Глава 3. Философия любви

Глава 3. Философия любви

Через надразумные подвиги веры, молитвы, смирения человек освобождает себя, выносит все содержание своего существа из стального шара времени и пространства и помещает его в Вечность и беспространственность. Человек становится прыгуном, который самоотверженным сальто–мортале выпрыгивает из времени в Вечность, отрекается от всего временного и пространственного, отрекается от души своей, сердца своего, ума своего, отрекается от своего «я», своего эгоистического закона: «я = я» и переходит в не–я. Посредством подвига веры человек засевает зерно личности своей в неизведанные глубины Вечного и Невидимого. Посредством подвига молитвы зерно распадается, умирает и врастает в сердце Невидимого. Посредством подвига смирения человек приходит к пламенному ощущению и жгучему осознанию, что зерно его существа неизмеримо мало, мелко и незначительно по сравнению с беспредельной и абсолютной ценностью Личности Христа, что оно получает свою непреходящую ценность лишь тогда, когда сливается органически со Христом. Но весь этот процесс самоотверженного упражнения себя, перенесения себя из временного в вечное, весь этот кенозис, есть не что иное, как детально осознанная и осуществленная первая и наибольшая заповедь: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею [345]. В результате такого молитвенного упражнения все сердце, вся душа, весь ум, вся крепость человеческой личности умирает, истаевает в Боге. Весь человек обитает в Боге, молитвенно соединяется с Ним до чудесной близости. Воспитуемый молитвой, он постепенно обретает все больший и больший молитвенный опыт, все более святые добродетели, пока наконец не обретет средоточие всех добродетелей — любовь.

«Любовь выше молитвы» [346], выше всех остальных добродетелей — настолько выше, насколько Бог выше всех добродетелей, потому что Бог есть любовь [347]. Бог не только имеет любовь, но Он Сам есть любовь, «ибо любовь — не именование, а Божественная сущность» [348]. Любовь — не только «res Dei», но и «substantia Dei», Его «esse» [349]. Как любовь Бог абсолютен. Он бы не был абсолютной любовью, если бы был только любовью к иному, к условному, к преходящему, к миру; тогда бы любовь Божия зависела от условных сущностей и была бы не абсолютной, а случайной. Бог — абсолютная сущность, потому что Он — субстанциональный акт любви, акт–субстанция. Любовь является сущностью Божией, Его собственной природой, а не только Его атрибутом [350]. Поэтому невозможно обрести чувствование и познание этой Абсолютной Любви, если человек лично и опытно не переживет первую ц наибольшую заповедь, если субстанциональным актом христоустремленной любви все существо свое не перенесет во Христа. Сущность Божия ищет сущность человеческую. Невозможно прийти к познанию Истины путем рационалистическим, покровным, несущественным, феноменалистическим, арианским. К реальному познанию Вечной Истины приходят путем обретения любви, которая является сущностью Божией, путем реального соединения с Богом, путем обожения. Иными словами: личным переживанием и усвоением первой и наибольшей заповеди человек входит в природу Божию, становится причастником Божеского естества [351]. Погруженный весь в Бога, он постепенно и таинственно проходит процесс обожения: обоживаются его сердце и душа, ум и все силы. Чем глубже и сильнее проникает Божия природа в его природу, тем больше наполняется он богочеловеческой любовью, тем больше погружается в неизведанные глубины Троического Божества, где тайну Божества открывает людям Дух Святой [352]. Ибо кроме Духа Божия никто не знает, что есть в Боге [353]. Человек как человек не может реально, сущностно познать Бога. Но, как написано: и не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его [354], и только любящим Его, причастиикам Его естества. Любовь вводит человека в глубины Божии и делает его способным познать то, что для небоголюбивых людей неизвестно. Любовь — это путь и способ истинного богопознания. Через веру, молитву и смирение человек являет себя Богу; через любовь — Бог являет Себя человеку. Через веру, молитву и смирение человек открывает себя, вносит себя в Бога; через любовь — Бог открывает Себя, вносит Себя в человека. Через веру, молитву и смирение человек отдает себя Богу; через любовь — Бог отдает Себя человеку. Через веру, молитву и смирение человек уверяется в Боге; через любовь — Бог уверяется в человеке. Через веру, молитву и смирение человек принимает Бога; через любовь — Бог принимает человека. Любовь — Божий ответ на веру, молитву и смирение человека. В отношении к Богу: человек есть вера, молитва и смирение; в отношении к человеку: Бог есть любовь, милость и сострадание. Человек может быть творцом веры, но никогда — любви; Бог — единственный Творец любви. Вера — это подвиг; любовь — это дар. Через веру, молитву и смирение человек принимает Бога как сущность, смысл и цель своей личности; через любовь — Бог принимает человека как содержание Своей жизни: соединяется с ним до богочеловеческого единства — становится Человеком, чтобы человека сделать Богом, становится тем, что есть человек, чтобы человек стал тем, что есть Бог.

