Глава 10

Глава 10

Приблизительно через неделю после этого дедушка вручил Элси письмо, адресованное ей. Узнав почерк отца, девочка бросилась в свою комнату, сердце ее бешено билось от затаенной надежды и страха. Руки ее дрожали, и она была едва в состоянии разорвать конверт, глаза застилали слезы, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла прочесть хотя бы одну строку.

Письмо было добрым, в некоторых местах даже нежным. Но ах! Оно не принесло никакого утешения маленькому сердечку. Еще прежде чем девочка закончила читать, она уже рыдала. Опустившись на колени, она закрыла личико руками и горько причитала:

— Ох, папа! нами! папа!

Он рассказывал ей о поместье, которое купил, о приятном доме, в котором они будут жить вместе, об усовершенствованиях, которые там сделал, о комнатах, которые он приготовил и обставил специально для нее. Ее комнаты были соседними с его. Он обещал не брать гувернантку, а учить ее сам, потому что знает, что ей это нравится больше.

Он нарисовал яркую картину их мирной, счастливой жизни, которая вполне возможна лишь при условии, как он написал в заключение, безоговорочного послушания с ее стороны, в противном случае — приют далеко от дома и друзей.

Он разлучил ее с няней, запретив иметь с ней какие бы то ни было связи, и Элси во всем этом точно подчинялась. Но теперь он повелевал ей поехать и посмотреть чудесный дом и красивые комнаты, которые он для нее приготовил, и подумать о счастье, которое она может иметь там: всю любовь, ласку, школьные занятия, которые он сам будет проводить, а потом решить.

«Если она будет готова оставить свое своенравие», — писал он, — она может ответить ему немедленно, тогда он вернется и новый дом примет их вместе, сразу же начнется новая жизнь. Но если она все еще склонна быть упрямой и восставать против его воли, то он дает ей еще месяц на раздумья.

Ах, для маленькой Элси это была самая очаровательная картина, которую рисовал отец. Жить в доме своего отца, в его и ее собственном доме, быть его постоянным и любимым другом! Сменить преподавание мисс Дэй на его уроки, гулять, ездить и сидеть с ним вместе, одним словом, жить в сиянии его любви, ох, это будет просто рай на земле.

И... другой путь... Ох, каким он ужасным казался чуткой душе ребенка. Одна только мысль, быть отосланной из дома в среду совершенно чужих людей, от которых нельзя ожидать никакой заботы или внимания, не говоря уже о любви, никакого сочувствия к ей

возвышенным надеждам и стремлениям. Вместо того, чтобы помочь ей идти по истинному пути, эти люди будут стараться завлечь ее на путь мирских удовольствий и греха. Увы, она отлично знала, что только таким людям отец мог доверить ее, желая, как он теперь и не скрывает, искоренить из ее ума, как он называл, «глупые предрассудки раннего воспитания». Бедное дитя! Она вся съежилась от ужаса и тревоги.

Но должна ли она выбрать то, к чему так стремится ее бедное, истомившееся сердечко — дом с отцом? Тогда она должна подчинить себя не Божьему святому Слову, которое до этого было ее путеводной книгой, а отцовским желаниям и повелениям. Но отцовские желания и повеления, как она прекрасно знала, будут часто не соответствовать учению, которому она следовала.

Выбор, конечно же, был трудным, но Элси нисколько не смущалась, так как путь для нее был совершенно ясным. Она, казалось, слышала голос, говорящий ей: «Вот путь, идите по нему» (Ис. 30:21). «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»(Деян. 5:29).

— Ах, — пробормотала она, — я не могу совершить это великое зло и грех против Бога, потому что если недовольство моего земного отца так ужасно, и так трудно его переносить, насколько же хуже будет недовольство моего Небесного Отца? Но, ах, этот приют! Как я вообще смогу перенести эти испытания и искушения? Я такая слабая и грешная! Ох, если бы только папа избавил меня от этого испытания, если бы только он позволил мне остаться дома... но он не позволит. Ведь он сказал, что я должна уйти, а он никогда не нарушит своего слова, — и снова слезы ее быстро закапали, но она решительно смахнула их и взяла свою Библию.

