ЗАКАТ ЯЗЫЧЕСТВА

ЗАКАТ ЯЗЫЧЕСТВА

Речь идет не о линейном и бесконфликтном процессе — такого и быть не могло. Чувства и интересы, которые задел Юлиан, после его смерти энергично укреплялись. Но еще многие годы свобода отправления языческого культа не ограничивалась, и он мог сосуществовать с христианской религией.

В 364 г., после смерти Иовиана, высшие военные, гражданские, государственные сановники, собравшиеся в Никее, провозгласил императором Флавия Валентиниана I (364–375), командовавшего императорской гвардией при Юлиане. Но его обязали разделить власть с братом Флавием Валентом (364–378). Этому последнему был вверен Восток, который в то время был относительно спокоен. Только в 376 г. вестготы, на которых наседали гунны, попытались расселиться по ту сторону имперской границы Валснтиниан I получил Запад, которому на Рейне, на Дунае, в Африке и в Британии угрожали различные племена и коалиции. Против пиктов и скоттов сражался один из его лучших полководцев — Феодосий (в 376 г. он был казнен), отец будущего императора Феодосия.

В отношении религиозных проблем Валент придерживался проарианской ориентации, он возвысил до небывалого уровня арианский епископат и партию ариан. Валенти-ниан, напротив, стремился остаться нейтральным между двумя фракциями. Язычники и христиане по-прежнему участвовали при нем в «консистории», или имперском совете в Милане, и занимали самые высокие государственные должности. В 364 г. он, однако, запретил ночные празднества, организованные культами мистерий, за вычетом элевсинских, тогда еще слишком популярных. Элевсин-ский храм был разрушен только через тридцать лет, в 394 г.

В Риме большинство из 384 членов сената составляли представители древних патрицианских семейств, враждебных христианству. В их среде в то время сорганизовалась настоящая партия языческого направления, которая держала в своих руках наиболее высокие военные и гражданские должности. Выделялись особенно заметно члены этой группы — Веций Агорий Протестат, верховный жрец Весты и Солнца, префект претория в 367 г., латинский панегирист Квинт Аврелий Симмах, который со временем станет префектом Рима, то есть реальным главой сената, только формально подчиненным императору.

Именно тогда произошел один из самых многозначительных эпизодов, характеризующих идеологическое и политическое противостояние носителей двух религий, — распря, участниками которой были Симмах и Амвросий и которая была спровоцирована удалением из зала сената жертвенника Виктории.

В зале, где происходили заседания сената, император Август повелел поместить в 29 г. до н. э. алтарь в честь битвы при Акциуме. Алтарь, шеведр эллинистического искусства, был перевезен в Рим из Таранта после падения города и установлен у подножия статуи богини Виктории. Перед началом заседаний высшего законодательного собрания Рима вокруг жертвенника совершались церемонии умилостивления с ритуальными жертвоприношениями и клятвами в верности перед изображением богини. Веками алтарь, предмет исключительного почитания, пребывал непрерызно в зале. На короткое время его выдворяли в 357 г. во время приезда в Рим императора Констанция II, поскольку начинало казаться скандальным, что христианские власти и сенаторы были вынуждены участвовать в столь откровенно языческих обрядах или по крайней мере присутствовать при их отправлении. Он был затем вновь помещен в курии Юлианом. Валентиниан I относился к нему терпимо.

Тем временем над империей нависла опасность военной и политической бури: монгольское по происхождению племя гуннов надвигалось на владения империи со стороны Каспийского моря и Северного Кавказа во главе своего рода федерации аланов и готов. 9 августа 378 г. римские армии были разбиты при Адрионополе, и Валент погиб в сражении. Тоты наводнили Иллирию и продвинулись до Юлианских Альп. Целые отряды римского войска перешли на их сторону. Рабы, колоны и широкие слои городских плебеев Балканского полуострова братались с завоевателями. В том состоянии нищеты и гнета, которое было характерно для последнего периода империи и ускорило ее падение, почти окончательно стерлась всякая разница между рабами и обедневшими жителями деревни, между колонами и массой ремесленников. Все единодушно ненавидели угнетателя — римское государство — и видели в христианстве последнюю надежду, хотя и иллюзорную, на вызволение из отчаянного положения и общий путь к спасению.

Вновь заговорили тогда о конце света. Тот же Амвросий подмечает в некоторых своих сочинениях предвещающие его знаки.

