ОТ АВТОРА

ОТ АВТОРА

Эта книга — не популяризаторская, но, скорее, информационная, «огласительная», по характеру. Сегодня для большинства людей христианство — это нечто неизвестное, причем лишенное даже экзотической привлекательности из–за бесконечных искажений и карикатур. В ответ на многочисленные просьбы я попытался в этой книге предоставить слово величайшим свидетелям Единой Церкви, общего всем христианским исповеданиям Предания, которое только и делает возможным «экуменизм во времени», то есть памятование об изначальном опыте.

Предание — не буква, повторяемая одними и отвергаемая другими или же подвергаемая препарированию в научных целях. Предание — выражение spiritus juvenescens, «духа юности», как сказали бы мы вслед за Иринеем Лионским. Это глубинная, но живая память о вдохновении, о великой «Пасхе», великом переходе Богочеловека к Богочеловечеству и универсуму, как говорили русские религиозные философы начала века, которых я охотно признаю своими учителями.

Конечно, по сравнению с IV—VII веками наша духовная восприимчивость глубоко изменилась. После Аушвица, Хиросимы и ГУЛАГа, среди окончательного крушения того общества, в котором христианство отчасти превратилось в grande dame свободы, в «господствующую идеологию», более невозможно говорить о вере так, как во времена христианской цивилизации Живой Бог для нас отныне не Владыка мира, но распятая Любовь. Однако нужно заметить, что свидетели, чьи голоса звучат в этой книге, жили либо в эпоху гонений, в обществе, колеблющемся между скептицизмом и гнозисом, либо в момент зарождения монашеского Движения, твердо и страстно утверждавшего наперекор соблазнам «устроенности» неустранимый нонконформизм личности, «опьяненной Богом» и «после Бога почитающей брата своего как бы Богом». Необходимо также вместе с Ньюманом напомнить, что в первых аккордах симфонии обычно звучат одновременно, в едином взрыве вдохновения, те мотивы, что в дальнейшем развиваются последовательно. В конечном счете V Вселенский Собор в 553 году заявил, что Бог «принял смертное страдание во плоти». Признаюсь: в отборе материала для этой книги мною руководила преемственность Предания в современности, то видение, что было выражено Достоевским, интуиции и устремления нашей плодотворной эпохи, в ночном мраке которой подспудно вызревают огненные семена.

Свидетелей, слова которых я собрал в этой книге, мы называем отцами. Одни из них были мучениками, этими первыми мистиками. Другие — монахами, обитателями гор и пустынь. Третьи — великими умами, просвещенными Святым Духом даже в самой их безоглядности (которую Предание сумело уравновесить через консенсус, то есть их согласие с другими отцами). Многие были епископами, пастырями местных Церквей, пользовавшихся в то время значительной автономией даже во взаимном общении, — пастырями, избранными общиной и проповедовавшими ей единственную «Весть», способную и сегодня пробиться к нам сквозь глубочайшее отчаяние нашего нигилизма: «схождение» Бога, ставшего человеком, в смерть и в ад, чтобы победить все виды смерти и ада.

В ту пору мистика не анализировалась в терминах религиозной психологии, как это происходит сегодня на Западе. Смерть и воскресение Христа были ключом к пониманию жизни и Вселенной, ключом великих метаморфоз. Некоторые из них стали как бы свечами или факелами, концентрирующими «свет и пламя», дарованные всем в огненной плоти Библии и таинств, в Церкви как «таинстве» Распятого и Воскресшего, воскрешающего нас и преображающего в Себе весь космос. В отличие от наших нескончаемых дебатов о церковной «институции», «церковное бытие», по выражению одного современного греческого богослова, воспринималось как сама реальность личности в общении, как пасхальное бытие, несущее в себе обетование воскресения человечества и мира.

Эта книга предлагает прежде всего доктринальный подход, размышление скорее в таинстве, чем о нем, ибо, по слову Евангелия, надлежит «возлюбить Господа Бога всем разумением». Затем речь пойдет о пути аскезы, «о духовной брани, более жестокой, чем людские сражения», но ведущейся в одиночку. Наконец, мы коснемся созерцания, ярчайшим выражением которого является способность любить — творческая любовь, ибо она причастна любви Самого воплощенного и распятого Бога. Кроме того, мы надеемся, что эта книга поможет лучше определить место христианства в его отношении к миру религий и миру атеистических воззрений. Возможно, фундаментальные темы Божественного Три–Единства, а также Богочеловечества позволят сконцентрировать и по–новому осветить как универсальный и традиционный опыт Божественного, так и современный западный опыт человеческого.

Итак, ниже мы встретим:

1) тексты, переведенные в наиболее доступной для восприятия неспециалистов манере; некоторые незначительные перестановки или сокращения вызваны стремлением как можно точнее и понятнее донести основной смысл;

2) следующий за текстами комментарий, восполняющий вынужденную неполноту и отрывочность текстов и построенный в виде эссе;

3) примечания в алфавитном порядке в конце книги, каждое из которых посвящено одному из цитируемых авторов и приводит данные о его произведениях, использованных в книге. Эти примечания составляют необходимую часть исторического повествования. Они содержат краткие сведения о судьбе и образе мышления авторов и помогут вам лучше отличать сиюминутное от долговременного, а в общении со святыми — вечного.[19]