III. На развалинах Иерусалима

«И находился город в осаде – и голод усилился в городе».

Собирались на базарах дочери сионские, встречались и спрашивали одна другую:

– Зачем ты сюда пришла? Ведь ты прежде никогда на базар не ходила?

– Скрывать ли мне от тебя? Ужасны муки голода; дольше терпеть я уже не в силах.

Поддерживая одна другую, ходили они, искали по всему городу и не находили ничего, чем голод утолить. Обессиленные, охватывали руками колонны и умирали тут и там, на всех углах улиц. Оставленные дома грудные дети их ползком пробирались к ним, отыскивали каждый мать свою и, припадая к груди, брали сосцы их в рот, сосали, но молоко не шло больше из остывшей груди – и исходили голодом дети и падали мертвыми на грудь матерей своих.

И было тогда слово Господне Иеремии:

«Встань, иди в Анафофу и откупи поле от дяди твоего, Анамеила».

И когда вышел Иеремия из Иерусалима, сошел с неба ангел, толкнул стопой стены Иерусалимские, и стены растрескались. И воззвал ангел и сказал:

– Пусть придут враги, пусть войдут в дом, в котором нет более хозяина, пусть ограбят, пусть разрушат его. И пусть войдут в виноградник, страж которого оставил его и ушел, и пусть вырубят лозы его, дабы не стали враги эти похваляться, говоря: «мы завоевали место это!» – Город завоеванный завоевали вы, народ убитый убивали, дом сожженный сжигали вы.

Пришли враги; на храмовой горе поставили они идольский амвон свой.

И было это как раз на том месте, где восседал царь Соломон, держа совет со старейшинами, как лучше святой храм украсить. Теперь на месте том сидели враги и совет держали о том, как удачнее храм этот сжечь.

Пока шло совещание, подняли они глаза и увидели: сошли четыре ангела с факелами в руках и подожгли Святилище со всех четырех сторон.

Увидя храм объятым пламенем, взошел первосвященник на кровлю его, а вслед за ним – группа за группой взошли юнейшие из коганидов с ключами от храмовых дверей в руках; и воззвали они к Господу и сказали:

– Владыка мира! Недостойные быть сокровищехранителями, заслужившими Твоего доверия, возвращаем мы Тебе ключи от Дома Твоего!

И с этими словами бросили ключи к небесам. Показалось подобие кисти руки и приняло ключи.

Когда первосвященник направился к выходу, он был схвачен воинами Навузарадана и заколот возле жертвенника, на том месте, где им совершалось обыкновенное жертвоприношение тамид. При виде этого дочь его кинулась бежать, вопия: «Горе мне, отец мой, радость очей моих!» – Схватили и ее и закололи, – и кровь ее смешалась с кровью отца.

Видя храм в пламени, собрали когены и левиты арфы и трубы, бросились с ними в огонь и сгорели.

Бросились в огонь и девушки, которые в то время ткали завесу для ковчега.

Видя неминуемую гибель свою, кинулся Седекия к подземному ходу, который шел от дома царского до степей Иерихонских. Направил Господь оленя по линии подземного хода; погнались за ним вавилоняне и настигли его у выхода из подземелья в тот момент, когда выходили оттуда Седекия с сыновьями, и вавилоняне тут же схватили их.

Отправил Навузарадан Седекию и сыновей его к Навуходоносору, предлагая царю поставить Седекии такой вопрос:

– Ради чего изменил ты мне? И по какому закону судить тебя? По уставам твоего Бога – ты подлежишь казни за то, что нарушил клятву, данную тобою именем Его. По закону государственному – ты должен быть казнен потому, что всякий, кто нарушит присягу свою царю, подлежит смерти.

– Прошу тебя, – сказал Седекия Навуходоносору, – убей меня первым, дабы не видеть мне крови детей моих.

– Нас убей, государь, сначала, – взмолились к Навуходоносору сыновья Седекии, – не дай нам видеть пролитую кровь отца нашего!

Навуходоносор же сделал так: зарезал перед Седекией сыновей его, у Седекии выколол глаза и бросил их в печь, а его самого отвел в Вавилон.

И вопил Седекия, говоря:

– Придите, люди, взгляните. Пророчествовал Иеремия обо мне: «Будешь ты отведен в Вавилон и в Вавилоне ты умрешь, но не увидят Вавилона глаза твои». Не желал я слушать слов его. И вот – в Вавилоне я, но не видят его глаза мои.

Приближаясь, на обратном пути из Анафофы, к Иерусалиму, увидел Иеремия – дым клубится, восходя от того места, где храм находится. И подумал он: «Не раскаялся ли народ, возобновив жертвоприношения Господу? Ведь это – дым от воскурений вижу я».

