Женственность в европейском романтизме[150]

Много лет назад, в 1957 г., я был на конференции в Японии с Митчем Айяди и Джо Китагавой, двумя выдающимися исследователями в области сравнительного религиоведения из университета Чикаго. Оба они приехали в Японию со своими женами, а я был один, и мы собирались отправиться из Осаки в Кобэ поездом. А эти японские поезда прибывают точно по расписанию; стоит им на пару секунд опоздать, так сразу по радио приносят извинения.

Поезд прибыл на станцию, и двери открылись. Мы шли по направлению к поезду. Наши женщины шли впереди, за ними Джо, Митч и я, а позади нас шел носильщик с нашим багажом. Поезд прибыл, двери распахнулись, две жены вошли внутрь, двери захлопнулись и поезд отправился в Кобэ.

Сначала нам стало смешно, а потом мы вдруг поняли: боже, ведь наши женщины не знают японского! До Кобэ нужно было проехать три станции, и мы весь вечер метались в поисках наших потерянных жен. А носильщик сказал Джо: «С японскими женами такого не могло бы произойти. Они всегда идут позади нас».

И тогда мне пришли в голову строки из «Фауста» Гёте, ставшие одной из главных тем моих размышлений: «Das Ewigweibliche, zieht uns hinan» («Вечная женственность, тянет нас к ней»).[151] Да, они тянули нас за собой в тот вечер, это уж точно, и мы отправились на поиски наших женщин.

Все эти истории о взаимоотношениях мужчины и женщины проявляются в незначительных привычках и обычаях, которых мы даже не замечаем, но в них скрывается глубокий смысл, уходящий корнями в далекое прошлое. Говоря о женственности на Западе, я хотел бы представить вам две абсолютно противоположные друг другу традиции. Одну я обозначил бы как европейскую традицию «Das Ewigweibliche/Zieht uns hinan» («Вечная женственность / Тянет нас к ней»[152]). Здесь образ женщины возвышался над всем по крайней мере на протяжении 25 000 лет. Палеолитические пещеры и найденные там маленькие фигурки Венер – ровесницы хомо сапиенс в Европе.

Примерно около 10 000 лет до н. э. появляются свидетельства возникновения сельского хозяйства и одомашнивания животных. Теперь мы от охоты и собирательства переходим к оседлым сообществам людей. Они постоянно разрастаются, некоторые поселения превращаются в центры торговли; из них затем образуются города. Первые города в истории человечества возникают в Месопотамии, а затем в долине Нила в IV тысячелетии до н. э. Это происходило примерно 5000 лет спустя после возникновения первых очагов земледелия. Итак, между 10 000 лет до н. э. и 4000 лет до н. э. господствовала эпоха неолита, Новый каменный век, когда Богиня была главным объектом поклонения. Женщина рожает и вскармливает детей, как сама мать-природа, ее магия совпадает с магией Земли, и эта глубокая ассоциация имеет принципиальное значение.

Искусство земледелия распространилось из трех центров, где господствовал культ Богини. Один был расположен в Юго-Западной Азии и Юго-Восточной Европе, другой в Юго-Восточной Азии в области современного Таиланда, а третий – на территории современной Мексики и Центральной Америки. В других частях света, на просторах великих равнин, где жили охотники, приоритетным становится приручение животных, и там мы имеем дело с племенами кочевников-скотоводов. В тех местах мужские божества играли более важную роль, а богини в основном были просто спутницами мужских богов.

А в тех областях, где процветало сельское хозяйство, именно Богиня властвовала над всем. Она была вездесущей. Она не только создала эту Вселенную, она и есть сама эта Вселенная, а мы – ее дети. Человека рождает мать, он плоть от плоти ее, и точно так же мы – дети Вселенной.

В Индии, где почитают женственность и где она до сих пор играет важнейшую роль, был период мужского доминирования, которое наступило во время вторжения арийцев во II тысячелетии до н. э. Но спустя 600 или 700 лет Богиня вернулась в образе Кали. О ее появлении говорится в истории под названием Деви-махатмь, Великая Похвала Богине. Боги, ее дети, не сумели убить чудовище – Чудовищного Быка. В бессилии они встали в круг и отдали свои силы, возвращая их источнику. И тогда перед ними возникло огромное темное облако, а из него вышла прекрасная Богиня с восемнадцатью руками, и в каждой руке она держала силу каждого бога, и она пошла и убила это чудовище.

