О ВОСПИТАНИИ КЛИРИКОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О ВОСПИТАНИИ КЛИРИКОВ

Книга III

Гл. XVI. О двух видах светских наук, а также каковы те из них, которые сотворили люди

Есть два вида наук, к которым обращаются в миру: одни — о тех вещах, которые создали люди, другие — о тех, которые они видят вокруг себя сотворенными или возникшими по Божией воле. То, что создано людьми, отчасти излишне, отчасти нет. Излишне все то сотворенное людьми, что имеет отношение к изготовлению и почитанию идолов (кумиров) или к воздаянию божественных почестей какому-либо предмету или какой-либо его части, или к каким-либо условленным и заключенным с демонами советам и договорам о знамениях, каковыми являются волхвования, сведения о которых — скорее упоминания, нежели наставления — мы находим у поэтов. Того же рода, но отличающиеся еще большим пустословием, книги гаруспиков84 и авгуров85. Сюда же относятся все амулеты и прочие средства, которыми пренебрегает врачебная наука, — либо в виде заговоров, либо в виде особых знаков, которые называют "характерами"86, либо путем подвешивания и привязывания каких-нибудь предметов — не для сохранения каким-то образом с помощью сил природы нормального самочувствия, но с неким умыслом, тайным или явным. К числу этих опасных суеверий следует отнести и деятельность тех, кто предсказывают судьбу по дням рождения и зовутся составителями гороскопов, а в просторечии — звездочетами. Ведь и они, хотя и исследуют истинное положение звезд в соответствии с датой рождения, причем иногда даже очень тщательно, однако когда на основании этих наблюдений пытаются предсказать либо наши действия, либо их последствия, нередко ошибаются и обрекают неопытных людей на жалкое рабство, к тому же за деньги. Удобными же и даже необходимыми для людей являются те приспособления, которые служат при облачении тела и уходе за ним, для различения полов или достоинств людей; и есть очень много видов[98] обозначений, без которых человеческое общество или вообще не может обойтись, или обходится с трудом: в мерах веса и в величинах, в изготовлении и стоимости монет у каждого государства и народа свои особенности, и все прочее того же рода, что, если бы не было изобретением самих людей, не было бы разным у разных народов, да и у одного и того же народа не менялось бы в соответствии с желанием их правителей. Но всех этих людских установлений, которые служат для различных жизненных потребностей, христианину никоим образом избегать не следует; напротив, следует, насколько это необходимо, принимать их во внимание, помнить о них. Сюда относятся также и буквенные изображения, которые были придуманы по желанию людей и не являются общими для всех народов, но различны у евреев, греков, латинян, да и прочие народы, в соответствии с особенностями их языков, изобрели для себя буквы по собственному усмотрению.

