ГЛАВА III Безмолвіе и молчаніе, какъ средcтва, подготовлявшія св. столпниковъ къ созерцанію.

ГЛАВА III Безмолвіе и молчаніе, какъ средcтва, подготовлявшія св. столпниковъ къ созерцанію.

Такимъ образомъ, посл? подготовительныхъ подвиговъ самоумерщвленія и затворничества святые подвижники, уже испытавшіе себя въ самоотверженіи и терп?ніи, восходятъ на столпы, сооружая ихъ въ зам?нъ идольскихъ капищъ. Но отъ чего и какъ родилась у нихъ мысль о „столпничеств?"? Раньше мы высказали свои соображенія объ этомъ (1-я глава), а теперь познакомимся съ мн?ніемъ д?еписателей о св. столпникахъ. Мысль о „столпничеств?" св. Симеону І-му внушилъ особенный случай. Кротостію своего характера и строгостію жизни, еще въ отроческихъ л?тахъ, св. Симеонъ возбуждалъ къ себ? вниманіе и удивленіе многихъ. Но, когда, удалившись на гору близъ селенія Таланисса въ затворъ и тамъ усугубивши подвиги самоумерщвленія, онъ началъ исц?лять приходившихъ къ нему, тогда слава его подвиговъ и чудотвореній разнеслась далеко, такъ что начали стекаться къ нему вс?, не только вблизи живущіе, но и отъ странъ далекихъ. При необыкновенномъ стеченіи и усердіи народа къ св. подвижнику, происходилъ безпорядокъ: каждый изъ приходившихъ хот?лъ ближе вид?ть св. Симеона, прикоснуться къ нему и скор?е получить отъ него благословеніе и помощь. Народъ, ст?сняясь самъ, т?снилъ св. Симеона, возмущалъ его душевное спокойствіе и препятствовалъ его д?ятельности. Что же долженъ былъ сд?лать св. Симеонъ въ такомъ затруднительномъ положеніи? скрыться отъ людей? но, съ одной стороны, это было и невозможно: народъ съ воплемъ посл?довалъ бы за нимъ всюду, что случилось съ св. Симеономъ Дивногорцемъ, посл? того какъ онъ ушелъ на Дивную гору [DCCCLXXVIII]; а съ другой – можетъ быть праведникъ считалъ такое уклоненіе отъ народа не позволительнымъ. Онъ вид?лъ, что богатство духовныхъ даровъ сообщено ему не для того, чтобы онъ скрывалъ его подъ спудомъ, но чтобы употреблялъ его на пользу своихъ ближнихъ. Св. Симеонъ хот?лъ благод?тельствовать народу и между т?мъ встр?чалъ препятствія со стороны самого же народа. Чтобы освободиться отъ такого затруднительнаго положенія, св. Симеонъ вздумалъ отд?литься отъ народа, не уклоняясь отъ него стать на возвышенное м?сто, на столпъ: „блаженный стал тяготиться таким почитанием и беспокойством. И изобрел он небывалый способ избавиться от суеты людской: для того, чтобы приходящие не могли касаться его, умыслил он построить столп и стоять на нем" [DCCCLXXIX]. Впрочемъ, мысль о „столпничеств?", внушенная св. Симеону особеннымъ случаемъ, утверждена была Самимъ Богомъ, и святой вступилъ въ новый подвигъ не прежде, какъ получивъ на то повел?ніе отъ Бога. Козьма, халдейскій священникъ, не разъ бес?довавшій съ св. Симеономъ, говоритъ, что ангелъ Господень трижды являлся св. Симеону на скал? и призывалъ его къ „столпничеству". Епископы и прочіе сирійскіе посланники, по строгомъ изсл?