Вот ответ Мардуку, который убил Богиню бездны, Тиамат, решив, что сила на его стороне.

Рис. 144. Кали попирает ногами Шиву (рисунок гуашью на бумаге, Индия, дата неизвестна)

Когда боги поняли, что не в силах сами что-то сделать, то были вынуждены вернуть силу туда, откуда они ее получили: отдать ее женственности. Именно в ней – источник жизни двух миров, нашего и потустороннего. В культуре Греции мы видим возвышение мистических культов – богини Деметры, Персефоны, в Египте – Исиды и Нефтиды. В них – ключ к возрождению, именно их символика проявляется в образе Девы Марии как Богоматери.

Но в более утонченных мифологических образах Упанишад, представляющих собой синтез двух культур, божество-творец – это и есть сама вселенная. В Брихадараньяка-упанишаде есть замечательный фрагмент, который относится к IX в. до н. э., когда божественное Я, Брахман, первичная энергия, проявлениями которой мы все являемся, сама себе сказала: «Атман» («Я»). Эта энергия не была ни мужской, ни женской, она была Вселенной. И едва она сказала себе «Я» – она испугалась. А потом спросила себя: «Так чего же я боюсь, ведь кроме меня здесь никого и ничего нет?» И как только ее посетила эта мысль, она сказала себе: «Хорошо бы, чтобы здесь был кто-то еще». Вот две самые важные движущие силы жизни: страх и желание. Когда Вселенная захотела, чтобы здесь был кто-то еще, она стала разрастаться и приняла формы мужчины и женщины, обнимающих друг друга, а потом она разделила их. И тогда мужчина овладел женской частью мира и слился с ней вначале в антропоморфной, человеческой форме, и она подумала: «Как он может сливаться со мной, ведь я и он – это единое целое?» И она обратилась в кобылу, а он – в жеребца, и слился с ней. Она превратилась в корову, а он в быка, и так далее, пока они не превратились в муравьев. И тогда он огляделся вокруг и промолвил: «Я влил свои силы во все это, я и есть весь этот мир».

Смысл в том, что мы и Бог – это единое целое. Так вы можете сказать о Матери-Богине, но в нашей традиции за слова «Я и Господь – это одно и то же» человека распнут на кресте. Христа именно за это и распяли, то же самое сделали представители ислама с Мансуром Аль-Халладжем девять столетий спустя. Отождествлять себя с Богом считается богохульством.

И вот перед нами две совершенно противоположные традиции. Для одной важнее всего видимый мир и его отдельные формы, поэтому, говоря «Я», вы думаете о себе как об отдельной форме, отличной от всех остальных. А для другой мифологии интересна перспектива, выходящая за рамки отдельной личности. Там считается, что все мы – частички единой жизни, всех нас объединяет общее сознание. Мы просто представляем собой индивидуальные проявления того, что выше всего индивидуального, и все же являемся индивидуальными личностями.

Одна из проблем любой мифологии и религии состоит в том, что нужно пережить эту открытость всему окружающему, и при этом не утратить свою самобытность, то, что мы называем Mitleid (в буквальном переводе с немецкого – «сострадание»). С этим переживанием приходит понимание, идентификация, а в противовес ему возникает понятие о вечной душе, которую создала наша ортодоксальная традиция. С логической точки зрения это кажется абсурдным, но так обстоят дела, и индивид был создан как отдельное существо.

В IV–I тысячелетии до н. э. происходили вторжения кочевников-скотоводов в земледельческие регионы. В западном мире существовали два типа захватчиков. Это были семитские скотоводы, разводившие овец и коз. Они жили в основном в сирийско-арабской пустыне, оттуда и явились бедуины, грабители, мародеры и завоеватели. Прочтите Книгу Судей, Книгу Исайи, и у вас волосы дыбом встанут. Я обычно не рекомендую читать эти главы Библии. Например, в Иерихонском послании говорится: «Убейте всех в этом городе!» Такой приказ отдал тот же Бог, который пару месяцев назад передал заповедь: «Не убий». Подумайте об этом.