Книга открылась как раз на пятидесятой главе пророка Исайи, и глаза ее остановились на стихе: «И Господь Бог помогает Мне: поэтому Я не стыжусь, поэтому я держу лицо Мое, как кремень, и знаю, что не останусь в стыде. Кто из вас боится Господа, слушается гласа Раба Его? Кто ходит во мраке, без света, да уповает на имя Господа и да утверждается в Боге своем» (Ис. 50:7,10).

— Ах! Вот оно утешение! «И Господь помогает Мне!» (Ис. 50:7), — повторила она, и склонив головку над святой Книгой, вознесла благодарность за драгоценное обетование и искренне, со слезами умоляла, чтобы оно было выполнено для нее.

Затем, поднявшись с колен, Элси умылась и побежала искать Фанни, чтобы та приготовила ее к поездке. Это был ее обычный час для прогулки, пони уже стоял возле порога, и скоро маленькую девочку можно было видеть галопом направляющуюся в сторону Оакса. Ехала она одна, не считая Джима, ее постоянного провожатого, который ехал несколько позади нее.

Было прекрасное летнее утро. Ночью прошел небольшой дождь, достаточный, чтобы освежить воздух и прибить пыль. Все выглядело свежим и красивым. И если бы маленькое сердечко Элси было бы легким и свободным от заботы, что казалось таким естественным для ее возраста, она бы, без сомнения, наслаждалась своей прогулкой. Дорога была недолгой, и место она хорошо знала, так как часто проезжала мимо этого владения, хотя никогда и не заезжала на его территорию.

Вот наконец она подъехала к воротам, Джим соскочил со своего коня и открыл их для нее. Она неторопливо ехала по широкой аллее, усыпанной гравием, которая шла не прямо, а в объезд, предоставляя путешественнику возможность любоваться изумительными видами, прежде чем он мог достичь дома. Большое здание из темно-серого камня расположилось в конце аллеи. Замаскированное деревьями и кустами оно не было видно с дороги. Аллея затенялась стоящими по бокам огромными деревьями, ветки которых вверху переплетались. Но вскоре деревья расступались, и открывался вид на небольшую веселую долину. Это был удаленный от мира укромный уголок, окруженный невысокими холмами... Вдали расположились зеленые луга, поля золотой колосившейся пшеницы, и открывался прекрасный вид на море.

— Ох, как чудесно! — прошептала маленькая девочка, опуская поводья и оглядываясь вокруг, глаза ее искрились от восторга. Но вдруг они снова затуманились слезами, потому что, увы, эта чудесная картина была не для нее, по крайней мере теперь, а может быть и никогда. Сердечко ее сильно опечалилось.

Наконец она подъехала к дому. Тетушка Хлоя встретила ее у дверей, она прижала девочку к своей груди со слезами радости и благодарности.

— Да будет благословен Господь в Своей милости, что опять прислал мое дитя к ее старенькой няне, — воскликнула она. — Я так рада, моя миленькая, очень, очень рада!

И с этими словами она повела девочку в красивую комнату, заполненную книгами и картинами, диванами и креслами-качалками и столами со всеми удобствами для письма и рисования и других занятий.

— Это кабинет мистера Хораса, — ответила няня на вопросительный взгляд Элси, которым она оглядывала комнату. Девочка по привычке сняла шляпку и села на мягкий стул. — А комната рядом — твоя гостиная, это самая прелестная комнатка, которую я когда-либо видела. И теперь, когда ребенок вернулся к своей старенькой няне, она будет счастлива до конца дней своих.

— Ох, няня, — всхлипнула девочка, — я не могу остаться.

Восторженное выражение тетушки Хлои мгновенно сменилось тревогой.

