Глава 26

Глава 26

Ты не слабей, о сердце человека!

Пускай уходят медленно года:

Настанет день, когда иссякнут реки,

Исчезнут земли, страны, города...

Но все, кто в этом мире жил и верил,

Где б ни распалась плоть их в мертвый прах, —

В холодной тьме тюремных подземелий,

Иль в океанских яростных волнах,

Иль в вечной тишине пещер, простертых

В земные недра глубже рудных жил, —

Все те, кто чаял воскресенья мертвых,

Нетленными восстанут из могил!

Поэмы миссис Хеманс

В трех милях от Андерсонвилля, посреди густого соснового бора было расчищено пространство площадью около тридцати акров. Его окружала двойная бревенчатая ограда трехметровой высоты. Еще почти на метр толстые бревна ограждения уходили в землю. По углам ограды, жерлами внутрь, стояли пушки, а через каждые шесть метров, вплотную к ограждению, располагались сторожевые вышки, к которым снаружи были приставлены лестницы. По малейшему поводу бдительные охранники, вооруженные мушкетами, открывали огонь по военнопленным. А пленных в лагере Андерсонвилль было тысяч двадцать пять — тридцать.

Вдоль внутренней стороны ограждения, в двух метрах от него, была натянута веревка — линия смерти, и в пленника, который случайно или умышленно коснулся веревки или позволил любой части тела оказаться над или под ней, стреляли без предупреждения.

Территория лагеря была со всех сторон открыта палящим лучам солнца. С востока на запад ее пересекал смрадный грязно-зеленый поток, который нес нечистоты из сточных труб Андерсонвилля. Единственный источник воды, пригодной для питья, бил из-под земли около восточной стены, в метре от линии смерти. Он не мог напоить тысячи людей, умиравших от жары и жажды, и около источника всегда царила невообразимая толчея. Нередко люди оказывались за линией смерти и погибали от пуль охранников. Тела убитых, даже если они упали в воду за роковой веревкой, лежали до следующего утра. Но плач и молитвы узников дошли до слуха милосердного Небесного Отца: источник чистой воды вдруг открылся внутри лагеря.

От пуль, голода, жары, жизни под открытым небом или в убогих землянках, а также от малярии (в болоте, образовавшемся по берегам зловонного потока, плодились малярийные комары) заключенные ежедневно гибли сотнями. Каждое утро на территорию лагеря въезжала большая повозка, запряженная четырьмя мулами, и к ней сносили лежащие повсюду трупы. Нагрузив тела на повозку, словно дрова, их вывозили и сваливали в заранее заготовленную яму, которую засыпали землей.

Повсюду лежали умирающие. Люди испускали дух, и не было у них ни дома, ни подушки под головой, ни матери, жены, сестры или дочери, которые утешили бы их у входа в смертную долину и оплакали, провожая в последний путь.

Многие были измучены и истощены настолько, что напоминали живые скелеты. Эти скелеты ползали на четвереньках, сидели или лежали. Во впалых глазах большинства застыло крайнее отчаяние, страдание или унылая безнадежность. А у кого-то из несчастных в потухшем взгляде отражалось бесконечное терпение, способное тронуть даже самое каменное сердце. Были и такие, кто сошел с ума от ужасной боли гноящихся ран или от голода, раздирающего внутренности. Они бродили, как призраки, бормоча бессвязные слова.

И весь этот ад день за днем, с раннего утра до позднего вечера, заливал беспощадный солнечный свет. Страшная, жестокая участь — умереть от жары посреди прохлады соснового бора и от голода в самом центре земли изобилия!

Знойным июльским днем 1864 года в углу лагеря, всего лишь в метре от линии смерти, изнывая от жары, сидели пленные офицеры федеральной армии. Они были босы, нечесаны и небриты. Головные уборы отсутствовали. В рваной, грязной одежде с трудом угадывались офицерские мундиры. Но, несмотря на жуткий вид пленников, было понятно, что они — люди образованные и культурные.

— Когда же закончатся эти муки? — вздохнул один. — По мне, так лучше погибнуть в бою.

— Конечно, лучше! — воскликнул другой. — Чтобы умереть за свою страну от голода и зноя, требуется гораздо больший патриотизм, большее мужество, чем для броска под шквальным огнем.

