Похищение Персефоны

Другим важнейшим мифом в элевсинских мистериях был миф о похищении Персефоны.[140]

В легенде говорится, что она собирала цветы на лугу и ее увидел бог подземного мира Аид, или Плутос (так его называют во время ритуалов, в литературе он известен под именем Аид). Тут земля разверзлась, Аид вышел из преисподней и забрал с собой Персефону, а потом еще и целое стадо свиней обрушилось в яму вслед за ними.

И вот, подобно Исиде, отправившейся на поиски мертвого Осириса, Деметра стала искать Персефону. Мать идет по следам похищенной дочери, но видит, что ее следы затоптаны копытами свиней.

На примере из книги Харрисона (рис. 121) показано жертвоприношение свиньи Персефоне. Факелы справа принадлежат Персефоне, царице подземного мира. Вот в чем вопрос – а была ли сама Персефона Богиней, принимавшей облик свиньи? Помните изображение Богини со свиным пятачком, созданное 5000 лет назад до н. э., с лабиринтом подземного мира на теле (см. рис. 22)? Сэр Джеймс Фрезер в своей книге «Золотая ветвь» утверждает, что Деметра и Персефона изначально были богинями – покровительницами свиней, а написал он об этом за семьдесят лет до того, как было обнаружено то самое изображение Богини в облике свиньи!

К тому же периоду истории относится найденное в Сербии изображение богинь-близнецов (см. рис. 9). Культы более позднего периода Античности сохраняют преемственность с верованиями древнейших времен, становятся гораздо утонченнее и прекраснее.

Итак, мы движемся от жизни к смерти, от одной матери к другой, от Деметры к Персефоне. Смысл этого заключается в том, что смерти нет. Жизнь, заключенная в нашем теле, вечна.

И вот Деметра отправляется на поиски своей дочери. Легенда гласит, что она подошла к колодцу в деревне Элевсина. Там она, вероятно, присела отдохнуть, безутешно горюя о своей потерянной дочери.

Люди подошли к плачущей Деметре, чтобы утешить ее, но разбитая горем Богиня не может даже улыбнуться им в ответ. Все олимпийские боги собрались, чтобы успокоить ее, но она только отмахивается от них, пока к ней не приковыляла старушка Баубо (?????), которая выглядела очень неприлично. Она исполнила перед Деметрой такой забавный и непристойный танец, что, глядя на нее, Деметра не смогла удержаться от смеха.

Здесь очень интересна роль обесцененного[141] – оно нарушает правила приличия и позволяет человеку забыть о своих обязанностях и привычных представлениях. В античных театрах обычно зрителям представляли три трагедии и одну комедию. В комедии все показывается с другой точки зрения, заставляя забыть обо всем печальном. С Деметрой это и произошло. Помните, у Гёте в «Фаусте», строки из Вальпургиевой ночи: «Die alte Baubo kommt allein/Sie reitet auf einem Mutterschwein» («Старуха Баубо в стороне/Летит на матушке-свинье!») (перевод Н. Холодковского).

Рис. 121. Принесение свиньи в жертву (краснофигурная ваза, античная Греция, V в. до н. э.)

Рис. 122. Деметра и Персефона на Парфеноне (каменный барельеф, античная Греция, 447 г. до н. э.)

Рис. 123. Колодец в Элизии (камень, Древняя Греция, VI в. до н. э.)

Вот как повествуют об этом эпизоде Гомеровы гимны:

Не пожелала, однако,

присесть на блестящее кресло

Пышнодарящая,

добропогодная

матерь Деметра,

Но молчаливо стояла,

прекрасные очи потупив.

<…>

Но без улыбки сидела,

еды и питья не касаясь,

Мучаясь тяжкой тоскою

по дочери

с поясом низким.

Бойким тогда

балагурством

и острыми шутками

стала

Многоразумная Ямба

богиню

смешить пречестную:

Тут улыбнулась она,

засмеялась и стала веселой.