дованіи жизни св. Симеона, доносили своей церкви, что начатое имъ д?ло отъ Бога. Вообще, вс? современники св. Симеона смотр?ли на его столпническій подвигъ не какъ на вымыселъ ума челов?ческаго, но какъ на д?ло божественное. Ученикъ Симеоновъ св. Даніилъ взошелъ на столпъ также по Божію призванію, и притомъ неоднократному. Преданный своему учителю, онъ хот?лъ подражать его жизни, но страшился ея необыкновенной трудности. Богъ ободрилъ его сл?дующимъ вид?ніемъ: „вид? Даніилъ столпъ стоящъ предъ собою, и высотою превосходящъ облаки, преподобнаго Симеона верху столпа стояща и глаголюща: взыди с?мо Даніиле!" и когда св. Даніилъ представлялъ невозможность взойти на такую высоту, два св?тоносные юноши восхитили его и поставили предъ св. Симеономъ, который облобызалъ своего ученика и сказалъ ему: мужайся Даніилъ, великодушенъ и кр?покъ будь, и стой добр? и мужественно; „прознаменоваше же то вид?ніе, яко подобаетъ ему подобіемъ св. Симеона столпника на столпъ взыти". Но св. Даніилъ медлилъ исполнить повел?нное, какъ бы не дов?ряя самому себ? и ожидая бол?е яснаго призыванія. Въ самомъ д?л?, спустя немного времени, Богъ снова объявилъ ему Свою волю чрезъ преп. Сергія, которому было такое явленіе: три юноши пришли къ нему и сказали: „встань Сергій и скажи Даніилу, чтобы онъ приготовилъ себя къ большему подвигу". Возставъ отъ сна, преп. Сергій разсказалъ это св. Даніилу, который понялъ, что Богъ повел?ваетъ ему подражать житію св. Симеона. Посл? этого св. Даніилъ уже не сомн?вался въ божественномъ призываніи къ „столпничеству"; съ помощію преп. Сергія устроилъ столпъ на м?ст?, показанномъ Самимъ Богомъ [43] и, съ благодареніемъ Богу, ночью, чтобы никто не узналъ, вступилъ въ новый подвигъ „столпничества". „Слава Теб?, Христе Боже, взывалъ св. Даніилъ, яко сподобляеши мя таковаго житія. Ты же в?си, Господи, яко о Теб? утверждаяся и на Тебе над?яся, восхожду на сей столпъ [DCCCLXXX]. Десница Божія, воздвигавшая такихъ великихъ и необычайныхъ подвижниковъ, самымъ яснымъ образомъ открылась на св. Симеон? Дивногорц?, который съ пеленъ началъ подвижническую жизнь. О его „столпничеств?" было открыто св. Іоанну столпнику, игумену Пильскаго монастыря: предъ приходомъ св. Дивногорца въ обитель онъ вид?лъ его стоящимъ на столп? и съ нимъ приближающимся къ обители [DCCCLXXXI]. Когда св. Дивногорцу было 15 л?тъ онъ особеннымъ откровеніемъ Божіимъ былъ вызванъ на гору Дивную и зд?сь, по повел?нію Божію, продолжалъ столпостояніе, причемъ, самый столпъ былъ освященъ Самимъ Іисусомъ Христомъ, явившимся вм?ст? съ ангелами [DCCCLXXXII]. Н?тъ ясныхъ свид?тельствъ о томъ, – были ли подобныя откровенія и призыванія другихъ св. столпниковъ, но изъ описанія ихъ жизни видно, что вс? они д?йствовали подъ особеннымъ водительствомъ Духа Божія, а поэтому, нельзя думать, что они р?шались на великій подвигъ „столпничества", не испросивъ прежде на то благословенія Божія.

