ЧАСТЬ II: ОТНОШЕНИЕ К СУББОТЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА И В ЭПОХУ РЕФОРМАЦИИ

ЧАСТЬ II: ОТНОШЕНИЕ К СУББОТЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА И В ЭПОХУ РЕФОРМАЦИИ

Суббота в средние века

После издания императором Константином Закона о воскресном дне (321 г. н. э.) сложилась новая ситуация. Отсутствие каких-либо распоряжений от Христа или Его апостолов в отношении соблюдения Воскресенья вынуждало руководителей церкви отстаивать это посредством обращения к Четвертой Заповеди. Это делалось через произвольное и искусственное разграничение связанных с ней моральных и ритуальных аспектов. Подразумевалось, что моральный аспект включает связанный с сотворением мира закон соблюдения одного из семи дней, в то время как ритуальная часть интерпретировалась как конкретное указание Моисеем седьмого дня. Таким образом, соблюдение Субботы по принципу «один день из семи» оказывалось для христиан обязательным, в то время как определение Субботы в качестве требующего соблюдения седьмого дня было упразднено Христом якобы из-за того, что этот день был задуман, чтобы помочь евреям отмечать сотворение мира и испытывать божественный покой.

Спорить о том, что конкретное указание седьмого дня — это ритуальный аспект Субботы по причине предназначения этого дня для поддержки евреев в праздновании сотворения мира и переживании ими божественного покоя, означает быть слепым к тому факту, что христиане нуждаются в этой поддержке в такой же мере, как и евреи, это означает поставить христиан в тупик — относительно причин для посвящения одного дня недели служению Богу.

Это искусственное разграничение, сформулированное, в частности, Фомой Аквинским (около 1225–1274 гг.), стало общепринятым логическим обоснованием для отстаивания права Церкви вводить и регламентировать соблюдение воскресного дня и религиозных праздников. Это имело своим результатом появление детально разработанной законнической системы соблюдения Воскресенья, сходной с системой соблюдения Субботы раввинами.

Деятели эпохи Реформации и Суббота

В шестнадцатом веке деятели Реформации по-новому сформулировали уже предлагавшееся в прошлом разграничение моральных (связанных с сотворением мира) и ритуальных (Моисеевых) аспектов соблюдения Субботы. Их точка зрения определялась, главным образом, тем, как они представляли себе связь между Старым и Новым Заветом.

Лютер отстаивал идею коренного разграничения Старого и Нового Заветов. Подобно Маркиону и Иустину, он подвергал критике соблюдение Субботы как установленное Моисеем «специально для еврейского народа». В своем «Большом Катехизисе» (1529) Лютер разъясняет, что вопрос о Субботе имеет «чисто внешний характер, так же как и другие установления Ветхого Завета, привязанные к определенным обычаям, лицам и местам, и от исполнения которых нас освободил Христос».

Такое коренное разграничение Старого и Нового Заветов, или. Другими словами. Закона и Евангелия, было принято и получило дальнейшее развитие во многих современных антиномических вероисповеданиях, включая Всемирную Церковь Бога и другие, прежде соблюдавшие Субботу религиозные объединения. Эти церкви обычно заявляют, что соблюдение Субботы введено Моисеем, а Христос исполнял его, а затем упразднил. Следовательно, христиане Нового Завета освобождены от соблюдения какого бы то ни было дня.

Кальвин отверг предложенное Лютером резкое противопоставление Закона и Евангелия. Стремясь сохранить основополагающее единство Старого и Нового Заветов, он христианизировал Закон, придав Заповеди соблюдения Субботы — по крайней мере, отчасти — символический смысл. Кальвин признавал соблюдение Субботы в качестве закона, данного человечеству в связи с сотворением мира, и в то же время он утверждал, что «с пришествием Господа нашего Иисуса Христа ритуальная часть Заповеди была отменена». Точку зрения Кальвина приняли такие реформатские церкви, как пресвитерианская, конгрегационалистская, методистская и баптистская.

Различие между соблюдением Субботы в качестве закона, данного человечеству в связи с сотворением мира, и соблюдением этого дня в качестве ритуального (Моисеева) закона, отмененного Христом, обнаружить нелегко, особенно для тех, кто не приучен распознавать теологические нюансы. Кальвин характеризует Моисееву (Еврейскую) Субботу как «символическую», то есть представляющую собой символ «божественного покоя, истина о котором проявилась во Христе». С другой стороны, священный день христиан (Воскресенье) «не играет значительной роли», а является прагматическим обычаем, предназначенным для того, чтобы выделить время для покоя, медитации и церковного богослужения.

Попытку Кальвина устранить напряженность между концепциями соблюдения священного дня Воскресенья, как вечного закона, связанного с сотворением мира, и соблюдения священного дня Субботы, как временного ритуального закона, вряд ли можно считать успешной. Не выполняют ли оба закона одинаковую прагматическую функцию? Кроме того, разве Кальвин, проповедуя, что для христиан священный день Воскресенье символизирует евангельское «самоотречение» и «истинный покой», не придавал этому дню «типологический/символический» смысл, во многом сходный с тем, какой он приписывал Еврейской Субботе?

Неразрешенное противоречие между моральным и ритуальным аспектами Четвертой Заповеди привело к появлению двух основных взаимно противоположных точек зрения на связь между этой заповедью и соблюдением Воскресенья. С одной стороны, католическая и лютеранская церкви традиционно ссылаются на — по их мнению — ритуальный аспект Четвертой Заповеди, якобы отмененной Христом. Следовательно, они в значительной степени отделяют эту заповедь от соблюдения воскресного дня, трактуя Воскресенье, как установленный церковью обычай, главная функция которого состоит в том, чтобы дать возможность мирянам еженедельно присутствовать на церковном богослужении.

С другой стороны, реформаторские церкви выдвигают на первый план моральный аспект Четвертой Заповеди, рассматривая соблюдение дня, предназначенного для покоя и поклонения Богу, как закон, данный человечеству в связи с сотворением мира. Следовательно, они поддерживают соблюдение воскресного дня, рассматривая его в качестве законной замены и продолжения ветхозаветной Субботы.