В этот же исторический период так называемые арийцы, или индоевропейцы, вторгались с севера в Центральную Европу, с юга – в Италию, Грецию, Персию и Индию, а с запада – в Британию и Ирландию. Все современные европейские языки, кроме языка басков, относятся к индоевропейской группе. Самые далекие северо-западные языки – это кельтский язык в Ирландии, Шотландии, Уэльсе, на острове Мэн и, формально, во Франции. Основные вторжения кельтов происходили около 10 000 лет до н. э., примерно в то же самое время, что и вторжения представителей так называемой гальштатской культуры[153] в Центральную Европу.

Когда Цезарь завоевал Галлию и вторгся в Британию примерно в 50 г. до н. э., во Франции и на Британских островах жили кельты. Господство Рима длилось там с 50 г. до н. э. примерно до 450 г. н. э. К тому времени солдаты стали жаловаться, что их снаряжение слишком много весит, что в день им приходится проходить слишком большие расстояния, и все стало разваливаться. Римская империя слишком разрослась и стала отступать. Дунай являлся северо-восточной границей этой империи, а на северо-западе там проживали племена германцев. С востока наступали персы, и началось падение Рима. Тогда римляне и ушли из Англии.

Но римские армии защищали Британию от внешнего вторжения. Когда римские войска ушли, жившие там раньше кельты стали осуществлять набеги на Шотландию и Ирландию. Слово «шотландец» в переводе означает «захватчик» и первоначально ассоциировалось с ирландским языком. Тогда же германские захватчики обрушились на эти земли с северо-востока. Именно их мы и называем англичанами: это были англо-саксонцы и юты, которые пришли туда из мест, где располагается современная Дания. Они завоевали бывшие владения Рима – территорию будущей Англии. Но Шотландия, Уэльс и Ирландия не были захвачены Римом, и англичанам они тоже не достались.

И вот что еще важно учитывать, размышляя об истории мифологий в Европе. История Англии известна нам с момента, когда оттуда ушли римляне и англичане вторглись на Британские острова. Но до того там жили кельты. Кельты и сами были захватчиками, а до них там жили люди эпохи неолита и бронзового века, земледельцы, оставившие после себя огромные мегалитические сооружения в Ирландии, чей возраст определяется не позднее 2500 лет до н. э.

В мире кельтов господствовала Мать-Богиня. После вторжения воинственных германцев боги древних кельтов удалились на таинственные холмы.

Большинство волшебных английских сказок уходят корнями в сказания кельтов. В Ирландии есть много холмов, населенных феями, и самое интересное, что такой холм невидим, и никогда не знаешь, где именно он находится, и на него нельзя попасть по прямой дороге – только обойдя холм вокруг, а иначе туда никак не попадешь. У волшебного мира есть одно гораздо более глубокое измерение по сравнению с видимым миром: он – повсюду. Его населяют феи – природные силы, а тайна их волшебства и колдовской силы заключается в объединении вашего бессознательного с их природой. В феях воплощается ваше постоянное энергетическое сознание, присущее всем живым существам. Это – царство Матери-Богини.

В Средневековье, и особенно в XII–XII вв., произошло значительное возрождение кельтского образа мыслей в Европе, особенно ярко проявленное во множестве легенд о короле Артуре. Романы о короле Артуре и Святом Граале – это мотивы кельтских сказаний, чьи корни уходят в далекое прошлое.

В XIII в. в умах господствовал образ Девы Марии. Богиня вернулась в христианский мир, что проявилось в противоречащих культуре Богини представлениях о Богоматери. Повсеместно, особенно в католическом мире, наблюдалось укрепление позиций Пресвятой Девы, начиная с V столетия н. э. и до наших дней.

Главнейшей проблемой для апостола Павла было решить, кому принадлежало христианство: только иудеям или всем остальным, и он сделал выбор в пользу последних.

В Евангелии от Луки возникает тема непорочного зачатия. В Евангелиях от Матфея, Марка или Иоанна, которые все были иудеями, этой темы вы не найдете; она возникла именно в Евангелии от Луки, который был греком. В иудейской традиции отсутствует тема непорочного зачатия, поскольку подобная идея представителям этой культуры отвратительна. А когда вы задумаетесь о библейской истории, где говорится, что Сара родила Исаака в возрасте 108 лет («И Сара засмеялась»),[154] то, с мифологической точки зрения, это и было непорочное зачатие. Прочитайте внимательно историю рождения Самсона. Но и Самсон не был иудеем, он был филистимлянином, то есть индоевропейцем. История его рождения очень напоминает историю о непорочном зачатии. Но эта тема существует не только в традиции Ветхого Завета.