<…>

Милой с тех пор

навсегда ей осталась

и в таинствах

Ямба.

Похожий сюжет имеется и в японской мифологии. Главное божество в японском синтоистском пантеоне – Аматерасу, прекрасная Богиня солнца. Весь мир зависит от света, который она излучает. Однажды ее брат ужасно обидел Богиню и ее подруг, и, кипя негодованием, Аматерасу удалилась в пещеру под горой, завалив за собой вход валуном. И весь мир погрузился во тьму.

Боги стали советоваться друг с другом: «Как же нам выманить ее обратно?»

Они решили устроить буйную вечеринку снаружи у входа в пещеру. Аматерасу услышит этот шум и захочет узнать, что там делается. Они стали буянить и шуметь, а одна из богинь исполнила непристойный и развязный танец, сопровождая его смешными жестами. Все боги так и покатились со смеху.

Рис. 124. Баубо (терракота, античная Греция, V в. до н. э.)

Рис. 125. Аматерасу, выходящая из пещеры (красочная печать с деревянных досок, период Эдо, Япония, XIX в. н. э.)

Аматерасу в своей пещере заинтересовалась происходящим снаружи. Она чуть-чуть приоткрыла выход из пещеры, чтобы одним глазком взглянуть на то, что там происходит. А боги тогда сказали ей: «Знаешь ли, здесь у нас появился кое-кто покрасивее тебя» и с этими словами приставили к выходу из пещеры зеркало, чтобы Аматерасу увидела в нем свое отражение.

Она очень удивилась и вышла наружу, тогда два огромных сильных бога задвинули камнем выход из пещеры и обвязали вокруг Богини веревку, напоминающую радугу в библейской традиции. Это означало, что Аматерасу не сможет снова убежать, а мир никогда больше не погрузится во мрак. И до наших дней в синтоистских храмах богини Аматерасу можно увидеть эту веревку, что означает: Богиня больше нас не покинет. А что за красный диск изображен на японском флаге? Это зеркало Аматерасу.

На так называемом покрове Деспины[142] (рис. 126) мы видим замысловатые и забавные изображения животных, фигуры людей в масках. Все они исполняют какой-то дикий танец. В Пелопоннесе мы видим танцовщиц-Кор (помните, что Кора – это пелопонесское имя Богини Девственницы, которую в других районах Греции называют Артемида или Персефона). Они исполняют дикий танец, посвященный Богине-Девственнице Де-спине. На этом покрове мы узнаем ее среди танцоров в масках.

Рис. 126. Покров Деспины (рисунок на каменном барельефе, античная Греция, примерно IV в. до н. э.)

Это напоминает фигуры с головами зверей из тантрических буддийских традиций – дакини, духов пространства, что наводит на мысли о карнавале. А во время карнавала не действуют никакие законы, они происходят на границе двух эпох вечности – эонов.

В году 365 дней, но округленное количество стандартного года – 360 дней. Итак, год состоит из такого же количества дней, что и количество градусов в окружности, поэтому круг времени и круг пространства устроены одинаково. Но между 360 днями ушедшего года и 360 днями года нового есть промежуток в пять дней – они и приходятся на карнавал. Это – период вседозволенности, всяческих неприличий, когда не соблюдаются законы, чтобы произошло оплодотворение и пришло новое поколение новой эпохи, поэтому мотив дикого непристойного танца ассоциируется с легендой о поисках Персефоны. Именно в эти пять дней благопристойность мира, живущего по законам, нарушается, и появляется возможность поиграть, побезобразничать и посмеяться.

Если серьезно, то вам следует осознать, что оба мира соизмеримы друг с другом, и мир, живущий по законам, – это просто один из возможных вариантов. Когда вы что-то делаете, то создаете шаблон, исключающий иные возможности, но приходит пора, когда нужно открыться чему-то непривычному и возможности творить.

