Народ мореплавателей

Гавайи находятся в верхнем углу так называемого полинезийского треугольника. Нижние его углы – Новая Зеландия и остров Пасхи. Концы треугольника вдвое дальше друг от друга, чем Москва от Лиссабона, и в полтора раза дальше, чем Лондон от Вашингтона. Но, если бы каким-то волшебным образом местные божества соединили все острова, находящиеся в нем, в один большой, он вышел бы размером меньше Польши. По большей части Полинезия – это вода, бесконечное пространство Тихого океана.

Человечеству понадобились тысячи лет, чтобы освоить эти места. Дальние острова были освоены только к концу XIII или началу XIV века. В Средиземноморье уже шли Крестовые походы, а в Новой Зеландии, скажем, еще не ступала нога человека. Ничего удивительного в этом нет: для того чтобы выйти в открытое море и пройти по нему на простой деревянной лодке две тысячи километров, не имея ни компаса, ни лекарств, нужно, по-видимому, быть безумцем. Или полинезийцем. На протяжении тысячелетий люди старались, выходя в море, не слишком отдаляться от берега. Очень уж это было рискованно: древние говорили, что люди делятся на живых, мертвых и плывущих в море[99]. И действительно, всякое плавание было чревато серьезными опасностями. Во всем свете только полинезийцы не боялись стихии и смело преодолевали расстояния, о которых другие народы до эпохи Великих географических открытий не могли и помыслить.

Исторические корни полинезийцев современные историки ищут в районе Тайваня[100]. Но уже очень давние их предки вынуждены были оттуда уплыть и начали расселяться южнее. В I тысячелетии до нашей эры они добрались до Самоа и Тонга, двух архипелагов, ставших центром полинезийской культуры. К началу нашей эры первые проа, традиционные полинезийские лодки, дошли до Маркизских островов и островов Общества (самый известный из них – Таити, тот самый, на котором жил Гоген). Оттуда мореплаватели сумели дойти до острова Пасхи, Новой Зеландии и Гавайев – крайних точек полинезийского расселения. Как ни странно, в некоторых отношениях именно там культура треугольника достигла больших высот: на Гавайях развилось сложное организованное общество, в Новой Зеландии были освоены принципиально новые материалы, а на острове Пасхи построены знаменитые статуи и создана единственная оригинальная полинезийская письменность ронго-ронго.

Сами полинезийцы, конечно, всей этой долгой истории колонизации не помнили. Ни одна культура не может удержать в своей памяти тысячелетия бесписьменного прошлого. Вспомним, что и о прародине славян ведутся в науке споры, а ведь их расселение началось как минимум на тысячу лет позже появления первых самоанцев и тонганцев. Жители тех островов, связь между которыми сохранялась, правильно определяли, откуда пришли их предки. Но жители обособленных регионов, разорвавших связи с другими островами, обычно считали, что их прародина – место под названием Гаваика, в честь которого и были названы Гавайи. Ученые много спорят о том, была ли Гаваика реальным местом или это мифический остров. Некоторые вообще считают Гаваику образом мира мертвых.

Несмотря на то что связь между некоторыми островами совершенно прервалась, полинезийцы сохранили много общего в мифологии, обычаях, языках. Хотя, скажем, языки гавайцев и маори достаточно заметно отличаются, сходство между ними заметно не только лингвисту, но даже человеку без особой подготовки. Одни и те же корни могут применяться для обозначения разных объектов, и все же общую логику часто проследить несложно. Так, скажем, маорийское (то есть новозеландское) слово «моа», обозначающее гигантскую нелетающую птицу, некогда жившую в тех краях, на гавайском и других полинезийских языках означает просто курицу. И кто скажет, что моа не были похожи на огромных куриц?

На вопрос, когда первые люди появились на Гавайских островах, ответ все еще не получен. Более того, в последние десятилетия споры об этом усилились. Генетики говорят, что первые жители на Гавайях появились во второй половине I тысячелетия до нашей эры[101]. Археологи, использующие методы радиоуглеродного датирования, отстаивают мнение, что колонизация началась только в XII?XIII веках[102]. Судить о том, кто в этой дискуссии прав, пока еще рано. С религиоведческой точки зрения соблазнительной выглядит идея добавить к выкладкам ученых местные мифы. Но делать это нужно с большой осторожностью. Так, скажем, гавайцы рассказывали легенды о «менехуне» – маленьких людях, прежних жителях островов, которые скрылись в лесах и горах. Эти предания часто рассматриваются как свидетельство двух волн заселения архипелага. Но едва ли это так. Слишком уж часто встречаются сходные сюжеты и на других островах, и в мире вообще – вспомним предания банту, о которых шла речь во второй главе, или европейских фей и гномов.

Гораздо более примечательны предания о Паао – важном персонаже гавайских преданий. Это не бог или полубог, а обычный человек. Жил он, по-видимому, где-то в начале I тысячелетия нашей эры, возможно, в XI?XII веках, и был жрецом или, вернее, кахуна, об этом понятии еще пойдет речь чуть позже. Родился и вырос Паао за пределами Гавайев, но в какой-то момент, будучи уже состоявшимся жрецом, вынужден был перебраться туда. Дело в том, что сына жреца обвинили в нарушении табу, будто бы он съел запретную рыбу или плод. Оскорбленный этими слухами, Паао сперва защищал себя и свою семью. Однако понял, что ему не верят, и тогда собственноручно убил и вскрыл сына, чтобы продемонстрировать его невинность. Любопытно, что в разных версиях легенды встречаются два варианта: в одних при вскрытии запретная пища не была найдена, в других ее все же обнаружили. Оба варианта по-своему драматичны. Но так или иначе после этого Паао не захотел оставаться дома и, собрав родных и друзей, переправился на Гавайи, где к этому времени уже жили полинезийцы. Там жрец сумел посадить на престол своего ставленника и провести серьезные религиозные реформы.

Следов этой бурной деятельность археологи найти не могут. Так что никто не знает точно, жил ли Паао на самом деле, и правда ли гавайцы какое-то время после открытия своего архипелага продолжали контактировать с другими регионами Полинезии. Но, если история о плавании жреца правдива, она может рассматриваться как доказательство двух волн заселения. И уж во всяком случае она показывает нам значение религии в жизни полинезийцев.