Д

Д

ДВОРОВАЯ ЛЯГУШКА — наделяемая сверхъестественными свойствами лягушка, обитающая во дворе.

С лягушками традиционно связывается множество поверий: их считают заклятыми («превращенными») людьми (см. ПРОКЛЯТИЕ); облик лягушек могут принимать домовые, дворовые духи (см. ДОМОВОЙ). На Вологодчине рассказывали, что «есть вид лягушек, называемых дворовыми, потому что они живут на скотьих дворах и высасывают молоко у коров. Их боятся убивать, потому что они могут влепиться в тело, и тогда лягушку ничем не отодрать, приходится умереть от нее» <Иваницкий, 1890>.

ДВОРОВОЙ, ДВОРОВЫЙ, ДВОРОВЫЙ ХОЗЯИН, ДВОРОВИК, ДВОРОВУШКО, ДВОРЕННИК, ДВОРНЫЙ — дух двора; «хозяин» двора; домовой, живущий во дворе.

«Дворовой коням гривы заплетат» (Свердл.); «Хозяин-дворовой, иди покель на спокой, не отбивайся от двора своего» (Орл.); «Дворовик есть при каждом дворе» (Забайк.); «Дворенник никогда не показывается в своем виде, является же в образе крысы, лягухи, гада. У одного крестьянина все коровы пали оттого, что он убил крысу, в виде которой пришел к нему дворенник» (Олон.); «Которы (бесы) пали на дворы, так стали дворовыма» (Арх.).

Разделить образы домовых и дворовых «хозяев» в поверьях русских крестьян очень трудно. Еще В. Даль писал, что дворовой — «невидимый покровитель и колоброд в доме», определяя его, таким образом, как домового духа <Даль, 1880>. Показательно следующее обращение крестьян (сопровождающее подарок-приношение), которое объединяет духов двора и дома: «Царь дворовой, хозяин домовой, суседушко-доброхотушко! Я тебе дарю-благодарю: скотину прими, попой и накорми» (Орл.).

На Новгородчине четко разделяют дворового и домового: домовой обитает в доме, а дворовой — во дворе, но подобные однозначные свидетельства редки. В Вологодской губернии, согласно верованиям крестьян, на скотном дворе обитает домовой; в Архангельской губернии домового представляют радеющим обо всем хозяйстве, но видеть его можно в дверях хлева. В Олонецкой губернии о хозяйстве, по представлениям крестьян, заботятся дворовые, однако обитают они в подполье дома и т. п.

Некоторые исследователи полагают, что «самостоятельный» дворовой персонаж более характерен для западных районов России; тем не менее утверждать это окончательно пока трудно.

У русских крестьян XIX–XX вв. дух-покровитель, «хозяин» и двора и дома (преимущественно характеризуемый как покровитель скота) чаще представляется обитающим во дворе, но именуется при этом «домовой» (см. ДОМОВОЙ).

ДЕВКА ЛЕСНАЯ — девушка, блуждавшая по лесам, жившая у лешего и научившаяся знахарству (см. ЛЕСНАЯ ДЕВКА).

ДЕВКА-ПРОСТОВОЛОСКА (ПУСТОВОЛОСКА) — девушка с непокрытой головой; сверхъестественное существо, колдунья.

Девка-простоволоска упоминается в основном в заговорах как существо, которое оказывает вредоносное влияние; колдует с помощью непокрытых волос (см. БАБА(ДЕВКА) — НЕРАСЧЕСКА).

ДЕВУШКА В БЕЛОМ ОДЕЯНИИ — предвестница несчастья, смерти; смерть.

Жители Смоленской губернии утверждали, что девушка в белом одеянии является человеку в последние минуты жизни (по-видимому, персонифицируя смерть) (см. БЕЛАЯ БАБА, ДЕВКА).

ДЕВЫ ИРОДИАДЫ — «сестры-лихорадки, дщери (дочери) Иродовы» (см. ЛИХОРАДКА).

ДЕВЫ ТРЯСОВИЦЫ — «девы-лихорадки», «вертимые плясуньи», число которых может варьироваться (см. ЛИХОРАДКА, ТРЯСОВИЦА).

ДЕД (ДИД), ДЕДАН, ДЕДКА (ДИДКО), ДЕДКИ-ПРАДЕДКИ, ДЕДКО, ДЕДКО, ДЕДОК, ДЕДУНЬКА, ДЕДУШКА, ДЕДУШКО — старший в семье, дед, прадед; предок; знахарь, колдун; нечистый дух, черт; домовой; водяной; леший.

«Дед его знает» (Калуж.); «Дед те убей» (Тульск.); «Бабка с руками, дед с помощью… Худые люди испортить могут, а деды отчитывают, на воду наговаривают» (Смол.); «Пойду к дедку ворожить» (Смол.); «Дедуньки и утащили девку-то» (Костр.); «Пошел Иван лесом, видит он лесного дедушку» (Вятск.); «Дедушко-атаманушко, полюби моего чернеюшка, пой, корми сыто!» (Арх.); «Жили деды, ни видали беды — остались внуки, набрались муки» (Курск.).

Дедами, дедушками крестьяне называли старших, почитаемых, умудренных жизнью людей, а также предков и почти всех нечистых духов, которые, по поверьям, обладали особыми знаниями, силами, были как бы «старшими, водяными, лесными родственниками», предками, влияющими на многие стороны бытия крестьян. По мнению крестьян, люди, уведенные или утопленные лесными, водяными духами, попадали к ним «в присягу», сами могли стать водяными, лешими.

На Ярославщине, в случае болезни, опуская в воду кусок хлеба, просили прощения у воды и у «водяных дедов и прадедов» (см. ВОДЯНОЙ).

Согласно обычаям, дедов, родителей, предков поминали, угощали, «грели» (обогревали, разжигая костры) во время больших праздников (особенно таких, как Святки, Пасха). «Даже в христианстве верили, что умершие, как святые, ушедши из этого мира, могут помогать оставшимся живым своими молитвами пред Богом. Так, в Ипатьевской летописи под 1173 г. мы находим: „И поможе Бог Михалкови и Всеволоду на поганеи дедьня и отьня молитва“» <Соболев, 1913>.