— Вы правы, друзья, — поддержал собеседников светловолосый голубоглазый юноша, настолько истощенный и изможденный, что его не узнала бы и родная мать. Правое запястье и правую лодыжку юноши соединяла цепь с прикованным к ней пушечным ядром. — Но во имя Свободы мы перенесем все! Кто из нас сожалеет, что не остался дома? Кто готов променять участь борца за правое дело на позорный покой и безопасность? Кто предаст великий корабль — нашу страну — и позволит ему потерпеть крушение на рифах разделения?

— Никто, Аллизон! Никто! Да здравствует вечный Союз! — откликнулся хор голосов.

— Тихо! — воскликнул юноша, услышав выстрел. Пленный, который бродил по лагерю, упал замертво: обезумев от страданий, он подошел к роковой веревке и положил на нее руку.

— Погиб еще один патриот. И еще один мятежник заработал тридцатидневный отпуск, — глаза Джонса, высокого красивого офицера, вспыхнули негодованием.

— Несчастные, обманутые амбициозными и беспринципными вождями! Теми, кто желает получить власть любой ценой! Большинство мятежников не ведают, что творят. Не понимают, что мы сражаемся, голодаем и умираем, чтобы отстоять их свободу и спасти их от тирании, — с горечью промолвил Гарольд Аллизон. — В каком страшном, трагическом заблуждении пребывают южане!

— Верно, — сказал черноглазый заключенный, который недавно подсел к офицерам — но какая нам сейчас разница? Кстати, мистер Аллизон, ваша сестра — жена мистера Хораса Динсмора?

— Да. Вы знаете Розу? — спросил удивленный Гарольд.

— Однажды я недели две гостил в Оаксе. Меня пригласили на свадьбу мистера Эдварда Травиллы и дочери мистера Динсмора.

По лицу Гарольда пробежала легкая тень, но голос его остался спокойным.

— Понятно. Как вас зовут, сэр?

— Гарри Дункан, к вашим услугам, — улыбнувшись, ответил парень и поклонился Гарольду. — Я тогда познакомился с вашими братьями и сестрами. Сестер зовут миссис Каррингтон и мисс Мэй Аллизон.

Произнося имя Мэй, Гарри покраснел. И в минуты смертельной опасности, и в часы безмятежного покоя в его душе жил образ этой очаровательной девушки. Ему все время вспоминались ее милое лицо, стройная фигурка, мелодичный голос, звонкий смех. Гарри попал в Андерсонвилль недавно и чувствовал себя лучше других заключенных, которые провели здесь по нескольку месяцев. Да и одежда у него еще была в приличном состоянии.

— Гарри Дункан! — воскликнул Гарольд, обмениваясь с собеседником сердечным рукопожатием. — Будем знакомы. Я много слышал о вас и о вашей тетушке мисс Стэнхоп. Я чувствую себя так, словно нашел брата.

— Спасибо. Давай именно так друг к другу и относиться, — обрадованный Гарри перешел на «ты». — Я всегда мечтал иметь брата.

— Согласен, — сказал Гарольд. — Возможно, — добавил он, тоже переходя на «ты», — однажды твоя мечта станет явью. У меня много незамужних сестер — вдруг одна из них понравится тебе, а ты ей? Если, конечно, мы выберемся отсюда и вернемся домой, — последние слова Гарольд произнес с отчаянием.

— Не падай духом, — сказал Дункан и понизил голос. — Надо придумать, как отсюда сбежать. Люди убегали даже из Бастилии, а это гораздо сложнее.

— Что ты предлагаешь?

— Подкоп. Рыть придется по ночам.

— Да, это единственная возможность, — ответил Гарольд. — Я уже дважды пытался убежать через подкоп. Но меня ловили, и в итоге я заработал вот это ожерелье, — и он указал на цепь с тяжеленным ядром. — Хотя, если бы я смог освободиться от цепи, то предпринял бы и третью попытку.

— Я помогу тебе избавиться от лишнего груза, и мы выкопаем подземный ход, ведущий к свободе.

Остальные заключенные обменялись многозначительными взглядами.

— Думаю, мы можем открыть Дункану наш секрет, — сказал Джонс. — Мы копаем ход на глубине в два с половиной метра. Там довольно твердая порода, но мы расковыриваем ее перочинными ножами. Осталось совсем немного. Как раз сегодня ночью мы должны закончить. Ты с нами?

— С радостью.

— Нас схватят, — сказал один из заключенных.

