрирование глубокой мысли апостола Павла: Они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно. [222]

Но главное, наиглавнейшее открытие Достоевского заключается в том, что он обнаружил основные психические причины современного атеизма, анархизма и нигилизма, что нашел сверхэмпирический корень зла. Как провидец, он не мог ограничиться самой видимой поверхностью современного индивидуального и социального зла, а отважно погрузился в его неизведанные глубины и открыл, к большому и неожиданному удивлению многих, что основная психологическая причина современного атеизма и анархизма — дьявол, который невидимо использует эвклидовский ум человека в качестве своего посредника. Человек — не причина этого зла, а co–причина; и он, даже если бы хотел, не мог бы в себе найти такую огромную и первоосновную силу, чтобы самому быть единственной причиной всеобщего зла. Человеческая природа не чиста, но такова она потому, что всецело поражена метафизической нечистотой, имя которой — дьявол. Надчувственно и надразумно, но все же ощутимо и реально, эта метафизическая сила захватывает мыслительные способности духа человеческого, и, когда человек оформляет мысль, эта нечистота участвует в данном акте как творческая сила; тогда je pense doneje suis означает je pense doneje suis et le diable est, ибо в этом случае мысль человеческая — не что иное, как психологическое доказательство существования дьявола. Более того, вся тварь, вся вселенная, объясняемая такой человеческой мыслью, неминуемо становится космологическим доказательством существования дьявола.

Мы, конечно же, вполне осознаем, что такими выводами о существовании дьявола многие будут раздражены. И нас это не удивляет, поскольку такие роли берут на себя люди с куцыми мыслями, беззаботно живущие на эгоистическом клочке своей индивидуальной жизни, а потому их мысли не ищут ни начала, ни конца таких явлений, как атеизм и анархизм. Мы же это делаем потому, что излагаем философию Достоевского, который не имел покоя в мятежном духе своем, пока не открыл неопровержимо первооснову этих явлений. Искренность и невиданную смелость Достоевского в высказывании и защите своих убеждений невозможно оспорить, что бы ни говорилось.

А если кого?то можно назвать великомучеником атеизма и анархизма, то это Иван Карамазов. Никто никогда так по–великомученически смело и искренно не исповедовал основных догматов атеизма и анархизма — неприятие мира, неприятие Христа, «все позволено», создание человекобога. Но точно так же никто, как он, не имел смелости признать, что эти догматы — основные догматы философии и этики дьявола, нашептываемые им человеку. Иван смело и искренно утверждал, что нет ни Бога, ни дьявола; но он так же смело и искренно признал, что есть дьявол. Психологический анализ его личности нам это неоспоримо доказывает. Сам Достоевский опытно и реально убедился в существовании дьявола. Поэтому он решительно заявляет: «Неверие в дьявола есть французская мысль, есть легкая мысль» [223]. Физическая и метафизическая сила зла своей беспощадной реальностью настолько превосходит все именующееся человеком, что абсолютно невозможно видеть в человеке его начальную и конечную творческую причину. Человек представляет зло, но не является злом в сущности. Он представляет зло, потому что разделяет злую логику, злую волю и злоумие дьявольское. Его логика сорастворяется с логикой злого духа, а ум его — со злоумием, посему для дьяволу подчиненной личности преступление и грех становятся не только законными и позволительными, но признаются ими как «самый необходимый и самый умный выход» [224]. Для дьяволу подчиненного интеллекта рациональность, логичность греха является очевидной истиной, ибо грех — «логика и сущность сатаны» [225]. Поэтому все дьяволу подчиненные герои романа Достоевского «Бесы» видят в преступлении, в грехе — логику и суть своей жизни и всякой жизни вообще; поэтому для всех создателей человеко–бога аксиома «все позволено — alles isterlaubt» [226] логична и необходима, поэтому для логики Фауста, подчиненной Мефистофелю,, «erlaubt» погубить простодушную Маргариту. Грех — рациональность и логика этой ужасной жизни, поэтому Великий инквизитор разрешает грех своей санкцией [227]. Сорастворяясь с умом человеческим, дьявол порабощает и волю человеческую, ферментирует ее злом и использует ее как свое орудие. Поэтому все создатели человеко–бога вращаются вокруг оси личного своеволия, которое по сути своей есть не что иное, как воля человеческая, пронизанная волей злого духа. Своеволие сосредоточивает человеческую личность в солипсическом эгоизме. Как гениальный аналитик и чрезвычайно глубокий исследователь психологии дьявола, Достоевский особо подчеркнул неспособность дьявола воплотиться [228], т. е. выйти из тесной оболочки солипсического эгоизма и воплотиться посредством жертвенного подвига любви. Корень греха, грех в его метафизической сущности, представляет собой настойчивое утверждение: Я = Я.