В некоторых районах России (Яросл., Волог., Вятск., Костр., Нижегор.) Дмитриевская суббота (в ноябре, перед днем великомученика Димитрия), когда поминали усопших отцов и братий, называлась дедовой. «В Дмитровскую субботу и в Радовницу (Радуницу. — М. В.) моют накануне пол, на лавки постилают полотно, на тябло вешают чистое полотенце — ночью родители приходят, по полотну походят и утираются полотенцем — слышь, будто бы черный след остается» (Вятск.). В Дмитриевскую субботу «пекут лепешки, колобки, пироги, стряпают кисель; отвезут корзину в церковь, раздают нищим»; верят, что если в родительскую субботу будет оттепель на раннем зазимье, то на «дедовой неделе родители отдохнут» (после холодов ждут тепла) (Костр.).

Обращение «дед», «дедок», «дедушка», содержащее много оттенков, могло расцениваться как особо уважительное. Дедом называли знахаря, колдуна, «к коему не грешно обращаться, в заговорах коего часто попадается имя Бога и святых» (Смол.).

Орловские крестьяне, полагавшие, что болезнь может быть либо следствием «Божеского попущения», либо результатом «подшута», утверждали: «Дед в этом скорее помощь окажет: подшут (порчу) снимет, или водицы наговорной даст. А дохтур что? Палец посекешь, „перхуй“ (кашель) схватишь или запорище какое выйдет, ну, знамо дело, облегчение даст, к тому ен и учен, а чтоб того… пошавку (повальную болезнь) уничтожить — ни в жисть» (Орл.) <Попов, 1903>.

Дедом, а чаще дедушкой во многих районах России именовали домового (дедушко-домовой, дедушко-дворовой, дедушко-соседушко, дедушко безымянный и т. п.). «Дедка — почетное прозвание домового» (Арх.); «заметится что-либо над скотом или в доме произойдет беспорядок и нестроение, то говорят и уверены, что над всем этим дедка шутит» (Арх.).

К дедушке-домовому обычно обращались с почтительными просьбами беречь скот и дом. На Дону, где «дедушка» было «почетным прозванием» домового, обращаться подобным образом к старым казакам значило рассердить их, оскорбить.

Т. А. Бернштам полагает, что словами «дед» и «бабка» стариков родственников стали называть лишь в самое позднее время — «в общерусской традиции продолжало сохраняться религиозно-мифологическое значение этих слов, обозначавших существ сверхъестественного мира и посредников между ними и людьми — нечистую силу, предков, колдунов, знахарей» <Бернштам, 1988>.

Лесным дедушкой, дедушкой лесовым, дедей лесным, дедей с большим почтением и некоторым страхом называли лешего (также именовали медведя). Дедом, дедушкой именовался и водяной.

Дедом (дедком, дедкой) могли называть черта, нечистого духа и даже «главного дьявола» (Тульск.), а дедуньками — неопределенного облика нечистую силу.

ДЕДОВНИК, ДЕДОВНИК, ДЕДОВНЯК, ДЕД — чертополох.

«Трава дедовник или царь-муром растет при пашнях, имеет около аршина вышины и головку, усеянную иглами, отчего та трава колюча» (Калуж.); «Под Ивана Купала ставят дедовник на воротах для отогнания нечистой силы» (Смол.).

По распространенным поверьям дедовник оберегает от нечистой силы («водяной, земноводной, летающей»). Предохраняясь от нечисти, дедовник раскладывали по окнам жилых домов, ставили у ворот, размещали в овинах, хлевах, сараях, поветях; окропляли все настоем чертополоха и т. п.

ДЕМОН — злой дух.

ДЕМОНИХА, ДЕМОНИЦА — злой дух в облике женщины; русалка.

«А кто хощет Дьявола видеть или еретика, и тот корень (Адамовой головы) возьми водой освяти, и положи на престол и незамай сорок дней и те дни пройдут носи при себе — узришь водяных и воздушных демонов» [из травника]; «Сатана, кто во лжи, по кичливости духа; диавол, кто во зле, по самотности; демон, кто в похотях зла, по любви к мирскому» <Даль, 1880>.

Слово «демон» греческого происхождения; оно привнесено в народные поверья христианством, священными книгами. «Новый Завет различает Сатану, или Диавола <…> и многочисленных демонов, называемых также духами злыми, духами нечистыми, духами злобы» <Рязановский, 1915>.

Среди апологетов II века была распространена теория происхождения демонов от смешения сынов Божиих, отождествляемых с ангелами, с сынами человеческими (заимствованная из иудейских апокрифических преданий); однако согласно «официально утвердившейся» точке зрения демоны — падшие ангелы.

В дохристианских верованиях демон — вездесущий многоликий дух или «мгновенно возникающая и уходящая сила». Она может воздействовать на судьбу человека, «приравнивается к судьбе». В первохристианстве двойственные в своих проявлениях демоны становятся исключительно вредоносными: в них, как полагает, в частности, Тертуллиан, «заключается причина болезней и несчастных случаев всякого рода и в особенности внезапных и чрезвычайных потрясений, сильно ослабляющих душу. При этих нападениях на душу и тело нужно отметить их тонкость и легкость. Будучи невидимы и недоступны наблюдению, эти духи дают себя знать, правда, не в самом действии, но в последствиях его, когда, например, необъяснимое, лежащее в воздухе зло повреждает древесные и полевые растения в самом их цвете. <…> С такой же таинственностью заразы дыхание демонов и ангелов производит различные болезни духа посредством умоисступления и позорных и ужасных пожеланий» <Рязановский, 1915>.

В славянской Библии слово «демон» переведено как «бес». Последнее название получило большее, чем демон, распространение и в крестьянской среде, и в памятниках древнерусской, средневековой литературы (см. БЕС).

В народных поверьях нечистые, злые духи редко обозначаются словом «демон», имеющим инородный, «книжный» оттенок. Демон с демонихой упоминаются в заговорах. В Костромской губернии демоницей называли русалку, шутовку.

ДИВУЛЯ — нечистый дух (Арх.).

ДИВЬИ ЛЮДИ, ДИВЬИ НАРОДЫ — люди или народы фантастического облика.

«Царь Александр Македонский от этих дивьих народов не струсил» (Сарат.).

