Приложение

Приложение

Механическое понимание идеи причинности, понимание причины как механически, автоматически, с безусловной необходимостью действующей силы, производящей из себя свое следствие, слепой необходимости, которой подчинено все существующее — понимание, возникшее в механистическом материализме XVII—XVIII вв., развитое потом в позитивизме Е. Канта и утвердившееся среди естествоведов XIX в., не является совершенно непоколебимым в новейшей философской науке. Уже «критическая философия» (после Канта подвергшая критическому анализу основные понятия и методы наук), установила, что понятие автоматической, из себя производящей причины является не научным, а метафизическим, выходящим за пределы научного опыта. В нем мы можем установить лишь более или менее постоянную последовательность явлений, мы можем видеть, что в пределах известного круга наблюдений за одним явлением обычно следует другое или что действие или изменение одного связано с действием или изменением другого, но отсюда не следует ни того, что одно из них из себя производит другое, ни того, что оно действует на другое с автоматической (слепой) необходимостью.

Для данного заключения нет основания в опыте, оно провозглашается лишь в силу определенных предвзятых представлений, теорий, взятых на веру, догматически. Связь, которую мы называем «причинной», — последовательность явлений, связанность появления и развитая одного с появлением и развитием другого, — может иметь и совершенно другой смысл, может быть истолкована совершенно иначе (в пределах одних и тех же фактов). Факт более или менее постоянной связанности одного явления с другим означает весьма часто не то, что одно явление «производит» другое, а лишь то, что оно является одним из условий для действия и развития другого или что одно явление может развиваться совместно с другим (говоря в философских терминах, одно явление функционально связано с другим). Между понятиями «условия», или «функции», и производящей причины, или силы — большая разница. «Условие» не исключает значения внутреннего существа того, что «обусловливает». Когда мы говорим, например, что организм живет и действует при известных условиях (света, воздуха и пр.), то это не означает, что эти условия сами по себе создают организм, что они могут целиком объяснить действие организма без участия его внутреннего существа. Напротив, действие организма непременно предполагает совместное проявление и внутренних сил организма, и направляющих или ограничивающих их условий. Без учета этого внутреннего существа и внутренних сил организма невозможно понять и значение для него тех или иных явлений или условий. Состояние воздуха (плотность, влажность и пр.) одинаково является условием, влияющим на жизнь и минералов, и растений, и животных, но для каждого из этих «царств природы» оно имеет разное значение в зависимости от собственных свойств минералов, растений и животных. Наконец, совершенно иное значение имеют эти атмосферные условия для жизни человека.

Биологи дарвиновской школы как на причину развития «видов» животных и растений указывают на «борьбу за существование» и связанный с нею «естественный отбор (выживание приспособленного). Но и в этом примере совершенно ясно, что под причиной имеется в виду одно из условий, связанных с развитием, но не создающих его само по себе. В самом деле, «борьба за существование», «естественный отбор» могут лишь закреплять выгодные для приспособления к среде те или иные вновь приобретенные свойства организма, могут быть только поводом для этого организма к выработке им свойств, но они сами по себе не могут создать этих свойств без действия внутренних сил организма. Наиболее яркие примеры можно привести из области психологической. Когда говорят, что световые или звуковые волны являются причиной зрительных или слуховых ощущений, то здесь то, что называется «причиной», оказывается лишь условием и поводом для возникновения психических переживаний. Сами по себе световые лучи или звуковые волны не могут создать зрительных или слуховых ощущений. Эти ощущения, как и вообще всякие другие переживания, невозможны без существования психики с ее своеобразными качествами, отличными от физических явлений. Световые лучи и звуковые волны направляются также и на камни и на неодушевленные тела, но ничего подобного ощущениям в них не вызывают. Лишь взаимодействие психики и физических раздражителей через посредство мозга как органа центральной нервной системы вызывает ощущение. Кроме воздействия световых лучей или звуковых волн на одушевленное существо необходим еще чисто психологический акт внимания, направленности, чтобы воспринять зрительные образы или звуки. Часто можно видеть, как человек, поглощенный своими мыслями или чувствами, находящийся в состоянии какого-либо возбуждения или расстройства, «не видит» и «не слышит» окружающего, хотя и световые лучи и звуковые волны физически имеют существование и воздействуют на него. «Физическое раздражение» является, таким образом, лишь поводом и условием ощущений и восприятий, а не создателем их. [10] Примеров такого рода можно привести множество.