«Грех — в нежелании выйти из состояния самотождества, из тождества "Я=Я", или, точнее,«Я»! Утверждение себя как себя, без своего отношения к другому, т. е. к Богу и ко всей твари, само–упор невыхождения из себя и есть коренной грех или корень всех грехов. Иными словами, грех есть та сила охранения себя как себя, которая делает личность "самоистуканом" [229], идолом себя, «объясняет» «Я» через «Я» же, а не через Бога, обосновывает «Я» на «Я», а не на Боге. Грех есть то коренное стремление «Я», которым «Я» утверждается в своей способности, в своем единении и делает из себя единственную точку реальности. Грех есть то, что закрывает от «Я» всю реальность, ибо видеть реальность — это именно значит выйти из себя и перенести свое «Я» в не — «Я», в другое, в зримое, т. е. полюбить. Отсюда грех есть то средостение, которое «Я» ставит между собою и реальностью.<…>Грех есть непрозрачное — мрак, мгла, тьма, почему и говорится: Тьма ослепила ему глаза (1 Ин. 2:11) [230]. Грех в своем беспримесном, предельном развитии, т. е. геенна — это тьма, беспросветность, безсветлостность, мрак, ?????. Свет есть являемость реально­сти; тьма же, напротив, отъединенность, разрознен­ность реальности, — невозможность явления друг другу, невидимость друг для друга. Само название ада или Аида указывает на такой геенский разрыв реальности, на обособление реальности, на солип­сизм, ибо там каждый говорит: "Solus ipse sum!" На самом деле, ???? (????? — изначально) ?????? происходит от F?? ( = русскому и сербскому "вид"), которое образует глагол ??-??? — видеть и ? privativum. Ад — это то место, то состояние, в котором нет видимости, которое лишено “види­мости", которое не видно и в котором не видно» [231].

Анализируя личности своих отрицательных типов до исходных психофизических праоснов, Достоевский обнаружил, что зло, грех — таинственная сила, которая обезличивает человеческую личность, которая разваливает, дезинтегрирует целостность и целесообразность ее. Самый детальный, самый гениальный анализ и иллюстрацию этого Достоевский представляет нам в образе Раскольникова, неподражаемо описывая зачатие греха, его неприметное постепенное врастание во все психофизические составляющие Раскольникова, пока полностью не овладеет им и не сделает его своим орудием. А наряду с этим Достоевский основательно наблюдает и описывает постепенную дезинтеграцию человеческого ума, который пронизан грехом, постепенную дезинтеграцию человеческой воли и всех психических и физических составляющих человеческой личности, которые заражены микробами греха. В Раскольникове, на самом деле, произошел большой и страшный раскол, причина которого — воле–интеллектуальное подчинение греху. Раскольников является раскольником, ибо грех, зло — единая раскольническая сила, которая в человеческой личности раскол совершает. Эту раскольническую силу в Раскольникове Достоевский проанализировал поразительно, до мельчайших деталей ее сущности, и обнаружил, что эта злая сила, по преимуществу, одарена интеллектом и волей, что она входит в человека и действует с помощью человеческого интеллекта и человеческой воли и что посредством их доводит человека и общество до полной дезинтеграции, т. е. до безумия и смерти.