Любовь есть сущность Бога, сущность Троического Божества, сущность христианства. Эта любовь есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: Возлюби ближнего твоего как самого себя [355]. На этих двух заповедях основываются весь закон и пророки, все, кто истинно знают Бога и человека. На этих двух заповедях основываются и все жизни и учения всех православных Святых; на этих двух заповедях основываются и все жизни и учения всех христоликих героев Достоевского, основывается вся жизнь и учение также самого Достоевского.

Эти две заповеди едины по сущности. Первая — всегда первая и всегда наибольшая; вторая — всегда вторая. Вторая есть лишь зримое проявление первой, объективация лично обретенной Божественной любви. Любовь к людям онтологически обусловлена любовью к Богу; без первой вторая невозможна. Это основная богочеловеческая истина — проповеданная, засвидетельствованная и доказанная Христом. Достоевский всецело усваивает эту Христову истину и пламенно ее проповедует. Для него добродетель невозможна без Бога; менее всего возможна без Бога сущность всех добродетелей — любовь. Только желторотые моралисты могут утверждать, что любовь к людям возможна без любви к Богу [356]. Любить истинной, непреходящей любовью возможно в Боге и через Бога. Любовь — сущность Божия, совокупность совершенств [357] Троического Божества. Приобщиться этой любви, причаститься ее, сделать ее содержанием своей души — вот первая и наибольшая заповедь. «Вторая же подобная ей», т. е. возлюби ближнего твоего любовью = сущностью; любовью, которая соединяет твою сущность с сущностью ближнего твоего, которая делает из вас почти единосущностное существо. Возлюби ближнего твоего как самого себя. Как самого себя? А если я ненавижу самого себя из христианского смирения? Тогда «любить ближнего своего как самого себя» означало бы «ненавидеть ближнего своего как самого себя»! — Да, действительно означало бы это, если бы вторая заповедь не была сущностной эманацией первой, единосущной частью ее. Между тем, «как самого себя» означает: как твое «себя», как твое «я», которое пережило первую и наибольшую заповедь, которое всем сердцем своим, всей душой своей, всем умом своим, всей крепостью своей погружалось в глубины Божии и там обожилось. «Возлюби ближнего твоего как самого себя» означает: люби ближнего своего так, как любишь свое очищенное, обоженное «я»; люби ближнего своего в Боге, Богом и через Бога. — Только так становится понятной единосущность первой и второй заповедей, и загадочная вторая заповедь получает свою настоящую, вечную значимость. «Иными словами: любить невидимого Бога означает: покорно открывать пред Ним свое сердце и ждать Его активного откровения, ждать, когда в сердце низойдет энергия Божественной любви. Причина любви к Богу есть Бог — causa diligendi Deum Deus est [358]. Наоборот же, любить видимую тварь означает: позволять принятой энергии, чтобы она проявлялась через принимающего, проявлялась вокруг него и вовне его так, как она действует в Троическом Божестве; означает: позволять ей, чтобы она переходила на другого, на брата. Для собственно человеческих устремлений любовь к брату абсолютно невозможна. Это действие силы Божией. Любя, мы любим Богом и в Боге. Лишь тот, кто познал Триединого Бога, может любить истинной любовью. Если я не познал Бога, если не приобщился к Его Существу, то я не люблю. И наоборот: если я люблю, то я приобщился к Богу, знаю Его; а если не люблю, то не приобщился и не знаю Его» [359].