После смерти Валентиниана на Дунае, в 375 г., два его сына, Грацкан (375–383) и Валентиниан II (375–392), поделили между собой западную часть империи. На Востоке в 379 г. был провозглашен Августом Феодосии I, прозванный Великим, родом из Испании, блестящий солдат, как и его отец, который в конце жизни короткое время правил всей империей. Феодосии I попытался вначале расположить к себе готов, набирая их в войско. В Константинополе таким образом сложилась настоящая партия готов, что позже стало поводом для жестоких стычек и беспорядков.

Религиозная политика этих государей вела к прекращению частичной веротерпимости, которая до того еще существовала.

В 381 г. Феодосии объявляет вне закона арианское направление, наказывает за обращение в язычество, лишая отступников гражданских прав, и возобновляет запрещение ночных жертвоприношений. В 382 г. Грациан отказывается от титула верховного жреца, которым высшие жреческие языческие власти наделяли императора. Он приказал конфисковать имущество коллегии весталок и других религиозных языческих объединений и лишил их всех государственных субсидий. Но против этих мер и против приказания удалить из зала заседаний сената алтарь Виктории выступили старые римские аристократические кланы, которые не приняли полного разрыва между государственным аппаратом и традиционной религией.

Между 382 и 384 г. они неоднократно пытаются привлечь на свою сторону миланский двор, резиденцию западных императоров. Первая делегация, во главе с Сим-махом, даже не была допущена ко двору. Но в 383 г., после мятежа под руководством Максима в Галлии — выражения сильных тенденций в провинциях к местной автономии — и убийства Грациана в Лионе, положение изменилось. Двенадцатилетний император Валентиниан II, находившийся под влиянием своей матери Юстины, благосклонно относившейся к арианской партии, несмотря на противодействие епископа Амвросия, не желал враждовать еще и со своим римским окружением. В 384 г. явившийся с новым посольством Симмах был принят при дворе и смог прочитать в присутствии императора и всей консистории свое «Отношение». Оно сохранилось среди его сочинений. Миланский епископ отвечал на него дважды — XVII и XVIII письмами (см. его «Эпистолярий»).

Не исключено, что без энергичного вмешательства Амвросия миссия Симмаха могла бы увенчаться успехом, по крайней мере на время.

Столкнулись не только две сильные личности, но две враждебные идеологические и социальные концепции. В самой религиозной области расхождения между ними не были принципиальными. Симмах со своим другом Протестатом и теоретиком римского неоплатонизма Никомахом Флавианом исповедовали теологический и нравственный монотеизм, который во многих пунктах совпадал с христианством. Они считали, что божество может быть познано с разных сторон и к истине можно прийти различными путями. Но их миропонимание в целом было связано с защитой политической системы, сложившейся в империи. Оно свидетельствовало об инструментальном понимании функций религии («всякий культ должен оцениваться с точки зрения выгод, которые он может принести тому, кто правит»). Престиж Рима, с точки зрения Сим-маха, требовал сохранения тех культов, под сенью которых утвердилась во всем величии цивилизация империи. В позиции Симмаха удерживалось закоренелое презрение к униженным и рабам. Когда был поставлен под сомнение обычай набирать рабов и гладиаторов для жестоких цирковых игрищ, он дерзко и демонстративно выступил в его защиту.

У Амвросия выявляется гораздо более рафинированная форма использования религиозного чувства. Нетерпимость по отношению к язычеству принимает у него характер переоценки подхода к угнетенным слоям населения и осуждения — не только на словах — неограниченного права собственности. Типично утверждение, которое мы встречаем в его трактате «Об обязанностях священнического служения», о том, что «природа сотворила право на совместное владение имуществами, лишь присвоение породило частную собственность». Обращению противника к мифу Амвросий противопоставляет чисто человеческие оценки истории: не боги и не чудеса даровали Риму победы, а сила и имущество его граждан и его легионов (Письмо XVIII, 7 — 30).

Может показаться малодостоверным, что епископ Милана, живший в мире сверхъестественного, мог трактовать с подобным пренебрежением иррациональные аспекты верования в чудеса, присущие языческой идеологии. И в самом деле, ясность его критических суждений тускнеет, как только он берется объяснять чудодейственные явления с точки зрения христианской религии. Не следует, впрочем, переоценивать неоднократно высказывавшиеся им намерения не связывать христианство с обветшалыми моделями нравственности и религиозности и принять идею эволюции человека к более высоким формам мышления и поведения. «В любом возрасте, — писал он, — возможно учиться и отказываться от заблуждений. Никогда не поздно исправиться и нечего стыдиться принимать лучшие взгляды» (там же, 7).