Дивьи люди (не всегда, впрочем, так именуемые) населяют отдаленные и труднодоступные, а также «сказочные» области мира. Ср.: «Бачко посылает по живую, по молодую воду за тридевять земель, в тридесятую землю, за белое море — в дивье царство» (Арх). Крестьяне Архангельской губернии полагали, что «на восточной стороне земли находится теплая сторона, в которой, ближе к нам, живут православные христиане, за ними арабы, за теми маленькие (карлики) и одноногие люди». К «удивительным» (чудным и чудным) народам могли относиться также циклопы, кинокефалы (люди с песьей головой), антиподы, существа, напоминающие кентавров, и пр.

В уральских поверьях первой четверти XX в. дивьи люди, обитающие в недрах гор, «дивно прекрасны и мудры»: «Дивьи люди живут в Уральских горах, выходы в мир имеют через пещеры. В заводе Каслях, по Луньевской железнодорожной ветке, они выходят из гор и ходят меж людьми, но люди их не видят. Культура у них величайшая, и свет у них в горах не хуже солнца. Дивьи люди небольшого роста, очень красивы и с приятным голосом, но слышать их могут только избранные. Они предвещают людям разные события. Рассказывают, что в селах Белосудском, Зайковском и Строгановке в полночь слышится звон; слышали его только люди хорошей жизни, с чистой совестью. Такие люди слышат звон и идут на площадь к церкви. Приходит старик из дивьих людей и рассказывает о событиях и предсказывает, что будет. Если приходит на площадь недостойный человек, он ничего не видит и не слышит. Мужики в тех местах знают все, что скрывается большевиками» <Ончуков, 1928>.

В 1926 г. на Урале записан рассказ «о старике из дивьих людей». Он растолковывает едущему на съезд коммунисту знамения грядущих бед: увиденные на дороге мешок с зерном, «кадь, полную крови», и гроб: «Едет, нагоняет старика небольшого роста с батожком. „Путь дорога“, — говорит коммунист. „Довези меня“, — просит старик. „Нет, — отвечает коммунист, — не могу посадить, лошадь устала“. „Все-таки ты меня посади, — говорит старик, — скорее доедешь“. Коммунист посадил старика. <…> Едут, старик и спрашивает: „Ты чего не видал ли дорогой?“ — „Видел“, — говорит партиец и рассказывает, что видел. „Это знамения вам. <…> Мешок с хлебом предвещает большой урожай. Кадь с кровью — страшную, кровавую войну на полсвета, в крови плавать будете. Но хлеб тогда еще будет. А будет еще хуже: это гроб — голод, мор и люди будут так умирать, что некому будет и хоронить друг друга. Гроб от кади ближе по дороге, чем кадь от мешка, это мор от войны ближе по времени, чем война от урожайного года“. Приехали в город, на Пушкинскую улицу в чрезвычайку, и коммунист посадил старика пока что в чижовку, а когда его хотели допросить, он исчез» <Ончуков, 1928>.

ДИДАНКА (ДИДАНЯ) — повивальная бабка (Ряз., Тульск.).

ДИКАЯ ЖЕНЩИНА — нечистый дух в женском обличье; водяниха; лешачиха; чертовка.

В быличке из Пензенской губернии с дикой женщиной живет попавший на дикий остров солдат. Когда солдат покидает его, дикая женщина разрывает их ребенка, бросая вторую половину вслед солдату. Этот популярный сюжет крестьяне разных областей России относят то к русалке, то к лешухе, то к чертовке (см. РУСАЛКА, ГРЕЗА).

ДИКИЙ, ДИКИЙ МУЖИЧОК, ДИКЕНЬКИЙ МУЖИЧОК, ДИКОЙ, ДИКОНЬКИЙ, ДИКАРЬ — леший; черт; Сатана; персонификация болезни.

«Лешие также известны под именем дикенького мужичка» (Нижегор.); «В лесах Хоперских прежде жили дикенькие мужички — люди небольшого роста, с огромной бородою и хвостом» (Сарат.); «Малых леших, в отличие от больших, называют дикарями или щекотунами» (Сарат.).

По нижегородским поверьям, лешие-дикари живут «в глуши, в больших лесах». Дикенькие мужички перекликаются в лесной чащобе, щекочут попавших к ним людей. Они отождествляются то с лешими, то с проклятыми: когда крестьянин, ночью пасущий волов на лесной поляне, разводит костер, то «вдруг слышит вдали отчетливый хохот, который постепенно приближался; смех прерывался иногда глухими стонами — уфф! и затем вовсе замолкал. Шевченко (крестьянин. — М. В.) струхнул не на шутку, так что волосы поднялись у него дыбом, и он хотел уйти, но лишь поднялся с места, как увидал невдалеке идущего к нему человека, совершенно голого и обросшего длинными волосами, который, не доходя до него сажень трех, сказал: „Дай мне кусок хлеба, я сильно голоден; но брось его левой рукой наотмашь“. Шевченко исполнил просьбу лешего, тот схватил хлеб, съел его, затем захохотал, свистнул, уфнул и исчез из виду» (Сарат.).

В некоторых районах России диким именуют и черта, Дьявола, Сатану: «Поди-ка ты к дикому!» (Костр.); диконький — «нечистый дух, вызывающий паралич» (Вятск.).

ДИКУНКИ — черти.

«Дикунки и утащили девку-то» (Костр.).

ДИЧОК — существо, которым устрашают детей.

«Пугая детей, говорят — дичок-те возьми!» (Астр.).

ДОБРОХОТ — черт; Дьявол.

«А кто с ним сживется, с доброхотом?» (Калуж.); «Доброхот тебя возьми!» (Орл.).

ДОДОН — нескладный человек; мифическое существо, которым пугают детей.

«Какой додон-от идет!» (Волог.).

ДОЛГОЙ, ДОЛГИЙ, ДОЛГИЙ ДЯДЮШКА — нечистый дух; леший; черт.

«Пошел, как долгий, и страсть затрещало» (Вятск.); «Наибольшим распространением пользуются рассказы про нечистую силу: про долгого дедюшку, который выше дерева» (Вятск.).

«Ругаться по долгому» — браниться с упоминанием черта, лешего.

ДОМОВАЯ ХОЗЯЙКА, ДОМАХА, ДОМАНУШКА (БАБУШКА-ДОМАНУШКА), ДОМОВИЛИХА, ДОМОВИНКА, ДОМОВИХА, ДОМОВИЦА, ДОМОВИЧКА, ДОМОЖИРИХА — дух дома в образе женщины; жена домового.