Вне Бога любовь невозможна; вне любви познание Бога невозможно…. Любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь [360]. Человек, чтобы мог любить людей, человечество, тварь, должен всем сердцем своим, всей душой своей, всем умом своим, всей крепостию своей родиться от Бога = Любви. Тот, кто от Любви, — не может не любить. Тот, кто соединился с Богом, — не может не быть соединенным с людьми, сущностно соединенным. Кто удален от Бога, тот удален от людей. Чем некто ближе Богу, тем ближе он к людям. Это новозаветная истина, засвидетельствованная многовековым православным опытом. «Представьте себе круг, — говорит великий благодатный философ, святой авва Дорофей, — в средине которого центр и радиусы — лучи, которые исходят из центра. Представьте теперь, что круг — это мир, центр круга — Бог, а прямые линии (радиусы), идущие из центра к периферии либо из периферии к центру — это жизни людей, пути жизней человеческих. Насколько святые, желая приблизиться к Богу, входят внутрь круга, настолько они становятся ближе к Богу и друг к другу. И насколько приближаются к Богу, настолько приближаются друг к другу; и насколько приближаются друг к другу, настолько приближаются к Богу. Так же понимайте и удаление. Когда удаляются от Бога и поворачиваются к внешнему, к периферии круга, ясно, что насколько удаляются от Бога, настолько удаляются и друг от друга; и насколько удаляются друг от друга, настолько удаляются от Бога. Такова природа любви: насколько мы находимся вовне и не любим Бога, настолько каждый из нас удален и от ближнего. А если любим Бога, то насколько приближаемся к Богу через любовь к Нему, настолько любовью соединяемся и с ближними, и насколько соединяемся с ближними, настолько соединяемся с Богом» [361].

Эту богочеловеческую, опытную православную истину Достоевский неподражаемо обосновывает: христоликие герои его любят всех людей, любят всю тварь, ибо любят чудесного Бога–Христа; его христоборческие герои не любят людей, не любят мир, ибо не любят Бога, не любят Христа. Настоящая, истинная любовь — не только психический акт, зависящий от человека, но акт вечный, акт богочеловеческий, в котором непременно творчески участвует вечно живая Личность Христа. Чтобы человек мог любить людей любовью непреходящей, он должен прежде всего сделать Христа душой своей души, сердцем своего сердца, умом своего ума, волей своей воли, жизнью своей жизни, любовью своей любви. Без Бога Любви невозможно по–Божьи любить. Христос несравненно выше, чудеснее всех остальных богов, потому что Он есть Бог–Любовь, и только потому. «Солнце любви горит в Его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей Его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью» [362]. Любовь — сущность Личности Христа и тем самым — сущность каждой человеческой личности вообще. Любовь Достоевского к человечеству и многострадальной твари есть только проекция и отсвет любви Достоевского ко Христу. Каждое ощущение любви, и мысль и слово, каждый подвиг любви в произведениях Достоевского имеет христоликий характер, доносит благовоние души Христовой. Достоевский знает тайну чудесной Личности Христа, знает тайну Божию: любовь есть определение Бога, выражение Бога; Богочеловек есть выражение человека. Любовь соединяет до единосущности Бога с человеком: человек весь рождается от Бога и Богом; любовь означает непрерывное рождение от Бога, непрерывное генетическое единство с Богом [363]. Любовь есть Бог, потому она всесильна, безмерна и бесконечна. Если есть Бог–Любовь, то нет на этой планете причин для крайнего, самоубийственного отчаяния, нет места страху за смысл жизни и смысл вселенной. Бог есть любовь. Поэтому старец Зосима учит: «Ничего не бойся, и никогда не бойся, и не тоскуй. Только бы покаяние не оскудевало в тебе — и все Бог простит. Да и греха такого нет и не может быть на всей земле, какого бы не простил Господь воистину кающемуся. Да и совершить не может совсем такого греха великого человек, который бы истощил бесконечную Божию любовь. Али может быть такой грех, чтобы превысил Божию любовь? О покаянии лишь заботься, непрестанном, а боязнь отгони вовсе. Веруй, что Бог тебя любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом твоим и во грехе твоем…<…> Иди же и не бойся. На людей не огорчайся, за обиды не сердись. Покойнику в сердце все прости, чем тебя оскорбил, примирись с ним воистину. Коли каешься, так и любишь. А будешь любить, то ты уже Божий… Любовью все покупается, все спасается.<…>Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь» [364].