Раскольникову приснился сон, будто бы весь мир осужден в жертву какой?то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, которая из глубин Азии приходит в Европу. Все должны были погибнуть, кроме весьма немногочисленных избранных. Появились какие?то новые трихины, новые микробы, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, тотчас же становились бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой?то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Коегде люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что?нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что?нибудь совершенно другое, чем сей час же предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше [232].

Этот сон Раскольникова можно вполне воспринимать как настоящий пролог романа «Бесы». В нем Достоевский с поразительной убедительностью показывает и иллюстрирует, как атеизм и анархизм — микробы бешенства — захватывают человеческую природу, доводят ум до безумия и всю душу до безрассудства, как из людей создаются бесы, а из героев — антигерои. Анархически беспринципно и атеистически безбоязненно все бесы работают на социализацию зла. Вот их миссия; быть злым до безумия и социализировать зло до всеобщего безумия. Средствами для этого являются разнообразные преступления, которые они придумывают и обосновывают своим от зла обезумленным умом и дьяволу подчиненным своеволием. Можно даже сказать, что этот роман Достоевского — исключительно и психологически верно составленная современная биография старого евангельского легиона. Достоевский и дал в качестве эпиграфа к названному произведению евангельский текст о происшествии с легионом (Лк. 8: 27 — 37). Кажется, будто евангельский легион вселился в бесов Достоевского и живет их жизнью. Их интеллектуальные силы, взятые в подчинение легионом, дробятся, лёгионизируются, пребывая в гробах солипсическо–эгоистического рационализма; силы их воли, взятые в подчинение легионом, легионизируются и пропадают, поскольку живут собой, питаются собой, собственным гордым и безумным своеволием. Используя свой легионизированный ум, Кириллов делает логически заключение, что самоубийство, т. е. полная дезинтеграция человеческой личности, — единственный способ человеку стать новым человеком, человеко–богом. Он и убивает себя «с рассудка» [233].

Вообще, Достоевский, как никто иной, проследил до самого корня индивидуальное и социальное зло современного человечества, гениальным психологическим анализом показал и убедительнейшим образом доказал, что единственным творцом зла является дьявол, который постоянно и неустанно создает свою дьяволодицею при помощи дьяволу подчиненного интеллекта атеистов и дьяволу подчиненной воли анархистов. Наряду с этим Достоевский новым и до него неизвестным способом доказал, что дьявол является крайним и закоренелым рационалистом. Он доказал это, обнаружив и раскрыв, что дьяволов метод завоевания человека — конрационализирование, т. е. сорастворение разума его с разумом человека, первым, главным и постоянным признаком которого является интеллектуальная гордыня. Этот интеллектуальный союз их особенно проявляется в бунте против Бога и анархическом бунте против человека. Если возропщет на Бога человек — это признак, что он заразился сатанинской гордыней. «О гордости же сатанинской, — пишет Достоевский, — мыслю так: трудно нам на земле ее и постичь, а потому сколь легко впасть в ошибку и приобщиться ей, да еще полагая, что нечто великое и прекрасное делаем» [234]. Если заразится человек сатанинской гордостью, если разделяет жизнь этого метафизического злоумия, тогда от него неминуемо исходит богоборческий бунт, который обычно заканчивается отрицанием Бога и мира, Им сотворенного. Такой человек попускает — вольно или невольно, сознательно или несознательно, — чтобы злоумная сила использовала его ум и сердце в качестве своего богоборческого «богословия», ибо ибо -??????? ??? ???????? всегда — ???????? [235].

Настроение, которое делает человека безбожником, прежде всего нарушает духовный строй его, затем парализует ум и доводит до безумия. Безбожник неминуемо безумец; безбожный не может не быть безумным: ????? = ?????. Это Достоевский доказывает судьбами своих антигероев и подтверждает неоспоримую истинность мудрой мысли Псалмопевца: Рече Безумен в сердце своем: несть Бог [236].