— Но ты скоро приедешь, милая? — неуверенно спросила она. — Я думаю, мистер Хорас намерен скоро быть здесь, потому что весь дом его уже отремонтирован и вполне готов. И я уверена, что он бы ни за что этого не делал и не расходовал бы такое огромное количество денег, чтобы отделывать такие красивые комнаты для тебя, если бы он не любил тебя безмерно. Я уверена, что он хочет, чтобы ты была здесь вместе с ним.

Элси печально покачала головой.

— Нет, няня, он сказал этого не будет до тех пор, пока я не оставлю своего своенравия и не пообещаю поступать точно так, как он повелевает мне. А если я этого не сделаю, то он отправит меня в приют.

Последние слова сопровождались громкими рыданиями, и она бросилась в распростертые объятия тетушки Хлои, спрятав свое личико у нее на груди.

— Бедная крошка, бедный мой маленький птенчик! — бормотала няня, крепко прижимая ее к себе, в то время как ее собственные слезы обильным дождем стекали на кудри девочки. — Я думала, что все твои печали закончились. Я предполагала, что мистер Хорас узнал наконец, что ты не такая плохая и сразу же возвратится домой, чтобы жить вместе с тобой в этом прекрасном месте. Но успокойся, не надо так плакать, не надрывай свое маленькое сердечко, миленькая, я уверена, что любящий Господь все приведет в порядок.

Элси ничего не отвечала, и некоторое время они молча плакали. Затем она подняла голову и, осторожно высвободившись из объятий, сказала:

— Теперь, няня, я должна везде обойти и все посмотреть, это было папино распоряжение.

Тетушка Хлоя молча повела ее по коридору, залам, гостиным, библиотеке, столовой и спальням, комнатам для слуг, в кухню и кладовые, затем в сад. Они проходили через огород мимо овощных грядок и цветников, газонов, парников и виноградников, и наконец, вернулись опять в дом, в кабинет отца. Оттуда няня провела ее в его спальню и ванную, а затем в ее комнаты, которые она приберегла напоследок. Это были три комнаты — гостиная, спальня и ванная — все три красиво обставленные, со всеми удобствами.

Элси смотрела на все это с тоской в сердце, а на глаза постоянно набегали слезы.

— Ах, няня! — восклицала она то и дело, — какой чудесный, прекрасный дом! Как мы можем быть здесь счастливы!

Вид комнат отца и ее собственных произвели на девочку самое большое впечатление, и слезы быстро скатывались, догоняя одна другую. Ее собственная маленькая гостиная была последней, и здесь, опустившись в кресло-качалку, она молча и с нежностью оглядывалась вокруг. С одной стороны были окна, выходившие на красивый цветник, за которым простирались холмы и леса. С другой стороны через стеклянные двери был виден зеленый луг, окруженный большими деревьями, а за ним, далеко-далеко мерно ворковало голубое море. Все вокруг говорило о заботливой любви отца. Красивый рояль, арфа, маленький рабочий столик, заставленный всевозможными письменными принадлежностями, книги, материал для рисования — все, чтобы с удовольствием заниматься. Шикарные диваны и кресла ласково манили отдохнуть и расслабиться. На стенах висело несколько редких картин.

Элси любила пейзажи, и когда она разглядывала их одну за другой с большим интересом и удовольствием, то обратила внимание на то, что одна была накрыта. Девочка только хотела протянуть руку, чтобы отдернуть занавеску, но няня опередила ее и сказала:

— Не сейчас, милая, посмотри сначала рояль.

С этими словами она открыла рояль, и Элси, пробежав пальчиками по клавиатуре, заметила, что это самые приятные звуки, которые она когда-либо слышала.

Тетушка Хлоя попросила ее сыграть, убеждая, что прошло очень много времени с тех пор, как она слышала ее, и что у нее, наверное, не скоро будет другая такая возможность.