В сущности, всякий, кто занимался творчеством, знает, как наступает такой момент. Вы строите осмысленные планы и придерживаетесь их, чтобы получить «сухой», «мертвый» продукт вашего труда. Но вам нужно открыться хаосу, который приходит из глубин, снизу, и тогда возникает нечто оригинальное, а если вы включаете критику слишком рано, то вы убьете свое творение.

Шиллер написал одному молодому писателю прекрасное письмо с советом, как преодолеть ступор перед пустым листом бумаги в начале работы. Молодому писателю было о чем поведать миру, но он никак не мог записать свои мысли. Это нормальная ситуация. И Шиллер дал очень простой совет: «Ваша проблема заключается в том, что вы слишком рано включаете критику, а лирика не успевает заработать».

Посмотрите, что происходит в школах: там учат делать критический разбор произведений Мильтона и Шекспира, Гёте и других писателей, а потом учитель говорит: «А теперь придумайте что-то сами». Вы садитесь, у вас что-то начинает получаться, и тут вы думаете: «О боже мой! Да это же ерунда». Конечно, вы не можете сочинять как Шекспир, но вы можете сочинять в собственном стиле, если, конечно, позволите себе сделать это.

И тут должен наступить момент хаоса – нарушения всех правил, когда вы понимаете: «Да какая разница, кто что подумает?». Пришло время нового поколения. Вот какой мотив связан с карнавалом.

Именно таким способом оживает Богиня, она возвращается к жизни благодаря смеху. Это – момент просветления, анодос, или возвращение Богини. Семя, которое хранилось в царстве Аида во время сухого лета, теперь выходит на поверхность, как буйство жизни во время осеннего сева. На этой вазе (рис. 127) Персефону окружают купидоны и сатиры, фаллические и растительные изображения. Дионис держит в руке свой деревянный жезл тирс, увитый плющом, и, таким образом, дионисийские ассоциации тесно переплетаются с элевсинскими мистериями.

Рис. 127. Анодос Коры/Персефоны (краснофигурный кратер, античная Греция, V в. до н. э.)

Рассказ о другой Богине, которая поднимается на поверхность земли, может вас удивить (рис. 128). Над ее головой написано имя – Пандора; она символизирует энергию жизни, приходящую в мир вместе с женщиной.

Вот что рассказывает нам об этом изображении Харрисон:

На первый взгляд кажется, что мы видим величественную фигуру, которая поднимается из-под земли с простертыми руками. Кроме того, там изображен мужчина с молотом и ожидающий ее Гермес. Нам кажется, что мы видим знакомую сцену вознесения Коры или Геи. Не будь там никаких надписей, это изображение можно было бы трактовать именно так. Но дело в том, что каждая фигура тщательно подписана. Слева – Зевс, рядом с ним – Гермес, затем – Эпиметей и, наконец, не Гея и не Кора, а Пандора. Над Пандорой, приветствуя ее восхождение, парит бог любви с повязкой для волос в протянутых к ней руках. Пандора поднимается вверх из-под земли, она – Земля, та, что приносит дары.[143]

Рис. 128. Пандора поднимается из-под земли (краснофигурная амфора, античная Греция, V в. до н. э.)

В образе Пандоры мы видим еще одно отражение идеи о том, что именно женщина приносит в мир благополучие и процветание. А более поздняя, нахальная, мужланская история о Пандоре, где намекают на то, что женщина приносит с собой ларец с несчастьями, – просто еще один способ сказать, что в жизни бывает много несчастий. Конечно же, где жизнь, там и несчастья; как только в жизни что-то происходит, так сразу же могут приключиться и беды, и катастрофы. Где процветание, там и страдание.

Эпиметей (предположительно), Гермес, Зевс и Эрос – это основные силы, которые приветствуют здесь появление Богини.

Иллюстрация на рис. 129 развивает ту же тему еще более выразительно: сатиры бьют землю молотами. Земле должно быть больно, ее нужно копать, чтобы из нее могла подняться новая жизнь. Жизнь – это боль. Вот и Христос тоже должен быть распят на том кресте, к которому все мы прибиты в пространстве времени. А когда землю вспахали, чтобы она могла принести свои плоды, ее больно наказывают. Для этого в мистериях присутствовало бичевание.