Человеческая природа не терпит ни психической, ни физической относительности; если же сносит ее, то не иначе как объявив ее сначала своим абсолютом. Люди, настроенные безбожно, абсолютизируют это свое настроение и через него создают себе божество. Человеческая природа не может вынести жизни без божества, хоть какого, но божества. Это подтверждают отрицательные типы Достоевского. Их гордынеумие, рационалистический союз их с дьяволом разрастается в их божество. Но Достоевский знает и таких людей, которые намеренно и добровольно навечно связывают судьбу свою с нечистым духом, уходят в кромешную адскую вечность и полностью предаются сатане. «О, есть и во аде пребывающие гордыми и свирепыми<…>есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога Живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил Себя Бог и все создание Свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти…» [237].

Злобная, богоборческая гордость имеет свою вечность, свою солипсическую, эгоцентрическую вечность, ибо невозможно быть человеком и не этернизировать, увековечивать хотя бы одно свойство своей природы. Хочет человек или нет, чтото человеческое постоянно стремится к вечности и наконец становится вечным. Человек может не признавать существование вечности, но он не может сделать так, чтобы это самое непризнание не стало вечным свойством его самосознания. Трагедия его именно в этом — в неспособности уничтожить свое самосознание. В таинственной структуре человеческой природы всегда есть что?то вечное. Оно обычно в самом центре самосознания. Оно питает самосознание. Когда антигерои Достоевского упрямо и гордо твердят: «Нет Бога, нет бессмертия, нет дьявола», — Достоевский спускается в праосновы этих утверждений, исследует их праначало и открывает, что в центре их самосознания — действует как творческая сила — дьявол. Своим атеистическим умом и анархической жизнью антигерои доказывают одно: дьявол есть. Но особая заслуга Достоевского в том, что он открыл метод действий дьявола в сфере человеческой природы: он незаметно, тайно забирается в самосознание человека, становится его неотделимой частью, постепенно и неприметно захватывает ум и все психические силы человека, так что человек несознательно чувствует его как себя, как содержание своего самосознания: мыслит посредством его, а считает, что мыслит сам по себе, чувствует посредством его, а считает, что чувствует сам по себе, желает посредством его, а считает, что желает сам по себе. Все свои силы дьявол методически использует на то, чтобы незаметно стать имманентным человеческому самосознанию. Открыв это, Достоевский стал самым большим знатоком дьявольской психологии и методологии. Дьявол был бы слишком глуп, если бы являлся людям с шумом и громом, как Мефистофель Фаусту. Гете не разгадал ни методологии, ни психологии дьявола. О Достоевском же смело можно сказать: он знает глубины сатанинские [238]. Он знает каждое искушение, которым сатана может искушать Сына Божьего и сынов человеческих. Это подтверждает его Великий инквизитор. В нем чувствуется кошмарное присутствие неотделимого сатаны, который проявляет себя через огромное, поражающее злоумие. По сравнению с сатаной Достоевского, Мефистофель Гете — прежде библиотека, нежели сатана. Гете повествует о сатане, у Достоевского же чувствуется присутствие сатаны. Поэтому многие критики идентифицируют Достоевского с дьяволом. В. Вересаев говорит, что он — «сподвижник дьявола» [239]. Отто Бирбаум заявляет, что он «…русского дьявола имел в своем теле! Да еще какого дьявола! Во скольких обликах! Легион дьяволов! Поэтому его произведения — настоящий пандемониум» [240].

Все это правда, но правда также и то, что лишь таковым будучи Достоевский мог познать тайну дьявольской природы, познать его злоумие, его сущность, его методы; только такой Достоевский мог выявить, что дьявол — единственный обезличиватель человеческой личности и что все обезличивающие теории и силы исходят от него; только такой Достоевский мог разоблачить тайну деятельности дьявола, который с помощью дьяволу подчиненных человеческих личностей создает свою дьяволодицею.

Достоевский — пламенный борец за человеческую личность, Достоевский — бунтарный богоборец и христоборец. Достоевский — анархист и нигилист. Достоевский — сподвижник дьявола. Достоевский — русский легион… Только такой Достоевский мог реально и опытно почувствовать и познать всю отвратительную физическо–метафизическую мерзость дьявола, а также ниц пасть страстно и бесповоротно пред «Пресветлым Образом Богочеловека Христа» и стать христоустремленным Достоевским, христолюбивым и христолюбимым Достоевским.