1 . Архетип как связь с прошлым

Относительно психологии нашего предмета я должен указать, что каждое высказывание, выходящие за рамки чисто феноменальных аспектов архетипа, беззащитно перед выше приведенной критикой. Мы ни на минуту не смеем поддаваться иллюзии о том, что архетип можно в конце концов объяснить и что от него можно избавиться. Даже лучшие попытки истолкования - это лишь более или менее успешные переводы на другой образный язык. (Действительно, язык сам по себе это только образ.) Максимум, что мы можем сделать - это следовать воображением за мифом, придавая ему современно облачение. И все то, что делает с мифом объяснение или интерпретация, все это соответственно совершаем мы со своими душами - с соответствующими последствиями для нашего собственного благополучия. Архетип (об этом никогда следует забывать) - это психический орган, присущий всем нам. Плохая интерпретация означает, соответственно, плохое отношение к этому органу и может, таким образом, его повредить. Но сам страдающий - плохой толкователь. Поэтому объяснение всегда должно быть таким, чтобы функциональная значимость архетипа оставалась незатронутой, и этом гарантировалась адекватная и выразительная связь между сознанием и архетипами. Ведь архетип является элементом нашей психической структуры и, следовательно, жизненно важным и необходимым компонентом нашего психического хозяйства. Он репрезентирует или олицетворяет определенные инстинктивные данные о темной, примитивной душе - реальные, но невидимые корни сознания. Какое первичное значение имеет связь с этими корнями, мы видим из того, что примитивная ментальность занята определенными ческими факторами, которые суть не что иное, как то, что мы называли бы архетипами. Эта изначальная форма religio («соединение») является сущностью, действующей основой всей религиозной жизни даже сегодня, и будет ею всегда, какую бы форму ни принимала эта жизнь в будущем.

Для архетипа нет рационального заменителя, точно так же, как его нет для мозжечка или почек. Мы можем рассматривать физические органы анатомически, чисто логически и эмбриологически. Это отвечало бы основному принципу архетипической феноменологии и ее выражению в терминах сравнительной истории. Но к значению физического органа мы приближаемся только тогда, когда начинаем задавать телеологические вопросы. Поэтому возникает такой вопрос: какова биологическая цель архетипа? Так же, как физиология дает ответ на такой вопрос в отношении тела, ответить на него относительно архетипа - задача психологии.

Утверждения типа «Мотив младенца - остаточная память о чьем-либо собственном детстве» и подобные объяснения лишь вызывают дальнейшие вопросы. Но если бы, слегка изменив это утверждение, мы сказали: «Мотив младенца - это картина определенных забытых фактов из нашего детства», мы бы оказались ближе к истине. Однако, поскольку архетип всегда является образом, принадлежащим всей человеческой расе, а не только индивиду, мы могли бы лучше выразить это так: «Мотив младенца представляет предсознательный, младенческий аспект коллективной души»[144].

Мы не ошибемся, если в данном случае будем рассматривать это утверждение исторически - по аналогии с определенными психологическими переживаниями, которые показывают, что некоторые фазы жизни индивида могут стать автономными, а результатом их персонификации может стать видение себя - например, кто-либо видит себя в облике ребенка. Как мы знаем, фантастические переживания такого рода, происходят ли они во сне или в состоянии бодрствования, обусловлены произошедшей до этого диссоциацией между прошлым и настоящим. Такие диссоциации происходят вследствие различного рода несовместимостей; настоящее состояние человека могло прийти в конфликт с его детским состоянием, или он насильно отделил себя от своего изначального характера в интересах какой-то деспотичной личности, которая больше соответствует скорее его устремлениям[145]. Таким образом, он, утратив детскую непосредственность и усвоив взамен искусственные манеры, потерял свои корни. Все это представляет благоприятную возможность для столь же враждебного противостояния первичной истине.

Принимая во внимание то, что упоминания о боге-младенце все еще встречаются в высказываниях современных людей, мы можем, наверное, распространить индивидуальную аналогию на жизнь человечества в целом и сказать в заключение, что, скорее всего, и человеческий род всегда приходит в конфликт со своим детством, то есть со своим первоначальным бессознательным и инстинктивным состоянием, и что опасность подобного конфликта, вызывающего видение «младенца» действительно существует. Следовательно, религиозные обряды, т.е. пересказывания и ритуальные повторения мифического события, имеют своей целью вновь и вновь представлять перед мысленным взором образ младенчества и все, что с ним связано, с тем, чтобы связь с изначальным состоянием не могла быть разрушена.