Араб, который спас Стену

В 67 году в Иудее вспыхнуло новое антиримское восстание. Бессмысленность и обреченность этого восстания, казалось, были очевидны с самого начала.

Крохотная, не обладающая сколько-нибудь значительными природными ресурсами страна бросила вызов огромной империи, находившейся вдобавок на пике своей мощи. Римляне, привыкшие покорять куда более крупные и сильные государства в течение нескольких месяцев, а порой и недель, были абсолютно уверены, что и на этот раз военная кампания продлится недолго – тем более, что император Нерон (37–68 гг.; император с 54 года), бросил против Иудеи почти всю армию, которую Рим держал на Востоке.

Но они просчитались. Евреи снова – который раз в своей истории – доказали, что когда они сражаются за свою независимость, то способны быть куда лучшими воинами, чем хорошо обученные римские легионеры. История этого противостояния Рима и Иерусалима была подробно описана Иосифом Флавием в его “Иудейской войне”, многие страницы которой и сегодня читаются как захватывающий военно-исторический роман.

В этой войне было все: гениальные полководческие прозрения и фатальные политические ошибки; вошедший в легенды героизм защитников еврейских крепостей и раздирающие евреев политические и религиозные споры, то и дело перераставшие в гражданскую войну. История не терпит сослагательного наклонения, но и до сих пор между еврейскими историками ведутся споры о том, чем закончилось бы это восстание, если бы не внутренние еврейские распри.

Как бы то ни было, командовавший шестидесятитысячной римской армией Веспасиан (9-79 гг.; император с 69 г.) не сумел подавить еврейское восстание ни через месяц, ни через два месяца, ни через год. Уже после того, как Веспасиан был провозглашен императором, кампанию продолжил его сын Тит (император в 79–81 гг.), который в марте 70 года, неся тяжелейшие потери, наконец, подошел к стенам Иерусалима.

Римляне, как известно, обладали колоссальным опытом во взятии крепостей, превратив пролом крепостных стен и ведение городских боев в настоящую науку. Эта наука включала в себя как использование самых различных боевых машин, так и четкое знание каждым легионером своего места у этих машин, а затем и в бою, и таким образом, по сути дела, римский легион действовал как единый огромный механизм, точнее – как единая мощная боевая машина.

Однако Иерусалим был хорошо подготовлен к длительной осаде, и руководившие защитниками города Иоанн Гисхальский и Симеон (Шимон) Бар-Гиора, очевидно, рассчитывали измотать римлян, а затем с помощью смелых вылазок нанести им сокрушительный удар и заставить отойти от стен еврейской столицы. И опять-таки, не исключено, что им удалось бы осуществить этот план, если бы в городе не шли кровопролитные бои между двумя противоборствующими группировками. В ходе одного из таких боев загорелись продовольственные склады, и в результате повторились события многовековой давности – в Иерусалим пришел ужасающий голод. Каждый кусок хлеба стал дороже золота; люди ходили по улицам, шатаясь от слабости и то и дело, падая замертво. Хоронить умерших не успевали, и мостовые были покрыты трупами. Матери снова ели мясо своих умерших детей, а в народной памяти сохранилось предание, как одна некогда богатая женщина, доведенная голодом до безумия, зарезала и съела своего ребенка.

И, тем не менее, иерусалимцы продолжали сражаться, поражая римлян своей храбростью и, одновременно, вызывая у них все большую ярость этим своим бессмысленным сопротивлением.

В мае 70 года римляне, наконец, с построенных ими земляных насыпей сумели закидать стрелами и каменными ядрами защитников крепостных стен, смогли приблизить к ним тараны и стенобитные машины и вошли в город. Однако им понадобилось еще почти два месяца, чтобы после кровопролитных боев подойти к окруженной мощными стенами Храмовой горе, которую защищал отряд Иоанна Гисхальского. Тут-то и выяснилось, что строители царя Ирода и в самом деле потрудились на совесть: знаменитые римские тараны оказались против окружавших ее стен попросту бессильны. Лишь после того, как римляне 8 числа месяца Ава подожгли ворота, и пламя перекинулось на внутренние кедровые галереи комплекса, его защитники вынуждены были отступить внутрь и укрыться в самом Храме.

