Конец думской сессии
Конец думской сессии
Вот и еще раз проводили мы свою Думу на отдых, и еще раз перед Россией встает мысль о высоком собрании, так редко нас радующем, так часто огорчающем и так скоро всех вообще разочаровавшем. Мы так подробно следим в Московских Ведомостях за ходом думских работ, что теперь нет надобности подводить им итоги. Но есть один давно подведенный итог, остающийся «забронированным»: что Государственная Дума не только не вышла орудием какого-либо возрождения России, но скорее явилась тягостным тормозом для него. Делается кое-что и у нас для устроения расшатанной страны, но если в этом отношении имеются у разных лиц заслуги, то менее всего у Думы, у этого собрания, обязанного представлять народное самосознание.
Говоря это, мы не обвиняем кого-либо среди членов этого собрания. Среди них есть люди и группы, которые очень любят: одни — Россию, другие — магометан, третьи — Польшу, четвертые — мечты социализма, пятые — идеалы демократической конституции и т. д. По всей вероятности, каждая из этих групп очень усердно работала бы на пользу того, что она любит, и, очень возможно, кое-что могла бы сделать для любимых ею идей и знакомых ей задач. В частности, мы и видели много отрадного со стороны тех частей Думы, которые проникнуты национальным духом, любовью к родине, преданностью ее величию и благу. Но все эти люди и группы не работают отдельно и самостоятельно. Они сидят вместе с людьми совершенно противоположного направления, должны совместно с ними обсуждать и решать вопросы. Что же получается из совместной работы людей, которые считают друг друга вредными и заблуждающимися, и нередко так взаимно друг друга ненавидят, что даже не способны допускать один у другого хоть простой честности и искренности? Каждый проект, за который стоит одна группа, кажется нескольким другим зловредным, и они употребляют все усилия смягчить приносимый им вред. В результате каждая мера обрезывается со всех сторон, «обезвреживается» и лишается какой бы то ни было силы и значения. От членов Думы русского направления мы слышали немало прекрасных и полезных речей, заявлений, протестов. Но на проведение мер у них почти никогда не хватает «голосов». Люди, чуждые русских исторических основ, чуждые русской психологии или даже ненавидящие и презирающие русские основы и русских как нацию, составляют среди этого представительства большинство, и потому в общем система преобразования страны все-таки наклоняется ими по преимуществу в направлении к подрыву исторического русского творчества. Это постоянно обессиливаемое влияние не производит быстрого революционного переворота, но хронически, постепенно, с уступками и отступлениями — ведет к лишению России ее собственной исторической физиономии, ее привычных устоев и верований, которыми крепка сила и доблесть народная.
С другой стороны, русские национальные веяния еле-еле находят здесь силы, чтобы немного смягчать антирусское и революционное давление и иногда ободрять Россию заступничеством за родную веру, честь, строй, но перейти к смелому творчеству не могут и думать, если бы даже способны были создать какую-либо великую концепцию национального возрождения.
Итак, свидетельствуя факт бесплодия думской работы, мы не можем обвинять за это никого в частности. Вглядываясь в обстановку работы, видим, что при ней и немыслимо ожидать чего-либо иного. Но то, что оправдывает людей, постепенно компрометирует учреждение.
Даже у лебедя, рака и щуки воз не мог сдвинуться с места. А в нашей Думе в одну колесницу впряжены не только противоположные двигатели, а взаимно враждебные. Понятно, что такая колесница никоим образом не может двинуться по пути возрождения страны.
Первые пробы системы призыва народного представительства привели к тому, что в Высочайшем Манифесте 3 июня 1907 года[114] об изменении избирательного закона было предуказано, чтобы русская Государственная Дума была «русскою по духу». Но вот именно этого-то и нет до сих пор, да и быть не может при существующей системе избирательного закона. Нельзя ожидать от польского патриота, от армянского «дашнака», от отрекшегося от родины и всего русского «кадета» или тем паче анархиста, чтобы они были «русскими по духу» или старались об исполнении Высочайшего указания о необходимости в Думе русского духа. Вместо того, чтобы искать систему, способную создать учреждение русское по духу, мы продолжаем созывать Думу по системе антинациональной, которая помнит не Россию, не Русский народ, а только то обстоятельство, что в Империи имеются не одни русские, а также поляки, армяне, евреи и т. п., не одни православные, а и магометане, ламаиты и т. д., не одни люди, преданные отечеству и его историческому творчеству, а также люди, ненавидящие и то, и другое. Из того обстоятельства, что все это у нас действительно имеется, мы выводим для системы представительства то заключение, что в государстве одинаково имеют право на представительство все категории друзей и врагов его. В суд присяжных мы не пускаем лиц, которые сами совершали убийства, грабежи и воровство, но в отношении политического представительства забываем ту логику вещей, которую помним в деле юстиции.
И вот бледные, бессодержательные и в общем оскорбительные для русского чувства заседания тянутся из сессии в сессию. Правительство кое-как успевает проводить строго необходимые меры, а иной раз и таких не может провести. Россия томится, начинает чувствовать себя какой-то совершенно бездарной, хотя в этом, быть может, она и не так повинна. В исторический момент, когда от страны, потрясенной неслыханными бедствиями, требуется гениальный порыв духа, требуется уверенность в себе, она видит орудием работы ее разума и совести учреждение, обесцвечивающее всякую мысль, какую ни пускают в его обработку.
Немудрено, что все больше распространяется мысль: «На что, собственно, нужна такая Дума»? Неужели только для того, чтобы Европа и прочие страны света знали, что и в просвещенном нашем отечестве имеется «конституция»? Но ведь нам теперь необходимо бы сделать нечто для своей страны, а уж разве потом стоит думать, что скажут о нас другие страны. Для этого же нужно прежде всего осуществить то, что Высочайшим Манифестом 3 июня было указано, но до сих пор не введено в жизнь.