«Дом-домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу, как умею награжу!» (Влад.); «Домовилиха тебя забери» (Дон); «Царь-домовой и царица-домовица, примите нашу хлеб-соль!» (Смол.); «Ночью слышу: домовинка под пологом прядет» (Свердл.).

В ряде губерний России домовиха (доможириха) — жена домового. Сведения о ней не очень подробны. Доможириха — как баба: перед несчастьем плачет под полом, перед прибытком хлопочет у кросов (Арх.); если где-нибудь в избе плачет ребенок домовички (ребенок невидим), то нужно накрыть это место платком — тогда домовичка будет отвечать на вопросы о будущем, пока не откроют ее ребенка <Ушаков, 1896>. В смоленской быличке домаха ткет в бане; узнав о смерти паляхи, она «как в ладоши хлопает» и уходит в поля, «плача голосом приятным как у кукушечки». В Свердловской области домовинка (домовиночка) — дочка домового, прядущая по ночам.

Домовиха по своим облику и занятиям сходна с кикиморой; можно предположить, что в своих истоках это самостоятельный мифологический персонаж, «прядущий» людские судьбы и невидимо хозяйствующий в доме: «Бабы утверждают, что в каждом доме есть свой особый домовой, которого будто бы видают оне ночью, сидящим на лавке за прялкою» (Влад.); «Если вечером, когда прядут, да не выпашут — домовой в куделю наплюет» (Новг.).

Представления о таком существе, по имеющимся материалам, в XIX?XX вв. отчетливее прослеживаются в северных районах России и в Сибири. По сведениям из Томской губернии, «суседка-доможир» живет в подполье, прядет, гоняет кур. Она может обернуться кошкой, собакой. Похожее существо есть в поверьях Сургутского края (см. СУСЕДКА). В севернорусских поверьях упоминается доманушка. В повествовании «О двух доманушках» (записанном на Пинеге) одна из них добрая, другая напоминает Бабу-Ягу: живет в избе, украшенной человеческими руками и ногами, поедает людей и т. п.

ДОМОВОЙ, ДОМОВОЙ ХОЗЯИН (ЦАРЬ ДОМОВОЙ), ДОМОВЕДУШКА, ДОМОВИД, ДОМОВИДУШКО, ДОМОВИДЫЙ, ДОМОВИК, ДОМОВИТЕЛЬ, ДОМОВИТУШКО, ДОМОЖИЛ, ДОМОЖИР, ДОМОЖИРКО, ДОМОЖИРНИК, ДОМОСЕДУШКО — дух дома, «хозяин» двора и дома.

«Хозяин мой, домовитель мой, покровитель мой, пожалей мою коровушку» (Курск.); «Купил дом и с домовыми»; «Домовой не полюбит [скотину], не что возьмешь» <Даль, 1880>; «Домовитушко давит во время сна; как шар какой прикатится и прямо на грудь» (Ворон.); «Волосы это мне доможирко зализал» (Арх.); «Соседушко, домоседушко, раб к тебе идет… заведи с ним приятство» (Новг.); «У нас говорится: „Лошадь не ко двору пришлась“ — Это, батенька, значит: лошадка домовушке не полюбилась» (Урал); «Все почти признают леших, домовых и дворных дедушек; верят снам, встречам и разным заговорам» (Нижегор.); «Без кошки да без бабы нет в доме хозяйства; без них и домовой со двора уйдет» (Орл.).

У домового — обычно невидимого обитателя, «хозяина» двора и дома — много имен. Некоторые из них указывают на местопребывание домового (хлевник, голбешник, избной, подпечник, подпольник); на форму его появления (пастень, стень, глумица); на характер и основные занятия (домовой хозяин, домовитель, домовитушко).

Домовой — обитатель дома — доможил, жихарь. «За обычай жить в тепле и холе он „жировик“; за некоторые привычки — „лизун“, „гнетка“, „навной“» <Максимов, 1903>. «Слово домовой весьма мало употребительно в народе. Обыкновенно этот дух зовется дворовым, дворовушкой, кормильцем, кормильчиком, наконец, батаманкой» (Волог.) <Иваницкий, 1890>.

Имена домового «господарь», «большак», «дед», «дедко», «дедушко», «братанушко», «доброхотушко», «кормилец», «навной», «хозяин», «хозяинушко» характеризуют отношения домового к живущей в доме семье и хозяйству: он старший в доме, член семьи, предок, невидимый «хозяин». «За охотливое совместное жительство» домовой — «суседка». Домового именуют и почетным «другая половина» или просто «он», «сам» <Максимов, 1903>.

Крестьяне были твердо уверены, что «никакой дом не стоит без домового». Образ домового при внешней простоте — один из самых сложных, многозначных в крестьянских поверьях. Домовой наделяется разнообразными обликами, качествами, способностями. Основные «занятия» домового — забота о скотине, предсказание будущего обитателей дома.

В реальном бытовании (в рассказах крестьян, записанных в XIX–XX вв.) трудно отделить духа, обитающего во дворе (дворовой), от духа, обитающего в доме (домовой). В разделе «Дворовой» приведены свидетельства из северных губерний России, смешивающие домового и дворового. Их можно дополнить: нижегородцы полагали, что домовой обитает в доме, в подпечье, но при этом его основное занятие — хранить скот и сторожить двор; по убеждениям тульских крестьян, домовые живут в домах (обитают за печкой, у порога, в углу), но в основном помогают ухаживать за скотом (их видят и сидящими в сенном сарае); в Саратовской губернии домового представляют обитающим и под печкой, и на чердаке, и в конюшне под колодой; в Орловской, как и в Вятской губернии, главное местопребывание домового — возле скота, и живет он в хлеве; смоленский домовой является в темных углах, у потолка, но опять-таки чаще всего в хлеве; крестьяне же Воронежской губернии считают, что домовой один во дворе и в доме.

Одни вологодские крестьяне утверждают, что домовой живет в каждом жилом доме; по мнению других, он обитает лишь в тех домах, где держат скотину (во дворе, под яслями). «Домовые могут находиться и в местах неосвященных, в кабаках, на мельницах, в пустых нежилых домах устраивают сборища и увеселения» (Волог.).