По природе своей любовь — вселенская, соборная и собирающая сила. Она — центростремительная сила, которая всю душу вселенной притягивает к Богу, этому вечному центру великой тайны жизни. Всякая тварь есть воплощенный замысел Божий, поэтому всякая тварь богоустремленна, тоскует по Творцу своему и Отцу своему. Любовь имеет чудесную способность в каждом человеке и в каждой твари обнаруживать то, что есть Божие, что совершенно. Любовь… есть совокупность совершенства [365], совокупность всего того, что есть совершенно в человеке, в твари, в человечестве, во вселенной. Совершенно же в человеке и в твари то, что боголико и богоданно, что от Единого Совершенного. Любовь связывает, сливает, соединяет боголикие души, рассеянные по человеческим телам, и Божии замыслы, рассеянные по всем тварям. Будучи сущностью Бога, любовь является непременно и сущностью человека, так как Бог не был бы Богом любви, если бы любовь не сделал сущностью человека. Бог есть любовь — это первая и наибольшая новость христианская; вторая же подобная ей: человек есть любовь. Без любви Бог не есть Бог; без любви человек не есть человек. Любовь делает Бога Богом и человека человеком. Без любви Бог — ничто; во всяком случае, ничто для измученных обитателей нашей планеты; без любви человек — ничто. В любви и любовью личность единственно возможна: любовь является сущностью, содержанием и выражением личности. Без любви «я» есть ничто; а если нечто, то это нечто — хаотичная масса бессмысленных сенсаций и ненужных болей. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто [366]. Даже если я всезнающий, даже если добыл все знания, даже если постиг все тайны, я — ничто, коль не имею христоликой любви. Через подвиг богочеловеческой любви христоустремленная личность воскресает из гроба безличного ничто, из гроба небытия в жизнь Всебытия, в жизнь Вечной Любви. Категория небытия и смерти побеждена: личность вступает в жизнь благой и кроткой Вечности — этой единственной категории любви, спасается от ужасного метафизического ничто и этернизирует, увековечивает себя. Без любви нет личности. В подвиге веры человек более всего чувствует себя как такового, свою безличность; в подвиге любви христоликой он более всего чувствует Бога и Нго Личность, ибо любовь — единственная сила, которая открывает Лице Божие, которая показывает и доказывает Бога личностного, которая делает человека способным на личное общение с Богом, на общение лицем к лицу [367], на постоянное единство с Богом. Человек, который любит богочеловеческой любовью, никогда не перестает, не умирает, ибо христоликая любовь никогда не перестает, никогда не разочаровывает [368]. Эта любовь бессмертит человека, вводит его в то, что есть совершенное [369], что никогда не умирает, что делает личность вечной. Бог через любовь стал человеком, чтобы человек через любовь стал Богом, но Богом не по природе, а по благодати. Обретая богочеловеческую любовь, человек через нее обретает все богочеловеческие добродетели, все богочеловеческие чувства и помышления. Бог любовью мыслит; человек, который любит христоликой любовью, тоже любовью мыслит; Бог любовью чувствует человек, который любит, тоже любовью чувствует; Бог любовью живет и любовью познает; человек, который любит, тоже любовью живет и любовью познает. Любовью мыслить, чувствовать, жить, познавать — это Божий, богочеловеческий, православный образ жизни. Христос Свою богочеловеческую любовь сделал не атрибутом, а сущностью человеческой личности — в этом главное Его деяние. До Него любовь была касательной на круге человеческой жизни; после Него она становится центром жизни, центром личности и общества. Он сделал любовь сущностью и способом существования личности и общества, сущностью и способом богопознания и человекопознания. Любовь — не только чувство, но и сущность духа, души и воли; она — главная творческая сила, которой личность новозаветная составляет себя. В любви заключается тайна новозаветной гносеологии, тайна чудесной Личности Христа. Богочеловеческая любовь является новым путем познания: люби, чтобы познал; будь любим, чтобы был познан. Истинное знание зачинается в любви, возрастает любовью, достигает своего совершенства любовью. На всех ступенях своего развития знание полностью зависит от любви. «Я люблю» означает «я знаю». Знание есть эманация любви. Вся сущность и все наитончайшие нюансы философии познания содержатся в философии любви. Если любишь христоликой любовью, ты — истинный философ, и знаешь тайну, и постигнешь тайну мироздания. Любовь есть Божия философия; Бог любовью «философствует»; Бог любовью божествует–владычествует, поэтому в христианстве любовь является единственной силой, которая создает истинных философов, которая полностью решает вечные проблемы.