В этот самый момент, птичка, сидевшая на дереве недалеко от двери, выразила свою радость в веселых трелях, и Элси, опять легко пробежав пальчиками по клавишам, пропела с трогательным чувством:

«И ласточка с песней веселой

К нам снова под крышу спешит

И звонкая песнь жаворонка

Навстречу приветом звенит,

А сердце томится, сердце ждет,

Сердце печальную песнь поет...»

Слова, казалось, выходили из самого сердца, и ее голосок, хотя приятный и чистый, был полон слез.

Тетушка Хлоя громко всхлипнула, и Элси, с любовью взглянув на нее, мягко сказала:

— Не надо, милая няня! Я спою тебе что-нибудь получше, — и она заиграла и запела:

«Лишь тем, кто любит, верует,

Ко благу все содействует».

Затем, поднявшись, она закрыла инструмент и сказала:

— А теперь, няня, позволь мне посмотреть картину. Тетушка Хлоя отдернула занавеску, и Элси, сжав

руки, долго стояла перед выразительным, в натуральную величину портретом отца.

— Папа, папа! — всхлипывала она, — мой родной, милый, дорогой папочка! Ох! Если бы ты только знал, как сильно твоя маленькая Элси любит тебя!

— Не надо, миленькая! Не надо так отчаиваться! Это просто разрывает сердце твоей старенькой няни, — умоляла тетушка Хлоя, обнимая Элси за талию и прижимая ее головку к своей груди.

— Ох, няня, — неужели он никогда больше не улыбнется мне? Неужели я никогда не буду жить с ним в этом милом доме? — плакала маленькая девочка. — Ох, это так трудно, трудно от всего этого отказаться и сознавать, что папа всегда недоволен мной. Ох, няня, как сильно томится и болит мое сердце! Неужели оно никогда не успокоится?

— Мой бедный, бедный ребенок! Мой бедный птенчик, я уверена, что постепенно все станет на свои места, — успокаивающе ответила тетушка Хлоя, когда волнение ее немного улеглось, и она в состоянии была опять говорить. — Ты знаешь, что это Господь, который посылает все наши огорчения, и ты должна помнить эти чудесные слова, которые ты только что пропела:

«Ко благу все содействует». Ведь Он говорит: «Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после» (Ин. 13:7). Великий Бог может изменить сердце твоего отца и склонить его принять твои убеждения, и я верю, что Он это сделает.

Элси рассказала с ужасом о приюте со всем его одиночеством и искушениями.

— Не надо всего этого бояться, милая, — ответила няня, — разве ты забыла, что говорится в этой доброй Книге? «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20). И если Он с тобой, то кто может повредить тебе? Никто, совершенно.

Элси вспомнила другой стих: «Прибежище твое Бог древний, и ты под мышцами вечными» (Вт. 33:27). Подняв голову, она смахнула слезы.

— Нет, — сказала она, — я не буду бояться или, по крайней мере, постараюсь не бояться. «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?» (Пс. 26:1). Только, ох, няня, я должна теперь ехать, и я чувствую, как будто я прощаюсь с тобой и с этим чудесным домом навсегда, как будто я никогда больше не увижу эти замечательные комнатки и не буду в них жить.

— Перестань, перестань, милая! Без надежды трудно преодолеть трудности, и я уверена, что ты обязательно вернешься в один из дней, — ответила тетушка Хлоя, заставляя себя говорить весело, хотя ее сердце сжималось при одном только взгляде на эти добрые, темные глаза, затуманенные слезами. Она заметила, каким худеньким и бледным стало это маленькое личико.

Элси опять прошлась по комнате, бросая прощальный взгляд на каждую картину и каждую вещичку. На некоторое время она остановилась, устремив взгляд в долину, за которой шептало море.

Она что-то очень тихо говорила, и тетушка Хлоя вздрогнула, когда ее слух уловил едва слышные слова: «В доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14:2).

