Библия: искусство понимания
Библия: искусство понимания
«А в Библии написано, что…»— главный аргумент в разных богословских спорах. И ссылочку обычно дадут, и даже пальцем ткнут: действительно, что–то такое написано. Или не совсем такое, но похоже. Или не очень похоже, но… Стоп! А как определить, действительно ли библейский текст подтверждает именно то, что с его помощью пытаются доказать? Разве Библия недостаточно понятна сама по себе? А если понятна, откуда так много разных богословских школ, не согласных друг с другом?
«Ты читай, что написано!»
Так понятна ли Библия сама по себе? И да, и нет. С одной стороны, едва ли среди религиозных текстов мира отыщется столь же простой и ясный, как Евангелие. Все самое главное в Библии сказано предельно ясно.
Но если человек начинает вчитываться, интересоваться подробностями и деталями, у него возникает множество вопросов, ответить на которые бывает непросто… В одном и том же Евангелии от Иоанна Христос говорит вещи, казалось бы, противоположные: «Я и Отец— одно» (10, 30) и «Отец Мой более Меня» (14, 28). Одно из этих выражений можно понять только через призму другого. И церковное Предание подсказывает, что главное здесь «Я и Отец— одно»; второе высказывание не отменяет первое, но говорит о добровольном подчинении Сына Отцу, о том, как Он умалился в воплощении.
Есть, разумеется, и другая трактовка. В древности ариане, а в наши дни свидетели Иеговы настаивали, что Христос вовсе не был равен Богу, и что за основу надо брать слова «Отец мой более Меня». Где же критерии выбора? Если истолковывать Библию исключительно изнутри самой Библии, то его нет: можно понять так, можно эдак. Но есть коллективный опыт прочтения Библии общиной верующих, которая этот текст сама и породила— вот что мы называем церковным Преданием.
Есть анекдот про богослова, исследователя Посланий апостола Павла, который умер и попал в рай. Конечно, там он сразу пожелал встретиться с самим апостолом. И вот беседуют они за закрытой дверью час, другой… а потом выбегает из двери апостол, держась за голову, и кричит: «Да не имел я этого в виду!». А за ним по пятам богослов: «Нет, ты читай, что в Библии написано!».
В самом деле, почему мы так уверены, что можем точно понять смысл библейского текста? В повседневной жизни мы то и дело переспрашиваем друг друга: «Что ты имел в виду?», «Ты на самом деле так думаешь, или это шутка?». Но если даже на уровне бытового общения нам не всегда с первого раза удается достичь взаимопонимания, то тем более непросто бывает понять, что имели в виду авторы, жившие много веков назад и говорившие о довольно сложных вещах. А расспросить древнего грека или еврея о непонятных словах и выражениях, увы, невозможно.
Можно подумать, что это касается только каких–то особо сложных мест, специальных терминов, но это далеко не так. Часто даже в простом повествовании нас ждут подводные камни, и старый добрый Синодальный перевод может нас подвести. Вот, например, как описывает он действия царя Давида после взятия столицы аммонитян Раввы (2 Цар. 12, 31): «А народ, бывший в городе, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими». Неужели царь Давид действительно, словно маньяк в припадке бешенства, подверг соседний народ столь жестокому уничтожению? В оригинале ничто однозначно не указывает на такое прочтение. Там сказано только, что Давид «поставил» этих людей к этим орудиям. Для мучительной казни? Возможно. Или все–таки для подневольного труда с пилами, топорами и у обжигательных печей?
Здесь, по–видимому, перед нами тот случай, когда автор имел в виду одно, а часть переводчиков увидела в тексте нечто другое. Хотя древние читатели прекрасно знали, что их соседи аммонитяне вовсе не были поголовно истреблены в царствование Давида, и потому понимали этот текст иначе. Мы же, читая, что профессор «зарезал» студента на экзамене, понимаем, что студент остался жив–здоров и лишь получил двойку. А если бы профессор действительно совершил убийство, рассказ звучал бы совсем иначе.
Многозначность пророчеств
Но бывает, что автор сознательно использует двусмысленные выражения. Такая игра слов нам больше знакома по анекдотам («Штирлиц выстрелил в упор; упор упал»), но встречается она и в совершенно серьезных пророческих текстах. Прочитаем, к примеру, начало 29–го псалма: «Горе Ариилу, Ариилу, городу, в котором жил Давид!». Ариил в данном случае— поэтическое наименование Иерусалима, но сейчас нас интересует не это.