К. А. Соловьев отмечает, что названия домовой и дворовой воспринимаются крестьянами как синонимы: «Дворового можно иногда увидеть, как барахтается он в кошелке с сеном, а иногда станет во весь рост, точь-в-точь хозяин, и бросит в тебя чем ни попало» (Моск.) <Соловьев, 1930>.

Домовой, живущий во дворе или в подполье (под голбцом), в избу «заглядывает редко и такие визиты считаются не очень приятными. По мнению одних, он не любит икон, а другие считают, что ему быть в избе „не указано“. И в настоящее время большинство баб и детей чувствуют безотчетный страх к темному двору и ни за что не решатся пойти туда ночью одни, без света» (Влад.) <Смирнов, 1927>.

Согласно поверьям некоторых губерний России, домовой обитает не просто на дворе, но возле особой, подвешиваемой для него ветви, «ведьминой метлы», т. е. сосновой или еловой ветви с очень густой хвоей (она именуется «матка», «курина лапа», «вихорь»).

В ряде районов России местообитание домового связывалось с вереей (воротным столбом) (Моск., Влад.), а также с бревнами сруба, переметом, перекладами. «…Довелось выйти в сени, вдруг на перекладине вижу — лежит фигура, похожая на человека, черная как уголь, длинная сажени в три, почти в длину всего переклада; только увидала меня, как тот час скрылась неизвестно куда» (Сарат.).

Как местопребывание домового крестьяне великорусских и севернорусских губерний называют прежде всего хлев (реже — поветь), затем дом. При этом домовой-дворовой, показывающийся в определенных местах двора, дома, достаточно свободно перемещается по двору и по всей избе. В поверьях XIX?XX вв. прослеживаются как бы два лика, две ипостаси духа двора и дома — он являет преимущественное отношение то к дому, людям, то к скоту: «Про домового… Да вот еще мама рассказывала. Ейный отец пошел сено класть коровам. Пошел класть во двор, приходит назад, говорит: „Кладет там сено какой-то мужик“. Отец обратно домой — испугался. А это домовой был… Маменька отцу говорит: „Крестись ты, крестись, это домовой кладет“. Это хорошо, хорошо. У каждого животного — свой домовой» (Новг.).

«Это было мне лет семнадцать-восемнадцать. И вот все не спала я… Ну, наверно, я уснула. И вдруг мне снится (или на самом деле, я не знаю) — кто-то вылезает с подпола. <…> Берет меня в охапки, с кровати тащит долой. А я, вроде — домовой, чувствую. Я крещусь: „Во имя Отца, Сына и Святого Духа!“ — как заору на всю голову! И, Господи помилуй, показалось, как кто-то от меня пошел. Ну, и тот год я вышла замуж. Меня вытащили с этого дома» (Новг.).

По рассказам крестьян XIX–XX вв., домовой-дворовой чаще имеет человеческое обличье, но он предстает и змеей, ужом, жабой, лягушкой, а также мышью, крысой, петухом, коровой, свиньей, ягненком, кошкой, собакой, лаской, белкой и даже медведем (наиболее распространенные облики — змея, уж, петух, кошка, ласка). Упоминается и домовой-заяц.

«Два брата разделились. Один переселился на новое жилище. Вдруг вскоре после этого соседи заметили, как из прежнего дома выскочил заяц, ударился бежать по улице и пропал на новом жилище. Вскоре дом, из которого выскочил заяц, сгорел, и его владелец переселился к брату» <Ушаков, 1896>.

В повествовании из Новгородской губернии домовой появляется в обличье собаки: «Пошел я на двор посмотреть, задано ли скотине корму и все ли в порядке на дворе. Только, значит, иду я назад, вдруг моя собака мимо меня прошла. Думаю себе, как попала собака на двор, когда я запер ее на ночь в подвале летней избы; разве, думаю себе, ушла, да только то хитро, как попала она на двор, когда и двор был заперт. Пошел я поглядеть в подвал… Собака спит на своем месте. Тогда я догадался, что это никто иной как домовой».

Согласно повествованию из Тульской губернии, пока хозяин отстраивается после пожара, тоскующий домовой ходит на пепелище черной телушкой и козлом.

Кот, кошка — традиционные обличья домового или его спутники: кот — «родственник домового» (Арх.); домовой является в виде рыжей кошки (Костр.). В Ярославской губернии старались держать кошек определенной масти, «чтобы угодить домовому»; кошка — «любимица домового» (Том.).

Облики животных, пресмыкающихся, птиц обычно принимает домовой, обитающий во дворе. По поверьям Орловщины, он может быть не только кошкой, голубенком, собакой, но и любой скотиной. Нередко домового-дворового представляют змеей (ужом, гадюкой) (см. ЗМЕЯ ДВОРОВАЯ), ср. домовой — крыса, лягуха, гад (Олон.). Представляют его и лаской (например, в Приуралье — <Зеленин, 1936>). В некоторых районах России прослеживается связь «ласки — хозяйки двора» со «скотьим богом Велесом» — ее именуют «Влас, ласка, дворовый хозяин» (Лен.) <Черепанова, 1983>.

Согласно верованиям крестьян Новгородской области, домовой может быть петухом (петуха считали охранителем двора и дома во многих районах России; ср.: если петух поет очень рано, т. е. до полуночи, — знак, что он видит Дьявола и хочет его прогнать своим пением (Яросл.).

На Псковщине «дворовый хозяин» объединяет черты змеи и петуха: днем он показывается то как змея, то в виде змеи с петушиной головой, ночью же похож на хозяина дома.

Прослеживается и связь домового (точнее, дворового) с сорокой: чтобы домовой (суседко, хозяин) любил, в конюшне вешают убитую сороку или козлиную голову (Енис.).

Домовой может быть и медведем, а точнее, полумедведем-получеловеком: его описывают как медведя, только с человеческими ступнями и головой (Тамб.); домовые «на взгляд неуклюжи, как медведи», — руки и ноги их толстые, они покрыты шерстью (Тульск.); в одном из южнорусских рассказов описывается превращение домового в медведя.