Гл. XVII. А какие установления Божественным промыслом они постигли

То же, что люди не установили сами, а — или передают от поколения к поколению, или имеют благодаря Божественному промыслу, — при каких бы обстоятельствах они это ни постигали, не должно считаться изобретением людей. Из этого что-то постигается телесными чувствами, а что-то — работой ума. Но то, что связано с телесными чувствами, проявляется или в нашей вере рассказанному,[99] или в восприятии показанного, или в познании опытным путем. Все, что о порядке событий во времени сообщает история, очень помогает нам в понимании священных книг, даже если оно усваивается в детских уроках, помимо церкви. Ведь мы многое узнаем нередко и через сведения об олимпиадах или о правлении тех или иных консулов87; и незнание консульского правления, в которое родился Господь и в которое он страдал, приводит некоторых к ошибкам, так что они думают, что Господь подвергся мучениям на 46-м году жизни, так как через столько лет, как говорят, был построен иудеями храм, который имел облик тела Господня. Но мы знаем, по свидетельству Евангелия, что он был крещен почти 30 лет от роду; но сколько лет после этого он провел в этой жизни, хотя и можно узнать из текста, описывающего его деяния, однако, чтобы не возникло какого-либо сомнения, для большей точности и надежности устанавливается путем соотнесения Евангелия с историей народов. Тогда станет очевидным, что не зря сказано, что храм строился 46 лет, что, поскольку это число не может быть соотнесено с возрастом Господа, его следует соотносить со скрытым устройством человеческого тела, обрести которое среди нас удостоился только Сын Божий, которым все сотворено88. Ведь одно дело рассказывать о содеянном, другое — учить, что надо делать. История верно и с пользой рассказывает о содеянном; книги же гаруспиков и другие подобные науки имеют целью учить, что надо делать или как поступать, с дерзостью надзирающего, а не с добросовестностью указующего. Бывает также рассказ, подобный показу, в котором несведущим указывается не на то, что прошло, а на то, что происходит в настоящий момент; к этому типу относятся сочинения, в которых говорится о расположении мест, природе животных, деревьев, трав, камней и других тел. Об этом типе мы выше уже вели речь и учили, что это знание имеет значение для разгадывания тайн[100] Писания, чтобы их не использовали как какие-либо условные знаки в качестве средства или орудия какого-либо суеверия. Не рассказ, а показ служит для познания созвездий: о них Писание сообщает очень мало. Однако кроме показа настоящего порядка вещей оно содержит также нечто вроде рассказа о прошлом, так как от настоящего положения и движения созвездий возможно регулярное обращение к следам их прошлого. Присутствуют также регулярные предвестия будущего, не предположительные и праздные, а редкие и точные; но не для того, чтобы мы пытались извлечь из них что-либо связанное с нашей судьбой и событиями (в нашей жизни) — все это бредни составителей гороскопов, — но в той мере, в какой это касается самих созвездий. Ведь подобно тому, как тот, кто изучает луну, когда сегодня примется определять, какая она, может сказать, и какой она была столько-то лет назад, и какая будет столько-то лет спустя; так обычно отвечают и о каждом из созвездий те, кто их усердно изучает. Ведь и в других искусствах,[101] с помощью которых что-либо изготавливается или что-то должно возникнуть после работы мастера, изготовленное им, как, например, дом и скамья; или в служении (ministerium), которое осуществляют с Божией по — мощью, как, например, в медицине, земледелии и управлении кораблем, — во всех этих искусствах (ars) изучается опыт прошлого, а также должно предугадываться будущее.[102] ни один из искусных в своем деле мастеров в работе не произведет ни одной операции, если только не соединяет память прошлого с ожиданиями в будущем. Но об этом мы упомянули лишь затем, чтобы не было совершенно неведомо, что имеется в виду в Писании, когда в нем встречаются некоторые образные обороты речи, касающиеся этих искусств. Остается то, что имеет отношение не к телесным ощущениям, а к работе духа, где царствуют наука поиска и число. Но наука поиска имеет большое значение для углубленного изучения вопросов разного рода, касающихся священных текстов; следует только остерегаться страсти к спору и какого-то детского стремления ввести в заблуждение соперника. Но об этом мы поговорим подробнее, когда будем рассуждать о диалектике и риторике. Учение о числе, как уже ясно любому тугодуму, не придумано людьми, но скорее интуитивно предугадано и открыто. Ведь если первый слог в слове «Италия», который раньше произносили как краткий, по желанию Вергилия, стал долгим, это вовсе не означает, что подобным образом всякий может сделать, когда захочет, чтобы трижды три[103] или не равнялись девяти, или не могли бы создать квадратной фигуры89, или не были бы трижды кратны трем, полуторны к шести и не двукратны никакому числу, так как доступные пониманию числа не включают половинок. Итак, будут ли они рассматриваться сами по себе или применительно к законам фигур, или звуков, или перемещений, — они подчиняются неизменным правилам, никоим образом не установленным людьми, но открытым благодаря чутью гениев. Однако все это может воспринять кто угодно, который потом захочет остаться среди несведущих и не доискиваться более, почему верно то, о чем он узнал лишь, что оно верно; и почему не только верно, но и неизменно то, что, как он понял, является таковым; и так, переходя от материальных вещей к человеческому разуму, когда он обнаружит, что и последний изменяется, так как он то обладает знанием, то не обладает им, и все расположенное среди изменявшейся до него реальности и прочее, что будет меняться после него, — все обращено к хвале и любви единого Бога, от которого, как он знает, происходит все, он может считаться образованным, но ни в коем случае не является знатоком. Здесь я в целом и общем рассуждал о светских науках. Теперь скажу отдельно о каждой из них.

Гл. XVIII. Об искусстве грамматики и ее понятиях Итак, первое из свободных искусств — это грамматика, второе — риторика, третье — диалектика, четвертое — арифметика, пятое — геометрия, шестое — музыка, седьмое — астрономия; грамматика получила свое название от букв90, как показывает звучание этого слова. Определение же ее таково: грамматика есть наука толкования[104] поэтов и историков и объяснение правильного письма и построения речи. Она есть начало и основа (fundamentum) свободных искусств. Потому ее следует называть школой Господней, ведь в ней заключаются наука и обоснование[105] правильного говорения и письма. Каким образом можно узнать силу произнесенного звука или мощь букв и слогов, если не изучить этого с ее[106] помощью? Или как суметь различать стихотворные стопы91, ударения и пунктуацию, если прежде не получить необходимых знаний посредством этой науки? Или как познать законы построения речей, красоты риторических фигур, достоинство тропов92, смысл этимологии и правильность орфографии, если прежде не постичь искусство грамматики? Безупречно и достойным похвалы образом изучает это искусство всякий, кто видит в нем для себя не бездушную битву со словами, но стремится приобрести науку правильного говорения и опыт писания. Она является судьей всех писцов, так как помогает обнаружить и исправить ошибки, а если что сказано хорошо, даст обоснованное одобрение. А все риторические фигуры, которые описаны этой светской наукой, весьма часто обнаруживаются в священных книгах. И всякий, кто внимательно читает божественные книги, обнаружит также, что наши авторы использовали тропы, и к тому же чаще и обильнее, чем можно было бы подумать и поверить. И не только примеры всех этих тропов, но даже и имена некоторых из них встречаются в божественных книгах — такие, как аллегория, намек, притча. Знание всех этих приемов необходимо для распутывания двусмысленностей; ведь если приобретается лишь чувство владения словом, то это бессмысленно. Нужно особенно стремиться к тому, чтобы случайно не было сказано в форме того или иного тропа то, чего мы не понимаем, и так открывается многое из того, что было скрыто. Важно знать и изучаемую в курсе грамматики метрику, поскольку у евреев текст Псалтири (как свидетельствует блаженный Иероним) то бежит ямбом, то звучит алкеевым стихом, то разрастается сапфической строфой, а то вступает полустопой. Второзаконие же и Книга пророка Исайи, а также Книги Соломона и Иова (как пишут Иосиф и Ориген), сложенные на их языке, устремляются гекзаметрами и пентаметрами93. Вот почему не следует пренебрегать этим, хотя и общим с мирянами[107] знанием, но в необходимых пределах изучать,[108] в особенности потому, что многие евангельские мужи с помощью этого искусства сотворили выдающиеся книги и при его посредстве смогли сделать богоугодное дело — как, например, Ювенк, Седулий, Аратор, Алким, Климент, Паулин и Фортунат и много прочих. Если же у нас возникнет желание прочесть отличающиеся красотой стиля поэмы и книги светских авторов, следует помнить об образе плененной женщины, описанном во Второзаконии94; там говорится о следующем наставлении Господа: если израильтянин захочет взять ее в жены, пусть острижет ей голову, обрежет ногти, удалит волосы, и когда она будет чистая, тогда пусть перейдет в объятия жены. Если мы понимаем это буквально, ну не смешно ли это? Так мы должны поступать и делать то же самое, когда мы читаем светских поэтов, когда в наши руки попадают книги светского знания: если мы находим в них что-либо полезное, то применяем это к нашим догматам; если же что-то излишнее об идолах, о плотской любви, о бренных заботах, то это мы должны удалить, выстричь, отсечь острым железом, как ногти. Однако мы должны остеречься от этого[109] на глазах у всех, чтобы эта наша вольность не поразила нестойких; чтобы какой-нибудь нетвердый в нашем учении брат, за которого умер Христос, не погиб, увидев нас пребывающими в языческом храме.