— Няня! — проговорила девочка, неожиданно повернувшись и беря ее за руку, — посмотри вон туда! —

и она пальчиком показала направление. — Ты видишь это красивое высокое дерево, которое бросает такую густую тень? Я хочу быть похороненной под ним, чтобы папа мог видеть мою могилку, когда будет сидеть здесь, и будет думать, что я все еще с ним. Когда я уйду, няня, ты должна сказать ему, что я тебе это сказала. Будет так приятно быть там, это место такое красивое, и отдаленные звуки моря будут казаться колыбельной для уставшего путника, призывая его к покою. — И она мечтательно добавила, — Я бы хотела полежать там сейчас.

— Что это? О чем ты думаешь, мисс Элси? Мой ребенок не должен говорить таких вещей! — воскликнула тетушка Хлоя в сильной тревоге. — Твоя старенькая няня должна умереть задолго до тебя. Ты еще очень юная, и совсем не стоит говорить о смерти сейчас.

Элси грустно улыбнулась.

— Но ты знаешь, няня — сказала она, — что смерть часто приходит к молодым. Мама умерла совсем юной, и я тоже могу. Я думаю, что это неправильно, но иногда мне так грустно, что мне очень хочется умереть. Мне хочется быть с мамой и с Иисусом, потому что они всегда будут любить меня, и я никогда не буду такой одинокой. Ох, няня, няня! Почему мы должны расстаться? Неужели я никогда больше не увижу тебя? — Элси зарыдала и опять бросилась в объятия няни.

— Господь да благословит и сохранит тебя, моя дорогая!— сказала тетушка Хлоя, прижимая ее к сердцу.— Любящий Господь позаботится о моем драгоценном ягненочке и опять приведет ее к старенькой няне, очень скоро.

Возвратившись в Розлэнд, Элси закрылась в своей комнате, и никто, кроме ее служанки, в этот день ее больше не видел. Стало смеркаться, когда в дверь послышался тихий стук.

В ответ на тихий, дрожащий голосок Элси вошла Аделаида. Девочка как раз закрыла свой письменный стол. Девушке показалось, что та плакала, но в комнате был полумрак, и она вполне могла ошибиться.

— Моя бедная крошка! — произнесла она тихим, полным сочувствия голосом, обнимая Элси за талию и сажая ее рядом с собой на диван.

Элси ничего не ответила, только уронив голову на плечо Аделаиды, разрыдалась.

— Мой бедный ребенок! Не плачь, придут еще лучшие дни, — успокоительно произнесла тетя, перебирая пальцами мягкие кудри Элси. — Я знаю, через какие испытания ты прошла сегодня, — продолжала она нежным, заботливым тоном, — потому что я тоже получила письмо от твоего папы, в котором он мне все рассказал. Ты ездила смотреть новый дом. Я видела его несколько раз, и мне он очень нравится, и надеюсь, что однажды ты и твой папа будете очень счастливы в нем.

Элси печально покачала головой.

— Не сейчас, я знаю, — ответила Аделаида, — потому что мне нет необходимости спрашивать о том, какое ты приняла решение, но я надеюсь и молюсь, чтобы Бог изменил взгляды и чувства твоего отца так же, как Он недавно изменил и мои. И тогда он будет любить тебя еще сильнее за твою твердую стойкость.

— Ох, тетя Аделаида! Неужели это когда-нибудь будет? — простонала бедная девочка. — Время, кажется, идет так медленно! Так ужасно жить без любви моего папы!

— Он любит тебя, Элси, и я на самом деле думаю, что он страдает так же сильно, как и ты, но он думает, что он прав в своих требованиях. Он настойчивый, и ему очень не терпится сделать из тебя веселую, современную женщину, исцелить тебя от этих абсурдных пуританских идей, как он выражается. Я боюсь, что он ни за что не смягчится до тех пор, пока не будет изменено его сердце. Но Бог в силах сделать это.

