• Человек и ками: три главные основы их взаимоотношений

Служить и ублажать (мацуру)

Япония не была в этом смысле исключением. Ее верховный правитель, именовавшийся исконно сумэра-но микото[42] что можно условно перевести как "небесный повелитель", одновременно был и во многом остается ее верховным жрецом, а ублажение богов и управление страной передается одним словом — мацуру, о конкретном содержании которого мы поговорим чуть позже. Именно этим мироощущением объясняется тот факт, что учрежденное в самом начале VIII в. Министерство божественных дел (Дзингикан) имело более высокий статус, чем тогдашний Совет министров (Дайдзёкан).

Это единство сакрального и мирского в управлении государством, знаменитый принцип «единства почитания богов и политики» (сайсэй итти) не является, однако, исключительной чертой японской культуры. Позволю себе напомнить, что отсутствие четкого разделения на духовное и светское являлось отличительной чертой Московского государства еще в XVII в., накануне петровских преобразований. Как и наместники японских провинций, одной из главнейших обязанностей которых было воздавать почести местным ками, чтобы избежать бедствий, воеводы в русских провинциях организовывали крестные ходы, чтобы снискать милость Божью во времена недорода, а московские власти посылали иконы и мощи для выполнения ими общественно полезной службы.

Японское своеобразие проявилось разве только в том, что если петровская модернизация России, предпринятая в начале XVIII в., решительно разорвала зависимость светской власти от церковной, то японская модернизация конца XIX в. сопровождалась, наоборот, возрождением теократического государства (с определенными модификациями, конечно), а сам упомянутый выше принцип «единства почитания богов и политики» в 1936 г.(!) японский кабинет министров провозгласил политическим кредо.

Наказывать (татару)

Да и поныне, в конце XX в., соблюдение определенных ритуальных действий для замирения богов является важнейшим предназначением японского императора. Ведь ками существа отнюдь не благостные. Известный языковед Ооно Сусуму, возводя слово ками к древнему каму, указывает три главных значения, в которых оно употреблялось: 1) гром, гроза; 2) страшный дикий зверь наподобие тигра или волка; 3) горы. Единое чувство опасности, страха, ощущение мощи, переживаемое древним японцем по отношению к ками, слились в понятие сверхъестественной силы, повелевающей и непреклонной. Если надлежащим образом эту силу не ублажить (мацуру), то она будет демонстрировать свое недовольство, наказывая (татару) виновника.

С течением времени ками, в представлениях людей, стали несколько добрее, «смягчились». Например, тот же Ооно Сусуму сравнил употребление слова ками в сборнике стихов-песен «Манъёсю» (VIII в.) и романе «Гэндзи моногатари» (X–XI вв.). Если в первом произведении ками предстают главным образом как некая страшная сила, властители земли, духи-привидения, то во втором примеров восприятия божеств как исключительно грозной, карающей силы уже мало. В «Гэндзи моногатари» ками прежде всего «помогают», «спасают», тогда как в «Манъёсю» примеров обращения к ками с какой-то просьбой почти нет. Ученый видит в этих переменах влияние буддизма, восприятие Будды как учителя и заступника, вызвавшее изменение и в представлениях об исконных японских божествах.

Овладевать (какару)

Тем не менее ками по-прежнему сохраняет свою буйную ипостась (арамитама), которая, если ками должным образом не ублажен, вырывается наружу. Японские хроники полны упоминаний о том, что первой реакцией на случившееся несчастье является желание узнать, что за ками его вызвал и чем он недоволен. Так было, в частности, и в правление государя Судзин (90 до н. э. — 30н. э.), который, как мы помним, впервые вынес место почитания Аматэрасу за пределы дворца. Непосредственным поводом к этому были страшный мор, а потом крестьянский бунт. Государь воспринял эти события как выражение гнева богов, и именно потому, «устрашившись их мощи», повелел перенести место их почитания подальше. Однако главное было выяснить, кто же все-таки гневается и насылает напасти (татару). Для этого государь, как записано в «Нихонги», созвал «мириад богов», чтобы узнать, кто из них недоволен. В результате один из них, вселившись в тело принцессы или, дословно, «навесившись» (какару), стал вещать:

«Зачем, государь, горюешь ты, что Поднебесная не управляется? Если будешь служить мне ритуалы (мацуру) надлежащим образом, все успокоится само собой».

Спрашивает государь: «Что за бог говорит?» Ему в ответ: «Я — бог, пребывающий на границе страны Ямато, имя мне — Оомоно-нуси-но ками[43]».

Вот, услышав слова божества, в соответствии с наставлением этим совершили ритуалы. Однако никаких знаков не последовало. Тогда государь сам совершил ритуальное омовение (мисоги), а потом ритуальное очищение (хараэ) дворца, вознес молитвы и рек: «Разве я не сделал все, что мог, чтобы послужить богу? Почему же все никак не принимает он моих [подношений]? Прошу, еще раз наставь меня во сне, доверши милость бога».

