Герд Тайссен о защитной анонимности
Герд Тайссен о защитной анонимности
Начнем с аргументов Тайссена[463]. Как и многие другие комментаторы, Тайссен указывает, что из рассказа Марка об аресте Иисуса в Гефсимании (14:43–52) трудно понять, были ли два безымянных героя этого эпизода — человек, отрубивший ухо рабу первосвященника, и юноша, убежавший нагим, — учениками Иисуса или нет[464]. Что касается первого — очень маловероятно, что это один из стражников, ранивший своего товарища по ошибке; тогда не было бы особого смысла включать
в повествование данный эпизод. Но странно говорить «один же из стоявших тут» об одном из Двенадцати, которые, по Марку, сопровождали Иисуса с Тайной вечери в Гефсиманию. Используя похожее выражение в другом месте — «некоторые из стоявших тут» (tines t?n parest?kot?n, Мк 15:35), — Марк имеет в виду собравшихся у креста (см. также 14:69–70). Но в рассказе о Гефсимании можно ли ожидать, что рядом находились какие–то люди — не ученики Иисуса, а просто посторонние, оказавшиеся там случайно? И зачем постороннему человеку вдруг поднимать меч на раба первосвященника? Одним словом, трудно предположить, что Марк имеет в виду кого–то не из числа Двенадцати, но упоминание об этом человеке звучит очень туманно.
О том, что упоминание этого человека у Марка звучит странно, можно судить и по тому, что Матфей и Лука считают нужным его прояснить. Матфей говорит об «одном из бывших с Иисусом» (heis t?n meta l?sou) (26:51), Лука — об «одном из них» (heis tis ex autan, 22:50), то есть из «бывших с ним» (hoi peri auton, 22:49). Эти выражения однозначно указывают на учеников Иисуса.
И Матфей, и Лука хранят молчание о втором безымянном герое этой сцены у Марка — юноше, который убежал нагим. То, что он «следовал» (syn?kolouthei) за Иисусом, означает ли, что он был его учеником — или просто любопытным прохожим? Следовал ли он за Иисусом и тогда, когда «все» бежали (Мк 14:50), или же Марк рассказывает о нем как о примере бегства учеников, хотя до сих пор из его слов можно было заключить, что лишь Двенадцать сопровождали Иисуса в Гефсимании? Рассказ о юноше порождает и много других вопросов, вызывающих широкую дискуссию, которые нам, однако, нет нужды здесь обсуждать. Тайссен подчеркивает, что загадочно не только само присутствие в этой сцене безымянных персонажей — нарочито затемнена и их связь с Иисусом.
Предлагая объяснение анонимности двух безымянных персонажей в Гефсимании, Тайссен объясняет не только, почему они остались безымянными, но и почему не были прямо названы учениками Иисуса:
Мне кажется, что о причинах этой анонимности нетрудно догадаться: ведь оба они скрывались от закона. Человек, извлекший меч, отрубил рабу первосвященника ухо — дело достаточно серьезное: скользни оружие чуть по–иному, и он нанес бы удар в голову или в горло[465] Таким образом, перед нами нападение с возможным смертельным исходом. Неизвестный юноша также сопротивлялся властям. В борьбе стража разорвала на нем одежду, так что ему пришлось убегать голышом. Опасность для этих людей после казни Иисуса не исчезла. Пока жив был раб первосвященника (и виден шрам от удара) -невозможно было назвать их имена и неразумно признаваться в том, что это были члены раннехристианской общины. Анонимность служит им средством защиты, а их связь с Иисусом затемнена из осторожности. Несомненно, и рассказчик, и слушатели знали об этих людях больше[466].
Из этого Тайссен выводит заключение о до–Марковом рассказе о Страстях:
Если мы правы в нашей гипотезе защитной анонимности, то из этого безошибочно вытекает локализация предания о Страстях. Только в Иерусалиме имело смысл охранять завесой тайны личности последователей Иисуса, своими действиями навлекших на себя опасность. Можно установить и дату: по крайней мере, отчасти рассказы о Страстях создавались при жизни очевидцев и их современников, то есть между 30 и 60 годами н. э[467].
Это заключение поддерживается и другими аргументами, которые мы не будем здесь воспроизводить, кроме одного, пjскольку он касается еще одного случая анонимности[468]. Хотя Марк называет по имени Пилата (15:1) и, очевидно, ожидает от читателей понимания того, что Пилат был римским правителем — он не называет по имени Каиафу, а упоминает о нем просто как о «первосвященнике» (14:53). Другие евангелисты называют его по имени (Мф 26:57, Лк 3:2, Ин 18:13–14, 24), хотя Лука в самом рассказе о Страстях этого не делает (22:54), так что читателям Луки может быть трудно понять, кто из первосвященников — Анна или Каиафа — вершит суд над Иисусом.
Каиафа приходился Анне зятем; некоторые другие члены влиятельного семейства Анны также были первосвященниками в последующие десятилетия. Они занимали эту должность почти непрерывно вплоть до 42 года н.э., да и потом семья оставалась очень влиятельной. По всей видимости, именно семейство первосвященника в первую очередь преследовало последователей Иисуса, Иерусалимскую христианскую общину, в последующий период[469]. Сын Анны Анан II был ответствен за казнь Иакова, брата Иисуса и главы Иерусалимской церкви, в 62 году. Власть дома Анны и его враждебность к христианам, возможно, требовала от христианской традиции, формировавшейся в Иерусалиме в этот период, из дипломатических соображений не упоминать открыто имя Каиафы в рассказе о смерти Иисуса. Пилат же — совсем другое дело. Он в 37 году потерял должность, оставив по себе дурную славу, и ничто не мешало христианам открыто винить его в смерти Иисуса, так же, как винили его местные жители и во многих других злоупотреблениях властью[470].