Приложение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Следующие заметки носят, в основном, технический характер и не претендуют на то, чтобы вызвать широкий интерес. Вначале я хотел исключить их из этой исправленной версии моего эссе, но потом решил включить их в качестве приложения. Читатель, не очень глубоко интересующийся психологией, может просто пропустить эту главу. Ниже я рассмотрю несколько замысловатую проблему трехногой и четвероногой волшебных лошадей и продемонстрирую ход моих размышлений относительно этого, а также мой метод. Эта часть психологических размышлений основывается, во-первых, на иррациональных данных материала, а именно - сказки, мифа или сна; и во-вторых, на осознании «латентных» рациональных связей этих данных с другими. Существование этих связей довольно гипотетично, как и утверждение, что сны имеют смысл. Верность этого предположения не установлена a priori: его полезность доказывается практикой. Однако еще надлежит увидеть, дает ли возможность его методическое применение к иррациональному материалу толковать последний, как имеющий смысл. Применение состоит в том, чтобы подходить к материалу как к обладающему внутренней связностью и смыслом. Поэтому большинство данных нуждается в уточнении, а именно, в прояснении, обобщении и приближении к более или менее общему понятию в соответствии с правилом интерпретации Кардано. Например, чтобы понять трехногость, ее необходимо отделить от лошади и приблизить к специфическому принципу - принципу троичности. Подобным образом, четвероногость на уровне общего понятия вступает во взаимоотношение с троичностью, и в результате получаем загадку, упомянутую в «Тимее»,- проблему трех и четырех. Триады и тетрады - это архетипические структуры, имеющие важное значение в любой символике, а также в исследовании мифов и снов. Поднимая иррациональные данные (трехногость и четвероногость) до уровня общего понятия, мы выводим универсальное значение этого мотива, и это поощряет нас к более серьезному изучению вопроса. Это задание требует целого ряда рефлексий и дедукций технического характера, и я бы не хотел, чтобы они прошли мимо интересующегося психологией читателя и особенно профессионалов, тем более, что такая работа интеллекта типична для разгадывания символов и необходима для адекватного понимания продуктов бессознательного. Только таким образом можно заставить узел бессознательных взаимосвязей открыть свой собственный смысл в противоположность тем дедуктивным интерпретациям, которые выводятся из предвзятых теорий, например, интерпретаций, основанных на астрономии, метеорологии, мифологии и - далеко не в последнюю очередь - на теории сексуальности.

Смысл трехногой и четвероногой лошадей достаточно темен, и поэтому требуется более детальное исследование. Три и четыре возвращают нас к дилемме только что рассмотренной теории психологических функций и напоминают об аксиоме Марии Пророчицы, имеющей важное значение в алхимии. Поэтому попытка глубже проникнуть в смысл чудесных лошадей может оказаться весьма полезной.

Первое, что следует отметить, это то, что лошадь, предназначенная для принцессы, - кобыла, которая в действительности тоже является заколдованной принцессой. Троичность здесь, совершенно точно, связана с женственностью, хотя в соответствии с господствующим религиозным воззрением относительно сознания, это исключительно мужская привилегия; кроме этого, число 3, как непарное, является в первую очередь мужским. Поэтому можно безоговорочно переводить троичность как «мужественность», особенно, если вспомнить о древнем египетском триединстве Бога, Ка-мутеф[542] и фараона.

Такое свойство некоторых животных, как трехногость, указывает на наличие у женского пола бессознательной мужественности. У реальной женщины она соответствует анимусу, который подобно волшебной лошади репрезентует «дух». В случае с анимой, однако, троичность не совпадает ни с одним христианским представлением о Троице, но зато совпадает с «низшим треугольником», низшей функцией триады, составляющей «тень». Низшая половина личности, в основном, бессознательна. Это еще не все бессознательное, это всего лишь его персональный сегмент. С другой стороны, анима (поскольку она отличается от тени) олицетворяет коллективное бессознательное. Если троичность она получает в виде ездового животного, это значит, что она «ездит верхом» на тени, что она сродни ей, как Мара[543]. В этом случае она обладает тенью. Но когда она сама - лошадь, она утрачивает свою доминирующую позицию олицетворения коллективного бессознательного, на ней ездит, а значит ею владеет Принцесса А - избранница героя. Как говорится в сказке, она была заколдована и превращена в трехногую лошадь (Принцессу В). Попытаемся разобраться во всей этой путанице.