Итакъ, св. столпники старательно изб?гали публичной жизни, и вс? они восходили на столпы съ ц?лію безмолвія [44], наибол?е способствующаго къ богомыслію. Такого рода проявленіе аскетизма изв?стно было еще въ древности, во времена дохристіанскія. Законодательная книга индусовъ Ману, а также древн?йшія индійскія эпическія сказанія знакомятъ насъ съ такими изъ числа кающихся индійцевъ, которые жили въ л?сахъ, въ уединенныхъ хижинахъ и въ постройкахъ, им?вшихъ одн? ст?ны безъ крыши. Такія жилища или отд?льно встр?чались въ глухихъ м?стахъ, или же составляли поселки, когда н?сколько аскетовъ проводили удаленную отъ общества жизнь. Этотъ посл?дній видъ аскетическаго отчужденія встр?чается въ сред? буддійскаго отшельничества; напротивъ, у отшельниковъ браманизма преобладаетъ уединенная жизнь въ собственномъ смысл?, вдали отъ людей. Греки и римляне понимали также достоинство уединенной жизни и ея значеніе въ нравственномъ и религіозномъ отношеніяхъ, какъ это можно вид?ть изъ разсужденій философовъ Платона и Сенеки. Уединенную жизнь высоко ц?нили дв? іудейскія секты: ессеи и ?ерапевты [45]. Та же жизнь находитъ себ? почитателей въ сред? дервишей Ислама. Христіанская аскетико-уединенная жизнь ведетъ свое начало отъ великихъ ветхозав?тныхъ пророковъ: Иліи и Елисея, а также и отъ Іоанна Предтечи. Самъ Іисусъ Христосъ им?лъ обычай уединяться для молитвы: „утромъ, вставъ весьма рано вышелъ и удалился въ пустынное м?сто и тамъ молился" [DCCCLXXXIII]. Наклонность къ уединенной жизни весьма рано появляется въ христіанскомъ обществ?, въ особенности въ Египт?, гд? предъ глазами христіанъ былъ прим?ръ уединенной жизни ?ерапевтовъ. Въ ІІІ-мъ в?к? въ Египт? существо вало общество уединенныхъ аскетовъ, названныхъ іеракитами, отъ имени ихъ руководителя Іерака, ученика Оригена. Съ І?-го в?ка уединенную жизнь мы находимъ среди столпниковъ. Для чего нужно было св. столпникамъ уединеніе? зач?мъ они б?гали того иноческаго общества, среди котораго имъ суждено было Богомъ жить? для чего удалялись людей, когда сама природа побуждаетъ къ общительности? такъ, если бы вс? люди единодушно стремились къ небу, если бы въ мір? не было соблазновъ и искушеній на каждомъ, можно сказать, шагу, если бы о каждомъ кружк? людей можно было сказать, что онъ собранъ для добрыхъ ц?лей, во имя Божіе, тогда, не ища нарочно уединенія, легко было бы пріобр?сти наклонность къ благочестію и спастись. Но духъ міра противоположенъ духу Христову, потому и запов?дуетъ св. апостолъ Іоаннъ Богословъ: „ Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей” [DCCCLXXXIV]. Зд?сь не сказано: не любите людей, б?гайте вс?хъ ихъ, а – не любите міра, т. е. не увлекайтесь духомъ не христіанскимъ, удаляйтесь отъ сообщества съ порочными людьми, отъ обычаевъ и правилъ, развращающихъ душу, отъ поводовъ къ гр?ху. А уберечься отъ многоразличныхъ соблазновъ міра можно при помощи уединенія отъ нихъ. В?дь, уединеніе вовсе не исключаетъ общенія съ людьми и въ жизни св. юродивыхъ мы вид?ли, что они, находились всегда въ обществ?, но уединялись отъ соблазновъ. Св. столпники, также б?гая міра, не оставляли и приходящихъ къ нимъ, помогая имъ своими молитвами и наставленіями, о чемъ подробно скажемъ, когда будемъ разбирать общественную ихъ д?ятельность. Въ чемъ же заключается нравственный смыслъ уединенія св. столпниковъ? оно оказывало весьма благотворное вліяніе на усп?хъ ихъ самоиспытанія. Д?