Цель обновленного человечества: воскресение

Цель обновленного человечества: воскресение

Если истинное поклонение ведет к подлинной человечности, значит, конечная цель, итог этого пути — воскресение всего народа Божьего. Здесь мы подходим к чрезвычайно сложной теме, и поэтому я постараюсь изъясняться как можно четче и лаконичней. Основой для наших рассуждений станут следующие тексты: 1 Кор 15; Рим 8; Кол 3; 2 Кор 4–5, а также заключительные стихи Флп 3.

Моя исходная идея выглядит так. Говоря о надежде воскресения во Христе, Павел, как и в других случаях, показывает восходящую к иудейской традиции реальность, которую тщетно пытается сымитировать язычество. Язычники смутно представляли себе свою посмертную участь. Кое–какие предположения у них, конечно же, были: они по–своему мечтали о бессмертии и строили самые невероятные догадки относительно загробной жизни. В Посланиях, в том числе, в обоих письмах к Коринфянам, Павел пытается переубеждать язычников на их же языке. Уверенность в воскресении — не в том, что, наконец, «совлечемся», а наоборот, в том, что «облечемся» в новую, совершенную плоть, — вот она, реальность жизни будущего века, а все языческие «потусторонние миры» — не более чем беспомощная карикатура на нее. Воскресение несводимо к оживлению трупов: это преображение, перемена всего нашего физического естества, подобно тому, как переменился по воскресении Иисус или как меняется брошенное в землю зерно. Таков замысел Творца о будущем человечества.

В учении о воскресении Павлу удается избежать опасных крайностей обожествления и дуалистического отторжения тварного мира. Стоики, как и положено последовательным пантеистам, были склонны обожествлять видимую реальность. Но в таком случае пришлось бы признать, что она неизменна: история движется по заданному и замкнутому кругу и в конце времен растворяется в мировом огне, чтобы потом начаться заново и повториться сначала. Павел, воспитанный на иудейских представлениях о Боге, мире и истории, исходит из того, что тварный мир совсем даже неплох, — недаром Творец посеял в нем семена грядущего преображения, — но он ни за что не станет думать, будто этот мир может быть божественным сам по себе. «Бог дает ему тело» (1 Кор 15:38) — вот ответ на все языческие домыслы о жизни после смерти.

Более того, Павлова идея воскресения оказывается полемичной и по отношению к современным ему иудейским предположениям о посмертном бытии, насколько мы можем их себе представить (они гораздо сложнее и противоречивей, чем это кажется на первый взгляд). Для ученика Шаммая — фарисея Савла из Тарса — воскресение было неразрывно связано с национальными чаяниями Израиля: избранный народ воскреснет к жизни, а язычники получат по заслугам. Оно зачастую мыслилось скорее как оживление: предполагалось, что Бог восставит Израиль в его нынешнем, неизмененном виде. В противовес Павел развертывает в пятнадцатой главе Первого послания к Коринфянам христианскую апокалиптическую картину, где враги — не язычники, а грех и смерть, которые будут окончательно упразднены в последнем, решающем акте великой драмы.

Наконец, для Павла очевидно, что христианин, то есть тот, кто живет смертью и воскресением Иисуса Христа, на вопрос: «Какое нынче время на дворе?» — ответит совсем не так, как иудей. Оставайся Павел фарисеем, он наверняка стал бы уверять, что идут последние дни накануне грандиозной битвы, в которой Бог уничтожит язычников и освободит Израиль. Христианин же, скорее всего, скажет, что живет в первые дни великой победы Бога над грехом и смертью, в самом начале освобождения всей твари, и тут же добавит: «Но это и последние дни в преддверии великих Божьих деяний, когда завершится все, что было начато во Христе». Для нас гораздо интересней первая часть «христианского ответа»: такое утверждение не только опровергает языческие фантазии о загробном мире, но бросает вызов многим иудейским воззрениям. Павел убежден, что с Иисусом Христом воскреснет все обновленное Богом человечество, и эта вера позволяет ему прозревать реальность, непостижимую для язычников и недосягаемую для иудеев.

Но здесь необходимо одно замечание. Принято думать, будто Павел живет ожиданием конца «света», то есть существующей в пространстве и во времени вселенной. «Виной» тому — апокалиптический фрагмент из Первого послания к Фессалоникийцам и предупреждение о «краткости дней» в 1 Кор 7:29–31, нередко соблазняющие думать, будто Павел верил во что–то такое, о чем и помыслить не могли ни иудеи I века вообще, ни Иисус и его последователи, в частности[23]. Однако в XX веке многие исследователи Нового Завета, в том числе и яростные критики «буквализма» фундаменталистского толка, упорно держатся за буквалистское прочтение тех устойчивых формул (вроде «затмения луны и солнца» и т. п.), которые в библейском контексте иначе, как выразительная метафора, восприниматься не могут.

Да, Павел живет в ожидании грандиозных, невиданных событий. Вот он и спешит закончить вверенное ему дело прежде, чем они произойдут. Кроме того, он верит, что наступит момент, когда Создатель твари действительно освободит ее от «рабства тлению» (Рим 8:21), упразднит все «начальства, власти и силы», и тогда «Бог будет все во всем» (ср. 1 Кор 15:23–28). Однако вряд ли стоит с легкостью принимать за события конца времен те испытания, которые, как хорошо знает Павел, вот–вот должны обрушиться на мир. Иудеи во все времена были склонны воспринимать происходящие в пространстве и времени политические катаклизмы как предвестие Дня Господня. Иначе зачем понадобилось бы Павлу убеждать Фессалоникийцев «не смущаться… от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов» (2 Фес 2:2). Если бы Судный день действительно означал конец физического мира, о наступлении его вряд ли понадобилось бы оповещать письмом. Мы слишком долго позволяли себе принимать Павла за этакого богослова конца света. Пора, наконец, прислушаться к нему и понять, что мы имеем дело с человеком, живущим в первые дни новой, Божьей, эры, которая началась в пасхальное утро.