В современной науке и философии мы встречаемся с понятием «творческой причинности», противополагаемым механической причинности. Так, один из наиболее популярных современных философов Европы Анри Бергсон написал книгу о «Творческой эволюции», в которой говорит о невозможности эволюции организмов без их активного действия как об идее современной европейской биологии. (У нас эти идеи развиваются и доказываются Бергсом в его работе по теории эволюции). В области психологической В. Вундтом со всей ясностью сформулирован закон «творческой психической причинности», согласно которому в области психики взаимодействие психических элементов всегда дает нечто новое — цельное, не разлагающееся просто на сумму восприятий отдельных предметов или частей, ее составляющих, и не разложимое на них. Так, восприятие цельного музыкального аккорда есть нечто большее, чем сумма отдельных звуковых тонов, отлично от этой суммы, представляет собой нечто целое, обладающее особым качеством. Психика творчески перерабатывает отдельные восприятия, создает из них новое целое, которое всегда больше суммы своих частей. То, что называется «следствием», здесь всегда больше своих причин.

В связи с понятием «творческой причинности» оказалась поколебленной и сама вера в безусловную, неизменную механическую необходимость, господствующую во всяком бытии, подчиненность всего неизменным, всюду автоматически действующим, неумолимым, общим для всех законам природы, исключающим значение индивидуальной воли, индивидуального действия. Возникает и развивается понятие об индивидуальных, своеобразных в каждом отдельном случае причинах, не покрывающихся общими законами, или так наз. «постоянными причинами». Закономерность индивидуальных причин, закономерная связь многообразных явлений при сохранении их многообразия определяется в новейшей науке статистическим методом.

Предмет статистики определяется в настоящее время как измерение или определение характеристики массовых явлений, «совокупностей», внешне обособленных и не тождественных, но внутренне связанных по какому-либо признаку, называемому «сводным». Он в неодинаковом количестве и неодинаковым образом дан в каждой единице этой массы, которая не есть сплошная, и та общая характеристика ее, которая дается в статистике каждой единице, не устраняет «возможности», но имеет их в виду. Статистическая характеристика указывает лишь на численные отношения случаев, дает их как математическую равнодействующую, отмечает закономерность в численных отношениях.

В каждом отдельном случае мы встречаемся с определенными возможностями, которые не могут быть предопределены каким-либо постоянным общим законом или с внешней необходимостью предусмотрены. Нельзя с механической необходимостью определить, какая из этих возможностей реализуется. В особенности в человеческой общественной жизни в одних и тех же положениях, в одних и тех же условиях разные люди определяют себя по-разному в зависимости от своего характера, направленности своей воли, убеждений, всего своего психологического склада.

В одной и той же географической среде развиваются различные типы людей. По-разному воспринимается одна и та же природа (даже физические организмы по-разному реагируют на одинаковые природные условия, климат и пр.), одна и та же социальная обстановка, по разному воспринимает горе и радость. Но в своем сочетании и взаимодействии эти различные возможности, различные индивидуально конкретные случаи в массе складываются в известную систему. В них обнаруживается правильная последовательность, закономерность, которая может быть выражена в известных численных соотношениях. Закономерность эта обнаруживается, таким образом, не внешне механически в каждом отдельном случае, а в «больших числах» («закон больших чисел»), в сочетании и внутренней последовательности различных комбинаций разнообразных реализованных возможностей. В этом суть так называемой «статистической закономерности» в отличие от физико-математической (как она понималась до недавнего времени). Статистическая закономерность не исключает значения воли в истории и общественной жизни, реализации в ней разных возможностей.

Теоретики старого «позитивизма» и материализма и их позднейшие сторонники, правда, пытались совместить признание подлинной действительности одних и тех же общих и постоянных причин с методом статистики. Они утверждали, что постоянство «средних статистики» объясняется именно действием общих и постоянных причин, индивидуальные же особенности они объявляли действием «случайных причин», с их точки зрения не имеющих значения по существу, простыми «исключениями» из общих правил или даже просто мнимыми, простым следствием нашего незнания действительных причин. Исходя из этого, Кеттле развивал учение о «среднем человеке» как выражении общих законов, объявляя всякие отклонения от этого типа случайными аномалиями, не имеющими значения в массе. В настоящее время нет даже нужды долго останавливаться на критике этих потерпевших полное крушение в статистической науке теорий. Самое различие «постоянных и общих» причин от индивидуальных оказывается условным. Потрясения последних лет, сдвиги и кризисы в общественной жизни исключают возможность говорить о постоянстве «средних» или о каком-то «среднем человеке» вне времени и пространства (по существу представляющим олицетворение типа мещанина — обывателя современной Кеттле эпохи).

