СВИДЕТЕЛЬСТВА ЕПИСКОПОВ

СВИДЕТЕЛЬСТВА ЕПИСКОПОВ

Преосвященный митрополит Ланкадасский Спиридон

Приснопамятного отца Паисия я встретил примерно в 1966 году, когда меня направили проповедником[1] в Кассандрийскую митрополию, в Полигиро. Со мной был благочестивый иеромонах Агафангел. Как оказалось, он происходил из той же деревни, что и отец Паисий. Через этого иеромонаха мне представилась благоприятная возможность познакомиться со старцем.

Во время пребывания на Святой Горе у отца Паисия появились проблемы с легкими. На какое-то время он поехал на Синай, а когда возвратился в Грецию, у него уже были страшные боли и кашель с кровью. Его положили в больницу, сделали операцию и вырезали почти целиком легкое. Выйдя из больницы, старец хотел вернуться на Святую Гору. Однако врач, делавший ему операцию, рекомендовал соблюдать постельный режим по крайней мере в течение недели, пока не зарубцуются швы, и сказал, что теперь надо соблюдать осторожность: жить без больших нагрузок и под наблюдением врачей. Мы пригласили старца поехать с нами в Полигиро и поселиться там в маленьком монастыре за городом, где кроме меня жили еще три иеромонаха. Они любили отца Паисия и готовы были постоянно ухаживать за ним. Однако старец мечтал вернуться в свою келлию на Святой Горе. Несмотря на то что врачи рекомендовали ему полный покой, он молился стоя на коленях в кровати. Это вызвало в нас восхищение: для него главным было выполнение своего монашеского долга.

Именно в это время я и познакомился с отцом Паисием. Тогда мы с отцом Агафангелом приняли большое участие в основании женского монастыря в местечке Суроти, куда отец Паисий, хотя и переехал на Святую Гору, приезжал окормлять монахинь. Когда я стал епископом, то часто советовался с ним по самым разным вопросам. И, должен сказать, получал замечательные ответы.

Более всего поражал меня в старце его литургический настрой, его любовь к богослужению, особенно — к Божественной литургии. Время от времени он возносил руки к небу и пел во всю силу своего голоса. Он и нам помогал пребывать в возвышенном состоянии. Я всегда горячо желал, чтобы на богослужениях рядом со мной был отец Паисий: литургия вместе с ним была настоящим священнодействием.

Когда ему задавали разные серьезные вопросы, он слушал своего собеседника со вниманием и в то же время молился, чтобы получить от Бога ответ. Он давал столь мудрые ответы, что все поражались: у человека, который окончил только начальную школу, была чрезвычайно глубокая мудрость в вопросах догматических и канонических. Я с ним советовался всегда либо письменно и по телефону (во время его пребывания в Суроти), либо лично, когда он приезжал сюда.

Многие стремились быть рядом с отцом Паисием в его келлии, ухаживать за ним, но он не хотел до этого допускать даже своих духовных детей, видимо не желал, чтобы кто?нибудь узнал о его великих подвигах: службах и поклонах, которые совершал ежедневно, ночью и днем.

Он был человеком бодрствующим, воздержанным, бескорыстным. У него было правило не принимать денег, а если, в виде исключения, приходилось их взять, чтобы не ранить сердце чувствительного паломника, то раздавал их бедным. Себе он не оставлял ничего. Он не хотел иметь ничего на завтрашний день и глубоко верил в Промысл Божий. Он был прост в одежде и еде. Был настоящий монах–нестяжатель, преданный Богу и полагающийся во всем на Его святую волю.

Глубоко поражала его любовь к каждому человеку. Толпы людей посещали его в келлии на Святой Горе и ждали, чтобы он их наставил, разрешил проблемы. К тому же у отца Паисия был и дар прозорливости: многих приходивших к нему он называл по имени и знал волновавшую их проблему до того, как они ее сообщали. Как?то заболел мой духовный сын, врач сказал, что он не выживет. Однако тот не хотел ложиться в больницу без благословения старца Паисия. Старец сказал: «Пусть ложится, но необходимости в этом нет. Бог ему поможет. Он пока еще не покинет этот мир». Как сказал, так и случилось.

Все мое окружение обращалось к старцу Паисию. Он говорил: «Если я уйду из этого мира и обрету дерзновение, то буду молиться за вас».