йствительно, разсматривая жизнь св. столпниковъ, легко зам?тить, что они все свое вниманіе сосредоточивали на себ?, и притомъ, вниманіе не поверхностное, а самое глубокое для того, чтобы знать – какъ совершается путь восхожденія къ доброд?телямъ. Безъ уединенія невозможна пров?рка себя: нельзя им?ть самособранности духа. когда вокругъ не будетъ безмолвія. Дал?е, уединеніе служило для св. столпниковъ благотворнымъ средствомъ для богомыслія и молитвы. Изв?стно, что св. столпники поселялись въ пустыхъ капищахъ, на горахъ, въ узкихъ хл?винахъ и на столпахъ потому, что эти м?ста „отъ всякія молвы были свободны и къ богомыслію удобны” [DCCCLXXXV]. Люди, занимающіеся учеными трудами, по опыту знаютъ, что не иначе можно основательно обдумать какую-либо важную истину, какъ устранивъ отъ себя вс? препятствія, развлекающія вниманіе на изв?стный предметъ. При бес?д? же съ Богомъ – невидимымъ Существомъ – надобно совершенно отр?шиться отъ земли, устремиться вс?ми силами души гор?, забыть все для Бога [46]. Наконецъ, уединеніе укр?пляло благочестивый характеръ св. столпниковъ. И въ жизни обыкновенной разс?янные люди бываютъ не тверды въ своихъ правилахъ, слабы волею и не ум?ютъ въ трудныхъ случаяхъ сохранить присутствіе духа, и это отъ того, что они не привыкли обдумывать своихъ поступковъ, не им?ли времени вникнуть въ себя. И наоборотъ, люди самособранные и въ житейскомъ быту бываютъ тверды и разсудительны, потому что им?ютъ время укр?пить себя въ характер?. Что же касается жизни духовной, представляющей такъ много трудностей, борьбы и съ самимъ собою и съ вн?шними препятствіями, то зд?сь въ выработк? нравственнаго характера очень много требуется осторожности, обдуманности, твердости воли. А эти качества и пріобр?таются при усиленныхъ уединенныхъ молитвенныхъ подвигахъ, что ясно видно на прим?рахъ св. столпниковъ, благочестивая твердость которыхъ поражала вс?хъ; напр. св. Даніилъ, сойдя со столпа, пресл?дуетъ императора Василиска, отвергавшаго Халкидонскій соборъ и добивается умиротворенія церкви [DCCCLXXXVI]. Итакъ, св. столпники уединялись для самоуглубленія, самоиспытанія и богомыслія, чтобы бол?е укр?пляться въ силахъ нравственныхъ и преусп?вать въ жизни духовной.

Уединеніе св. столпниковъ, такимъ образомъ, служило подготовительнымъ средствомъ къ возбужденію духа созерцательности. Вторымъ средствомъ, полезнымъ въ этомъ отношеніи, было ихъ молчаніе, которое являлось важн?йшимъ вн?шнимъ условіемъ, д?лавшимъ возможнымъ религіозное углубленное размышленіе. Подъ молчаніемъ разум?ется какъ вообще обузданіе языка, выражающееся въ малоглаголаніи, такъ бол?е или мен?е продолжительное воздержаніе отъ употребленія дара слова. „Столпничество" было выраженіемъ второго вида молчанія. Св. Дивногорецъ, „охранял себя как от различных небогоугодных мыслей, так и от бесед с людьми: каждый день он заключал себя до часа девятого, и ни с кем не желал беседовать, кроме одного Бога" [DCCCLXXXVII]. Вс? св. столпники въ ц?ляхъ свободнаго аскетическаго упражненія въ самосозерцаніи проводили жизнь на столпахъ, а иные употребляли и другія средства, для упражненія въ молчаніи. Такъ св. Лука новый столпникъ влагалъ камень въ уста „молчанія ради” [DCCCLXXXVIII]. Какимъ образомъ упражненіе въ молчаніи св. столпниковъ могло служить для нихъ подготовительнымъ средствомъ въ переход? къ другому виду аскетическаго упражненія – самосозерцанію и вести къ духовному совершенству?