Гл. XIX. О риторике

Риторика — это (как передают учителя) учение о хорошем изложении мыслей в светских науках, в государственных делах. Но хотя это определение, скорее всего, относится к светскому знанию, однако оно не чуждо и церковному учению. Ведь о чем бы оратор и проповедник божественного закона ни возвещали ясно и достойным образом, или как бы связно и изящно он ни изъяснялся при обучении и при наставлениях, он делает это в соответствии со своим опытом в искусстве риторики; поэтому не следует думать, что грешит тот, кто изучает это искусство в подобающем возрасте и кто использует эти уроки в наставлениях или проповедях; напротив, делает доброе дело изучающий его во всей полноте, с тем чтобы надлежащим образом подготовиться к проповедованию слова Господня. Ведь поскольку с помощью искусства риторики проповедуется и истинное, и ложное, кто осмелится сказать, что в борьбе против лжи истина должна быть беззащитна? Ведь тогда очевидно, что те, кто осмеливается проповедовать ложные идеи, будут иметь доброжелательного, внимательного и отзывчивого слушателя, а эти[110] не будут. Те смогут излагать ложные идеи кратко, ясно, правдоподобно, а эти будут проповедовать истину так, что слушать будет тошно, понять невозможно, наконец, верить не захочется. Те с помощью ложных доказательств будут нападать на истину, защищать ложь, а эти не смогут ни истины защитить, ни дать отпора лжи. Те, увлекая и подталкивая души слушателей к ошибке, своей пылкой речью будут устрашать, печалить, веселить, ужасать, а эти, вялые, холодные заступники истины, усыплять. Кто так безрассуден, чтобы принять это? Поскольку причиной здесь является умение излагать свои мысли, которое очень много значит в проповеди и дурного и хорошего, почему не дать это знание хорошим людям, чтобы оно служило истине, коль скоро оно используется дурными людьми для достижения ими негодных и ничтожных целей, и с его помощью совершаются несправедливость и обман?[111] все существующие по этому вопросу наблюдения и наставления, к которым прибавляется в форме разнообразных слов и словесных украшений искусство владения языком — то, что именуется даром слова, или красноречием, — все это следует, отведя для этого подходящее время, в подобающем возрасте изучать тем, кто имеет к этому способности. Ведь и римские мастера красноречия не стеснялись говорить, что тот, кто не может овладеть этим искусством быстро, не овладеет им никогда. И мы не настолько ценим это,[112] чтобы заставлять изучать его людей в зрелом или даже преклонном возрасте. Достаточно и того, чтобы оно было заботой молодежи; и не только тех, кого мы хотим обучить для церковных нужд, но и тех, у кого еще не возникла настоя — тельная и несомненная потребность в этом умении. Ведь если отсутствует острый и пылкий ум, легче овладевают искусством красноречия те, кто читает и слушает ораторов, нежели те, кто неуклонно следует предписаниям науки красноречия. И нет недостатка в поучительных и авторитетных церковных сочинениях, даже помимо канона, идеи которых усваиваются при чтении даже теми, кто не знаком с ними, а лишь склонен к тому, о чем там говорится: благодаря красноречию, с которым ведется повествование, человек, пока читает, проникается этими идеями; к этому добавляются также усердные упражнения в письменных и устных сочинениях; наконец в изложении того, что чувствуешь в соответствии с принципами сострадания и веры. Но теперь довольно сказано о риторике, более подробно действие ее законов при построении речей мы покажем немного позже.