Выражение, которое здесь переведено: «город, в котором жил Давид», можно понять и как «город, рядом с которым Давид стоял лагерем».
С одной стороны, Иерусалим действительно— славная столица великого царя Давида. Но с другой… Ведь прежде этот город находился в руках язычников, и войску Давида пришлось брать его штурмом! Не случайно через пару строк мы читаем: «Я расположусь станом вокруг тебя, и стесню тебя стражею наблюдательною, и воздвигну против тебя укрепления».
Жители Иерусалима, вероятно, полагали, что город Давида, где расположен Храм, находится под безусловной защитой Господа. Но Он говорит им: смотрите, если Иерусалим будет вести себя как языческий город, то его снова будут брать штурмом, как во времена Давида. А если вы пойдете по стопам Давида, то можете рассчитывать на Мое покровительство; все зависит от вас.
Особенно характерно такое неоднозначное прочтение для поэтических и пророческих книг. И нередко в Новом Завете древнее пророчество начинало звучать по–новому, обретало свой подлинный, более глубокий смысл. Вероятно, именно это имели в виду Отцы Церкви, когда говорили: «Новый Завет скрывается в Ветхом, Ветхий— раскрывается в Новом».
Вот, к примеру, слова апостола
(1 Кор. 15, 54–55): «Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?». Это изречение люди обычно знают из пасхального богослужения, точнее, из Огласительного Слова Св. Иоанна Златоуста, в котором есть эта цитата. Но и апостол, в свою очередь, цитировал ветхозаветного пророка Осию (13, 14).
Откроем Осию— и удивимся. Он говорит не об избавлении, а о наказании, и слова «Где твое жало? Где твоя язва?» (а не победа)— звучат скорее как угроза выпустить на волю это самое жало и эту язву. Такое разнообразие интерпретаций, конечно, может шокировать современного читателя. Что же именно имел в виду пророк? Ведь не может быть, чтобы Господь в одной и той же короткой фразе одновременно грозил людям и давал им самые смелые надежды!
Но ведь меняются люди, времена, обстоятельства, и то, что звучало угрозой для одних, для других легко может стать обещанием или даже радостной вестью о его исполнении. Так, Матфей (1, 21–23) применяет пророчество о рождении Эммануила к Рождеству Иисуса, хотя это два разных имени. Но Матфей соединяет их потому, что совпадает внутренний смысл этих имен (Иисус — «Господь спасает», Эммануил — «с нами Бог») и самих событий, а не потому, что совпали детали. Нет ничего невозможного и в том, что одно и то же выражение порой может быть понято по–разному, вплоть до противоположных значений.
Наука или традиция?
Что же делает богослов, переводчик, наконец, просто читатель, если он сталкивается с таким разнообразием смыслов? Тут ему на помощь могут прийти современная наука и традиция истолкования, которая насчитывает уже много веков. Иногда они согласны друг с другом, иногда вступают в противоречие. Впрочем, этот спор обычно бывает достаточно мирным.
В самом начале книге Бытия (2:6) говорится о том, что сначала на земле не было дождей, «но пар поднимался с земли и орошал все лице земли». Таков традиционный перевод этого места, но он плохо понятен. Древнееврейское слово переведенное здесь как «пар», встречается в Библии еще только один раз (Иов. 36, 27), и там его значение тоже неясно. Но лингвисты говорят, что в родственном аккадском языке однокоренное слово означает источник, поток. Может быть, так следует понимать его и в книге Бытия? В самом деле, бьющий из земли родник выглядит куда естественнее, чем поднимающийся пар.
Впрочем, есть и отрывки, которые можно понимать практически в противоположных смыслах. Например, во Втором Послании Коринфянам (7, 21) апостол Павел советует уверовавшим рабам… А, собственно, что именно он советует? Искать свободы или, напротив, смиряться со своим положением? Вот как это звучит по–славянски: «Аще и можеши свободен быти, больше поработи себе». В современном же русском переводе под названием «Радостная весть» говорится нечто прямо противоположное: «Если можешь стать свободным, используй эту возможность». Синодальный перевод предлагает нечто среднее между двумя этими крайностями: «Если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся». То есть смотри сам, что лучше в данной ситуации…
Так какой из трех переводов ошибочен? Да никакой, потому что греческое выражение действительно можно понять в трех разных смыслах. Какой именно имел в виду апостол Павел, мы установить достоверно не можем, Но… может быть, не случайно принятый Церковью текст сохранил такое многозначное выражение? В конце концов, разные бывают люди, разные обстоятельства— следовательно, и советы могут быть разными.