Н?тъ сомн?нія въ томъ, что молчаніе св. столпниковъ или безмолвіе, съ одной стороны, было выраженіемъ глубокаго самоотверженія св. столпниковъ, а съ другой, – служило самод?йствительнымъ средствомъ къ упражненію въ самоотверженіи. Языкъ есть одинъ изъ самыхъ д?ятельныхъ органовъ въ состав? челов?ческаго т?ла, движеніе которыхъ, при чрезвычайной легкости и быстрот?, сильно и неудержимо. Что быстр?е и стремительн?е мысли? и однако языкъ, н?которымъ образомъ, подражаетъ быстрот? ея движенія. Поэтому, обращенный на злое, онъ, какъ зам?чаетъ апост. Іаковъ, есть неудержимое зло. А отсюда уже нельзя не вид?ть, что безмолвіе – не малый подвигъ, потому что т?мъ, которые обрекали себя на безмолвіе, надлежало постоянно бд?ть надъ собою и удерживать стремленіе своей природы тамъ, гд? она д?йствуетъ всего сильн?е и упорн?е. Какъ трудно удерживать стремленіе огня, такъ и почти столько же трудно удерживать языкъ, ибо злой языкъ, по выраженію апостола, „воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны” [DCCCLXXXIX]. Но трудность безмолвія еще бол?е увеличивается, когда представимъ себ?, что слово составляетъ одно изъ лучшихъ украшеній разумной нашей природы, что въ немъ и чрезъ него преимущественно проявляются самыя внутреннія стороны челов?ческаго духа, – его разум?ніе и свобода, неистощимое богатство его мыслей и чувствованій, что челов?къ естественно и неудержимо стремится проявлять внутреннюю д?ятельность духа чрезъ слово, такъ какъ отсюда у челов?ка сильное влеченіе передавать другимъ почти вс? возникающія въ душ? мысли и чувствованія, отсюда бол?зненная трудность – носить, а т?мъ бол?е навсегда погребать въ сердц? какую-либо тайну. Поэтому, кто посвящалъ себя безмолвію, тотъ долженъ былъ постоянно бороться съ самимъ собою, останавливая стремительный потокъ мыслей и чувствованій, всегда готовый излиться въ слов? и заставляя эти душевныя волны сокрушаться въ себ? самомъ. Зам?тимъ, наконецъ, и то, что въ слов? заключается для челов?ка обильный источникъ услажденія и отрады. Посредствомъ слова изливаются душевныя наши радости и д?лаются оттого какъ бы полн?е и обильн?е: чрезъ слово открываются для насъ источники новыхъ радостей, проистекающихъ отъ взаимнаго собес?дованія съ подобными намъ; съ словомъ проходитъ всякая скорбь и душевная горечь, и мы чувствуемъ н?которую отраду. Сл?довательно, заключить уста свои на бол?е или мен?е продолжительное время значитъ – закрыть для себя одинъ изъ источниковъ земныхъ удовольствій. Но, состоя главнымъ образомъ въ обузданіи языка, безмолвіе приводитъ естественно и къ другимъ видамъ самоотверженія. „ Кто не согрешает в слове, говоритъ св. ап. Іаковъ, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело" [DCCCXC]. И д?йствительно, кто им?етъ столько силы духа, чтобы обуздать и связать языкъ, по своему устройству, легкій и быстроподвижный, тотъ можетъ обуздать и другіе члены т?ла, бол?е грубыя и нед?ятельные, – удержать руки отъ хищенія, ноги отъ неправаго теченія. Языкъ, по выраженію апост. – какъ бы н?которое кормило въ нашей т?лесной природ?. „ Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулем направляются, куда хочет кормчий; так и язык – небольшой член, но много делает" [DCCCXCI]. Отсюда, кто искусенъ въ управленіи своимъ языкомъ, тотъ управитъ и вс?мъ т?ломъ, не смотря на самые сильные порывы страстей и пожеланій чувственныхъ. И какъ языкъ легкостію и быстротою движенія подражаетъ быстрот? душевныхъ движеній, то научившійся постоянно обуздывать языкъ не неопытенъ будетъ и въ управленіи своими помыслами и самою свободою. „Стяжи безмолвіе, говоритъ св. Ефремъ Сиринъ, и оно возвыситъ тебя надъ страстьми" [DCCCXCII]; кто возшелъ на степень этой доброд?тели (т. е. молчанія), говоритъ Іоаннъ Л?ствичникъ, тотъ въ состояніи однимъ ударомъ разс?чь кр?пко сплетенный узелъ пороковъ" [DCCCXCIII].

Св. царь и пророкъ Давидъ говоритъ: „буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим; буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною” [DCCCXCIV]. Такой об?тъ далъ н?когда себ? и Богу прошедшій едва ли не вс? пути духовные Давидъ. Н?тъ сомн?нія, что и св. столпники, обрекая себя на молчаніе, одною изъ главныхъ ц?лей своего подвижничества поставляли – не согр?шать языкомъ. Въ самомъ д?л?, слово наше, по превратному его употребленію, служитъ источникомъ многихъ нравственныхъ золъ. „Словеса орудіе суть міра сего", сказалъ св. Исаакъ Сиринъ [DCCCXCV], им?я въ виду превратное употребленіе слова. И въ самомъ д?л?, это такое орудіе, помощію котораго міръ преимущественно можетъ д?йствовать и оказывать могущественное и вм?ст? гибельное свое вліяніе на челов?ка. „худые сообщества развращают добрые нравы" [DCCCXCVI], говоритъ апостолъ. Будучи постоянно чисты и свободны отъ гр?ховъ словесныхъ, столпники самымъ д?йствительнымъ и надежн?йшимъ образомъ защищали себя отъ вреднаго вліянія со стороны челов?ческихъ обществъ, преграждали главный входъ въ душу свою злу, текущему въ мір? и становились недоступными для многихъ соблазновъ и искушеній его.