Ворота оказались запертыми.

Взошел Иеремия на городские стены и увидел он: вместо храма груды камней.

И возопил горестно Иеремия и воскликнул он:

«Ты влек меня, Господь, —

Я шел, Тобою влекомый»[75].

Пошел Иеремия дорогой своей. Идет и вопит:

– Где путь, которым пошли грешные? Где дорога, которою бредут погибающие? Пойду, погибну вместе с ними.

Идет он и видит – весь путь кровью залит и земля по обеим сторонам его кровью забрызгана. Пригнулся он лицом к земле – следу малюток, следы грудных детей на этом пути оттиснулись; и склонялся пророк к земле и припадал устами к следам этим. Следя по ним, дошел он до того места, где находились малютки эти вместе с другими изгнанниками, и обнимал и лобызал их.

Вот увидел пророк: толпа юношей заключена под ярмо железное – и согнул он и свою голову под ярмо это. Толпа старцев брела закованная в цепи. Приник к ним пророк головой своей. И от них удалили его. Увидал это Навузарадан и повелел отвести его в сторону. Стоя в отдалении от них, плакал пророк и плакали все, взирая на него.

– Братья мои! Племя родное! – говорил пророк, – все это приключилось вам за то, что не послушались вы предсказаний моих.

Когда достигли берега Евфрата, Навузарадан сказал Иеремии:

– Если желаешь, иди со мною в Вавилон.

Подумал об этом Иеремия и рассудил так: «Если я пойду в Вавилон, не останется никого, чтобы слово утешения сказать тем, кто в Иерусалиме остался».

Отошел от изгнанников Иеремия. А те, видя это, подняли громкий плач и завопили горестно:

– «О, Иеремия! О, отец наш! Вот, и ты нас покидаешь.

Отвечал Иеремия:

– Небо и землю в свидетели беру: если бы вы хотя единый раз заплакали, пока вы в Сионе находились, вы не были бы изгнаны оттуда.

– Горе, горе тебе, благодатнейшая из стран! – восклицал он, идя в обратный путь свой. А по дорогам, тут и там, валялись отрубленные пальцы рук и ног; и подбирал он их, прижимал к груди, целовал долго и нежно, в складки одежд своих заботливо заворачивал и прятал их, и говорил рыдая:

– Дети, дети мои! Не предупреждал ли я вас, не говорил ли: «Воздайте славу Господу, Богу Вашему, пока Он еще не навел темноты, пока не спотыкаются ноги ваши на горах мрака?»

Про это и гласят слова пророка:

«О горах подниму

Плач и рыдание,

О степных шалашах

Песнь плачевную», —

о красивых и славных горах наших, о шатрах Иаковлевых, превратившихся в обитель песни плачевной!..

И так повествовал Иеремия:

– Когда я всходил к Иерусалму, поднял я глаза и увидел: женщина сидит на вершине горы, в одежды черные облачена, и волосы ее по плечам в беспорядке раскинуты. И вопиет, и вопрошает она: О, может ли быть утешение для меня?

И я иду, вопия и вопрошая: О, может ли быть утешение для меня?

Подошел я и заговорил с нею, и спросил я:

– Если ты человек, то отвечай мне, а если ты дух – исчезни!

Отвечала она:

– Разве ты не узнаешь меня? Я та, у которой было семь сыновей; в далекие края отец их ушел; стала я плакать в тоске по нему, а в это время пришли и сказали мне: обрушился дом и всех семерых детей убило. – И вот, не знаю я, кого мне теперь оплакивать, по ком в трауре волосы мои распускать.

– Женщина! – сказал я ей, – не лучше же ты матери твоей, обители Сионской, – она же пастбищем стала для зверей полевых!

Отвечала она и сказала:

– Это – я, матерь твоя, дщерь Сионская, семерых родившая!

И сказал я:

– Кара твоя каре Иова подобна: у Иова отняты были сыновья и дочери его, – и ты сыновей и дочерей своих лишилась. Отняты были у него серебро и золото его, – и у тебя отняты сокровища твои; на навозе валяться брошен был Иов, – и ты мусором и брением стала. И так же, как утешил Господь Иова, обратится к тебе Господь и утешит тебя. (Песик. – Р., 26; Таан., 29; Еха-Р.)

«Об этом плачу я» (Плач Иеремии).

Рав Иегула пояснял:

– Плачу о том, что отошел Дух Святой и отошел разум. Ибо не изумительно ли, что в то время, когда иноплеменники подошли, чтобы выколоть у него глаза, у Седекии не хватило разума удариться головой об стену и умереть? (Эха-Р., 1)