Непорочное зачатие на самом деле символизирует зарождение духовности в животном теле. Мифологическое значение непорочного зачатия не имеет никакого отношения к биологической аномалии. В индийской системе кундалини первые три чакры соответствуют нашему животному стремлению к жизни, животную эротику и животную агрессию. А потом, на уровне сердца, зарождается нечто подлинно человеческое – чисто человеческое осознание возможности духовной жизни, отодвигающей все остальное на второй план. Символ этой чакры в системе кундалини – соитие мужского и женского органа – два треугольника: один, обращенный вершиной вверх, и другой – направленный вниз. На этом уровне рождается духовность, в этом и состоит смысл непорочного зачатия.

Легенды о непорочном зачатии существуют практически во всех мировых культурных традициях. Кецалькоатля родила непорочная девушка, а он создал всех людей. Подобно Христу, он умер и воскрес, а одним из основных символов Кецалькоатля был крест.[155] Когда испанские представители римско-католической церкви прибыли в Мексику, они пришли из-за этого в полное замешательство. Тогда они придумали два объяснения: первое состояло в том, что апостол Фома, отправившись в Индию, возможно, достиг и берегов Америки и там проповедовал учение Христа. Но поскольку до Рима и папы римского было далеко, то его учение деградировало до этой ужасной истории с Кецалькоатлем. Другое объяснение исходило из того, что это дьявол издевался над христианским учением, искажая его так, чтобы миссия христиан закончилась провалом. В любом случае они признали, что Кецалькоатль – это их бог, но в ином обличье.

Боги символизируют мистические принципы, возможности человека. В различных культурах они принимают различные формы в зависимости от конкретного окружения, истории и требований – всего, в чем проявляется духовность. Поскольку на человеческий облик в разных частях света оказывается различное воздействие, так и на мифы оказывают влияние невидимые силы духовности, которая их формирует.

И вот еще что важно: в культуре захватчиков на первое место ставится именно культура, а не природа. Когда мы имеем дело с мифологией, в которой главную роль играет Богиня, то мы слышим голос матери-природы, и корни ее глубоки – они повсюду.

Как я уже отмечал, воинственные народы, сражаясь за свое существование с другими, акцентируют особые формы этого общества и образа жизни его людей. Поэтому большее значение имеет социальный аспект культуры, а не природный, и это может зайти очень далеко – вплоть до абсолютного истребления природы. Именно с этим мы и сталкиваемся в Ветхом Завете. Перечитайте Книгу Исхода, Левит, Числа, Второзаконие – о чем там идет речь? Законы, законы, законы. Как причесываться, как сморкаться, что можно есть, а что нельзя. К природе все это не имеет ни малейшего отношения; все это важно потому, что сплачивает нас, держит нас вместе. Мы не можем больше ни с кем устанавливать отношений, и мы ни с кем больше не смешиваемся. Законы о пище, будь то законы для браминов или для иудеев, направлены на то, чтобы изолировать эту группу людей от всех остальных. Для этого они и написаны. Просто перечитайте их и убедитесь сами, а иначе в этих законах просто нет никакого смысла.

Итак, мифологии, связанные с природой, и мифологии, связанные с законами общества, противоречат друг другу. Мифологии единого Бога нацелены на важность соблюдения социальных норм, а мифологии Богини подчеркивают значимость природы. Что касается Библии, то патриархи, о которых там идет речь, воплощают значимость общества: все остальное – это мерзость, которую нужно стереть с лица земли вместе с мерзкими богами. Как сказано во Второй Книге Царей: «Нет иного Бога во всей земле, кроме Израиля». Вот и всё. С точки зрения общечеловеческих ценностей это звучит просто отвратительно. А вот Богиня, наоборот, присутствует во всех, во всем, она и есть все, что нас окружает. Научить узнавать ее во всех проявлениях – вот в чем состоит цель подобной мифологии. Поэтому нетрудно понять, отчего мифологии единого Бога так яростно ее отрицают: она воплощает природу, а природа, с библейской точки зрения, греховна и низменна. Природу изгнали из рая, и каждый природный импульс – это грех, все природное подвергается обрезанию, от него нужно откреститься. И такое представление глубоко укоренилось в нашей культуре.