Что касается положения о выгоде, изложенного им императору Валентиниану II, чтобы доказать необходимость нейтралитета государства в религиозных делах, то они никого не могут ввести в заблуждение: речь идет лишь о нанесении завершающего удара по языческим обычаям, а не о теоретическом изложении какой бы то ни было формы терпимости, которая тогда была совершенно нереальна. К тому же он требовал для своего культа той самой поддержки гражданских властей, право на которую языческих и иудейских культов он отвергал, равно как и требования поддержки со стороны диссидентских — в первую очередь арианских — течений в лоне самой церкви. Он никогда не упускал случая требовать действия властей против всех этих течений. И когда Феодосии пожелал наказать монахов, подстрекавших к разрушению синагоги в Каллинике, в Осроене, как за действия, наносившие ущерб единству империи, Амвросий настойчиво протестовал против этого намерения в духе яростной антииудаистской полемики.

Прошение Симмаха и языческих сенаторов в конце концов было отвергнуто. Две последующие попытки, одна в 389 г., когда Феодосии находился в Милане посыле победы над Максимом, и другая в 391 г., в правление 20-летнего Валентиниана II, также закончились неудачей. Алтарь Виктории так и не был возвращен на место. Только статуя богини еще некоторое время оставалась в сенате, пока не была разрушена в 410 г., когда готы Алариха сожгли Рим. Ее терпели из-за ее художественной ценности: после смерти Феодосия был издан в Равенне в 399 г. эдикт, предписывавший «запрещать языческие приношения богам, но не разрушать декоративные общественные сооружения». Эта вспышка либерализма по отношению к язычеству вскоре угасла. Крушение язычества унесло с собой бесценные шедевры архитектуры, скульптуры и живописи древнего мира.

Эдикт Феодосия от 8 ноября 392 г. обозначает дату того, что можно было бы определить как «свидетельство о смерти язычества». Непосредственным поводом для этого акта была последняя попытка Евгения, западного антагониста Феодосия, вдохнуть, по политическим мотивам, жизнь в языческую традицию. Декрет подписан помимо Феодосия Флавием Аркадием, первенцем императора, который после смерти отца стал восточным римским императором. Изданный в Константинополе, этот эдикт был вскоре применен на всей территории империи. Все жертвоприношения и культовые обряды, как публичные, так и приватные, были запрещены в городах, в деревне и в частных домах под страхом конфискации помещений, земель и другой недвижимости. Храмы должны были быть закрыты, и практически предоставлялась свобода разрушать их или переделывать в христианские церкви.

Случаи открытых преследований язычников становились все более частыми.

Прославленные культовые центры, такие, как храм Се-раписа в Александрии, были преданы огню. Все, что осталось от древнейшей александрийской библиотеки, погибло безвозвратно. Язычники устраивали шествия протеста, носили свои священные образа, и начинались новые кровавые беспорядки. Спустя несколько лет, в 415 г., все в той же Александрии христианские фанатики-монахи зверски растерзали знаменитую Ипатию, представительницу последних языческих философских течений, астронома, и математика, теоретика неоплатонизма.

Религиозная и обрядовая практика язычества, однако, не исчезла без следа ни на уровне народных масс, ни в образованной среде. Она оживала в литургических действиях, посвященных повседневной жизни, священных жертвенных возлияниях и во все большем применении ладана, в культе святых и реликвий, которые заняли место идолов, в почитании определенных деревьев, животных, источников и природных явлений, которое сохранилось и поныне.

В конце IV в. или в первые годы V в. христианский поэт Пруденций все еще считал себя обязанным бороться с влиянием Симмаха в культурных кругах римлян, чему он посвятил несколько тысяч посредственных стихов. И как раз тогда, когда новый восточный самодержец Феодосии II, наследовавший отцу Аркадию, полагал, что внутри империи более не существовало приверженцев язычества, широкие массы народа по-прежнему объясняли великие военные и социальные потрясения того времени упразднением древних культов и победой новой религии. На эти обвинения отвечал блаженный Августин трактатом «О граде божием» (открывшим дорогу средневековым представлениям о церкви и обществе), который в то же время явился и последним свидетельством борьбы между двумя религиозными концепциями.

Раскол между Востоком и Западом тем временем близился к финалу.

В 394 г. Феодосии I еще оставался единственным императором. После его смерти империя никогда больше не объединялась в руках одного суверена. На Востоке мы еще увидим Аркадия (395–408), правившего под руководством сановника галльского происхождения Руфина, префекта претории; на Западе — Гонория (395–423), правившего под тщательным надзором Стилихона, опытного военачальника, вандала по происхождению, командовавшего войсками империи. Столица западной ее части была перенесена в 402 г. в Равенну.

И в христианской религии углубился процесс разобщения двух ее направлений, одного — с центром в Риме, другого — византийского.