— Ох, тетя Аделаида! — тоскливо проговорила девочка,— молитесь за меня, чтобы я была в состоянии терпеливо ждать, когда наступит это время, и чтобы никогда не возникали во мне нехорошие чувства к папе.

Аделаида ласково поцеловала ее.

— Бедное дитя! — прошептала она. — Это тяжелое испытание, но постарайся, ягодка, помнить, кто его послал.

На некоторое время она замолчала, а затем неохотно сказала:

— Элси, твой папа поручил мне сказать тебе, после того как ты приедешь из Оакса, что если ты не согласишься с его желаниями, или лучше сказать, его приказаниями...

Она замолчала. Элси вся трепетала и почти перестала дышать, затем со страхом спросила:

— Что сказать, тетя Аделаида?

— Бедная крошка, — пробормотала Аделаида, прижимая к себе девочку и целуя ее. — Я бы хотела избавить тебя от этого. Он говорит, что если ты будешь продолжать противиться, он отправит тебя в монастырь для дальнейшего обучения.

Как только Аделаида произнесла эти слова, она искренне пожалела, что сделала это. Она знала, что Элси много читала о папстве и о католических заведениях. Она была поглощена историями об ужасных издевательствах инквизиции, историями об украденных и замученных монашках до тех пор, пока все ее существо не наполнилось страхом перед всем, что касается этой формы заблуждения и предрассудков. Хотя Аделаида и знала все это, однако она едва ожидала такой реакции на ее слова.

— Ох, тетя Аделаида! — почти завопила маленькая девочка, обнимая свою тетю за шею, и прижимаясь к ней, как будто от смертного ужаса, — спасите меня! спасите меня! Ох! Скажите папе, что я согласна скорее на то, чтоб он меня сразу убил, чем посылал в такое место!

Она плакала, всхлипывала и заламывала руки в таком ужасе и отчаянии, что Аделаида страшно испугалась.

— Они ни за что не решатся тронуть тебя, Элси, — торопливо говорила она.

— Нет, они будут! Они будут! Они будут заставлять меня ходить на мессу, молиться Деве и кланяться распятию, а если я откажусь, то они бросят меня в подземелье и будут пытать.

— Ох, нет, дитя, — успокоительно возразила Аделаида,— они ни за что не решатся сделать это с тобою, потому что ты будешь не монашкой, а только ученицей, и твой папа обязательно об этом узнает.

— Нет, нет! — всхлипывала девочка, — они спрячут меня от папы, когда он придет, и скажут ему, что я хочу постричься и отказываюсь видеть его. Или даже скажут, что я мертвая и меня похоронили. Ох, тетя Аделаида, попросите его не отправлять меня туда! Я сойду с ума! Я чувствую, как будто я уже схожу с ума! — и она сжала голову руками.

— Бедный, бедный ребенок! — плакала Аделаида. — Если бы было в моих силах помочь тебе, я бы сразу посоветовала тебе подчиниться всем требованиям своего отца. Но я не могу этого сделать, но попробую помочь тебе так же, как ты помогла мне. Это Бог, мое милое дитя, послал тебе эти переживания, и Он даст тебе силы на каждый день. Он будет с тобою, где бы ты ни была, даже если это будет и в монастыре, потому что Он сказал: «Не оставлю тебя и не покину тебя» (Евр. 13:5) и «У вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф. 10:30).

— Да, я знаю! Я знаю! — ответила Элси, опять прижимая руку ко лбу, — но я не могу думать, и все кажется таким ужасным!

Аделаида была сильно встревожена, потому что на несколько мгновений Элси стала дикой. Девушка пробыла с ней продолжительное время, и делала все, что только могла, чтобы как-то успокоить ее. Она напомнила, что пройдет много недель, прежде чем этот план осуществится, за это время, может быть, что-нибудь произойдет, что изменит сердце ее отца. Аделаида оставила ее сильно расстроенной, но внешне спокойной и умиротворенной.