Христоустремленный Достоевский личным опытом своей бурной великомученической души познал, что христоликая любовь является единственным средством, с помощью которого могут разрешиться вечные проблемы, «проклятые проблемы» существования Бога и существования души. «Личное бессмертие и Бог — это одна и та же идея» [370], — пишет он. Разумом, дискурсивно и диалектически эту идею невозможно доказать. Перед страшной тайной ее все человеческие пророчества, все человеческие языки, все человеческие знания обесцениваются, исчезают, перестают быть действенными — лишь любовь не перестает быть действенной, лишь христианская любовь не разочаровывает, а решает то, что никто решить не может — решает проблему веры в Бога и в бессмертие души. Но решает ее не путем логических доказательств, а путем непосредственной личной внутренней убежденности, которая обретается опытом активной любви, переживанием христоликой любви как сущности и способа существования своей личности.

Невозможно доказать существование Бога, бессмертия души и будущей жизни, — учит христоликий философ Зосима. — «…Убедиться же возможно.

— Как? Чем?

— Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно» [371].

Это испытано и доказано многовековым опытом православных подвижников и исповедников. Опытом христоликой любви человек обретает истинное, опытное познание, что Бог = Любовь и что его душа христолика и бессмертна. Когда человек сделает богочеловеческую любовь сущностью своей личности, тогда он чувствует Богом, мыслит Богом, живет Богом, познает Богом; тогда он чувствует, что каждую его мысль, каждое его чувство Бог продолжает до бессмертия, до вечности; тогда он чувствует и осознает себя через Бога, чувствует и осознает, что его самоощущение — богоощущение, что его самосознание — богосознание. Христоликие герои Достоевского являются неопровержимым доказательством этого. Они христоликой любовью живут; они через нее познают себя и Бога; каждое чувство их, каждая мысль, желание и деяние излучают эту любовь, которая и в душах других людей порождает чувство Бога и бессмертия. Любовь, Бог, бессмертие души для них неразделимы и являются синонимами — причем не только как понятия, но как живое чувство, как живая и абсолютная реальность.

Через христоликую любовь личность человеческая возрастает к незаменимо чудесному идеалу человечества — к Богочеловеку, возрастает за счет возрастания любви, пока не вырастет в человека совершенного, в меру полного возраста Христова [372]. К полноте и окончательной реализации своей личности человек приходит в том случае, когда возрастает возрастом Божиим [373], а не человеческим. Через богочеловеческие добродетели человек возрастает до наивысшего синтеза личности — до богочеловеческой любви, ибо она есть наивысший синтез личности, она последним и окончательным соединением соединяет человека со Христом. Без этой любви человек всегда остается полу–человеком, недо–человеком и не–человеком. И не только: без нее человек — «без сущности, ничто» [374], человек без сущности личности. «Любовь — это «да», которое «Я» говорит себе; а ненависть — это «нет» себе. Непереводимо, но ёмко Р. Хамерлинг [375] выражает эту идею в формуле: любовь есть «das lebhafte Sich — selbst — bejahen des Seins»/«живое себе самому «да» существа»» [376].

Существо Божие, существо человеческое, существо всякое обусловлено любовью. Любить — значит существовать. Бог есть вечное Существо, потому что Любовь — Его сущность, потому что Он в каждый момент Свой — абсолютная Любовь. Это откровение принес миру Христос. Любить христоликой любовью — значит еще здесь, на земле, жить вечной жизнью, победить смерть и быть бессмертным. Любить — значит воскреснуть из мертвых в жизнь бессмертную; не любить — значит быть мертвым и остаться в смерти. Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти [377].

