Звательный падеж
Звательный падеж
Звательный падеж, звательная форма, вокатив (лат. vocativus) – особая форма имени (чаще всего существительного), используемая для идентификации объекта, к которому ведётся обращение. Название этой формы «падежом» условно, т.к. в строго грамматическом смысле звательная форма падежом не является[770]. Звательный падеж (вокатив), традиционный для славянских языков, является «названием предмета мысли (лица), к которому обращаются с речью». Будучи падежом, устанавливающим контакт между говорящим и воспринимающим речь, он реализует волю говорящего. Грамматическое значение звательного падежа реализуется в присущей ему особой синтаксической функции – обращения.
Исторически звательная форма являлась элементом индоевропейской системы падежей и существовала в латыни, санскрите, и древнегреческом. Хотя впоследствии она была утеряна многими современными индоевропейскими языками, некоторые языки сохранили её до нашего времени, примером чему могут являться греческий, цыганский, многие славянские языки (украинский, белорусский, польский, сербский и др.) и некоторые кельтские языки (шотландский и ирландский), балтийские языки (например: латышский и литовский). Из романских звательная форма сохранилась только в румынском языке. Она также присутствует в некоторых не-индоевропейских языках, таких как грузинский, арабский и корейский.
Звательный падеж начинает отмирать достаточно рано: уже в Остромировом евангелии (XI век) зафиксировано его смешение с именительным. Как показывают берестяные грамоты, в XIV–XV вв. он сохранялся исключительно как форма уважительного обращения к лицам более высокого социального ранга: господине! госпоже! княже! отче! брате! К середине XVI в. он окончательно исчез из живой речи, оставшись только в формах обращения к церковнослужителям (отче! владыко!)[771]. До 1918 года звательный падеж формально числился в грамматиках как седьмой падеж русского языка. В наше время утрата представления о звательном падеже приводит к тому, что в живой речи архаические формы звательного падежа нередко употребляют в качестве именительного: «мне вчера отче сказал»; «владыко Досифей произнёс проповедь». Это вызывает возмущение ревнителей чистоты языка, призывающих вовсе отказаться от звательных форм.
В современном русском языке существует в виде нескольких архаизмов, по большей части входящих в состав фразеологических оборотов и других речевых формул, либо перешедшие в разряд междометий (Бо?же, Созда?телю, Го?споди, Иису?се, Хри?сте, влады?ко, митрополи?те, вра?чу, ста?рче, о?тче, бра?те, сы?не, дру?же, кня?же, челове?че и другие). Иногда встречается в литературе либо в целях архаизации («…чего тебе надобно, старче?» – Пушкин), либо в цитатах из церковнославянских текстов и молитв («Царю небесный, спаси меня…» – Лермонтов), либо для «украинизации» речи героев-украинцев («А поворотись-ка, сынку!» – Гоголь; «Ты откуда, человече?» – Багрицкий). Однако, регулярное и нормативное употребление этой грамматической формы в церковнославянском языке, являющемся официальным языком богослужения в Русской Православной Церкви, а также появление таковых в новых религиозных текстах на русском языке в том числе (службы, акафисты, молитвы, тропари новопрославленным святым) влияет на речь современных православных верующих, в связи с чем можно отметить активизацию архаической звательной формы[772]. Анализ современных гимнографических текстов, написанных на русском языке, свидетельствует о том, что звательная форма последовательно употребляется при обращении, нарушая грамматическую норму, но сохраняя традицию. Причём, в старозвательной форме употребляются не только имена собственные, но и неодушевлённые имена нарицательные, такие как сте?но, пра?вило, обра?зе, защи?то, ре?ко, тра?пезе, похва?ло, тепло?то, сто?лпе, лампа?до, ка?мене, ни?во, мо?сте и другие.
В то же время, иногда под «современным звательным падежом» (или «новозвательным») понимаются словоформы с нулевым окончанием существительных первого склонения, как Миш, Лен, Тань, Марин, бабуль, мам, пап и т.п., то есть совпадающие по форме со склонением множественного числа родительного падежа. Статус данной формы слова пока остаётся предметом споров учёных: часть склоняется[773] [774] к выделению подобной формы в отдельную грамматическую категорию, часть же выступает против.