Самые так наз. общие причины оказывают различные действия на различных людей и в различных случаях. Засвидетельствованный статистикой основной факт конкретного многообразия явлений (в особенности в общественной жизни), наличность индивидуальных причин и возможностей, никак не может быть сведен просто к отдельным исключениям или объявлен только кажущимся. Между тем механистическое мировоззрение оказывается не в состоянии объяснить этот факт, по существу ограничиваясь лишь его игнорированием или отрицанием. Статистическая закономерность прокладывает себе путь через множество конкретных разнообразных случаев, осуществляется в них и через них. Это положение утверждается не только представителями идеалистических течений в статистике и теории познания (Леке, Чупров и др.), но и современным «диалектическим материализмом». Энгельс, а за ним и современные представители ортодоксального марксизма, повторяют положение Гегеля о совершенной реальности «случая», диалектической связи закономерности — случайности, «реальности различных возможностей», о том, что самая закономерность и необходимость «проявляются» через массу случайных «возможностей».

В последнее десятилетие статистический метод все более и более находит себе применение в естествознании (в физике — так называемая молекулярная статистика, применяющаяся при изучении строения атомов). В связи с этим утверждается мысль, что и в области явлений природы мы встречаемся со «статистической закономерностью» (а не однообразными, постоянными только законами), не с механической необходимостью, а с многообразными всевозможными случаями, правильность и закономерность которых обнаруживаются в массах па закону «больших чисел». Отсюда рождается мысль, что так называемые общие и постоянные законы физической природы, действующие как будто с механической необходимостью, представляют лишь применение того же закона «больших чисел».

С этой точки зрения, законы основаны лишь на знании возможной в условиях нашего опыта вероятности (основанной на очень большом количестве случаев), вполне достаточной практически для постоянных наших расчетов и выводов. Они являются, таким образом, не абсолютно, а лишь относительно постоянными в пределах нашего опыта и кругозора. При расширении круга наблюдаемых явлений за возможные в наших условиях пределы в бесконечность, в перспективе бесконечностей могут обнаружиться и явления, выходящие за пределы этих общих и постоянных законов, может обнаружиться и иной смысл законов в их отношении к бесконечному целому. Эти выводы определенно делаются как современной философией науки, так и современными представителями опытной физики. «Мы встречаемся в физике с большим числом так называемых «законов». Спрашивается, каков их характер? Можно ли сравнить их с законами математическими, которые, вообще говоря, остаются верными при всех условиях, т. е. при всех значениях величин, входящих в формулировку этих законов. На этот вопрос мы должны ответить безусловно отрицательно... — пишет известный русский физик О. Д. Хвольсон (1934). — Если исключить единственное явление распространения лучистой энергии в пустоте, то оказывается, что вся макрофизика имеет дело с материей и притом всегда с такими ее количествами, которые содержат колоссальное число молекул, атомов и т. д. То, что мы наблюдаем или измеряем, относится ко всей совокупности и может оказаться совершенно неверным не только для отдельной, случайно избранной молекулы, но и для совокупности нескольких сот молекул». Законы физики имеют характер законов статистических, «вся физика материи — статистической природы», — делает вывод О. Д. Хвольсон. [11] «Нужно ясно сказать, что физика в ее современном состоянии не может более основываться на вере во всемогущую, на строгие точные науки опирающуюся причинность в материальной природе». Сколько можно судить, большинство физиков не верит больше в лапласовскую формулу мира и в начало причинности, в том смысле чтобы все прошедшее и будущее определялось по однообразным, строго необходимым математическим законам состояния мира», — пишет другой исследователь, который называет лапласовскую формулу (механической необходимости, не знающей исключения) лишь» «логической надстройкой» и утверждает, что до сих пор обычное представление о принципе причинности, как абсолютно строгом законе природы, не имеет оправдания в опыте.

«Сам закон причинности, понимаемой как совершенная обусловленность будущего настоящим и прошедшим, в своей до сих пор обычной форме ставится под сомнение»,— утверждает и Гейзенберг, который с большой силой развивает эти выводы. Отсюда развитие специальной отрасли, «молекулярной статистики», на которой основываются главнейшие обобщения атомной теории. Связь между атомами не механическая, а связь внутренней согласованности, координации действий, выражаемой в статистическом понятии «корреляции».

«Если проникнуть в глубь физических законов и осветить их до их элементарных предпосылок, они обнаруживаются как статистические правильности и во многих случаях оказывается доказанным, что они теряют свою значимость для малого пространства и времени».