Христоустремленная душа Достоевского вся восхищенно проникнута чувством и убеждением, что любить — значит существовать. Жизнь человеческой личности сущностно обусловлена любовью. Достоевский отождествляет «я есть» с «я люблю». Если люблю, то я есть; если не люблю, то меня нет. Но наш христоустремленный славянский апостол на крыльях своей христолюбивой души возносится в херувимские высоты апостола Любви и открывает нам великую истину, богочеловеческую истину, что ад — невозможность любить.

«Отцы и учители, — говорит Достоевский устами своего христоликого Зосимы, — мыслю: «Что есть ад? «Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить». Раз в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: «Я есмь и я люблю». Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой [378], а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным. Таковой, уже отошедший с земли, видит и лоно Авраамово, и беседует с Авраамом, как в притче о богатом и Лазаре нам указано, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем?то и мучается, что ко Господу взойдет он не любивший, соприкоснется с любившими, любовью их пренебрегший. Ибо зрит ясно и говорит уже сам:«Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой (то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и времени более не будет! Хоть бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, которую возможно было в жертву принесть, и теперь бездна между тою жизнию и сим бытием» [379].

Любовь — это жизнь и истина, вечная жизнь и вечная истина, потому что Бог — это Любовь, Все, что вне любви, оно и вне бытия, его бытие в небытии. Любовь — это рай, а нелюбовь — ад. Достоевский говорит: «Главное — люби других как себя, вот что главное, и это всё, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь как устроиться» [380]. Если бы все люди всю душу свою вложили в подвиг любви, всё бы за один день, за один час могло устроиться. — Это для Достоевского не философская, а живая жизненная истина, определенная и ясная истина, которая имеет свой облик, Любовь есть вечная Истина; ее видел Достоевский, в нее верует страстно и безоглядно. «Как это не верить? — восклицает он. — Я видел истину, — не то что изобрел умом, а видел, видел, и живой образ [381] ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не могу поверить, чтоб ее не могло быть у людей,<…>живой образ того, что я видел, будет всегда со мной и всегда меня поправит и направит. О, я бодр, я свеж, я иду, иду, и хотя бы на тысячу лет<…>я пойду и всё буду говорить, неустанно… буду проповедовать…» [382].

Что проповедовать? — Как устроить рай, как из адской планеты нашей устроить рай. Средство одно, только одно — любовь [383]. Но любовь христоликая, любовь богочеловеческая. Есть много видов любви, но лишь один абсолютен и вечен — это любовь богочеловеческая; остальные относительны, условны, смертны, конечны. Много есть видов любви, но одна проверка для них — Христос Богочеловек. Все европейские гуманизмы, альтруизмы, солидаризмы проповедуют любовь по человеку, т. е. любовь, основанную на слабом европейском человеке как на фундаменте. И эту любовь называют бесконечной. Но как возможна бесконечная любовь, если конечен человек, производящий эту любовь? Как может преходящий, смертный человек породить любовь непреходящую, бессмертную и вечную? В европейском понимании, любить — значит мысленно, чувственно соприкоснуться с любимым. В православном понимании, любить — значит воплотиться в любимого, выйти душой из себя и соединиться с любимым, стать единосущным с любимым.

Тысячеокой душой своей Достоевский разглядел трагическую преходящесть и бессмысленность любви европейского типа, поэтому по–апостольски решительно и пламенно проповедует любовь богочеловеческую, любовь православную. «Полюбить кого?нибудь, — говорит Достоевский, — это значит принять его душу в свою душу, полюбить его самого, его природу, его лик, преобразиться в нем до конца» [384]. Цель любви заключается в том, чтобы двое одним стали, одним по сущности. Богочеловеческая христоликая любовь всегда является новой заповедью Христовой и единственным новозаветным признаком, по которому различаются христиане от нехристиан [385]. Универсальное осуществление этой любви и есть последнее желание и последнее завещание Христа [386].