1 . Принцесса А - это анима героя. Она едет верхом на трехногой лошади (а значит обладает ею), являющейся тенью, низшей функцией-триадой ее избранника. Короче говоря, она завладела низшей половиной личности героя. Она подошла к его слабым сторонам, как часто случается и в жизни, когда слабому требуется поддержка. Фактически, место женщины - со слабой стороны мужчины. Так бы мы описали ситуацию, если бы герой и Принцесса А были обычными людьми. Но так как эта сказочная история происходит в волшебном мире, более правильным было бы назвать Принцессу А анимой героя. В этом случае, благодаря встрече с анимой, герой покидает этот нечестный мир, подобно Мерлину и его фее; в обычной жизни он походил бы на человека, видящего прекрасный сон, в котором все окутано дымкой.

2 . Ситуация неожиданно усложнилась тем, что трехногая лошадь оказалась кобылой - эквивалентом Принцессы А. Она (кобыла) - это Принцесса В, которая соответствует тени Принцессы А (т. е. ее низшей функции-триаде). Однако Принцесса В отличается от Принцессы А тем, что она не ездит верхом на лошади, а сама заключена в нее: она заколдована, а значит, находится под чарами мужской триады. Таким образом, она одержима тенью.

3 . Возникает вопрос: чьей тенью? Это не может быть тень героя, так у него ее место «занято» анимой. Ответ находим в сказке: это охотник, или колдун, который заколдовал ее. Как мы уже видели, охотник каким-то образом связан с героем, поскольку последний постепенно занимает его место. Легко догадаться, что охотник является ни больше, ни меньше как тенью героя. Но это предположение противоречит тому факту, что охотник - это грозная сила, распространяющаяся не только на аниму героя, но и намного дальше, на брата и сестру королевских кровей. Об их существовании не предполагает ни герой, ни его анима; они появляются весьма неожиданно. Характер силы, выходящей за пределы индивида, превосходит индивидуальный, и поэтому она не может быть идентифицирована с тенью, если понимать под последней темную половину личности. Как надиндивидуальный фактор, нумен охотника доминирует в коллективном бессознательном; его характерные проявления, такие как охотник, волшебник, ворон, волшебная лошадь, распятие высоко на ветвях Мирового Древа[544], очень близки германской душе. Следовательно, христианское миросозерцание после отображения в океане (германского) бессознательного, логически перенимает свойства Вотана[545] по ту сторону небес. В образе охотника видим imago dei, образ Бога; Вотан - это бог ветров и духов, на основании чего римляне назвали его Меркурием.

4 . Принц и его сестра Принцесса В были захвачены языческим богом и превращены в лошадей, т. е. опущены на животный уровень, в сферу бессознательного. Напрашивается вывод, что в своем исконно человеческом облике эта пара некогда принадлежала к сфере коллективного бессознательного. Но кто же они?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует отталкиваться от того факта, что эти двое, несомненно, собратья героя и Принцессы А. Они связаны с последними также и потому, что служат им как ездовые животные и впоследствии проявляют себя как их низшие, животные начала. Ввиду своей практически тотальной бессознательности животные всегда символизируют душевную сферу человека, скрытую во мраке инстинктивной жизни организма. Герой едет верхом на жеребце, выраженном четным (женским) числом 4; Принцесса А едет на кобыле, имеющей только три ноги (3 - мужское число). Эти числа дают понять, что наряду с превращением в животных произошла и модификация половой принадлежности: жеребец имеет некоторое женское свойство, а кобыла - мужское. Психология может объяснить это следующим образом: когда мужчину подавляет (коллективное) бессознательное, происходит не только необузданное вторжение в его сферу инстинктов, но проявляется и женское свойство, которое я называю «анимой». С другой стороны, если бессознательное начинает господствовать над женщиной, то у нее все более сильно проявляется темная сторона ее женской натуры, дополняемая ярко выраженными мужскими чертами. Эти последние составляют содержание термина «анимус»[546].