Затем идет описание, как ками, явившись государю во сне, потребовал, чтобы ритуалы совершил его родной сын. И только после того, как все было исполнено, «мор прекратился, страна стала успокаиваться, пять злаков — плодоносить, люди ста родов — богатеть».

Порою же ками сами, без усилий со стороны людей, могут овладевать телом человека для выражения своей воли. В состоянии камигакари ("одержимости ками"), люди начинают вещать от имени богов, передавая их требования. Причем требования эти бывают порою весьма меркантильны, доказывая, что ничто человеческое ками тоже не чуждо. Вот еще один пример из «Нихонги». Государь Тюай (192–200) вел войну с племенем кумасо, но успехов все не было. И в этот момент ками овладевает телом императрицы, которая начинает вещать от его имени:

Зачем, государь, ты печалишься о неповиновении кумасо? Земля их бесплодна. Стоит ли ради нее собирать войско и нападать? По ту сторону [моря] есть страна, сокровища которой далеко превосходят [страну кумасо], сравнить ее можно с бровями [прекрасной] девы. В той стране есть ослепляющие [своим блеском] глаза золото, серебро, несметные многоцветные сокровища. Зовется она Силла[44], [что как белоснежная] ткань бумажного дерева. Если ты прилежно исполнишь обряды в мою честь, то подчинишь себе эту страну, не обагряя меча кровью. И кумасо тебе подчинятся. Во время обрядов поднеси мне государеву ладью и возделанное залитое водой поле по имени Оота, Большое Поле, которое поднес государю Хомутати, атахи из Анато.

Однако государь не внял словам бога, ибо не мог поверить, что за морем где-то есть земля. Он решил, что это какой-то бог, которому не было выказано должного почтения, стремится таким образом наказать не соблюдающего своих обязанностей владыку. Государь был не прав. Страна эта была, а бог просто хотел получить и указанное поле, и государеву ладью, и, наверное, часть сокровищ из далекой страны, — уж больно подробно он их расписывал. За свое неправильное истолкование воли ками Тюай поплатился жизнью — «внезапно занемог и на следующий день скончался».

Так что вопрос об истинных намерениях того или иного ками стоял, как мы видим, достаточно остро. Речь шла о жизни и смерти. Нужен был хороший знаток, который бы помог разобраться, какой ками — хороший или плохой — входит в контакт и каковы его настоящие побуждения. К услугам именно такого специалиста и прибегает государыня Дзингу, ставшая после смерти мужа правительницей страны. Ей надо было точно выяснить, что хотел ками, говоривший ее устами с почившим мужем.

Как и в предыдущем случае, сама государыня брала на себя роль медиума (каннуси, досл.: "содержащая/ий в себе ками"). Но теперь уже требовались специальные приготовления, чтобы побудить божество снизойти в ее тело. Первым необходимым условием было, конечно, ритуальное очищение. Для этого императрица входит в специальное помещение, называемое «палатами воздержания» (иваи-но мия, или сайгу), для проведения обряда воздержания и поста, о котором мы говорили во 2-й главе. Однако этого для завлечения божества было мало — нужна была музыка, обладавшая, по убеждению древних, магической силой. Роль игрока на японской цитре (кото) была отведена одному из придворных. Третьим участником обряда стал представитель древнего жреческого рода Накатоми, обладавший богатыми знаниями и опытом общения с ками. Ему отводилась важнейшая роль «судьи» (санива), который должен был установить подлинность вселившегося в государыню-медиума божества и выяснить его истинные требования. Четвертым, дополнительным условием успеха были соответствующие подарки богу. В данном случае это были ткани, и по сей день считающиеся обязательным элементом подношений — ведь богам надо не только есть, но и во что-то одеваться.

Поскольку теперь уже не сам бог по своей воле хотел завладеть телом медиума, а побуждали его к этому смертные, прошло семь дней и ночей, прежде чем результат был достигнут. Оказалось, что требования выдвигались некой богиней. Чтобы убедиться в том, что это действительно ками, а не злой дух, стремящийся сбить с пути истинного государыню, жрец Накатоми задавал этому божеству специальные вопросы, ответы на которые знать мог только ками. В частности, Накатоми просил называть истинные имена других божеств, сверяя правильность ответов с тайным списком, передававшимся в этом священническом роду. Только удостоверившись в полном соответствии, священнослужитель дал «добро» на проведение соответствующих ритуалов, после чего и началась подготовка к походу на Силла.

Это описание древнего ритуала «спускания ками» важно не только для понимания отношений древних японцев со своими богами, но и для уяснения роли, которая традиционно отводилась служителям ками.