Есть два изображения ритуала дионисийской инициации в Вилле Мистерий в Помпеях (I в. до н. э.), которые дают нам представление о том, что там происходило. На первом изображении (рис. 130) молодая женщина, проходящая инициацию, положила голову на колени женщины постарше, а та смотрит на ангела, который занес над девушкой хлыст. У обнаженной танцовщицы в руках цимбалы или кастаньеты. Стоящая перед ней женщина одета в темную хламиду, а в руке у нее тирс, или жезл.

Рис. 129. Богиня Земли в страданиях поднимается из глубин (чернофигурный лекиф, античная Греция, V в. до н. э.)

Рис. 130. Юную женщину, проходящую обряд инициации, бичуют (фреска, Рим, Италия, I в. н. э.)

На втором изображении молодой человек, проходящий обряд инициации, смотрит в металлическую чашу с внутренней зеркальной поверхностью, а за ним помощник держит сморщенную и ужасную маску старика. Угол кривизны этой чаши тщательно изучили и рассчитали математически, и выяснилось, что каждый, кто смотрел бы в чашу под таким углом, видел бы не отражение собственного лица, а отражение этой маски, которую держали у него за спиной. И видит он там не себя сегодняшнего, а того, кем он станет. У американских индейцев было на этот счет особое выражение – «длинное тело», то есть тело всей жизни полностью, а не краткий миг из нее, который можно увидеть сегодня утром.

Наш переход по полю времени является переживанием совпадения этого «длинного тела» с другим. Мы хватаемся за краткий миг совпадения. Но проходя инициацию, мы видим свое истинное тело – вот оно, перед нами, и нам всего лишь нужно осознать, какова его длина. Наша жизнь происходит внутри одного тела, от зачатия и до смерти, и это мы должны осознать во всей полноте.

Рис. 131. Человек видит «длинное тело» (фреска, Рим, Италия, I в. н. э.)

Тот, кто проходит инициацию во время мистерий, вдруг невероятно расширяет границы своих представлений о себе самом. Он осознает, что живет не только в своем молодом теле, принадлежащем ему в данный момент, – он проживет длинную жизнь. Поэтому становится ясно, отчего происходящее во время мистерий хранили в тайне. Предположим, что перед инициацией молодой человек встретит кого-то из своих друзей, уже прошедших эту церемонию, и ему расскажут про хитрый фокус с чашей и маской. Что произойдет во время инициации? Ничего. Она будет разрушена. И поэтому так важно не выдавать этот секрет.

Инициация – это незабываемое потрясение. Как говорил Якоб Эпштейн, великий английский скульптор: «Каждое произведение искусства должно быть потрясением». Это не должно быть просто: «А, вот как это выглядит», или: «Это произведение такого-то художественного направления?», или что-то еще в подобном роде. Вы должны испытать шок. Шок помещает изображенное в своего рода рамку, и эта рамка заставляет вас пережить инициацию, уникальный вневременной опыт, связанный именно с этим произведением искусства, – а не с тем, какое место оно занимает относительного другого времени, других предметов или понятий. Весь смысл эстетического переживания – это опыт сам по себе, независимо от всего остального. И потому портретная живопись бывает такой нескладной. Про портрет говорят: «Там рот какой-то странный». Вы смотрите на него и говорите: «Вообще на Билла не похоже» – вот вы и разрушили впечатление от портрета. Но посмотрев на картину как на Картину с большой буквы, а не просто как на некое изображение чего-то, вы можете испытать потрясение. Для того, чтобы это произошло, нужно ожидать от созерцания картины чего-то удивительного.

Инициация – это потрясение. Рождение – это потрясение. Все связанное с трансформацией должно переживаться так, словно это происходит в первый раз.