Гл. XX. О диалектике

Диалектика — это теоретическая наука поиска, определения и рассуждения, могущая также отличить истинное от ложного. Итак, это наука наук; она учит учить, она учит учиться, в ней разум показывает себя, открывая, что он такое, чего хочет, что видит. Она одна владеет ключами к познанию и не только хочет создавать мудрецов, но и может. С ее помощью мы путем умозаключений познаем, что мы такое и откуда мы; благодаря ей мы понимаем, что есть активное и что — пассивное добро; что есть творец и что — творение; через нее мы постигаем истину и отвергаем ложь; при ее посредстве мы рассуждаем и находим, что является следствием, а что — нет, и что противоречит природе вещей, что истинно, что похоже на истину, а что в основе своей ложно в рассуждениях. С помощью этой науки мы тщательно исследуем любой вопрос и верно определяем, и разумно обсуждаем. Поэтому клирикам следует знать это известнейшее искусство и усвоить его законы в постоянных упражнениях, чтобы они могли с его помощью безошибочно распознавать хитрости еретиков и опровергать их слова магическими заключениями силлогизмов. Ведь многие так называемые софизмы на самом деле являются ложными умозаключениями, и по большей части они так похожи на истинные, что вводят в заблуждение не только тугодумов, но даже людей с острым умом, если они не очень внимательны. Ведь заявил же некто своему собеседнику: "Чем я являюсь, ты не являешься". И тот согласился. Однако это было лишь отчасти верно; но первый был хитер, а второй простодушен. Тогда говоривший добавил: "Но я человек". Когда слушающий подтвердил это, говорящий заключил: "Следовательно, ты человеком не являешься". Насколько я знаю,[113] Писание отвергает лукавые умозаключения такого рода — в том месте, где сказано: "Кто говорит, как софисты, достоин ненависти" (Сир. 37). Даже не запутанная речь, но изобилующая сверх допустимого словесными украшениями, считается софизмом. Встречаются также при ложных посылках истинные выводы, которые следуют за ошибкой того, с кем идет беседа. Такие выводы делаются порядочным и ученым человеком, чтобы тот, за чьей ошибкой они следуют, смутившись, исправил эту ошибку, а если он захочет упорствовать в ней, необходимо, чтобы он был вынужден поддерживать и то, что осуждает. Ведь неверно заключил Апостол, сказав: "И Христос не воскрес". И другое: "Мертва ваша вера, мертва и наша проповедь" (1 Кор. 15). Вообще все ложно, так как и Христос воскрес, и не была мертва проповедь тех, кто предвещал это, и вера тех, кто в это верил. А так как ложно то, что следует, с необходимостью должно быть ложным и то, что предшествует. А предшествует то, что не бывает воскресения из мертвых, как говорили те, чье заблуждение хотел опровергнуть Апостол. В результате о предшествующей предпосылке, согласно которой не бывает воскресения из мертвых, с необходимостью следует заключить, что она является ложной; ведь Христос воскрес: следовательно, то, что предшествует,[114] ложно. А предшествует то, что не бывает воскресения из мертвых; следовательно, бывает воскресение из мертвых. Все это вкратце излагается так: если не бывает воскресения из мертвых, то и Христос не воскрес; но Христос воскрес, следовательно, бывает воскресение из мертвых. Итак, когда верны выводы, не только при истинных, но и при ложных предпосылках, легко изучить истинность выводов даже в тех школах, которые существуют вне Церкви, истинные же предпосылки следует искать в священных церковных книгах.

Однако истинность выводов не установлена людьми, а обнаружена и отмечена ими, чтобы можно было учиться или обучать этому. Ведь в системе вещей есть вечные установления Божиим промыслом, сотворенные самим Богом95. Но так как о логике мы уже сказали, следовательно, поговорим о математике.

Гл. XX/. О математике

Математика есть то, что на латинском языке мы можем назвать теоретической наукой, которая изучает абстрактные величины. Абстрактными же величинами называется то, что мы разумом отделяем от материи или от других привходящих обстоятельств — таких, как равное, неравное или от других такого же рода, которые мы рассматриваем единственно путем рассуждения. Она[115] подразделяется на арифметику, музыку, геометрию, астрономию; обо всех них в отдельности мы поговорим по порядку.