Всех животных и пресмыкающихся, которые могли быть воплощением домового-дворового, запрещалось убивать в пределах двора, дома и возле них. Новгородцы, к примеру, боялись, что убийство возле дома лягушки, гадюки повлечет падеж лошадей, коров и даже смерть людей. «У одного крестьянина все коровы пали оттого, что он убил крысу, в виде которой пришел к нему дворенник» (Олон.).

Естественно, что домового, дворового хозяина во многих местах представляли в облике домашних птиц или насущно необходимых хозяйству животных. Кроме того, в представлениях о домовом, дворовом — змее, звере — присутствуют трансформированные понятия о наделенных особыми свойствами, способностями животных, пресмыкающихся (ср.: «…про некоторых животных крестьяне говорят, что они веруют в Бога и даже молятся Ему, например, медведь» — Волог.). Некогда они, возможно, почитались своеобразными божествами, предками-родоначальниками, «хозяевами» принадлежащих роду территорий: «…если принять во внимание, что в очень отдаленные времена предок родоначальник носил териоморфные черты, можно не без основания ожидать увидеть таковые в современных представлениях о домашних духах» <Харузина, 1906>. С. А. Токарев считает, что «животное — предок и сородич», родовое божество — с распадением родового строя и выделением семьи становится предком и покровителем отдельной семьи, двора, дома <Токарев, 1990>. Естественно, что такое существо исходно не могло быть резко разделено на «домового» и «дворового». Это отразилось и в позднейших верованиях крестьян.

Особое внимание привлекают животные, сопутствующие домашним, дворовым духам, поскольку именно они нередко знаменуют прежний звериный образ этих духов <Харузина, 1906>.

В поверьях русских крестьян домовому чаще всего сопутствует лошадь. Основные занятия, за которыми его можно увидеть, — кормление, поение лошадей. Обычно невидимый, домовой делается зримым, если взглянуть на него сквозь хомут. Главное же, что он не только любит скотину себе «в масть», «по шерсти» (Волог., Тульск., Яросл., Калуж., Нижегор., Орл., Перм.), но и предстает как имеющий определенную «масть» «конь» (гнедой, вороной и т. п.) (.Тульск.) <Ушаков, 1896>. Домовой также любит скотину «под цвет волос хозяина» (Новг.); предпочитает вороных лошадей (Волог.) (в Курской губернии смотрели, какого цвета будет волокно в именинном пироге — такие же лошади «будут идти в руку имениннику»).

Один из жителей Воронежской губернии утверждал даже, что «щенок у него не по двору („не по шерсти“), что будто он сам видел, как домовой выбросил щенка из подпечки, отчего он исхудал и перестал есть корм» <Гуревич-Афанасьев, 1861>.

На попечении домового-дворового находится прежде всего скотина (лошади, коровы, овцы и т. п.). Домашних животных поручают ему с приговорами, например: «Домовишко-дедушко, всех пой, корми овечушек и ладь ладно, а гладь гладко и стели им мягко»; «Дедушко-атаманушко, полюби моего Чернеюшка (Пестреюшка и пр.), пой, корми сыто, гладь гладко, сам не шути и жены не спущай, и детей укликай, унимай» (Арх.). «Чтобы домовой скотинушку любил», пинежские крестьяне кланялись во все четыре угла хлева и просили: «Дедушка Романушка и бабушка Доманушка, пустите во двор коровушку [имя], пойте, кормите сыто, дроцыте гладко, сами не обитьте и детоцкам не давайте обидеть» <Астахова, 1928>.

Получив скотину себе «в масть», по душе, домовой холит ее, поит, кормит.

Домовой заплетает любимым животным хвосты и гривы (точно так же он плетет, путает волосы людям и даже лижет их — см. ЛИЗУН). Эти «косы» ни в коем случае нельзя расплетать: «Домовой начал плесть лошади гриву и косу, коса вышла долгая, мужик взял да ее и подровнял, остриг несколько; приходят на другой день, а коса-то выдрана с мясом — в хлеву и валяется» (Влад.).

В Костромской губернии полагали, что домовой «проявляет свою деятельность только на скоте. Если животное, несмотря на уход, худеет — значит, не ко двору, домовой не любит; иногда он не любит какой-нибудь масти… Случается, что у коровы отнимается и не владеет зад; объясняют — домовой ударил». Владимирские крестьяне наблюдали, как ведет себя скотина во время заутрени: если лежит смирно, то она «ко двору»; если же ворочается и стоит, то «не ко двору».

В Новгородской губернии полагали, что домовому по нраву ровный и чистый двор.

Причиной недовольства домового и болезней скотины могут стать шум, ругань, свары. В Дмитровском крае записан рассказ о том, как домовой ушел от скандалящих хозяев. По объяснению бабушки-знахарки: «…все оттого, что во время стройки больно ругались, ну „он“-то и ушел от вас, „он“ ругань не любит. А заместо его полевой пришел — он-то вам и мучает скотину, и корм портит, и лошадей гоняет…» (знахарка советует усердно звать домового обратно — с поклонами и хлебом-солью). «Помогает также, если положишь кусок хлеба с солью на переводе во дворе, и если кто-нибудь из скотины съест наутро, то падеж прекратится» (Моск.).

В некоторых областях России, надеясь снискать расположение домового, 15 августа, в день Степана Сеновала, лошадей «поили через серебро»: бросали в воду серебряную монету и поили лошадей из шапки, в которой также лежала монета. Считалось, что от этого лошади «добреют, не боятся лихого глаза и входят в милость у домового». Серебряную монету потом скрытно от всех клали в конюшне под яслями <Ермолов, 1901>. Забота домового-дворового о любимой скотине простирается так далеко, что он может отправиться воровать для «своих» животных сено (если сена не хватает). Нередко это сопровождается драками с соседскими домовыми (Волог.). В рассказе из Вятской губернии домовой всю ночь не может напоить лошадей из-за проверченной в бочке-водовозке дырки. Утром его, маленького человечка, находят повисшим на губе лошади и замерзшим досмерти. Повествование «о домовом и продырявленной бочке» (в разных версиях и вариантах — бочку дырявят из озорства, из зависти, чтоб помешать домовому; домовой мстит; погибает) кочевало по всей Сибири <Громыко, 1975> и, по-видимому, по всему центру и северо-западу России.