5 . Однако в соответствии со сказкой, животная форма пары брат-сестра «нереальна», причем только из-за магического влияния языческого охотника-бога. Если бы они были просто животными, мы могли бы с этим согласиться. Но тогда мы бы обошли незаслуженным молчанием единственный намек на модификацию, происшедшую в половой сфере. Белые лошади - это не просто лошади. Это волшебные животные, наделенные сверхъестественной силой. Поэтому человек и узнает, что заколдованные лошади в какой-то мере обладают чем-то сверхъестественным. Сказка больше ничего не говорит нам об этом, но если наше предположение о том, что две животные формы соответствуют дочеловеческим началам героя и принцессы, правильно, то человеческие формы - Принц и Принцесса - должны соответствовать их сверхчеловеческим компонентам. Сверхчеловеческое качество пастушка выявляется фактом его превращения в героя, практически, полубога, поскольку он не остается со своими свиньями, а взбирается на мировое древо, где он становится узником, подобно Вотану. Подобным же образом он не мог бы уподобиться охотнику, если бы не обладал определенным сходством с ним. Заточение Принцессы А на верхушке мирового древа говорит о ее избранности, и поскольку она, как сказано в сказке, разделяет ложе с охотником, она, фактически, является невестой Бога.

Именно эти необычные, почти сверхчеловеческие силы героизма и избранности подарили двум обычным людям сверхчеловеческую судьбу. Пастух становится королем в нечестивом мире, а принцесса получает подходящего мужа. Но сказочный мир является не только профанным, но и волшебным, в нем человеческая судьба еще не сказала своего последнего слова. Поэтому сказка не упускает возможности показать, что происходит в волшебном мире. Здесь принц и принцесса попадают во власть злого духа, который сам находится в плачевном положении, из которого невозможно выбраться без посторонней помощи. Итак, человеческая судьба пастуха и Принцессы А находит свои параллели в волшебном мире. Так как охотник - это языческий образ Бога, который возносится над миром героев и божьих возлюбленных, то параллелизм выходит за пределы просто волшебной сферы и входит в сферу божественного и духовного, где злой дух - сам Дьявол, или по крайней мере просто дьявол,- заколдован равным ему по силе, или даже более мощным контрпринципом, обозначаемым тремя гвоздями. Это высшее напряжение противоположностей, являющееся основным источником целой драмы, и есть конфликт между высшей и низшей триадами, или, выражаясь языком теологии, между христианским Богом и дьяволом, имеющим черты Вотана[547].

6 . Если мы хотим правильно понять сказку, нам следует начать с высшего уровня, так как драма берет свое начало с первого прегрешения, совершенного злым духом. Незамедлительным последствием этого стало распятие. В этой тягостной ситуации ему необходима помощь извне; она не поступает к нему сверху, а может прийти только снизу. Юный пастушок, обуреваемый мальчишеским духом приключений, достаточно любопытен и безрассуден, чтобы взобраться на мировое древо. Если бы он упал и сломал себе шею, все бы сказали: «Какой черт вложил ему в голову безумную мысль взобраться на это огромное дерево!» И они были бы не совсем неправы, потому что это работа именно злого духа. Заточение Принцессы А -это прегрешение в профанном мире, а заколдовывание, как мы полагаем, полубожественной пары брата и сестры - это просто злодеяние в волшебном мире. Мы не знаем, но вполне вероятно, что это святотатство было совершено перед тем, как Принцесса А была заколдована. В любом случае, оба эти эпизода демонстрируют злодеяние злого духа как в волшебном, так и в профанном мирах.

Несомненно, имеет глубокий смысл то, что спаситель и избавитель, подобно блудному сыну, должен быть пастухом. Он низкого происхождения, у него есть много общего со спасителем из любопытной алхимической концепции. Первый акт освобождения, совершенный им, - это избавление злого духа от предназначенного ему божественного наказания. С этого самого акта, представляющего первую ступень лисиса[548], начинается все это драматическое сплетение.

7 . Мораль этой сказки действительно в высшей степени странная. У этой истории хороший конец: пастух и Принцесса А женятся и становятся королем и королевой. Принц и Принцесса В также поженились, но их брак в соответствии с архаической прерогативой королей, принимает форму инцеста, который хотя и воспринимается как отталкивающее явление, считается более или менее привычным в мире полубогов[549]. Но что же случилось со злым духом, чье избавление от наказания привело все в движение? Лошади растоптали злого охотника, однако это не нанесло серьезного ущерба духу. Кажется, что он исчез без следа, но это только кажется; он-таки оставил после себя след, а именно с трудом доставшееся счастье, воцарившееся в грубом и волшебном мирах. Две половинки четверицы, пастух и Принцесса А - с одной стороны, Принц и Принцесса В - с другой, сошлись и объединились: две женатые пары теперь противостоят друг другу, они параллельны, но разделены, принимая во внимание то, что одна пара принадлежит профанному миру, а другая - волшебному. Несмотря на то, что они разделены, между ними, как мы уже знаем, существуют тайные психологические связи; одна пара извлекается из другой.