Помню, незадолго до праведной кончины отца Паисия мы пришли к нему с одним клириком. Я поднимался по лестнице и не переставая пел заупокойные молитвы. А он, услышав их, обрадовался и сказал по–особому, в свойственной ему манере: «Вот это правильно, а то приходят и желают мне выздоровления!» И еще сказал: «Если завтра мне скажет врач, что я умру, то, хотя никогда в жизни и не танцевал, пущусь в пляс». Ему не терпелось встретиться со Христом на небе; это он и праздновал.

На меня производило глубокое впечатление то, что он не боялся смерти; он будто бы даже играл с ней. За два дня до исхода старца я пошел навестить его. Я знал, что он никого не принимал, даже своих духовных чад. Игуменья мне сказала, что примерно десять архиереев хотели его увидеть, но он не принял никого. Но когда она сообщила о моем посещении, он попросил слабым голосом: «Дайте ему омофор» — он хотел получить разрешительную молитву. Я поднялся к нему в комнату и увидел его, без сил лежавшего на кровати. У него были страшные боли, и меня поразило, что он не изменялся в лице, но только руками водил по стене. Видимо, ему было очень больно, и он делал лишь одно это движение. Я ему тогда сказал: «Геронда (почтительное обращение к старцу духовных чад. Ср.: геронт — от греч. geron (gerontos) — буквально: старец. — Ред.), почему бы тебе не принять аспирин, чтобы успокоить боль?» А он меня спросил: «Только других мы будем учить терпению?» Я сказал сам себе: «Вот бы стать как отец Паисий и умереть вместе с ним». В эти трудные минуты он не хотел утешения от людей, он верил в утешение, исходящее от Святой Троицы, от Богородицы, Которую очень любил, от Церкви торжествующей. Подвижник такой чистоты желал разрешительной молитвы Церкви. И когда я ему говорил: «Геронда, ты Божий любимец», он отвечал мне: «Каждую секунду мы имеем помыслы. Нужно очистить ум от них». Он придавал большое значение мелким помыслам. И был предельно чист внутренне. Он не оставлял свой ум в праздности ни на минуту. Не только не делал чего?то, что могло быть противно Богу, но и не принимал мимолетного помысла, который считал грехом.

А что можно сказать о его доброте, о его любви к человеку, о его молитвах за все скорби бесчисленных людей? У него не было сна. Он помнил имена, помнил, в чем нуждался каждый, и обращался за этим к Богу днем и ночью.

Это был человек большой нежности. Можно было бы сказать, что ему было жалко даже диавола. С богословской точки зрения диавол не перестает быть личностью, то есть тварью. Он был сотворен Богом. Следовательно, он чадо Божее, но падшее; он пал и страшно пострадал. На деле он перестал быть чадом Божиим, ибо сам не захотел быть таковым. Но, как бы то ни было, подозреваю, что старцу было жаль диавола, потому что он уже никогда не увидит лица Божиего, так же как Иуда и, конечно, другие нераскаявшиеся люди. Эта любовь простиралась на каждого человека, на падшего, на врага Креста. Апостол Павел, конечно, говорил: «Я со слезами говорю о врагах креста Христова, кто бы они ни были»[2].

У отца Паисия была любовь ко всему творению. Он жалел и деревья, и траву. А когда человек любит даже деревья, траву и цветы, то это — человек глубокой чуткости. У кого такое можно встретить? Только у великих подвижников. Это был великий подвижник, посетивший землю, всегда радостный Божий человек. Несмотря на слабое здоровье, он никогда не говорил: «не могу»; я этого ни разу не слышал от него. Никогда не говорил он, что расстроен, никогда не выражал никакой горечи, никакой жалобы, ни разу не осудил человека. Это была великая душа.

Многому научились люди у отца Паисия. Народ все больше узнает, что за человек прошел через нашу землю, и почитает его. Люди пытаются узнать, что написано о старце, расспрашивают тех, кто его знал. Это происходит не без воли Божией. Сам он к этому не стремился. Видите, как Господь прославляет тех, кто прославлял Его не только здесь, в Греции, но и в других странах. Ныне многие приводят в проповедях, Старец Паисий Святогорец в богословских лекциях и вообще в беседах его высказывания. Его, в миру почти безграмотного!