Гл. XXII. Об арифметике

Арифметика есть самодостаточная наука исчислимых величин. Это наука чисел — греки называют число ??????? (аритмон). Светские ученые выделили ее первой среди математических наук, так как никакая другая наука не указывает на ее сущность. Следующие же за ней музыка, и геометрия, и астрономия нуждаются в ее поддержке для объяснения того, что они собой представляют. Мы должны знать, что Иосиф, ученейший еврейский муж, в первой книге Древностей, в девятой главе, говорит, что сначала Авраам передал арифметику и астрономию египтянам; получив эти зерна знания, они, люди острейшего ума, взрастили у себя и другие науки. И правильно, что наши Святые Отцы рекомендуют стремящимся к знанию изучать их, поскольку в немалой степени с их помощью отвлекается внимание от забот о плоти и возникает стремление к тому, что, при поддержке Господа, мы можем воспринять только сердцем. Поэтому не должно быть осуждаемо изучение числа, которое во многих местах Священного Писания открывает внимательному взгляду, как высоко его необходимо ценить. И не напрасно сказано в прославлении Бога: "Ты все расположил по мере, числу и весу" (Прем. 11). Итак, любое число определяется собственными признаками, так что никакое из них не может быть равно какому-нибудь другому. Следовательно, они и неравны между собой, и различны, и любые отдельные числа различны, и любые отдельные ограниченны, и все неограниченны. И не осмелится пренебрегать числами и не связывать их с божественным знанием народ, имеющий Платона, который столь высоко ставит Бога, творящего мир с помощью чисел. И у нас Пророк говорит о Боге: "Тот, кто создает мир с помощью чисел". И Спаситель в Евангелии говорит: "У вас же и волосы на голове все сочтены" (Мат. 10, 30). … Мы не можем говорить, что потому число 6 совершенно, что Бог создал все свои творения за шесть дней, но потому Бог создал свои творения за шесть дней, что число 6 совершенно. Итак, даже если бы этих творений не было, оно все равно было бы совершенно; если же оно не было бы совершенным, то они, в соответствии с ним, также не были бы совершенны. Незнание чисел также ведет к непониманию многого, изложенного в Писании иносказательно и таинственно. Естественно, ум, как я уже сказал, не может не доискиваться, что это значит, почему и Моисей, и Илия, и сам Господь постились 40 дней96. Образный узел этого действия не развяжется без знания и понимания этого числа. Ведь оно имеет четыре десятка, как бы воплощая знание всех дел, связанное со временем. Ибо четырехкратным числом выражается бег времени и в течение суток, и в течение года; время суток — отрезками утренних, дневных, вечерних и ночных часов97; годовое время — весенними, летними, осенними, зимними месяцами. Пока мы живем во времени, следует удерживаться и избегать временных наслаждений ради вечности, в которой мы хотим жить, хотя само учение о презрении времени и стремлении к вечному проникает к нам в беге времени. В свою очередь, десятичное число обозначает знание творца и творения, ведь троица связана с творцом, а семерка обозначает творение из-за жизни и тела. Ведь жизнь включает три аспекта: Бог должен быть любим всем сердцем, всей душой, всем разумом; в теле же отчетливо проявляются четыре составных элемента. Следовательно, этим десятком, четырежды вытянутым во времени, в нас проникает[116] жить чисто и воздержанно от временных наслаждений, то есть поститься сорок дней. Это есть закон, олицетворенный в Моисее; это есть пророчество, олицетворение которого воплощает Илия; этому учит сам Господь, который, как бы имея свидетельство от закона и пророков, находясь среди них на горе, разъяснил это трем увидевшим его и оцепеневшим ученикам. Затем также устанавливается, каким образом из числа 40 образуется число 50, которое является весьма священным в нашем богослужении вследствие дня Пятидесятницы98; и как начертание трех 3, из-за трех временных этапов, до Закона, под Законом, под благодатью, или из-за имени Отца, и Сына, и Святого Духа, добавим сюда еще более значимое, саму Троицу, — соотносится с таинством пречистой Церкви… Так, с помощью разнообразных чисел излагаются в священных книгах на основании сходства какие-либо тайны, которые из-за неосведомленности в числах закрыты для читающих. Поэтому необходимо, чтобы те, кто хотят понять Священное Писание, усердно изучали эту науку; и когда они усвоят ее, то в результате легче поймут тайные числа в божественных книгах.

Гл. XXIII. О геометрии

Теперь обратимся к геометрии, которая есть созерцательное описание форм, а также обычное доказательство философов, так как они свидетельствуют, что то, что они торжественно провозглашают, их Юпитер в своих трудах вывел с помощью геометрии. Не знаю, хвалить или порицать, когда они, рисуя на цветном песке, сочиняют, что Юпитер то же делает в небе. Если это применить разумно к истинному творцу и всемогущему Богу, то это может, пожалуй, соответствовать истине. Ведь Священное Божество, да будет позволено так выразиться, является геометром, так как оно придает своему творению, существование которого оно сохраняет и поныне, разные обличия и формы, когда оно определяет священной силой бег звезд и заставляет все движущееся перемещаться по установленным линиям, и утверждает в определенном положении все находящееся в покое. Ведь все, что правильно распределяется и располагается, может быть обязано этими качествами данной науке. Геометрия на латыни99 означает "измерение земли" и определяется следующим образом: геометрия — это наука неподвижной величины и форм. С по — мощью этой науки, как говорят некоторые, впервые были распределены владения в Египте, а учителя этой науки прежде назывались землемерами. Но Варрон, опытнейший из латинян, напоминает, что возникновение этого названия обусловлено следующим: он говорит, что сначала люди, определив с помощью измерения земельные границы, предоставили полезные[117] для мира кочевым народам; затем на основании исчисления фаз луны разделили годичный цикл, откуда возникло и само понятие месяцев, которыми измеряется год. После того как это было открыто, ученые, стремясь познать невидимое, принялись выяснять, на каком расстоянии от земли находится Луна, а от Луны — само Солнце, и каково расстояние до вершины неба; он упоминает, что это волновало опытнейших геометров. Затем, как сообщается, были приблизительно определены и размеры всей земли; так и получилось, что и сама наука получила название «геометрия» — "измерение земли", которое она сохранила на протяжении долгих веков. Эта наука применяется при строительстве и походной палатки, и храма, когда используются линейные меры, круги, сферы, полусферы, квадраты и другие фигуры; сведения обо всем этом весьма помогают толкователю духовных сущностей.