— Хуже все равно не будет. Некуда, — возразил другой, — Здесь мы точно погибнем от пули, голода или малярии.

— Да, — сказал Гарри, — возможно, наша попытка окончится неудачей, но лично я предпочитаю умереть, чем гнить здесь заживо.

— Умереть не страшно. Главное, чтобы мы были готовы предстать перед Господом, — негромко и торжественно сказал Гарольд. — «И как человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр.9:27).

— И в чем, по-твоему, заключается подготовка? — с легкой насмешкой спросил один из заключенных.

— «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк.1:15). «Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда Он близко. Да оставит нечестивый путь свой и без-законник — помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив» (Ис.55:6,7). «Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой» (Деян.16:31) — процитировал Гарольд.

Все замолчали. Дункан задумчиво смотрел на поле, заполненное тысячами храбрых воинов, которых согнали сюда, как скот. Внутреннему взору Гарри вдруг открылась вся картина страданий находящихся здесь людей — живых, умирающих, мертвых. Его глаза наполнились слезами, а сердце заныло от сострадания. На мгновение он даже забыл о том, что сам является пленником.

Как сильно все узники лагеря нуждаются в Божьем утешении, но лишь немногие имеют живую веру! Однако такие верующие все-таки есть, и они пытаются утешить остальных, донести до них подлинный смысл Благой Вести. Может быть, ему следует остаться и присоединиться к этому жизненно важному служению? На мгновение Гарри почти решил отказаться от побега, но вспомнил о долге, к исполнению которого он был призван. Он присягнул на верность родной стране и пошел воевать. Значит, необходимо приложить все силы, чтобы вернуться в действующую армию.

Взгляд Гарри остановился на Гарольде. Эту благородную жизнь необходимо спасти для друзей и родных, для страны. А если Гарольд останется в этом ужасном месте, то, несомненно, погибнет. Дункан принял твердое решение. С Божьей помощью завтра утром они оба будут свободны.

— Попробуем уйти сегодня ночью, — сказал он.

— Да, попробуем, — решительно ответили люди.

Вдруг к ним приблизился какой-то пленник. Он шатался, дико жестикулировал и изрыгал ужасные ругательства.

— Он сошел с ума, бедняга, — печально сказал Гарольд.

Дункан пристально посмотрел на сумасшедшего, который опустился на землю, обессилев от собственного неистовства. Видимо, когда-то он был очень красив, но на его лицо наложили отталкивающий отпечаток безнравственность и греховные страсти. А здесь, в Андерсонвилле, разрушительную работу порока довершили голод, зной и другие тяготы плена.

— Где же я его видел? — пробормотал Гарри, не замечая, что говорит вслух.

— Наверное, на плакате «Объявлен в розыск». Его зовут Том Джексон, — сказал Джонс.

— Да, это он! — воскликнул Гарри. — Я видел его фотографию. Мерзавец! Он заслужил все эти страдания, и все же мне его жаль.

— Как! Том Джексон? Бандит, который напал в Вайемиде на миссис и мистера Травилла? — и Гарольд, побагровев и звеня цепью, вскочил на ноги.

— Тот самый. Ты что, хочешь его немедленно линчевать? Стой, не надо! Ведь несчастного уже постигла участь, хуже которой не придумаешь, — остановил его Гарри.

— Господи, прости меня! — простонал Гарольд, опускаясь на землю и закрывая лицо руками. — Я его чуть не убил.

— Что за история? Кто на кого напал? — спросил Джонс. — Дункан, расскажи нам, пожалуйста. И время пройдет быстрее.

Остальные присоединились к этой просьбе, и Гарри подробно рассказал о покушении Джексона на мистера Травиллу и Элси. Пока он говорил, Аллизон сидел, отвернувшись, и ни разу не взглянул на рассказчика. Остальные слушали с живым интересом.

— Да, парень заслужил линчевание, — был вынесен единогласный приговор. — Но ты прав: его уже постигла участь, которой и врагу не пожелаешь.

— Но почему такая же участь выпала на долю тысяч ни в чем не виноватых, достойных людей? — резко спросил Джонс. — Где же справедливость?

— Ты хочешь найти справедливость здесь, на земле? — повернулся к Джонсу один из слушателей.