Говоря в духе сказки, в которой драма разворачивается с наивысшей точки, можно сказать, что мир полубогов предшествует профанному миру, так же, как и мир богов предшествует миру полубогов. Пастух и Принцесса А есть не что иное, как подобие Принца и Принцессы В, которые в свою очередь являются потомками божественных прототипов. Не следует забывать о том, что ведьма, выращивающая лошадей, относится к охотнику как его женское дополнение; она напоминает нам древнюю Европу (кельтскую богиню лошадей). К сожалению, ничего не сказано о том, как произошло волшебное превращение лошадей. Но, очевидно, что здесь приложила руку ведьма, ибо обе лошади были выращены у нее, а значит, в какой-то мере они - ее производные. Охотник и ведьма образуют пару - это отображение божественной родительской пары в темной хтонической части волшебного мира. Последнее легко распознается в центральной христианской идее о sponsus et sponsa[550], Христе и его невесте Церкви.

Если бы мы захотели объяснить эту сказку персоналистски, мы должны были бы отталкиваться от того, что архетипы - это не фантастическая выдумка, а автономные элементы бессознательной души, которые существовали там еще до появления любого рода выдумки. Это неизменная структура душевного мира, «реальность» которой засвидетельствована определенной реакцией на нее сознательного разума. Таким образом, важный психический факт состоит в том, что человеческая пара[551] сочетается с другой парой в бессознательном, причем последняя только внешне отображает первую. В действительности королевская пара предшествует как a priori; человеческая пара имеет намного большее значение для индивидуальной конкретизации - в пространстве и во времени - вечного и изначального образа, по крайней мере в ментальной структуре, которая запечатлена в биологическом континууме.

Можно сказать, что пастух означает «животного» человека, имеющего в высшем мире напарницу-душу. Будучи рожденной в королевской семье, она изменила своей связи с предсушествующей, полубожественной парой. Если посмотреть под этим углом, то последняя окажется всем тем, чем человек может стать, если достаточно высоко взберется на мировое древо[552]. Ибо насколько юный пастух завладеет своей аристократической женской половиной, настолько он приближается к паре полубогов и поднимает себя в сферу величия, а значит, универсальной значимости. Эту же тему находим и у Кристиана Розенкрейца, когда сын короля должен избавить свою невесту от власти Мавра, у которого она добровольно была наложницей. Мавр - это алхимический nigredo[553] который прячет в себе таинственную сущность. Эта идея содержит иную параллель нашей мифологеме или, употребляя психологические термины, другой вариант этого архетипа.

Наша сказка, как и алхимия, описывает бессознательные процессы, компенсирующие сознательную, то бишь христианскую ситуацию. Она изображает работу духа, который выводит наше христианское мышление за границы, установленные церковными понятиями: он ищет ответы на вопросы, на которые не смогли ответить ни Средние века, ни Новое время. Совсем несложно увидеть в образе второй королевской пары соответствие экклезиастической концепции о женихе и невесте, искаженной формой которой являются охотник и ведьма - и это путь в сторону атавистического, бессознательного вотанизма. Ситуация становится особенно интересной, если учитывать тот факт, что это германская сказка; вотанизм психологически стал крестным отцом национал - социализма, феномена, на глазах у всего мира доведшего искажения до самого низкого уровня[554]. С другой стороны, сказка дает понять, что человек может достичь целостности только в сотрудничестве с духом тьмы; и действительно, последний - это causa instrumentalis[555] искупления. При полном извращении этой цели духовного развития (к которой стремится вся природа, которая присутствует также и в христианской доктрине) национал-социализм разрушил моральную автономию человека и установил бессмысленный тоталитаризм государства. Сказка учит нас, что нужно делать, если мы хотим преодолеть власть тьмы: мы должны использовать против нее ее же оружие, что, естественно, невозможно, если волшебный подземный мир охотника будет оставаться бессознательным, если лучшие мужи нации будут проповедовать догматизм и банальность вместо того, чтобы серьезно присмотреться к человеческой душе.