Такова историческая основа божественной женственности в Западной Европе. В эпоху раннего палеолита Богиню ассоциировали с поселениями, где жили люди, а шаманы-мужчины и мужские ритуалы ассоциировались с великими пещерами и наскальной живописью. Живопись аналитична, а скульптура синтетична – это два разных стиля мышления, два разных настроения.

С формированием сельского хозяйства роль Богини, бывшей раньше домашним божеством, возрастает. Она становится главной в пантеоне богов, потому что основной источник пищи теперь получают дома, а не на охоте. Перед нами – сформировавшиеся устойчивые поселения, где выращивают собственную пищу. Сначала землю возделывали женщины. Если обратить внимание на сегодняшних земледельцев, мы увидим, что мужчины выполняют тяжелую физическую работу, готовя почву к пахоте, но семена в нее сажают женщины. Это их магия. С изобретением плуга возникло нечто напоминающее сексуальные отношения с матерью-землей, мужчины стали играть в сельском хозяйстве ведущую роль, но Богиня при этом все равно властвовала над всем. Подобная культура существовала в Европе в бронзовом веке, артефакты которой мы до сих пор находим в Ньюгранже в Ирландии (25 000 лет до н. э.) и Стоунхендже в Англии (между 1700 и 1800 гг. до н. э.).

Рис. 145. Спирали в Ньюгранже (резьба по камню, эпоха неолита, Ирландия, ок. 2500 г. до н. э.)

Затем произошло вторжение индоевропейских воинов. Первая их волна на Британских островах появилась вместе с кельтами.

Приведу типичное кельтское сказание о воине, который, преследуя оленя в чаще леса, гонится за ним, поднимаясь на холм, и там олень превращается в Богиню. Она владычица этого холма, и охотник волшебным образом попадает внутрь этой горы, становясь ее возлюбленным и защитником. Он остается с ней, как ему кажется, месяцев на шесть или на год или около того, а потом говорит: «Я хотел бы выйти наружу, узнать, как там поживают мои друзья».

Она пытается отговорить его. Но он просит отпустить его, и тогда она соглашается: «Хорошо, ступай. Но сиди на коне, не спешивайся». Она позволяет ему уехать, и он отправляется в путь.

Покинув волшебный холм, он понимает, что все вокруг сильно переменилось. «Боже мой, да с тех пор прошли сотни лет!» Не осталось никого из его знакомых. Он оказался в том удивительном природном пространстве, где не властно время. Он был у входа в вечный холм, волшебный холм, на пути в пространство бессознательного, где не ощущается ход времени. Именно там вам приходят сны о том, что ваши мать и отец еще живы, и они дают вам советы, и там с вами все мертвые – а вы находитесь снаружи, за пределами поля времени.

И вот этот воин едет на коне, и тут он роняет перчатку. Не успев подумать, он соскакивает с коня, чтобы поднять ее, но едва прикоснувшись к земле, он рассыпается в прах.

В Японии есть похожая легенда на этот древний кельтский сюжет. Интересно, что великий период подъема Японии до проникновения в нее буддизма, до VI в. до н. э., по времени совпадает с дохристианским периодом развития кельтской Европы. Многие подобные темы перекликаются друг с другом.

Впоследствии мужская мифология с Ближнего Востока проникла в Европу в форме христианства, подавив исконную мифологию, последователи которой поклонялись силам природы. Библейская мифология не имела ничего общего с европейским стилем жизни. Она просто подавила то, что существовало раньше. Она была насильно навязана во время военного вторжения, а затем поддерживалась с помощью жестокого правления. Кризисный момент для нее настал в IV в. н. э. Именно тогда Феодосий I Великий объявил, что в Римской империи не потерпят никакой иной религии, кроме христианства, и лишь той его ветви, которую исповедовали правители Византии. Люди немедленно стали прятать предметы древнего культа, чтобы защитить их от вандализма ранних христиан, принимавшего ужасающие масштабы. Совершая путешествие в страны Восточного Средиземноморья – в Грецию, Сирию и Египет – и любуясь прекрасными памятниками, которые были намеренно разрушены, вы не можете даже вообразить себе, сколько энергии было вложено в это разрушение. И Акрополь, и другие великие храмы не разрушались сами по себе – это дело рук вандалов. Эти храмы восхваляли красоту Богини. «Не сотвори себе кумира».

