Н. А. Некрасов. Стихотворения. Поэма «Кому на Руси жить хорошо»

Н. А. Некрасов. Стихотворения.

Поэма «Кому на Руси жить хорошо»

Поэзия Николая Алексеевича Некрасова (1821 — 1877), посвященная изображению народной, преимущественно крестьянской, жизни, неразрывно связана с библейскими мотивами и образами. Иначе и быть не могло: в сознании тружеников и защитников Русской земли Библия с древних времен была Книгой в единственном, уникальном значении, истоком миропонимания и нравственных убеждений (см. об этом в первой части). Стремление поэта постичь внутренний мир народа неизменно вело его в сферу верований и убеждений, где истины и заветы Священного Писания без вражды сопрягались с представлениями славянского язычества о единстве человеческой жизни с жизнью природы. В этом отношении, как и во многих иных, Некрасов несомненный наследник традиций русской поэзии, идущих от «Слова о полку Игореве». У каждого, конечно, в памяти, стихи о «Зеленом шуме» (1862 — 1863) — о весне, спасающей человека от «думы лютой», от мести — вроде бы и законной, но жестокой, чуждой и христианскому милосердию и языческому жизнелюбию:

Слабеет дума лютая, Нож валится из рук. И все мне песня слышится Одна — в лесу, в лугу: «Люби, покуда любится, Терпи, покуда терпится, Прощай, пока прощается, И — Бог тебе судья!»

Некрасов чутко улавливал и пристально изучал эту особенность народной психологии. В стихотворении «Знахарка» (1860) он рисует колдунью, которой побаивается вся деревня: уж больно точны ее мрачные прорицания —

Что ни предскажет кому: разоренье, Убыль в семействе, глядишь — исполненье!

А в стихотворении «Деревенские новости», написанном в том же году, рассказывает об одном из своих приятелей — Власе, который перед своей кончиной в более чем столетнем возрасте завещал поэту самое драгоценное свое достояние — Святцы, православный календарь праздников и дней поминовения святых. В поэме «Мороз, Красный нос» (1863 — 1864) сцены, изображающие болезнь, лечение, смерть Прокла, открывают читателю столь понятное в несчастье метание крестьянской семьи от надежды на ворожбу к вере в силу «иконы явленной». Да и вся печальная и светлая гармония этой поэмы опирается на единство фольклорной стихии, уходящей корнями в языческие времена, и поэзии обыденного, величавого крестьянского подвижничества, сродного евангельской морали. Это единство отличает все лучшее, написанное Некрасовым. Печ. по кн.: Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем в 15-ти тт. Тт. 2,3.

Рыцарь на час. Написано, судя по разысканиям исследователей в 1862 г., впервые опубликовано в 1863 г. По духу представляет собою покаяние, порожденное сознанием своей ответственности за бедствия родной земли, муками суровой совести. Может быть соотнесено, в порядке художественной и нравственной преемственности, со стихотворением Пушкина «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день», 1828).

«...На могиле далекой. Где лежит моя бедная мать...» Елена Андреевна Некрасова похоронена (1841) в ограде церкви Петра и Павла в селе Абакумцеве Ярославской губернии, недалеко от села Грешнево, где Некрасов провел детство.

«Весь свой век под грозою сердитою Простояла ты...» — согласно семейному преданию, мать поэта часто страдала от деспотизма мужа и его привычки к разгулу; возможно, что это послужило и одной из причин ее преждевременной смерти.

Пророк. Написано, по наиболее вероятным предположениям, в 1874 г., впервые опубликовано (без последней строфы) в 1877 г. По содержанию и стилю наследует традицию русской поэзии, сложившуюся в творчестве Ломоносова, Державина, Крылова, Пушкина, Лермонтова, порожденную восприятием Библии как опоры в борьбе против неправедной власти «земных богов», против угнетения и рабства, как истока свободолюбия, пророческой смелости и самой поэзии. По мемуарным свидетельствам, посвящено Н. Г. Чернышевскому и рисует его судьбу, но очевидно из текста, что перед нами одновременно и широкое обобщение, соединяющее представления о Спасителе, христианских подвижниках, защитниках обездоленных во все времена и деятелях русского освободительного движения.

Кому на Руси жить хорошо. Фрагмент из главы «Пир на весь мир». Поэма создавалась с середины 60-х гг. до конца жизни; глава «Пир на весь мир» была подготовлена автором к печати в 1876 г. Печаталась поэма, начиная с 1866 г., испытала цензурные гонения, глава «Пир на весь мир», уже набранная для ноябрьского номера журнала «Отечественные записки», была по требованию цензуры вырезана и первая ее публикация появилась в этом журнале лишь в 1881 г., но в неполном и частично искаженном виде.

«Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей...» Странник по обычаю старообрядцев, пользовался только собственной посудой; на черенке ложки вырезалось изображение благословляющей руки с двуперстным знамением.