Гл. XXIV. О музыке

Музыка — это дисциплина, которая ведет речь о прикладных числах — тех, которые обретаются в звуках: как двойное, тройное, четверное100, и тех, которые соответствующим образом воспроизводятся. Эта наука столь знаменита и столь полезна, что тот, кто не владеет этими знаниями, не может исполнять должным образом церковные обязанности. Все, что произносится надлежащим образом при чтении церковных книг, и все, что в церкви исполняется в форме песнопений, требует знания этой науки; с ее помощью мы не только читаем и поем в церкви, но и исполняем все богослужения по установленному обряду. Итак, музыка — это наука, которая заполняет всю нашу жизнь, особенно если мы исполняем волю Творца и служим с чистыми помыслами по установленным им правилам. Ведь все, что мы произносим, или все, что движется внутри нас, в соответствии с пульсированием наших сосудов согласовано музыкальными ритмами с совершенством гармонии. Ведь музыка — это наука хорошей модуляции. Так что, если мы хорошо ведем беседу, это всегда происходит благодаря поддержке этой науки; когда же возникают трудности, это свидетельствует об отсутствии музыки. Так же небо и земля, и все, что на них происходит высшим соизволением, все связано с музыкой. Пифагор свидетельствует, что этот мир создан с помощью музыки и при ее посредстве может быть управляем101. Она глубоко пронизывает и христианское вероучение; вот почему незнание законов музыки оставляет для нас в нем многое скрытым, тайным. Ведь и в том, что касается различия между псалтерием и кифарой102, некто очень искусно открыл некоторые фигуры; и десятиструнный псалтерий не случайно интересует ученых — по какому закону музыки требуется такое число струн; или, если нет такого закона, тем более должно считать священным это число; может быть, тут дело в десяти заповедях, — если исследовать это число, то его следует соотносить с Творцом и его творением — или с десятичной системой (denarius). И число, связанное с постройкой храма, которое упоминается в Евангелии, то есть 46 лет, звучит как-то гармонично (музыкально); и, будучи соотнесено со строением тела Господа, из-за которого и упоминается о храме, заставляет отдельных еретиков признать, что Сын Божий обладает не вымышленной, но истинной и человеческой плотью103. Итак, мы находим и число, и музыку, с почетом упоминаемые во многих местах Священного Писания. Ибо не должны выслушиваться мирские (gentilium) ошибочные суеверия, согласно которым девять Муз являются дочерьми Юпитера и Мемории104. Их опроверг Варрон, ученее и тщательнее которого в этих вопросах у них (древних. — М. Т.) вряд ли кого можно найти. Он говорит, что некий град (не помню названия) заказал по три изображения Муз, предназначаемые в дар храму Аполлона, трем мастерам, чтобы потом, выбрав с большей легкостью, купить их у того мастера, у кого они окажутся красивее. И так случилось, что все три мастера прекрасно справились с заданием, и городу понравились все девять изображений, и все они были куплены, с тем чтобы быть установленными в храме Аполлона; впоследствии, как он[118] говорит, поэт Гесиод сочинил к ним надписи. Таким образом, не Юпитер создал девять Муз, но три мастера — каждый по три. Три же Музы город заказал не потому, что так они явились в снах или были кому-либо из граждан видением, но потому, что было легко заметить, что всякий звук, составляющий основу песнопений, по природе тройствен. Он либо производится голосом (тоном), как бывает у тех, кто поет или играет на органе; или дутьем — на трубах и флейтах; или постукиванием — как при игре на кифарах и бубнах, и на любых других инструментах, которые издают звук при постукивании. Так ли обстоит дело, как сообщил Варрон, или не так, мы, однако, не должны, из-за суеверий непосвященных, избегать музыки, если можем извлечь из нее пользу для понимания Священного Писания; и не будем обсуждать того, что кифары и органы используются иногда не для духовных целей, а для театральных забав. Ведь тогда мы не должны были бы изучать и буквы,[119] так как Богом их считают Меркурия; или, если они посвящали храмы Справедливости и Доблести, и тому, что должно было хранить в сердце, они предпочли поклоняться в камне, это не значит, что мы должны избегать справедливости и доблести. Напротив, добрый и истинный христианин должен видеть своего Бога везде, где он находит истину.

Гл. XXV. Об астрономии

Итак, остается астрономия, которая, как сказал кто-то, есть достойное доказательство для верующих и большое мучение для любознательных. Поэтому если мы обратимся к ней чистым и спокойным разумом, то она, как говорят древние, наполнит и наши чувства большой благодатью. Ибо каково восходить душой к небесам и постигать пытливым рассудком все это небесное устройство и собирать по частям путем умственного теоретизирования то, что скрыто огромной тайной! Ведь сама вселенная, как говорят, имеет сферическую форму и заключает тела различной формы в своих пределах в круг. Сенека написал об этом книгу в форме последовательного философского рассуждения, которое называется "О форме вселенной". Итак, астрономия означает, на нашем языке, "закон звезд", так как последние не могут ни существовать, ни двигаться иначе, как в том порядке, в котором их расположил Создатель — кроме тех случаев, когда случайно, вследствие какого-то чуда, по Божественному суждению, они перемещаются; так, например, мы читаем, что Иисус Навин приказал в Гаваоне солнцу остановиться (Иис. Н. 10); и во времена царя Езекии тень воротилась назад на десять ступеней (4 Цар. 20); и во время страстей Господних солнце померкло на три часа (Лук. 23) и т. п. Эти явления потому называются чудесами, что они вызывают удивление своим несоответствием обычному ходу вещей. Ведь сдвигаются те небесные тела, которые, как говорят астрономы, прикреплены к небу; смещаются, или блуждают, планеты, которые обычно имеют определенный путь движения. Итак, астрономия, как уже сказано, — это наука, которая созерцает бег небесных светил, постигает пытливым разумом внешний облик планет самих по себе и в сравнении с землей. Между астрономией и астрологией есть разница, хотя обе они являются частями одной и той же науки. Ведь астрономия изучает вращение небесного свода, восход, заход и движение небесных светил или почему они. так называются; астрология же отчасти связана с природой, отчасти с предсказаниями. Природ ная сущность проявляется в изучении движения солнца, луны или звезд и прочих вопросов, имеющих отношение к времени. Провидческая же часть астрологии — это та, которую исследуют звездочеты, которые пророчествуют с помощью звезд и которые также соотносят двенадцать знаков Зодиака с разными частями души и тела и пытаются предсказать по движению звезд рождение и смерть людей. Ту часть астрологии, которая проявляется в наблюдении за природой и в тщательном исследовании бега солнца, луны и звезд, а также временных различий, клиру Господнему следует изучать тщательнейшим образом, чтобы через определенные соединения закономерностей и выверенные и истинные оценки доказательств не только правильно определять события прошедших лет, но и уметь верно судить о будущих временах, и чтобы уметь с помощью наблюдений узнавать сроки празднования Пасхи и точные места всех торжеств и празднеств и правильно сообщать о них народу Божию105.

