Художники

Художники

У моего отца Владимира в храме был очередной ремонт, промывали живопись и расписывали потолки. Храм в Лосинке не древний, построен в 1918 году. До революции его стены расписать не успели, а потом было не до красоты. Так мой батюшка, став настоятелем, решил покрыть росписью все, что требуется. Работал над этим не один год художник Грачёв Леонид. Батюшка с ним познакомился, узнал, что Леонид окончил Строгановский институт. Батюшка спросил как-то у меня:

— Ты не знала Грачёва Леню? Он учился в те же годы, что и ты.

— Как же не знать! Вместе учились! У бедного мальчика только одна левая рука писала, а на правой был перебит снарядом нерв. Грачёв с фронта вернулся, много горя хлебнул. И на лице у Леонида был шрам.

Грачёв отличался изяществом манер и в живописи, и в рисунке. Его работы отличались от всех — выполнялись со вкусом, тонко, тщательно и красиво, оценивались всегда на «пять». Когда я просматривала работы студентов, то задавала себе вопрос: кто из наших товарищей сможет впоследствии стать иконописцем? Какая-то грубость, неряшливость, недобросовестность сквозит в большинстве работ... Нет, кроме Грачёва, никто не сможет изобразить святость на полотне.

И вот теперь я узнаю, что Леонид расписывает алтари и стены храма! Слава Тебе, Господи!

— Да, — сказал Володя, — Леонид и по сию пору работает одной левой рукой. Но у него все прекрасно получается, мы им очень довольны. Что ж, передать ему привет от тебя?

— Передай привет от Наташи Пестовой, скажи Леониду, что я ушла из Строгановки, потому что стала твоей женой.

Староста храма Вера Михайловна, которая была всегда в прекрасных отношениях с моим отцом Владимиром, рас-

сказала мне при встрече: «Мы с батюшкой подошли к художнику и спросили: «Вы помните студентку Наташу Пёстову?» — "Да, — отвечал задумчиво Грачёв, — была такая... Но она не доучилась, весьма загадочно вдруг ушла из института..." — «Она часто бывает в нашем храме, любуется вашими работами, — продолжала Вера Михайловна, — а рядом с вами стоит её муж, из-за которого Наташе пришлось расстаться с институтом». Леонид вздрогнул, опустил палитру, почему-то покраснел и смутился: "Вы — муж её? — растерянно спросил он. — Ну, я понял теперь... Ради отца Владимира можно было бросить институт"».

Вера Михайловна донимала меня вопросами: «Почему Леонид так взволновался?» Пришлось мне ей все объяснить. Все звали его Лео. Он заглядывался на меня. На занятиях в мастерских он часто стоял за своей работой близко от меня и весело напевал: «Первым делом, первым делом — самолёты, ну а девушки, а девушки — потом...»

И вот теперь, через двадцать пять лет, Лео вспомнил свою молодость, свои первые неясные чувства... Однажды нас, студентов, в июне послали на практику в Останкинский дворец. Мы быстро обошли все залы, замёрзли. Дворец не топился всю зиму, температура в комнатах держалась около нуля, а на улице на весеннем солнце было плюс двадцать восемь. Все студенты были одеты по-летнему, а на мне была соломенная шляпка, так как я не выносила солнечных лучей, я была брюнетка. Мы грелись, обходя парк Останкино, разглядывали скульптуры, любовались весенними пейзажами у пруда. Учителей с нами не было, мы должны были сами найти себе работу. Я села в тени под деревьями, достала акварельные краски. Метрах в двух от меня расположился Леонид. Он не работал, сидел и болтал, о чем — не помню.

Студенты разбрелись кто куда. К нам подошёл товарищ Лео — Виктор. Он был без ноги, ходил на протезе без палки. В двадцать три года Виктор стал седым после боев под Сталинградом. И талант же у него был! Виктор лучшим учеником считался, писал и рисовал здорово.

— Ты что тут делаешь? — спросил Витя у Лео.

— Наташу стерегу, — был ответ, — я влюбился в её шляпу, не могу отойти...

— Возьми, полюбуйся на соломку и цветы, — говорила я, подавая Леониду свой головной убор.

Мне было весело, мы оба смеялись. Я тогда ещё не встретила своего Володю, «стрелы Амура» летели мимо и не касались сердца.

И вот через двадцать лет я приехала в храм к мужу и встретила снова Леонида. Из худенького мальчика он превратился в грузного, солидного мужчину. К сожалению, он здорово пил, и это отразилось на всем его облике. Он вскоре умер от опьянения. Но Церковь молится за своего «украсителя». Я тоже вспоминаю о Леониде перед Господом, когда восторгаюсь живописной росписью храма моей святой — мученицы Наталии и мученика Адриана, супруга её.

Леонид прислал через Володю мне в подарок новенький этюдник, который служит мне уже тридцать лет. И как же я жалею, что не смогла в студенческие годы поставить Леонида на путь спасения, привести его к Церкви! А ведь он на семинаре по марксизму сказал:

— Я крещёный. У меня бабушка верующая, с ней бы вы, атеисты, не могли бы спорить, не то что с нами — мы ничего не знаем.

Видно, за молитвы бабушки Господь сподобил Леонида расписывать храмы и тем получить молитвы Церкви за свою душу.