Вечное очарование христоликой любви очаровывает тем, что никогда не разочаровывает, что никогда не престает. Очарованный Христом до вечной влюбленности в Него, Достоевский восхищенно и восторженно проповедует христоликую любовь, «И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь — венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно?» [387] Бессмысленный трагизм жизни обретает свой смысл, свое объяснение в христоликой любви. Достоевский полностью отождествляет эту любовь со спасением. Любовью исчерпывается формула спасения. Бог через откровение объявил одну–единственную формулу спасения: возлюби ближнего как самого себя* [388]. Человек спасается любовью, ибо «человек не может спастись иначе как через ближнего» [389]. Или, как бы сказал Достоевский, человек может спастись, если подвигом христоликой любви воплотится в своего ближнего, в его сущность, в его лик. Но такая любовь к ближнему абсолютно невозможна без Христа и Его Богочеловеческого Тела, потому что единственное истинное и настоящее воплощение начинается и завершается Им. Воплощение — это материализация любви, видимое тело невидимой сущности. Любовь — единственная причина воплощения Христова [390]. Христос страшен величием Своим пред нами, ужасен высотою Своею, но бесконечно милостив, так как из любви стал человеком, уподобился нам [391]. Непостижимым действием Своей божественной любви «Он стал от нашей сущности» [392]. «Он стал человеком, чтобы мы обожились» [393]. Через воплощение Христово «Бог стал человеком и человек Богом» [394]. Воплощение Бога неизбежно вызывает обожение человека, ибо в Личности Богочеловека Христа Бог и человек так прочно соединены, что обожение человека становится неизбежным следствием этого.

Свою безграничную любовь к людям Христос доказывает Своим воплощением. Всё, что есть Его, воплотимо и обладает неисчерпаемой способностью к воплощению. Христоликая любовь, если станет сущностью личности, делает ее способной наиближайше соединиться с предметом своей любви, воплотиться в любимого. Христоликие герои Достоевского эту любовь сделали душой своей души, сердцем своего сердца, волей своей воли. Для них любить человека — значит воплотиться в него, преобразиться в него полностью, стать им: чувствовать его чувствами, мыслить его мыслями, смотреть его глазами, болеть его болями, печалиться его печалью, страдать его страданиями, радоваться его радостью, быть счастливым его счастьем.

Христоликая любовь, действенная любовь — это труд и выдержка, а для многих — и целая наука [395]. «…Любовь — учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок. А случайно?то и всяк полюбить может, и злодей полюбит» [396]. Эту любовь человек обретает тогда, когда обретет чудесный Лик Христов в качестве учителя и вождя по ужасному хаосу жизни. Через христоустремленный подвиг веры, послушания, поста, молитвы и смирения человек постепенно принимает Христа и делает Нго содержанием своей жизни [397]. Но старец Зосима поучает: «Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень.<…>Любовь деятельная сравнительно с любовью мечтательною есть дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили. Любовь же деятельная — это работа и выдержка… Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что несмотря на все ваши усилия вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего» [398].

Для человеческого эвклидовского ума, который не преображен и не возрожден подвигом веры, молитвы и смирения, эта христоликая любовь к людям — невозможное на земле чудо [399]. Иван утверждает, что на всей земле нет ничего такого, что бы вынуждало людей любить своих ближних; он утверждает, «что такого закона природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе» [400]. «Любить своего ближнего и не презирать его — невозможно.<…>Человек создан с физическою невозможностью любить своего ближнего.<..>Любить людей так, как они есть, невозможно» [401]. — Но что невозможно для человека, возможно для Богочеловека; что невозможно для людей, возможно для боголюдей; что невозможно для ума христоборческого, возможно для ума христоликого. Чтобы человек понял возможность и реальность христианской любви на земле, он должен прежде всего с помощью христоустремленных подвигов победить эгоцентризм эвклидовского ума своего, должен ум свой сделать христоцентрическим, должен всю личность свою вложить в Христа, должен иметь ум Христов [402], сердце Христово, душу Христову, волю Христову—должен Христом чувствовать, Христом мыслить, Христом желать и жить. Кто этого достигает, того Христос исполняет чувством и убеждением, что его личность бессмертна, что каждая человеческая личность бессмертна и что христоликая любовь не только возможна, но и незаменимо необходима для нашей расслабленной планеты.

«Я объявляю, — пишет Достоевский, — что любовь к человечеству даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой [403]. Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру, в смысле высшей цели жизни,«любовью к человечеству», те, говорю я, подымают руки на самих же себя; ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству… Я даже утверждаю и осмеливаюсь высказать, что любовь к человечеству вообще есть, как идея [404], одна из самых непостижимых идей для человеческого ума. Именно как идея. Ее может оправдать лишь одно чувство. Но чувство?то возможно именно лишь при совместном убеждении в бессмертии души человеческой» [405].