„Безмолвіе есть надзиратель помысловъ, учитель размышленій, приращеніе ума", говоритъ св. Іоаннъ Л?ствичникъ [DCCCXCVII]. И въ самомъ д?л?, ничто такъ не сод?йствуетъ размышленію, чистот? и возвышенности мысли, какъ совершенное безмолвіе. Употребленіе слова, по большей части, ведетъ къ разс?янности, а ничто столько не препятствуетъ здравому разсужденію, какъ разс?янность. И древніе мудрецы понимали достоинство молчанія и, можно сказать, полагали въ немъ тайну своей мудрости. Такова была школа Пи?агорейская: она не прежде открывала для своихъ питомцевъ сокровищницу мудрости, какъ посл? трехл?тняго искуса ихъ въ молчаніи [DCCCXCVIII]. Поэтому, св. столпники, заключая уста свои, безъ сомн?нія, непрестанно питали духъ свой благочестивыми размышленіями, восходя мыслію къ высочайшимъ предметамъ в?ры, что изв?стно у аскетовъ подъ именемъ умнаго д?ланія, занимались богомысліемъ, умною молитвою, безпрерывно, такъ сказать, священнод?йствовали и служили въ тайн? духа своего Богу.

Безмолвіе, заключая челов?ка въ себ? и, сосредоточивая внутреннюю его д?ятельность въ немъ самомъ, сообщаетъ ему полноту внутренней жизни, особенную кр?пость и силу духа. „Кроткий язык – древо жизни, но необузданный – сокрушение духа", говоритъ премудрый Соломонъ [DCCCXCIX]. Вообще, благочестивое молчаніе и жизнь безмолвная могутъ служить наилучшимъ средствомъ къ пресп?янію въ духовномъ совершенств? и къ возрастанію внутренняго челов?ка. „Безмолвіе нива Христова, плодоносная, плоды приносящая благіе", говоритъ св. Ефремъ Сиринъ [CM]. Таково вообще свойство доброд?телей христіанскихъ и совершенствъ духовныхъ, что он? всего бол?е любятъ зачинаться, расти и созр?вать въ тайн? сердца челов?ческаго, и ч?мъ глубже корень ихъ и сокровенн?е во внутренней жизни челов?ка, т?мъ и самыя доброд?тели бываютъ выше и плодовит?е. Ап. Петръ поставляетъ даже молчаніе отличительною чертою внутренней жизни челов?ка: „и потаенный сердца челов?къ, говоритъ онъ, въ неистл?ніи кроткаго и молчаливаго духа" [CMI].