— Возможно, Джексон в глазах Божьих не хуже, чем другие, — вдруг вмешался в разговор Гарольд. Он говорил негромким, спокойным голосом. — Мы не знаем, какие злые силы влияли на Джексона с самого рождения. Возможно, на его месте мы стали бы еще хуже.

— Я умираю от жажды, — сказал Джонс, глядя на толпу возле источника. — Пойду, попытаю счастья. Может, пробьюсь к воде.

Он побрел к толпе, а остальные разошлась, оставив Гарольда и Дункана наедине. Молодые люди вспоминали дом, общих друзьях и знакомых, беседовали о войне и политике. Оба не сомневались в победе северян.

— Наша победа уже не за горами, — сказал Гарри. — Вот увидишь, к следующему лету война закончится. Надеюсь, нам с тобой удастся отсюда убежать.

— Возможно, тебе и удастся, — печально возразил Аллизон, — но мое последнее сражение, боюсь, уже позади.

— Сейчас ты обессилел, но на воле быстро придешь в себя, — бодро ответил Гарри. — Как только мы доберемся до своих, ты почувствуешь себя другим человеком.

Когда Гарольд остался один, солнце уже склонилось к западу. Стало немного прохладнее. Он опустил голову на руки, размышляя и молясь. Гарольд просил Господа, чтобы Тот помог ему простить Джексона — негодяя, который хотел убить Элси.

Наконец, когда на лагерь уже опустился вечер, Аллизон поднял бледное, измученное лицо и, встав с земли, медленно побрел к месту, где ничком лежал Джексон, то жалобно стенающий, то плачущий, словно ребенок.

Сев рядом с этим жалким существом, Гарольд обратился к нему мягким, успокаивающим тоном:

— Ты здесь давно?

— Дольше, чем я живу! Но мне осталось уже недолго, — и Джексон грязно выругался.

— Ты ожидаешь, что тебя обменяют?

— Обменяют! Держи карман шире! Разве кого-нибудь в Вашингтоне заботит наша жизнь? Они будут откладывать обмен до тех пор, пока мы все не передохнем, как сотни и тысячи до нас, — и Джексон опять разразился ругательствами и проклятиями в адрес военачальников, Конгресса, президента и Самого Господа Бога.

Гарольда настолько поразила грубость и невероятная озлобленность этого гибнущего человека, что он даже забыл о своей неприязни к нему.

— Послушай, — сказал он серьезно, — ты понимаешь, что находишься на краю могилы? Что скоро предстанешь пред Тем, Кого сейчас хулишь?

— Отстань! — крикнул Джексон, на мгновение поднимая голову и вновь бессильно роняя ее на землю. — Читай мораль таким же идиотам, как ты сам! Нет никакого Бога! И рая нет! И ада! О, скорее бы мне умереть, потому что после смерти не будет никаких страданий! Ничего не будет!

— Ты страшно ошибаешься! Если ты не покаешься, после смерти тебя постигнут еще большие страдания. У тебя очень мало времени. Умоляю тебя, не отказывайся от последней возможности спасения! Господь милосерден, Он простил покаявшегося разбойника...

— Что ты мечешь бисер перед свиньей? — насмешливо спросил Джексон. — Может, я и не совсем свинья, но мало чем от нее отличаюсь. Твоя фамилия Аллизон, ведь так?

— Да.

— Ты знаешь кого-нибудь по имени Динсмор или Травилла?

— Да. Я знаю и о твоих преступлениях против них. В глазах Божьих ты убийца.

— Только не рассказывай мне сказок о покаянии. Я раскаиваюсь в одном: что не высадил мозги ненавистному Травилле... И ей, этой лицемерке. Я так надеялся, что прикончил хотя бы одного из них, но, дьявол их побери, не получилось!

Гарольд стиснул зубы и сжал кулаки: он прилагал огромные усилия, чтобы не прервать Джексона.

— Меня ранили, чуть не поймали, но я всех перехитрил. Ушел даже от ищеек. Я уехал в Техас, вылечился и очень неплохо проводил там время. Но когда началась эта заваруха с разделеньем, я перебрался на Север. Ты считаешь меня отъявленным негодяем. Наверное, ты прав. Но я питаю слабость к звездам и полосам на флаге Америки, и потому пошел в армию. Однако мною руководил не только патриотизм, нет! Я очень рассчитывал, что получу возможность всадить пулю в моих добрых знакомых с Юга — в тех, кто разрушил мои планы и с удовольствием линчевал бы меня, если бы мог. И я ни капли не раскаиваюсь в этом желании!