Гл. XXVI. О книгах философов

О семи свободных философских искусствах, какую пользу могут извлечь для себя при их изучении истинно верующие, я полагаю, выше мы сказали достаточно. Добавим к этому, что те, кто называют себя философами, если случайно в своих рассуждениях или сочинениях сказали что-либо истинное, подобающее нашей вере, особенно последователи Платона, то этого не только не следует страшиться, но, наоборот, нужно забрать от этих незаконных владельцев и приспособить к нашему употреблению. Подобно тому, как египтяне имели не только идолов и тяжкое иго, которое отверг народ Израилев и от которого он бежал, но также и сосуды и украшения из золота и серебра, и одежду; все это тот[120] народ, исходя из Египта, тайком взял как бы для лучшего употребления, не по собственной воле, но по наставлению и поручению; притом сами египтяне по незнанию одарили их этими предметами, которыми они пользовались как имуществом106; так и все мирские учения — это не только выдуманные суеверные образы и тяжкое бремя бесполезного труда, которых каждый из нас, ведомый Христом, выйдя из мирского общества, должен страшиться и избегать; они включают и свободные науки, о которых мы выше немного сказали, более приспособленные к применению во имя истины, а также некоторые очень полезные нравственные наставления; у них[121] можно найти кое-что истинное и о почитании самого единого Бога; это и есть их золото и серебро, которое они не сами добыли, но как бы извлекли из каких-то металлов божественного провидения, которое рассеяно повсюду; и то, чем они пользуются неправильно и несправедливо для служения демонам, христианин, когда он отдаляется духом от их жалкого общества, должен унести от них для праведного употребления в проповеди Евангелия. А также и одежду их, т. е. общественные установления, приспособленные для мирского общества, которых мы не можем быть лишены в этой жизни, будет позволено взять и использовать, обратив на христианские нужды. Ведь что иное[122] сделали многие наши добрые верующие? Разве мы не видим, как были нагружены золотом и серебром, и одеждой, уходя из Египта, Киприан — и любезнейший учитель, и блаженнейший мученик? А Лактанций? А Викторин, Оптат, Иларий? А много — численные грамматики? А первым это сделал вернейший служитель Бога Моисей107, о котором написано, что он "был научен всей премудрости египетской" (Деян. 7). Всем этим мужам, особенно в те времена, когда участь Христова, отразившись, преследовала христиан, привычные к суевериям люди никогда бы не передали имеющиеся у них полезные знания, если бы заподозрили, что они будут обращены на дело служения единому Богу, чем было разрушено суетное почитание идолов. Но они дали золото и серебро, и свои одежды исходящему из Египта народу Божию, не зная, каким образом то, что они дали, будет обращено на служение Христу. Это событие отражено в «Исходе», несомненно, для того, чтобы заранее подготовить к тому, о чем я сказал без какого-либо постороннего умысла, ради лучшего понимания. Но подготовленный таким образом, изучающий Священное Писание, когда он приступит к его тщательному исследованию, обязательно задумается над апостольским:[123] "Знание надмевает, а любовь назидает" (1 Кор. 8, 1). Так как он понимает, что хотя из Египта и вышел богатый, однако, если бы не исход, он не смог бы спастись. Наш же Исход[124] — это принесенный в жертву Христос; и ничему больше не учит нас принесение Христа в жертву, как тому, что он сам восклицает, как бы к тем, кого видит в Египте работающими на фараона: "Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мат. 11, 28–30). Гл. XXVII. О приобретении и упражнении добродетелей Между тем тому, кто пытается путем усердного размышления обрести духовное знание, необходимо также одновременно постоянным упражнением добиваться богатства добродетелей, чтобы, желая быть богатым в одном и пренебрегая искать другого богатства, не потерять плодов истинной ценности; и может случиться так, что он не только не извлечет пользы из добытого, но и должен будет понести наказание от Господа как его незаконный владелец. Ибо говорит рабам сама Истина: "Кто знает волю Господина своего и не делает, будет наказан" (Лук. 12, 47).