И в области живой жизни, и в области социальной, и в физических явлениях правильности могут не обнаруживаться при малом числе явлений. В основе физических законов, с этой точки зрения, лежит тот же статистический закон «больших чисел», который обнаружен был прежде всего в области явлений человеческой жизни. Этот статистический, а не безусловно механический характер закономерности находит себе точное экспериментальное подтверждение в опытах.

Наиболее яркие примеры этого статистического характера физической закономерности можно привести из области «кинетической теории газов». С кинетической точки зрения, газ представляется в виде роя мельчайших частиц, находящихся в хаотическом прямолинейном движении, направление и скорость которого обнаруживается лишь столкновением частиц между собой. То, что газ, заключенный в сосуд, производит давление на стенки сосуда, объясняется беспрерывными ударами молекул газа о стенки. Существует закон, утверждающий, что все части всех стенок сосуда подвергаются одинаковому давлению, что означает, что одинаковые по величине части поверхности стенки подвергаются за одинаковые промежутки времени одинаковому числу ударов (на основании этого вычисляется плотность газов и их температура).

Возьмем квадратный сантиметр поверхности. В минуту произойдет неимоверно колоссальное число ударов. Если возьмем другой кв. см. за другую минуту, то мы, несомненно, получим несколько другие числа ударов. Но относительная разность будет ничтожно мала и, конечно, на опыте обнаружена быть не может.

Если мы будем далее уменьшать постепенно площадь и долготу времени, то в известный момент уменьшения относительная разница в количестве ударов будет все более и более обнаруживаться, и тем самым будут обнаруживаться и колебания плотности (без внешней причины). Это будет значить, что давление газа в различных частях поверхности и притом в один и тот же промежуток времени неодинаково. В одной и той же части в различные промежутки времени также давление неодинаково.

Наконец, если мы возьмем 1 000 000-ную долю кв. мм. и 110000-ную долю секунды (при которых в среднем должен быть один удар), то в действительности в один из таких незначительных промежутков времени может не произойти удара, в другой — один, два, три, а может быть изредка и большее число ударов. Закон одинаковости давления во всех местах практически оказывается верным лишь для «известной величины давления», т. е. для не очень малой части поверхности стенки и для не очень малого промежутка времени. Он относится лишь к статистическому среднему из огромного числа ударов, различных для разных, очень малых частей поверхности и для очень малых промежутков времени.

Другой пример относится к области световых явлений, к учению о «спектральных линиях». Согласно закону «убывания яркости спектральных линий», в каждой серии первая линия — наиболее яркая, между тем как яркости дальнейших линий постепенно убывают. Уменьшение яркости спектральных линий определяется числом атомов, в которых происходит падение электронов с одной орбиты на соседнюю за какой-либо определенный промежуток времени. Если бы мы могли наблюдать свечение нескольких десятков или даже сотен атомов и притом за отдельные чрезвычайно малые промежутки времени, то оказалось бы, что для различных групп атомов отношение яркости спектральных линий было бы совершенно различное, а для каждой группы менялось бы при каждом переходе от одного кратковременного наблюдения к другому. О законе распределения яркости не могло бы быть и речи. Закон верен только для весьма большого числа атомов и для весьма малого промежутка времени. Мы имеем закон статистический. (Примеры взяты из книги: О. Д. Хволъсон. Физика наших дней. 1928, См. также Галь А. Физическая картина мира по данным новой физики. 1924).

Физики могут привести и много других примеров. «Постоянство» законов физики (относительное), возможность безошибочно руководствоваться ими на практике связаны с тем, что даже в самых малых отрезках явлений, которые доступны непосредственному наблюдению, мы встречаемся с действием такого большого количества первичных элементов (электронов, молекул), при котором различные индивидуальные комбинации этих электронов повторяются и замыкаются в определенную систему (согласно закону больших чисел). Сила тяготения и другие силы оправдывают потребность в причинности, так как они в отрезке явлений, данном в пределах нашего опыта и действительности, действуют принудительным образом, но отсюда мы еще не имеем основания ни для того, чтобы рассматривать их законы как действительные при всяких обстоятельствах, даже в отношении малого времени и пространства, ни приписывать им универсальное значение.