Но подвигъ молчанія представляется несообразнымъ съ природою челов?ка, какъ существа разумно словеснаго. В?дь, въ самомъ д?л?, каждый можетъ собственнымъ опытомъ уб?диться, какъ несродна и тяжела намъ жизнь уединенная, въ отчужденіи отъ всякаго сообщества съ подобными намъ людьми. Такъ что, кто обрекаетъ себя на безмолвіе, тотъ, повидимому, оставляетъ въ небреженіи даръ Божій и д?лаетъ насиліе надъ своей природой. Но, съ другой стороны, если оно было вовсе противно требованіямъ и законамъ земной нашей природы, – его и въ такомъ случа? можно было бы оправдать высшими нравственными ц?лями, требованіями и законами, которыми челов?къ преимущественно и долженъ управляться. И естественный разумъ внушаетъ низшія земныя требованія природы подчинять высшимъ, духовнымъ, удовлетворяя первымъ столько и тогда, сколько и когда он? служатъ къ достиженію нравственнаго совершенства, сов?туетъ также нер?дко, для этой ц?ли, вовсе отказывать н?которымъ низшимъ требованіямъ, а въ н?которыхъ случаяхъ повел?ваетъ даже самую жизнь земную приносить въ жертву доброд?тели. Христіанство же т?мъ бол?е запов?дуетъ покорять плоть духу, земное – небесному, такъ какъ духъ и основаніе всего христіанства состоитъ въ самоотверженіи, по которому челов?къ – христіанинъ долженъ отречься всего себя, – со вс?ми требованіями гр?ховной своей природы, для воли Божіей и собственнаго спасенія. Поэтому, св. столпники, избиравшіе молчаніе, какъ средство къ высшему духовному совершенству, поступая н?которымъ образомъ вопреки земной природ?, въ тоже время д?йствовали вполн? сообразно съ высшимъ предназначеніемъ и въ дух? истиннаго христіанства. Они то, можно сказать, прямымъ образомъ осуществили въ своей жизни то, что сов?туетъ Спаситель касательно управленія естественными требованіями и органами т?лесной нашей природы. „если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну" [CMII]. Впрочемъ молчаніе им?етъ н?которое основаніе и въ челов?ческой природ?. Если въ челов?к? есть естественная потребность и стремленіе бес?довать съ подобными себ?, то ему равно естественно, по временамъ, заключаться въ себя и бес?довать только съ самимъ собою, внутренно – въ тайн? своихъ помысловъ. Отсюда вс?мъ, бол?е или мен?е, свойственна скрытность, склонность къ уединенію, и такъ сказать, къ самособес?дованію. Поэтому, и собес?дованіе и молчаніе равно естественны челов?ку и въ словесной д?ятельности его обыкновенно см?няются одно другимъ. Даже можно сказать, что основаніе безмолвія въ природ? челов?ческой лежитъ еще глубже. Если потребность собес?дованія съ подобными себ? вытекаетъ изъ предназначенія челов?ка для жизни общественной, то безмолвіе, или, что тоже, самособес?дованіе, основывается на томъ, что, онъ долженъ жить въ себ? и съ собою; но, очевидно, челов?къ всегда ближе къ самому себ?, нежели къ другимъ. Въ н?которыхъ людяхъ эта наклонность къ безмолвію и самособес?дованію, д?йствительно, беретъ весьма зам?тный перев?съ надъ потребностью бес?довать съ другими, такъ что они чаще и наибол?е любятъ жить въ себ? и неохотно прерываютъ свою внутреннюю тайную бес?ду, чтобы предаваться собес?дованіямъ общимъ. Вотъ уже и естественный переходъ и начальный шагъ къ постоянному безмолвію. И съ этой точки зр?нія безмолвіе св. столпниковъ не можетъ казаться страннымъ, противоестественнымъ.

Дал?е, молчаніе св. столпниковъ можетъ представляться противнымъ обязанности челов?ка-христіанина – назидать и ут?шать братій своихъ словомъ. Въ самомъ д?л?, бываютъ случаи, когда нужно преподать сов?тъ и ут?шеніе страждущему, вразумить неопытнаго, обличить заблуждающагося и упорнаго, – вообще, послужить словомъ польз? ближняго. Подвижникъ молчанія, повидимому, отрекается отъ исполненія этой спасительной, по своимъ д?йствіямъ, обязанности. – Но, в?дь, св. столпники только временно отрекались отъ этой обязанности, и безъ сомн?нія потому, что, глубоко смиряясь, признавали себя недостойными учить [47], а тщательно занимались самоисправленіемъ и заботились только о томъ, чтобы опытомъ жизни самимъ научиться д?ятельному благочестію. Притомъ, какъ изв?стно, столпники не всегда безмолвствовали, а поучали народъ, да кром? того сама ихъ жизнь была внятнымъ и многознаменательнымъ урокомъ для разумныхъ. Въ самомъ д?л?, какъ поучительно было вид?ть челов?ка на земл?, н?которымъ образомъ уже не принадлежащаго земл?, своимъ постояннымъ пребываніемъ въ себ?, внутреннею и вн?шнею тишиною и всегдашнимъ самообладаніемъ разительно изобличающаго разс?янность міролюбцевъ, необузданность страстей и вождел?ній.