И вот молодой человек обнаруживает свое «длинное тело». Мистерии связаны со смещением внимания с бесплотной личности на форму форм, которую вы обычно ощущаете. Если вы слишком заострите внимание на форме, тело выпадет. Проблема в том, чтобы осознать, как нечто постоянное обыгрывается в пространстве времени, чтобы вы могли вернуться в обыденный мир с воспоминанием об этих глубинных переживаниях. Вот в чем дело. Нам нужно почувствовать глубину, но потом нам нужно вернуться в пространство времени со знаниями об этой глубине и не думать, что мы в ней находимся. Если вы будете продолжать думать, что вы находитесь на этой глубине, этот опыт в результате будет обесценен.

Возродившаяся девственница: золотой колосок пшеницы.

Мы многое знаем о мистических культах из апокрифов христиан, которые отзывались о них с презрением. Климент Александрийский, например, выразился так: «Что за абсурд. Просто представьте себе ритуал, кульминация которого наступает, когда пшеничный колос поднимается ввысь!» Ну так что же, а кульминация католической мессы – увидеть, как поднимают вверх маленькую просфору из этого поднявшегося колоса. Дело не в том, колос это или просфора, а то, что все это символизирует: пищу нашей духовности, духовную пищу, которая попирает смерть.

Рис. 132. Возрожденная Богиня как сноп пшеницы (мраморный барельеф, античная Греция, V в. до н. э.)

Как мы уже убедились, во всех земледельческих обществах наша пища – это сама божественная жизнь, связанная с посадкой растений. Основной миф в Меланезии и во многих других высокоразвитых регионах заключается в следующем: в древние времена не было разделения на мужчин и женщин, не было рождения, не было смерти, было лишь постоянное настоящее. В какой-то момент в этом безвременном времени было совершено убийство. Одно существо было убито, разрублено на куски и похоронено, а из этих частей поднялись на поверхность земли растения, которые стали пищей людей. Тогда же возникло разделение на мужчин и женщин, и, чтобы создать противовес смерти, появилось рождение и развитие жизни. Итак, мир начался с убийства, пространство времени началось со смерти, потому что время – это смерть. Если времени нет, то все становится вечным, а разрушение формы позволяет создать какую-то другую форму, вот в чем смысл этой истории.

И потому мы поедаем убитого бога, будь то убитое нами животное или сорванное нами растение. Смысл благодарственной молитвы перед едой сейчас сводится к тому, что мы благодарим Бога за дарованную нам пищу, но на самом деле нам нужно благодарить Бога за то, что он сам стал нашей пищей. Вот в чем идея причастия в христианской церкви: вы едите тело Бога – Иисуса, отдавшего за нас свою жизнь.

Вот в чем секрет всех этих мистерий: нашу жизнь питает чужая жизнь. Согласитесь вы с этим или воскликнете: «О боже, а я надеялся, что наша жизнь – это нечто другое!»? Вот как оно все обстоит на самом деле, и символ этого – колосок в руке. Всевозможные корзинки, используемые в ритуалах, видимо, доносили до человека эту шокирующую мысль: длинное тело всей вашей жизни, пища, которую вы едите, – это божественное существо, это и вы – как чья-то пища.

Вспомним Тайтирийя-упанишаду:[144]

Ха ву, ха ву, ха ву!

Я – пища, я – пища, я – пища.

Я – поедатель пищи, я – поедатель пищи, я – поедатель пищи.

Я – составитель стиха, я – составитель стиха, я – составитель стиха.

Я есмь перворожденный в [мировом] порядке, раньше богов, в средоточии бессмертного.

Кто дает мне, тот, поистине, и поддерживает меня.

Я, пища, поедаю поедателя пищи.

Я одолел весь мир. Золотым блеском наделен [тот], кто знает это».

Цель мистерии заключается не в том, чтобы отнять пищу у того, кто готовится поглотить вас, а в том, чтобы вы приветствовали сам акт этого поглощения.