Что пользы людям собирать большие богатства и очень мало пользоваться ими, когда гораздо лучше тот, кто доволен своей бедностью и радуется своему труду, нежели тот, кто всю свою жизнь, имея богатства, прожил в нужде. Свидетель тому — Соломон, который говорит: "Лучше простой, но работающий на себя, нежели выдающий себя за знатного, но нуждающийся в хлебе" (Прит. 12, 9). Святая простота только себе приносит пользу; и насколько она созидает[125] из заслуг жизни, настолько вредит — если нет; и имеет силу противостоять противоречащему.[126] Но из двух несовершенств я предпочитаю святую простоту, нежели грешное красноречие. Поскольку Мудрость говорит: "Лучше бедный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый, ходящий путями лжи;[127] кто соблюдает закон, тот мудр" (Прит. 19). Нужно же, чтобы тот, кто стремится к знанию, стремился и к добродетели, чтобы то, что он понимает умом, он же с пользой применял в деле; и чему бы хорошему он ни учил на словах других делать, пусть прежде докажет необходимость этого своими делами, чтобы, исполняя и передавая Божественные наставления, он был назван большим в Царствии небесном; меньшим же, если передаст и исполнит лишь одно из самых малых наставлений Бога. Спаситель говорит: "Всякий, приходящий ко Мне и слушающий слова Мои и исполняющий их… подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне, почему, когда случилось наводнение, и вода наперла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и не исполняющий подобен человеку, построившему дом свой на песке без основания, который, когда наперла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое" (Лук. 6, 47–49). Любой член Церкви должен в равной мере усердно стремиться ко всем добродетелям, чтобы, будучи прекрасным и внешне, и внутренне, он предстал бы достойным на трапезе Царя вечного и на духовной колеснице вознесся бы к вечной родине. Он должен стремиться к рассудительности, чтобы благоразумно предвидеть, истинно понимать и понятое помнить. Он должен стремиться к справедливости, чтобы быть набожным, благочестивым и смиренным, чтобы сохранять прощение и отмщение, почтение и правдивость; чтобы охранять договоры, судебные решения и законы. Он должен стремиться стать сильным, чтобы обрести величие и уверенность, терпение и упорство. Он должен стремиться к самообладанию, чтобы стать воздержанным, умеренным и снисходительным; и кроме всего этого нужно стать верным вершителем мира и любви: это есть связующее начало совершенства. Человек, наделенный в совершенстве этими добродетелями и осиянный светом мудрости, может правильно и подобающим образом нести служение Богу и достойно исполнять в церкви обязанность просителя перед Ним: кого утверждает древнее предписание, тот должен быть достойным человеком и умелым в искусстве говорения. Если исполнение этого предписания наблюдается в мирских ораторах, то тем более оно должно исполняться в несущих слово Божие, у которых не только речь, но и вся жизнь должна быть наукой добродетелей. Но поскольку о путях обретения того, что следует понять в Священном Писании, мы сказали уже достаточно, с Божией помощью поговорим немного об изложении того, что уже понято, и этой новой книгой завершим весь труд. <…>

Гл. XXXI. О лучшем способе изложения и о том, что следует соблюдать проповеднику при выступлении

Есть лучший способ изложения, заключающийся в том, чтобы тот, кто слушает, слышал истинное; и чтобы понимал то, что слышит; выдающееся дарование лучших умов — любить в словах истину, а не сами слова. Чего стоит золотой ключ, если им нельзя открыть того, что мы хотим? Или чем плох деревянный, если с его помощью можно это сделать, когда мы не хотим ничего другого, кроме как открыть то, что закрыто? Ведь сказал некий оратор, и верно сказал, что нужно говорить так, чтобы учить, услаждать, увлекать за собой. Затем он добавил: учить — необходимость, услаждать — удовольствие, увлекать — победа. Из этих трех элементов то, что стоит на первом месте, необходимость обучения, заключается в том, что мы говорим; остальные два — в том, как мы говорим. Одним словом, при обучении речь наставника не должна делать желанным то, что пугало, призывать к тому, о чем потом придется сожалеть, но[128] открыть то, что было скрыто. Если же говорящий хочет усладить слух того, для кого говорит, или увлечь его, то, если он не уделяет внимания форме своего изложения, он не добьется этого; для достижения желаемого важно знать, как сказать. Нужно так услаждать слушателя, чтобы он стремился слушать, так увлекать, чтобы он склонялся к действию; и как слушатель наслаждается, если ты приятно говоришь, так он и увлекается, если ему нравится то, что ты обещаешь, боится того, чем ты угрожаешь, ненавидит то, что ты порицаешь, принимает то, что ты советуешь, скорбит о том, о чем, по твоему мнению, нужно скорбеть, радуется тому, чему ты призываешь радоваться, жалеет тех, на кого ты ему указываешь, призывая пожалеть, избегает тех, кого ты, устрашив, посоветуешь избегать. И все, что угодно, с помощью большого красноречия может волновать души слушателей не с тем, чтобы они знали, что надо делать, но чтобы склонились к действию, о необходимости которого они уже знают. Итак, священнику, призывающему в проповеди слушающего к какому-либо действию, следует не только давать наставления, чтобы научить, и услаждать, чтобы быть услышанным, но и увлекать, чтобы победить.

Гл. XXXII. О тройственной природе говорения, которую различает искусный в римском красноречии