Крестьяне ряда губерний верили, что домовой оберегает животных и в поле. Чтобы заручиться его благоволением, нужно три раза обойти скотину с прутиком, а затем воткнуть его в землю со словами: «Домовой, домовик и маленькие домовятки, сберегите мою скотину в поле, напоите, накормите и домой пригоните» (Смол.). По мнению жителей Ярославщины, обруганная «под неровен час» скотина отбивается от дома, но, хотя ее не могут увидеть нерадивые хозяева, она находится «под защитой домового».

Нелюбимых животных домовой «загоняет», катаясь на них ночами во дворе, забивает под ясли, путает и сбивает им гривы, хвосты. В таких случаях корову или лошадь обычно стараются продать, сменить, чтобы угодить домовому. По распространенным и давним поверьям вредящий домовой может быть «наслан» колдуном: «Дмитровская баба „наслала“ нечистого в конюшню. „Враг“ вызывал болезни скота, его влиянию приписывался конский падеж» (XVII в.) <Черепнин, 1929>. (И в XIX–XX вв., и в XVII в. «насланный» домовой ведет себя похоже, гоняя и заезжая скотину.)

Владимирские крестьяне полагали, что «иногда во дворе скопляется два или три домовых и тогда они ссорятся и дерутся между собой», и это вредит животным. В таком случае обращались к знахарю.

Считалось, что «знающие» люди могут смирить своего или «напущенного» домового: для этого бьют с приговорами лутошкой или метлой по стенам двора, избы (Нижегор., Волог.); расправляются с домовым при помощи особого веника, плетки (новой погонялки, треххвостной плетки) (Олон., Новг.); тычут вилами в нижние от земли бревна. В Нижегородской губернии «хозяин сам гоняет домового, связав пук из травы, называемой в простом народе чертогоном, ходит по всему двору и хлещет по всем местам, приговаривая: „Не озорничай, живи хорошенько, скотинушку-матушку люби!“» «Чтобы на лошади не ездил домовой», жители Енисейской губернии, вводя ее первый раз на двор, заставляли перешагивать через гасник (т. е. через веревочку, служащую для стягивания кальсон). «Для сбережения скота от козней домового» вешали на шею не любимой им скотины ладан, завернутый в тряпку, или окуривали ее ладаном (Курск.).

От проказ домового в разных районах России оберегались по-разному: помещали в конюшне медвежью голову, убитых ястреба или сороку; зарывали под жильем череп козла; окуривали дом и двор медвежьей шерстью или обводили вокруг двора медведя. «Думают, что скот подвергается иногда болезни от злых домовых. Для избежания этого, водят ручного медведя по всем углам двора, с надеждою, что злой домовой, испугаясь медведя, уйдет со двора и не будет уже приходить. А другие для этого рассовывают только медвежьей шерсти по углам двора» (Нижегор.).

«Смиряя» домового, махали по всему двору липовой палкой, втыкали нож над дверью, чертили мелом кресты на притолоке, служили молебны, окуривали скотину ладаном, кропили святой водой и т. п. Способы изгнания вредящих домовых, по-видимому, мало менялись на протяжении столетий. Так, в XVII в., выгоняя из конюшни домового, «на воду наговаривали и тою водою по стенам и лошеди, и всякую скотину кропили». Ведун крестьянин Симонка Данилов (XVII в.) прогнал Дьявола из конюшни в вотчинной деревне Семена Стрешнева — Черной Грязи: «…В воду положа коренье и травы, приговаривал многие свои ведовские слова, и воду крестил своими руками по трожды, и кореньем и травами людей окуривал, и водою окачивал» <Черепнин, 1929>.

Верили, что домовой-дворовой может быть «уведен» или «забыт» (Ворон. и др.). Это также служит причиной падежа, болезней. Если «не стоит скотина» (т. е. болеет, помирает), то прежде всего необходимо «уставить двор», а для этого обращаются к знахарям. Когда в одном из дворов заболела корова (вскоре после того, как была продана другая), знахарь пояснил: причина болезни в том, что «покупатель увел вместе с коровой домового». «Покупатели набрали во дворе мешок навозу, повесили его на шею корове и в таком виде увели ее к себе во двор. Дело об уводе домового в деревне долго было злобой дня, доходило до сельсовета, но благополучно закончилось само собой, после того как у бабы корова выздоровела, а знахарь объявил, что домового он возвратил обратно» (Влад.) <Смирнов, 1927>.

По распространенным поверьям, домовой может обижать, беспокоить кур, стричь шерсть овец (занятие, более свойственное, впрочем, кикиморе). Кроме вышеперечисленных, оберег от вредящего курам домового — куриный бог («кикимора одноглазый») — камень с дырочкой, подвешиваемый в курятнике (иногда камень заменяется старым лаптем, горлышком разбитого кувшина).

Однако у русских крестьян преобладает все же уважительное, с некоторой опаской, отношение к домовому: «Крестьяне сильно верят в существование домового, они говорят, что когда идешь в хлев, то, прежде чем открыть хлевную дверь, кашляни. Зайдя в хлев, молчи, а то можешь помешать домовому или увидеть его, а если увидишь домового, в хлеве случится беда. Если животное захворает, идут просить помощи у колдуна. Последний всегда велит принести домовому какой-нибудь подарок, который разложить по углам хлева…» (Новг.) <АМЭ>.

«Чтобы овецушки были покойны», нужно «подвесить мешочек под потолок с серебряной денешкой. Будет он (домовой) денешкой играть и овечь не трогать» (Арх.) <Астахова, 1928>.

Подарки домовому — хлеб, цветные лоскутки, монету с изображением святого Егория — клали и под ясли. В Орловской губернии под яслями для домового оставляли цветные лоскутки, овечью шерсть, мишуру, блестки, старую копейку с изображением лошади и горбушку хлеба. В смоленских деревнях домовому предназначали кусок хлеба, обернутый в прошитую красной ниткой тряпочку. Дар относили в сени или на перекресток, где кланялись на четыре стороны и читали молитвы. В Тамбовской губернии для домового клали хлеб и блины под застрехи, в Вологодской — оставляли на печном столбе крашеные яйца. В некоторых районах Русского Севера домовому отдавали корочку каши, которую клали в подпечек, а по праздникам ему предназначали горшок круто посоленной каши (Арх.).