«Доскажет быль афонскую...» Гора Афон на северо-востоке Греции считается центром православного монашества; там находится Пантелеймоновский монастырь, основанный выходцами из Руси в 1080 г. В 1821 г. афонские монахи приняли участие в восстании греков против турецкого владычества; большинство их было утоплено в море или вырезано.

Н. А. НЕКРАСОВ

Рыцарь на час

Если пасмурен день, если ночь не светла, Если ветер осенний бушует, Над душой воцаряется мгла, Ум, бездействуя, вяло тоскует. Только сном и возможно помочь, Но, к несчастью, не всякому спится...

Славу Богу! морозная ночь — Я сегодня не буду томиться. По широкому полю иду, Раздаются шаги мои звонко, Разбудил я гусей на пруду, Я со стога спугнул ястребенка, Как он вздрогнул! как крылья развил! Как взмахнул ими сильно и плавно! Долго, долго за ним я следил, Я невольно сказал ему: славно! Чу! стучит проезжающий воз, Деготьком потянуло с дороги... Обоняние тонко в мороз, Мысли свежи, выносливы ноги. Отдаешься невольно во власть Окружающей бодрой природы; Сила юности, мужество, страсть И великое чувство свободы Наполняет ожившую грудь; Жаждой дела душа закипает, Вспоминается пройденный путь, Совесть песню свою запевает... Я советую гнать ее прочь — Будет время еще сосчитаться! В эту тихую, лунную ночь Созерцанию должно предаться. Даль глубоко прозрачна, чиста, Месяц полный плывет над дубровой, И господствуют в небе цвета Голубой, беловатый, лиловый. Воды ярко блестят средь полей, А земля прихотливо одета В волны белого лунного света И узорчатых, странных теней. От больших очертаний картины До тончайших сетей паутины, Что, как иней, к земле прилегли, — Все отчетливо видно: далече Протянулися полосы гречи, Красной лентой по скату прошли; Замыкающий сонные нивы, Лес сквозит, весь усыпан листвой; Чудны красок его переливы Под играющей, ясной луной; Дуб ли пасмурный, клен ли веселый — В нем легко отличишь издали; Грудью к северу, ворон тяжелый — Видишь — дремлет на старой ели! Все, чем может порадовать сына Поздней осенью родина-мать: Зеленеющей озими гладь, Подо льном — золотая долина, Посреди освещенных лугов Величавое войско стогов, Все доступно довольному взору... Не сожмется мучительно грудь, Если б даже пришлось в эту пору На родную деревню взглянуть: Не видна ее бедность нагая! Запаслася скирдами, родная, Окружилася ими она И стоит, словно полная чаша, Пожелай ей покойного сна — Утомилась, кормилица наша!..

Спи, кто может, — я спать не могу, Я стою потихоньку, без шуму, На покрытом стогами лугу И невольную думаю думу. Не умел я с тобой совладать. Не осилил я думы жестокой...

В эту ночь я хотел бы рыдать На могиле далекой, Где лежит моя бедная мать... В стороне от больших городов, Посреди бесконечных лугов, За селом, на горе невысокой. Вся бела, вся видна при луне, Церковь старая чудится мне, И на белой церковной стене Отражается крест одинокий. Да! я вижу тебя, Божий дом! Вижу надписи вдоль по карнизу И апостола Павла с мечом, Облаченного в светлую ризу. Поднимается сторож-старик На свою колокольню-руину, На тени он громадно велик: Пополам пересек всю равнину. Поднимись! — и медлительно бей, Чтобы слышалось долго гуденье! В тишине деревенских ночей Этих звуков властительно пенье: Если есть в околотке больной, Он при них встрепенется душой И, считая внимательно звуки, Позабудет на миг свои муки; Одинокий ли путник ночной Их заслышит — бодрее шагает; Их заботливый пахарь считает И, крестом осенясь в полусне, Просит Бога о ведреном дне. Звук за звуком, гудя, прокатился, Насчитал я двенадцать часов. С колокольни старик возвратился, Слышу шум его звонких шагов, Вижу тень его; сел на ступени, Дремлет, голову свесив в колени. Он в мохнатую шапку одет, В балахоне убогом и темном... Все, чего не видал столько лет, От чего я пространством огромным Отделен, — все живет предо мной. Все так ярко рисуется взору, Что не верится мне в эту пору, Чтоб не мог увидать я и той, Чья душа здесь незрима витает, Кто под этим крестом почивает...

Повидайся со мною, родимая! Появись легкой тенью на миг! Всю ты жизнь прожила нелюбимая, Всю ты жизнь прожила для других. С головой, бурям жизни открытою, Весь свой век под грозою сердитою Простояла ты, — грудью своей Защищая любимых детей. И гроза над тобой, разразилася! Ты, не дрогнув, удар приняла, За врагов, умирая, молйлася, На детей милость Бога звала. Неужели за годы страдания Тот, кто столько тобою был чтим, Не пошлет тебе радость свидания С погибающим сыном твоим?..