Изменение физического мировоззрения является следствием не каких-либо отвлеченных философских течений или внешних науке факторов, а, главным образом, следствием новых опытных данных, тех открытий в строении материи, которые были сделаны в физике и химии, благодаря новым средствам исследования и громадному расширению сферы исследуемых явлений. Основное значение при этом имела новая атомная теория и открытия в области строения атома. Атом, долгое время считавшийся первичным элементом, оказался сложным явлением, состоящим из колоссального количества мельчайших частиц — электронов. Открылся новый мир бесконечно малых явлений — микрокосмос, лежащий в основе того, что называлось до сих пор материей, — первоисточник ее. Исследования природы этих бесконечно малых элементов обнаружили в них отсутствие каких-либо обычных признаков вещественности, пространственности, осязаемости. Их природа обнаруживается в электромагнитной энергии и движениях различной скорости и силы. В основе того, что называлось веществом, субстанцией, лежат, таким образом, невещественные первоэлементы. «Я категорически утверждаю, — пишет Галь, — что понятие субстанции сыграло свою роль в физике. Физика должна освободиться от протяженной субстанции. Материя понимается теперь не как субстанция, а как динамическое действие, как понимал ее классический философ динамического представления о мире Лейбниц. Но Лейбниц был метафизик, а современная общая теория атома дает возможность лейбницевскую динамическую теорию основать на точных данных». «Материальные частицы, — продолжает он, — не являются пунктом в пространстве и вообще не представляют ничего пространственного, не обнаруживаются в пространственной среде, как в поле своей деятельности. В этом отношении имеется аналогия с «Я», действия которого, хотя оно само непространственного рода, через тело совершаются в определенном месте мирового пространства». Материя в современной физике, — говорит этот же исследователь, — рассматривается как деятель («агент»), существо которого лежит по ту сторону пространства и времени. Этот, состоящий из бесчисленных и субстанционально не связанных индивидуумов (атомов), деятель мы называем материей, поскольку рассматриваем его как причину расположенного в пространственном мире начала. Его (деятеля) внутренние свойства можно с таким же основанием назвать творческой жизнью и волей, как и материей». [12]

Теория относительности Эйнштейна, показавшая относительность пространства и времени, и квантовая теория света дали новое твердое основание этим выводам. Материя не заключена в пространство, она наполняет его не пассивно, а через свою активность. И эта активность, поскольку она должна быть активностью, не вмещается в формулы математической необходимости.

«Математическая необходимость» исключает действие и значение качественного своеобразия, как бы отвлекается от него. Между тем, как определенно утверждает атомистическая теория, бесконечно малые простейшие элементы атома обладают индивидуальностью и своеобразием, и нет двух элементов, вполне тождественных друг другу. «Квантовая теория» говорит о «способности элементарных изменений в материи», их целеустремленности. Но если это так, то к ним применима не механическая необходимость, а лишь та закономерность и правильность, которая открывается (так же, как и в области индивидуально своеобразных явлений социальной жизни) лишь «статистическим методом».

В этом и заключается существенное различие старого и нового атомизма: старый атомизм относится исключительно к этой пространственно-временной сфере, в то время как новый атомизм ставит материю над пространственно-временным бытием. Мир в пространстве и времени, «мир вещей», материя новой физики, в отличие от старой, невещественны. Они так же мало являются вещами, как мало являемся предметами мы сами. Действительность, стоящая над временем и пространством, также поддается физическому эксперименту, только он основывается не на причинной необходимости, а на статистической правильности, как и социальные проявления личной жизни являются предметом статистики. Старый атомизм верил в лежащие как бы в последней основе всякого предмета неизменные маленькие тельца, из комбинаций которых состоит мир. Новый атомизм открывает новый свет. Что в порядке естественном рассматривалось как последнее, есть предпоследнее для действительной природы; открывается первое начало, лежащее за этими последними фактами. Последняя действительность есть не вещи, а жизнь.

В действительности, в движении первичных элементов нет ни механической необходимости, ни простой случайности. В больших массах этих движений мы видим согласованность. Сумма и индивидуальное действие их слагается в конечном итоге в систему. Эту системность внутреннего согласования мы находим во всех формах физических и химических явлений. Классическим выражением системности, разумности развития физического мира является, например, периодическая система химических элементов, открытая Менделеевым, согласно которой химические элементы располагаются по определенному закону от сложных к простым периодам, рядами или группами, в которых повторяются исходные первичные свойства элементов. На основе периодической системы элементов можно было предсказать появление новых элементов, которые не были еще известны, но предполагалось, что они должны быть в данной группе явлений, и они были впоследствии обнаружены.

Новый атомизм, вскрыв структуру атома, обнаружил, таким образом, своеобразную, далеко не вещественную, скорее подобную духовному, нежели материальному, природу этого атома и, следовательно, природу самой материи, поскольку последняя имеет атомное строение.