Но нападкам подвергалось не только то, что было создано язычниками. Священнослужители решали, какие именно книги Библии следовало признать каноническими, а все остальные подлежали сожжению. Так погибли коптские свитки Наг-Хаммади, Евангелие от Фомы и многое другое.

Библейская традиция радикально противоречила традиции поклонения Богине. В то время как в Европе доминировало библейское учение, культура почитания живой матери-земли продолжала потихоньку сохраняться. В Ветхом Завете мы читаем в начале Книги Бытия: «Помни, из праха ты пришел и в прах обратишься».[156] Знаете ли, земля – это не прах, она живая, полная сил. Но тут приходит этот навязчивый бог и хочет все забрать себе, он унижает землю, называя ее прахом. А вам он говорит: «Вы – дети земли и должны в нее вернуться. Но ваша земля – это, вообще-то, просто прах». В Книге Бытия говорится: «В начале сотворил Бог небо и землю, земля же была безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водою». Там не говорится, что он создал эти воды. Эти воды и есть Богиня – она была там изначально.

Обратимся к Книге Притчей Соломоновых, где богиня мудрости София говорит: «Когда он создавал Рай, я уже была там».[157] Так она говорит. И это – та же старая мифология Вавилона и Шумера, где присутствовали две силы, женская и мужская, и между ними существовало противостояние, какие-то отношения и творческий союз. В Библии великая мужская сила была представлена антропоморфно – как мужчина. А женская была сведена к природному элементу – обыкновенной воде. Там говорится, что «Дух Божий носился над водою».[158] И ни слова о том, что это воды Богини. Ее вытеснили и скрыли, но она всегда возвращается.

Очень интересно, как мужественность пытается все подавить. Вам говорят: «Вот ваш бог», а ваше сердце подсказывает: «Нет, это не так, это Мать-Богиня». Я люблю спрашивать: «Кому нужно Авраамово лоно?»

Итак, в нашей традиции два мировоззрения накладываются друг на друга, создавая путаницу и сбивая с толку, но даже эта неразбериха указывает нам путь к мифологии Матери-Богини, потому в Книге Бытия, вплоть до 11-й главы, – отражена древняя шумерская мифология: мифы о потопе, о башне, миф о создании живого существа, разделенного надвое – на Адама и Еву из его ребра (на «спутницу-антрекот», по меткому выражению Джойса). И во всем царит Мать-Богиня.

Один из самых интересных мотивов просматривается в истории Каина и Авеля. Сэмюэль Ной Кремер, ведущий переводчик шумерских текстов, обнаружил интересную историю, которая датируется 2000 г. до н. э. В ней пастух и земледелец соревнуются друг с другом, стараясь понравиться Богине.[159] Земледелец говорит: «О, я подарю тебе зерно, и испеку хлеб, и много чего еще».

А пастух обещает: «О, я подарю тебе сыр и молоко и много чего еще».

А Богиня отвечает: «Выбираю земледельца».

И вот появляется Книга Бытия в традиции поклонения Яхве, примерно около 800 лет до н. э. И там рассказывается о споре Каина и Авеля, соперничающих за милость Бога, и мужское божество выбирает пастуха. Почему? А разве израильтяне не были сами пастухами? Разве не они пришли в мир городов и разве не Каин создал города?

В библейской мифологии можно проследить, как та роль, которая естественным образом и по праву принадлежала женщине, теперь отводится мужчине.

Обращаясь к европейской мифологии, мы сталкиваемся с четырьмя идеальными, основательными природными мифологиями: кельтской, германской, италийской и греческой. Это были зрелые мифологии, где властвовала Богиня. Вы можете переходить от одной к другой и сравнивать их друг с другом, находя похожих персонажей: вот богини судьбы, а вот – норны. Богини судьбы указывают нам путь, как «вечная женственность, к которой мы стремимся». А у Сенеки мы читаем: «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt» («Желающего судьба ведет, не желающего – тащит»).[160] Это хороший совет, так нас ведет наша природа. Но ваш рассудок может иногда противоречить вашей природе, а Богиня воплощает именно природу.