Гарольд молча встал и пошел прочь, думая, что в одном Джексон прав: он, Гарольд, действительно метал бисер перед свиньями.

Том Джексон ушел из жизни еще до наступления утра. Он перешел в вечность без надежды, без покаяния, без Бога. Даже злейший враг не придумал бы для него более страшной доли.

Наступила ночь, темная, облачная и безлунная. Заключенные приступили к выполнению своего плана.

Копать было трудно: подходящие инструменты отсутствовали, а работать одновременно могли только два человека. Но они часто сменялись, и те, кто был на поверхности, уносили землю и куски твердой породы и разбрасывали их по болотистым берегам потока.

Дункан, вернувшись из такого рейса, сказал вполголоса Гарольду Аллизону, который при помощи самодельного напильника, изготовленного лагерными умельцами из сломанного ножа, терпеливо перепиливал свои оковы:

— Джексон испустил дух. Я чуть не споткнулся в темноте о его труп. Когда он умирал, радом случайно оказался Джонс. Он говорит, что негодяй умер с проклятием на устах.

— Ушел! — сказал Гарольд. — Со всеми своими грехами.

— Да. Ужасно! Дай я тебе помогу. Я вижу, ты устал. Гарри энергично взялся за дело, и через полчаса Гарольд был свободен.

Рядом послышался шепот.

— Работа окончена. Джонс уже снаружи. Парсон пошел за ним. Потом Кокс. Гарри, будешь следующим?

— Спасибо, нет. Я пойду последним, — отозвался Дункан, — и помогу Аллизону. Он слишком слаб, чтобы идти одному.

— Тогда я пошел, — ответил голос. — А вы сразу за мной. Не теряйте ни минуты.

— А теперь, Аллизон, — прошептал Гарри, — собери все свои силы и мужество.

— Дункан, ты настоящий и благородный друг! Господь вознаградит тебя, брат мой. Позволь мне пойти за тобой.

— Нет, об это не может быть и речи! Пойдем, сейчас не время спорить, — и Гарри, слегка подтолкнув друга, помог ему спуститься в лаз.

Аллизон старался изо всех сил. Дункан полз вслед за ним. Они благополучно преодолели подземный ход — как и остальные беглецы, которые уже скрылись в лесу.

Гарольд и Гарри некоторое время шли, стараясь углубиться в лесную чащу. Вскоре они остановились, чтобы немного отдохнуть и определить направление.

— Ах, как сладок воздух свободы! — воскликнул Дункан с тихим ликованием. — Но нам надо идти.

— Да, нам еще грозит опасность, — сказал, тяжело дыша, Аллизон, — но молитва в пути нужнее хлеба. Дункан, давай помолимся, чтобы благополучно добраться до наших.

И молодые люди преклонили колени и помолились, а затем пошли, уверенные, что Бог, Которого они попросили о помощи, поведет их в правильном направлении.

— Господь нас не оставил! — воскликнул Дункан, когда они вышли на просеку. — Смотри! — и он указал вверх. — Видишь, Полярная звезда, вон там, где облака чуть разошлись. Теперь мы знаем, где север.

— Слава Богу! Оказывается, до сих пор мы тоже шли правильно.

— Аминь! Но мы должны спешить. Скоро рассвет. Побег наверняка обнаружат и сразу же организуют погоню.

Молодые люди продолжили путь молча, чтобы не сбить дыхание. Они продирались сквозь заросли колючего кустарника, который разрывал одежду и царапал тело. Вскоре, перебравшись через поваленное дерево, беглецы взобрались на холм, спустились по другому его склону и перешли вброд быстрый ручей.

Тут Гарольд, опустившись на поваленное дерево, сказал:

— Все, Дункан. У меня больше нет сил. Ты иди, а я немного отдохну и пойду за тобой.

— Нет, Аллизон, без тебя я не сделаю ни шагу, — решительно ответил Дункан. — Передохни, потом обопрешься на меня, и пойдем. Мужайся, дружище, мы уже прошли не меньше шести или восьми миль. Ага! Вон там растет ежевика. Посиди или полежи здесь, а я наберу ягод.

Скрепив колючками дубовые листья, Гарри соорудил корзинку и поспешил к кустам ежевики, а Гарольд растянулся на шершавом древесном стволе и закрыл глаза.