Считая, что с домовым важно поддерживать добрые отношения «для спокойствия и благополучия», забайкальские крестьяне стряпали раз в год лепешки и клали их в печурку (небольшое углубление в печи), в подполье, в конские и скотские дворы. Гостинцы клали и под комягу (Калуж.); относили на чердак — «наутро, как уверяет народ, там ничего не остается» (Сарат.).

В Курской губернии «в хороших семьях» после ужина всегда оставляли на столе «харч для домового».

«У знакомой вдовы домовой замучил — скребет и скребет по ночам. Потом старушка одна научила: надо поставить на ночь стакан с водой. Так и сделала — перестал скрестись. Один раз уезжала и стакан закрыла, а вернулась — он открыт. Старушка сказала, что домовой питается паром от воды и еды» (Том.) <Бардина, 1992>.

Домового «кормили», угощали по большим праздникам (на Рождество, под Новый год, в Чистый четверг Пасхальной недели). В Тобольской губернии хозяин дома в Великий четверг бросал под печь мелкую медную монету (копейку или даже грош) с таким наговором: «Вот тебе, суседушко-батанушко, гостинцы от меня. Аминь». В этот же день, рано утром, хозяйка пекла три маленькие булочки из ржаной муки, которые клали где-нибудь в укромном месте двора с приговором: «Вот тебе, суседушка-батанушка, гостинцы от меня. Аминь». Замечали, что подношение мгновенно поедается домовым (Тобол.) <Городцов, 1916>.

«Предпасхальное» угощение для домового готовили и несколько иначе: в Великий четверг «стряпают четыре пресные булочки, бросают их в печь наотмашь, стоя спиной к печке. Когда испекутся, — три хлебца (они величиной с куричье яичко) надо скормить лошадям, а четвертый хлебец положить под матку во дворе со словами: „На тебе, хозяин, хлеб-соль. Корми моева скота. Я ево кормлю днем, а ты корми ево ночью“» (так же пекли четыре булочки, чтобы скормить коровам) (Енис.) <Макаренко, 1913>.

Домового «закармливали» перед Великим постом, угощали на каждое заговенье и разговенье, на Рождество (Сиб.). На заговины, «перед тем как садится за стол ужинать хозяин с хозяйкою идут на двор, становятся у ворот и говорят: „Царь домовой, царица домовица, с малыми детками, милости просим с нами заговлять“. При этом, не крестясь, кланяются до земли на все четыре стороны и возвращаются в хату ужинать. Поужинав, оставляют на столе кушанье и посуду… для того, чтобы домовому с домовихой было чем заговеть» (Смол.). В Забайкалье, оставляя еду на столе, приглашали вечером: «Господин хозяин, приходи заговлять. Вот тебе хлеб-соль, Божья милость, приходи, кушай!..»

Чествовали домового и дворового хозяина и в день первого выгона скота в поле. Новгородцы, например, при первом выходе коров в поле «торкали вербочки» на седьмом венце двора, «чтобы не превысить и не принизить домового».

Были и особые праздники домового. Один из них — 7 февраля, день Ефрема Сирина, «именины домового», когда домового «закармливали», оставляли ему еду (кашу на загнетке) с просьбой беречь скот. 12 апреля, в день Иоанна Лествичника, домовой праздновал наступление весны. По словам крестьян, в этот день он бесился, сбрасывал шкуру, подкатывался хозяевам под ноги и т. п. Крестьяне Новгородской губернии считали, что домовой бесится и перед Петровым днем.

В Тобольской губернии говорили, что «в ноябре с домовым как с родным: или задабривай или выгоняй»; в некоторых районах России домового «ублажали» в Михайлов день. 1 ноября (в день Кузьмы и Демьяна) домового «помелом гнали и помелом метили, чтоб не разорял двор и не губил животных» <Ермолов, 1901>.

Лик домового, обращенный не столько к животным, сколько к людям (домовой вещает судьбу обитателей дома), очеловечен, но сохраняет «звериные черты». Часто в поверьях домовой — человек, но обросший шерстью, мохнатый; седой старик, покрытый шерстью (Забайк.); он седой как лунь и весь покрыт волосами (Волог.). На Вологодчине считали, что «вид домового бывает весьма разнообразный. Во многих местах толкуют, что он не имеет своего вида, а является в том или другом образе, какой ему вздумается принять: в образе человека, покрытого шерстью (чаще всего), черной кошки, собаки. Вообще же видеть его удается лишь в редких случаях» <Иваницкий, 1890>.

Домовой — плотный мужичок в смуром кафтане (по праздникам — в синем, с алым поясом), космат, весь оброс мягким пушком <Даль, 1880>; домовой мохнат (Тульск.); ходит в свитке, подпоясанный, все тело его в белой шерсти (Орл.); домовой мохнат, «как саксачий тулуп» (Урал); он — старик с длинной всклокоченной бородой, с маленькими, чуть заметными рожками, с подогнутым незаметно хвостом (Волог.).

С представлениями о мохнатости домового связаны и понятия о достатке дома, его хозяев. Если домовой мохнат, хозяин богат; давящий во сне мохнатый домовой «наваливается к богатству», «голый» — к бедности.

Многообразие обличий домового связывается иногда с тем, что домовым духом может как будто бы стать существо, случайно или намеренно погубленное в пределах дома во время его строительства. В этих, правда, не очень распространенных поверьях XIX–XX вв. можно видеть и отголоски представлений о необходимости «строительной жертвы», и некоторых др. (ср. сохраняющуюся до начала XX в. веру в то, что первому вошедшему в дом суждено умереть). Бытовали представления, согласно которым любое существо, измеренное мастером-строителем (мерка зарывается под одним из углов будущего дома), умирает, обращаясь в домового, но сохраняя прежние отличительные черты, привычки — например, мяукая и царапаясь, если была измерена кошка, и т. п. <М. З., 1857> (жители Архангельской губернии верили: «чтобы закласть дом на чью-либо голову», плотнику нужно только поставить кверху комлем то дерево, которое считали в основании дома главным).

Домовой-человек (старик или человек среднего роста и возраста, плотного сложения, реже — очень высокий или, напротив, крошечный) в доме обитает чаще всего в подпечье, в подполье (в голбце — см. ГОЛБЕЧНИК). Другие традиционные места его обитания — углы, чердак, порог. «Часто его видят, в серой рубахе, седенького, спускающегося на пол с полатей или „бруса“» (Забайк.).