Я кручину мою многолетнюю На родимую грудь изолью, Я тебе мою песню последнюю, Мою горькую песню спою. О прости! То не песнь утешения, Я заставлю страдать тебя вновь, Но я гибну — и ради спасения Я твою призываю любовь! Я пою тебе песнь покаяния, Чтобы кроткие очи твои Смыли жаркой слезою страдания Все позорные пятна мои! Чтоб ту силу свободную, гордую, Что в мою заложила ты грудь, Укрепила ты волею твердою И на правый поставила путь...

Треволненья мирского далекая, С неземным выраженьем в очах, Русокудрая, голубоокая, С тихой грустью на бледных устах, Под грозой величаво-безгласная — Молода умерла ты, прекрасная, И такой же явилась ты мне При волшебно светящей луне. Да! я вижу тебя, бледнолицую, И на суд твой себя отдаю. Не робеть перед правдой-царицею Научила ты Музу мою: Мне не страшны друзей сожаления, Не обидно врагов торжество, Изреки только слово прощения, Ты, чистейшей любви божество! Что враги? пусть клевещут язвительней, Я пощады у них не прошу. Не придумать им казни мучительней Той, которую в сердце ношу! Что друзья? Наши силы неровные, Я ни в чем середины не знал, Что обходят они, хладнокровные, Я на все безрассудно дерзал, Я не думал, что молодость шумная, Что надменная сила пройдет — И влекла меня жажда безумная, Жажда жизни — вперед и вперед! Увлекаем бесславною битвою, Сколько раз я над бездной стоял, Поднимался твоею молитвою, Снова падал — и вовсе упал!.. Выводи на дорогу тернистую! Разучился ходить я по ней, Погрузился я в тину нечистую Мелких помыслов, мелких страстей. От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! Тот, чья жизнь бесполезно разбилася, Может смертью еще доказать, Что в нем сердце не робкое билося, Что умел он любить...

..................................................................

(Утром, в постели)

О мечты! о волшебная власть Возвышающей душу природы! Пламя юности, мужество, страсть И великое чувство свободы — Всё в душе угнетенной моей Пробудилось... но где же ты, сила? Я проснулся ребенка слабей. Знаю: день проваляюсь уныло, Ночью буду микстуру глотать, И пугать меня будет могила, Где лежит моя бедная мать. Всё, что в сердце кипело, боролось, Всё луч бледного утра спугнул, И насмешливый внутренний голос Злую песню свою затянул: «Покорись — о, ничтожное племя! Неизбежной и горькой судьбе, Захватило вас трудное время Неготовыми к трудной борьбе. Вы еще не в могиле, вы живы, Но для дела вы мертвы давно, Суждены вам благие порывы, Но свершить ничего не дано...»

Пророк

Не говори: «Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!..» Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой.

Но любит он возвышенней и шире, В его душе нет помыслов мирских. >«Жить для себя возможно только в мире, Но умереть возможно для других!»

Так мыслит он — и смерть ему любезна. Не скажет он, что жизнь его нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна: Его судьба давно ему ясна...

Его еще покамест не распяли, Но час придет — он будет на кресте; Его послал Бог Гнева и Печали Рабам земли напомнить о Христе.

Кому на Руси жить хорошо. Фрагмент

Зимой, перед лучиною Сидит семья, работает, А странничек гласит. Уж в баньке он попарился, Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей, Досыта похлебал. По жилам ходит чарочка, Рекою льется речь. В избе все словно замерло: Старик, чинивший лапотки, К ногам их уронил; Челнок давно не чикает, Заслушалась работница У ткацкого станка; Застыл уж на уколотом Мизинце у Евгеньюшки, Хозяйской старшей дочери, Высокий бугорок, А девка и не слышала, Как укололась до крови; Шитье к ногам спустилося, Сидит, — зрачки расширены, - Руками развела... Ребята, свесив головы С полатей, не шелохнутся: Как тюленята сонные На льдинах за Архангельском, Лежат на животе. Лиц не видать, завешены Спустившимися прядями Волос — не нужно сказывать, Что желтые они. Постой! уж скоро странничек Доскажет быль афонскую, Как турка взбунтовавшихся Монахов в море гнал, Как шли покорно иноки И погибали сотнями... Услышишь шепот ужаса, Увидишь ряд испуганных, Слезами полных глаз! Пришла минута страшная — И у самой хозяюшки Веретено пузатое Скатилося с колен. Кот Васька насторожился — И прыг к веретену! В другую пору то-то бы Досталось Ваське шустрому, А тут и не заметили, Как он проворной лапкою Веретено потрогивал, Как прыгал на него, И как оно каталося, Пока не размоталася Напряденная нить! Кто видывал, как слушает Своих захожих странников Крестьянская семья, Поймет, что ни работою, Ни вечною заботою, Ни игом рабства долгого, Ни кабаком самим Еще народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь! Когда изменят пахарю Поля старозапашные, Клочки в лесных окраинах Он пробует пахать. Работы тут достаточно, Зато полоски новые Дают без удобрения Обильный урожай. Такая почва добрая — Душа народа русского... О сеятель! приди!..