Бессмертие души своей особенно ясно и неопровержимо человек чувствует и осознает, когда душу свою вложит в Христа–Богочеловека, открывающего Любовь и Любовью в каждом существе человеческом боголикую душу, которая бессмертна и которой каждый человек коренится в Боге, увековечивается в Боге. Если все смертно, любовь бессмертна, потому что Любовь — Бог, и «я вас из могилки любить буду… ибо и по смерти — любовь» [406].

Любовь — исцелитель и очиститель человеческой личности. Будучи сущностью человека, любовь изгоняет из него все преходящее, смертное, несущественное, грешное и грехолюбное, ибо грех по природе своей есть не–сущность, поскольку он вне Сущности — вне Бога Любви. Своей Божественной силой Любовь очищает всю личность человека: очищает огреховленную совесть и огреховленный ум, очищает огреховленную сущность сердца и воли; очищенные же сердце и волю соединяет до единосущности с Богом, придает идеальную целостность личности и делает ее христоликой. Любовь — это синтез человеческой личности, ее составитель и завершитель. Она является наиглавнейшим признаком, по которому можно узнать истинную христианскую личность [407]. Подвигом любви человек совершенствует себя до невиданного совершенства, находит сущность свою в себе — боголикую душу, которая была покрыта грехом, изгоняет всякий грех, обезгрешивает свою личность, ибо «ничто не противно любви так, как грех» [408]. Любовь исключает грех. Любовь — это сила притяжения, соединяющая частицы личности; грех же — то, что ведет к разложению личности. Чем больше любви, тем меньше греха; чем меньше греха, тем больше красоты. Абсолютная безгрешность — это абсолютная красота существа. Абсолютная безгрешность олицетворена единственно во Христе, поэтому единственно в Нем олицетворена и абсолютная Красота.

«Красота — это идеал — говорит Достоевский. — А идеалы давно поколеблены у нас и в цивилизованной Европе. В мире существует только одноединственное явление абсолютной красоты — Христос. Это бесконечно дивное явление, бесконечное чудо. Все Евангелие от Иоанна исполнено этой мыслью. Иоанн зрит чудо Воплощения, явленную красоту» [409].

«Красота спасет мир», — утверждает князь Мышкин [410], имея в виду красоту дивной Личности Христа, Которая открывается и познается любовью. Христос — не только Абсолютная Красота сама в себе, но и по отношению к твари. Он является Украсителем всей твари — от Херувима до червя [411]. В Нем каждая тварь и каждый человек находит свою собственную боголикую красоту, не помраченную грехом; в Нем каждый человек обретает убеждение, что Бог создал человека для бессмертия и вечности, что создал быть образом Своего Бытия [412].

Через христоустремленные подвиги человек обретает христоликую красоту. В действительности, спастись — значит украсить личность свою Абсолютной Красотой Христовой. Оттого, по словам Достоевского, святые — «положительные характеры несказанной красоты и силы» [413]. Оттого они являются обладателями и хранителями той Красоты, которая спасет мир. Это они «Образ Христов хранят пока в уединении своем благолепно й неискаженно, в чистоте правды Божией, от древнейших отцов, апостолов и мучеников, и когда надо будет, явят Его поколебавшейся правде мира» [414]. Они сияют несказанной христоликой красотой; вся личность их во Христовой Личности; в Ней достигают они полноты, совершенства, свободы и целостности своей личности.

Христос — незаменимый идеал человеческой личности, ее альфа и омега. Стать христоликим — цель человеческой личности. Истинно совершенная и благородная человеческая личность создается христоликими подвигами веры, любви, молитвы, смирения, всемилосердности. Такие благородные личности Достоевский представил в образах Зосимы и Алеши, Макара и князя Мышкина. Они сияют христоликой красотой и добродетелями. В письме Достоевского, где говорится о Христе как Абсолютной Красоте и Идеале, сказано также, что основная идея его романа «Идиот» — изобразить, описать истинно совершенного и благородного человека [415], человека христоликого. Удивительные личности христоликих героев Достоевского неустанно показывают и доказывают, несут и проповедуют единственную Абсолютную Истину и Диво — дивный Христос есть Любовь; Любовь есть Красота; Красота спасет мир!