Иосиф Флавий утверждает, что хотя вспыхнувший пожар был и необычайно сильным, он отнюдь не привел к уничтожению самого Храма, так как Тит приказал вовремя потушить его. Флавий вообще настаивает на том, что Тит отнюдь не собирался уничтожать Храм, и если бы защищавшие его евреи не продолжали бы упрямиться и сдались на милость победителей, Иерусалимский Храм остался бы стоять там, где стоял.

“На следующий день (то есть, по всей видимости, уже 9 Ава – П.Л.), сообщает Иосиф Флавий, – Тит приказал одной части войска потушить пожар и очистить место у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он собрал к себе начальников; к нему собрались шесть важнейших из них… Со всеми ними он держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с ним по всей строгости военных законов, ибо “до тех пор, пока храм, этот сборный пункт всех иудеев, будет стоять, последние никогда не перестанут замышлять о мятеже”. Другие полагали так: “если иудеи очистят его и никто не подымет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен; если же они с высоты храма будут сопротивляться, то его нужно сжечь, ибо тогда он перестает быть храмом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет не на римлян, а на тех, которые принудят их к этому”. Но Тит сказал: “Если даже они будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобу против людей на безжизненных предметах и ни в коем случае не следует жечь столь величественное здание; ибо разрушение его будет потерей для римлян, равно как и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи”…”[22]

Пожар, уничтоживший Храм, настаивает Флавий, никак не являлся следствием приказа Тита. Он вспыхнул либо случайно, либо стал проявлением той ненависти, которую испытывали римляне к евреям, продолжавшим неистово сражаться и внутри самого Храма. Бой там шел буквально за каждый метр, и римляне продолжали нести в нем тяжелые потери. Ненависть к упрямым евреям была в этот момент у легионеров настолько сильна, что они уже не обращали внимания на приказ своего военачальника:

“Подойдя ближе к храму, они делали вид, что не слышат приказаний Тита и кричали передним воинам, чтобы те бросили огонь в самый храм…

Когда Тит увидел, что он не в силах укротить ярость рассвирепевших солдат, а огонь между тем все сильнее распространялся, он в сопровождении начальников вступил в Святая Святых и рассмотрел ея содержимое. И он нашел все гораздо более возвышенным, чем та слава, которой оно пользовалось у чужестранцев, и нисколько не уступающим восхвалениям и высоким отзывам туземцев. Так как пламя еще ни с какой стороны не проникло во внутреннее помещение Храма, а пока только опустошало окружающие его пристройки, то он предполагал – и вполне основательно, – что собственно храмовое здание может быть еще спасено. Выскочив наружу, он старался поэтому побуждать солдат тушить огонь, как личными приказами, так и чрез одного из свои телохранителей центуриона Либералия, которому он велел подгонять ослушников палками. Но гнев и ненависть к иудеям и пыл сражения превозмогли даже уважение к Цезарю и страх перед его карательной властью. Большинство кроме того прельщались надеждой на добычу, так как они полагали, что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполнена сокровищами. И вот в то время, когда Цезарь выскочил, чтобы усмирять солдат, уже один из них проник во внутрь и в темноте подложил огонь под дверными крюками, а когда огонь вдруг показался внутри, военачальники вместе с Титом удалились, и никто уже не препятствовал стоявшим снаружи солдатам поджигать. Таким образом, Храм против воли Цезаря, был предан огню”[23].

На самом деле весь этот рассказ вызывает большие сомнения. Понятно, что Иосиф Флавий, предавший свой народ и переметнувшийся к римлянам, попытался выставить своего покровителя Тита в самом благоприятном свете и снять с него вину за гибель Храма. Однако стоит вспомнить, что Храм горел целых два дня – 9 и 10 Ава, так что у Тита было вполне достаточно времени для того, чтобы навести порядок среди своих солдат и погасить пожар, но, очевидно, он не считал нужным этого сделать. Более того – и после пожара Тит мог пощадить сам остов здания Храма, чтобы затем попытаться отремонтировать его, но он не только не сделал этого, но и повелел разрушить и окружавшие Храм стены, и сам Храм до основания – вместе с остальными зданиями завоеванного им Иерусалима. И тут уже даже верноподданному Флавию нечего сказать в защиту Тита:

“Войско не имело уже кого убивать и что грабить. Ожесточение не находило уже предмета мести, так как все было истреблено беспощадно. Тогда Тит приказл весь город и храм сравнять с землей; только башни, возывышавшиеся над всеми другими, Фазаил, Гиппик, Мариама и Западная стена должны были остаться: последняя – для образования лагеря оставшемуся гарнизону, а первые три – чтобы служить свидетельством для потомства, как величествен и сильно укреплен был город, который пал пред мужеством римлян. Остальные стены города разрушители так сравняли с поверхностью земли, что посетитель едва ли мог сказать. что эти места некогда были обитаемы…”[24]

Однако дошедшая до нас еврейская легенда рисует эти события несколько по-другому. На самом деле, гласит эта легенда, Тит приказал разрушить до основания все стены Храмового комплекса. С этой целью он вызвал к себе четырех военачальников и поручил каждому из них разрушение одной из стен. Трое из них выполнили приказ, однако четвертый, которому надлежало разрушить западную стену, начав эти работы, неожиданно отдал приказ остановить их. Легенда даже донесла до нас имя этого ослушника – она утверждает, что его звали Пангар, и по национальности он был «исмаилитом», то есть арабом. При этом Пангар не мог не понимать, что, осмелившись нарушить приказ главнокомандующего, он сам приговорил себя к смертной казни, и, тем не менее, какие-то неведомые нам обстоятельства заставили его пойти на этот шаг.

Когда разгневанный Тит спросил, почему он не сделал то, что ему было велено, Пангар ответил:

– Мне захотелось оставить хоть какую-то часть Храма в твою славу, командир. Пусть те, кто увидят когда-нибудь эту Стену, поразятся ее мощи и скажут: “Как же велик и крепок был сам Храм, если это – только жалкий остаток его! И – поразившись – воздадут должное твоему гению полководца, сумевшего одолеть эту твердыню!

– Красивый ответ! – усмехнулся Тит. – И только потому, что ты нашел столь изящные слова, я не предам тебя казни за нарушение приказа. Но чтобы доказать, что твой поступок угоден богам, ты поднимешься сейчас на эту стену и бросишься с нее вниз. Если ты останешься в живых – значит, боги одобряют тебя. Если же нет – значит, ты заслужил такую участь.

Пангар поднялся на Стену, бросился с нее вниз и разбился насмерть.

Любопытно, что многие историки считают эту легенду вполне достоверной, и уж, по меньшей мере, основанной на неком реальном событии. При этом они обращают внимание на то, что если бы вся эта история была бы сплошным вымыслом, то сочинители всенепременно расцветили бы ее какими-то чудесными подробностями. И – что уж совершенно точно – они не дали бы ее герою умереть такой смертью, а непременно ввели бы в этот рассказ какого-нибудь ангела, который либо подхватил бы бросившегося со Стены Пангара у самой земли, либо вообще унес бы его целого и невредимого за тридевять земель. Но нет – Пангар погибает, и это делает данную историю совсем не похожую на сказку.

Мы не знаем, что именно заставило Пангара остановить работы по разрушению Стены и тем самым обречь себя на смерть. Увидел ли он, как утверждают некоторые комментаторы, стоявшего на стене ангела, указавшего ему знаком не трогать Стену; или, будучи ослеплен разливавшимся над Стеной сиянием Шхины, он осознал, что есть в мире Тот, кто стоит выше Тита и повиноваться следует, прежде всего Ему?

Нам известно лишь то, что Западная Стена осталась стоять там же, где и стояла.

В ходе Иудейской войны римляне, по данным все того же Иосифа Флавия, уничтожили более миллиона евреев. Еще сотни и сотни тысяч были взяты ими в плен и проданы в рабство. Тысячи пленников приняли участие в триумфальном шествии, устроенном Титом в Риме в честь своей победы, во время которого римлянам продемонстрировали священную золотую менору (храмовый семисвечник) и другую утварь, взятую в качестве добычи из уничтоженного Иерусалимского Храма. Значение, которую римляне придавали победе над маленькой ближневосточной страной, было так велико, что в честь нее были отчеканены специальные монеты с надписью “Judea capta” – “Иудея пала”, а также воздвигнута знаменитая триумфальная арка Тита.

Что ж, Иудея действительно пала.

Но Западная Стена продолжала возвышаться над руинами Иерусалима, напоминая о пережитой им трагедии и, одновременно, давая надежду на его возрождение.