Кстати, не стоит забывать о том, что и традиции могут быть разными, поскольку библейский текст оставляет невыясненными множество конкретных деталей. Например, Евангелия говорят, что до рождения Иисуса Иосиф «не знал» Марию. Но как выглядело их супружество после рождения Христа? В Библии об этом ничего не сказано; древнее предание гласит, что Мария всегда оставалась девой. Такое прочтение вошло в католическое и православное Предание, которое величает Богородицу Приснодевой.
Но большинство протестантов с этим не согласны. Собственно, можно сказать, что возникла и другая, более поздняя, протестантская традиция, которая утверждает, что после Рождества Мария и Иосиф жили обычной супружеской жизнью, и потому у них были дети. Это, наверное, самое серьезное расхождение традиций в том, что касается смысла библейского текста; все остальные случаи менее принципиальны. Да их и не так и много.
«Сообразуясь с духом века сего»
Все эти примеры могу показаться странными, даже шокирующими. Что же, у нас нет единой Библии, и каждый волен понимать ее на свой лад? В наш постмодернистский век многие и в самом деле так считают. Вот характерный пример: Библия недвусмысленно и очень жестко осуждает мужской гомосексуализм (о женском она тоже отзывается неодобрительно, но упоминает его гораздо реже). Ветхий Завет: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них» (Лев. 20, 13). Новый Завет: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники— Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6, 9–10; слово «малакии», по–видимому, обозначает пассивных гомосексуалистов, хотя есть и другие толкования).
Казалось бы, все предельно ясно. Но… явно не соответствует духу времени, который требует исключительно терпимого отношения к однополой любви. И если согласиться с этим духом, то возникает потребность в переосмыслении библейского текста: «Ну и что такого, если двое людей любят друг друга? Видимо, библейский запрет относится к числу тех, которые действовали только для древних израильтян, вроде запрета есть свинину, и на верующих не–евреев не распространяется».
В Библии даже начинают выискивать примеры гомосексуальных браков. Например, царь Давид в юности очень дружил с Ионафаном и даже говорил, оплакивая его смерть, что ценил эту дружбу «выше любви женской». Неспроста ведь, а? Или римский сотник, у которого был любимый слуга— тоже, наверное, «любимый» именно в этом смысле? Ведь библейский текст этого не отрицает, значит— допускает такое понимание?
Да, конечно же, нет! В Библии также не написано, что Давид или сотник не были двухголовыми монстрами или инопланетными пришельцами, но это никак не значит, что они ими действительно могли быть. Можно быть уверенным: если бы речь в самом деле шла о такой «странности», текст обязательно отметил бы это, как он отметил гомосексуальные домогательства жителей Содома по отношению к гостям Лота, двум ангелам.
И уж тем более неверно, что запрет на однополую любовь— временный и преходящий. Перечитаем еще раз отрывок из апостола: «ни идолослужители, ни мужеложники, ни воры…»— все это грехи универсальные, касающиеся всех и всегда. И если христианам можно вступать в однополые браки, то можно и воровать или поклоняться идолам. Но воровать— пока вроде бы все согласны— нельзя категорически!
Словом, здесь приходится признать: предлагаемое толкование не соответствует контексту. Да, есть многозначные места, есть спорные вопросы, но есть и определенные рамки, переступать которые просто нечестно. Если гомосексуализм нормален, то Библия неправа, а если Библия права— гомосексуализм греховен. Это, разумеется, не значит, что надо кого–то тащить на костер или в тюрьму, но это значит, что относиться к такого рода связям человеку, уверовавшему в правоту Библии, следует так же, как и к блуду или воровству, и не в нашей компетенции отменять слова апостола.
Итак, библейские тексты далеко не всегда однозначны. Конечно, они не могут значить все что угодно, существуют определенные границы, заданные и текстом, и контекстом, и здравым смыслом. Но вместе с тем разные толкования еще раз напоминают нам, что Библия— не прямолинейная инструкция на все случаи жизни, а сложный и многослойный текст. И ее чтение и понимание— в высшей степени творческий процесс. Эта книга, как верят христиане, была написана в соавторстве Бога и человека, и такое же сотрудничество, содействие Святого Духа необходимо нам для верного и по возможности полного ее понимания.