Он проснулся от прикосновения Дункана, и ему показалось, что спал он всего лишь минуту.

— Прости, что бужу тебя, Аллизон, но время поджимает. Поешь, и двинемся дальше.

Самодельная корзинка была полна крупных, ароматных ягод, которые очень подкрепили беглецов.

— Ну, готов продолжить путь? — спросил Дункан, когда была съедена последняя ягода. Дубовые листья он положил в карман, сказав: — Нельзя оставлять следов.

— Готов, — ответил Аллизон, тяжело вставая. Дункан подставил названному брату плечо, и они двинулись дальше. Через час Аллизон опять выдохся и, опустившись на землю, стал умолять Гарри оставить его и уходить.

— Ни за что! — воскликнул Дункан. — Тебя будут оплакивать намного больше людей, чем меня. Кто уронит слезу обо мне, кроме тети Уэлти? Дорогая моя старушка... Я знаю, что ей было нелегко отпустить меня, но она согласилась.

— Да, ты единственный воин в семье, а меня могли запросто не отпустить — двое моих братьев уже ушли воевать.

Дункан покачал головой.

— А твоих братьев что, тоже могли не отпустить? Но тише! — ион прильнул ухом к земле. — Собаки! Мы должны бежать! — воскликнул он, поспешно вскакивая.

— О Боже! За нами пустили ищеек? Кошмар! — воскликнул Гарольд, который при мысли о собаках, забыв о слабости и усталости, вскочил на ноги.

Дункан опять подставил плечо, и следующие полчаса они шли довольно быстро. Тем не менее, преследователи приближались: лай ищеек, хотя все еще отдаленный, стал громче. Тут силы вновь покинули Гарольда.

— Я... не могу... идти, Дункан, — сказал он, задыхаясь. — Давай я взберусь на высокий дуб и спрячусь среди ветвей, а ты беги дальше.

— Нет, они тебя сразу найдут и вернут в лагерь или убьют. Но смотри! Хижина! Погоди, еще рано сдаваться! Мужайся и надейся, дружище, — и, волоча Гарольда на себе, Дункан подбежал к двери. В лачуге оказался старый негр.

— Като, Цезарь...

— Дядюшка Стив, сэр, — ответил негр, ухмыляясь.

— Хорошо, неважно, как тебя зовут. Ты поможешь нам? Мы бежали из Андерсонвилля. За нами гонятся с ищейками. Как сбить собак со следа? Быстро, быстро! Пожалуйста, если ты знаешь какой-нибудь способ...

Негр вскочил, достал с полки пыльную бутылку и протянул ее Гарри.

— Скипидар, сэр. Натрите им ноги, джентльмены, и собаки за вами не побегут. Но только уйдите в лес, чтобы эти парни не догадались, кто дал вам скипидар.

Гарри схватил бутылку, бросил к ногам дядюшки Стива десятидолларовую купюру, которую умудрился сохранить во всех передрягах, и потащил Гарольда в лес. Углубившись в заросли, он посадил друга на бревно и обильно обмазал его, а затем и свои ноги скипидаром.

Лай ищеек становился все ближе. Казалось, что беглецов вот-вот настигнут.

— Вставай! — воскликнул Гарри, забрасывая бутылку подальше. — Еще один шаг к жизни и свободе, или мы погибли!

Гарольд ничего не ответил, но надежда и страх еще раз придали ему сил. Он поднялся и поспешил за другом. Достигнув просеки, они наискось перебежали ее, нырнули в заросли на противоположной стороне, продрались сквозь них, остановились и прислушались. Ищеек больше не было слышно.

— Собачки потеряли след, — с облегчением сказал Дункан. — Давай, Гарольд, пройдем еще немного, найдем укромное место и отдохнем. Теперь будем идти по ночам, а днем прятаться.

Они так и сделали: следующие два дня провели в укрытиях, питаясь корешками и ягодами, а по ночам шли туда, где, по их расчетам, находился ближайший лагерь федералов. На рассвете третьего дня они встретили дозор северян из полка капитана Дункана. Конечно же, солдаты сразу узнали своего пропавшего без вести командира и приветствовали его ликующими криками.

— Да здравствует Союз и звездно-полосатый флаг! — отвечал им Гарри, за неимением флага неистово размахивая пышной зеленой веткой.