Иван III Васильевич (1462—1505)

Как было показано в предыдущей главе, к концу своего правления Василий II находился во враждебных отношениях со всеми татарскими ордами. Поэтому после его смерти в 1462 г. двадцатидвухлетний Иван III вступил на отцовский престол как полностью суверенный государь, без какой-либо санкции со стороны татар: «Того же лета, месяца марта 27, преставися благоверныи и христолюбивыи великии князь Василеи Васил [ь] евичь, а княжение великое дасть столъ свои сыну своему, князю великому Иоанну Васильевичю… Того же лета князь велики Иоаннъ Васильевичь седе на столе отца своего на великомъ княжении в Володимери и на великом княжении в Новегороде Великомъ и Нижнемъ, и на всеи Русскои земли»474.

О существенных переменах в отношениях с Ордой свидетельствует и новая формулировка в междукняжеских договорах. Начиная с завещания Дмитрия Ивановича, составленного в 1389 г., документы московских князей содержали в качестве условия невыплаты татарской дани формулировку «А переменитъ Богъ Орду». Только один раз – в договоре, заключённом Василием II не позднее 1445 г. с верейским и белозерским князем Михаилом Андреевичем, используется другая формулировка: «А имати ми у тобя выход по старымъ дефтеремъ, по кр (е) стному целован (ь) ю. А коли яз, княз (ь) велики, в Орду не дам, и мне и у тебя не взяти»475. Разница заключается в том, что в первом случае невыплата дани зависит от положения в Орде, а во втором – от личной воли великого князя. И именно вторая формулировка используется в документах Ивана III в течение всего его правления, начиная с докончания с тем же князем Михаилом Андреевичем: «А имати ми у тебе выход по старым дефтерем, по кр (е) стному целованию. А коли яз, княз (ь) велик (и), выхода в Орду не дам, и мне и у тебе не взяти»476. Это докончание было заключено между 27 марта 1462 г. и 13 сентября 1464 г., т.е. в первые годы правления нового великого князя. Развернувшиеся вскоре события показывают, что изменение формулировки было не случайным, и Иван III с самого начала своего правления не платил татарам никакой дани.

В 1465 г., впервые после похода Тохтамыша 1382 г., на Москву со всем своим войском двинулся лично правящий ордынский хан: «Того же лета поиде безбожный царь Махмутъ на Русскую землю со всею Ордою и бысть на Дону. Божиею же милостию и Его пречистые Матери прииде на него царь Азигирей и би его и Орду взя. И начаша воеватися промежь себе, и тако Богъ избави Русскую землю отъ поганыхъ»477. Причиной похода Махмуда должно было стать то, что к 1465 г. ему окончательно стало ясно, что ехать к нему за ярлыком и платить дань, т.е. признавать верховную власть татар в каком-либо виде, русский великий князь не собирается.

Соперничество между Большой Ордой и Крымом на этот раз избавило Русь от татарского нашествия. Очевидно, Хаджи-Гирею удалось захватить кочевую ставку («орду») Махмуда и на короткое время стать главным татарским ханом. Его сын Менгли-Гирей позже утверждал, что большеордынский престол когда-то принадлежал его отцу. Так, после своей победы над Шейх-Ахмадом в 1502 г. он сообщал Ивану III, что «отца своего цареву Орду досталъ еси»478. Однако 10 апреля 1466 г. Махмуд написал письмо турецкому султану Мехмеду Фатиху уже в качестве правящего хана Большой Орды479, т.е. к этому времени он сумел вернуть себе престол.

Позднее Махмуд опять был свергнут – на этот раз своим младшим братом Ахматом. В 1468 г. он находился в Астрахани, через которую в том году проплывал Афанасий Никитин. Именно Махмуд должен иметься в виду под не названным по имени «царём», ограбившим Никитина и его спутников: «А оны, поганые татарове, по однорятке взяли, да весть дали в Хазтараханъ царю… Поехали есмя мимо Хазтарахан, а месяць светит, и царь нас видел, и татарове к нам кликали: „Качма, не бегайти!“ А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом. По нашим грехом царь послал за нами всю свою орду». В том же рассказе упоминается по имени сын Махмуда Касым: «Ту наехали на нас три татарины поганые и сказали нам лживые вести: „Кайсым салтан стережет гостей в Бузани, а с ним три тысящи татар“»480.

Сразу же после захвата власти Ахмат начал предпринимать действия, направленные на возвращение Руси в ордынскую зависимость. В 1468 г. его татары совершили нападения на рязанские и московские земли: «Тое же осени приходиша Татарове отъ Болшие Орды и воеваша около Рязани села и волости и множество изсекоша, а иныхъ в полонъ поимаша, Рязанци же совокоупишяся и гнаша по нихъ. И бысть имъ бой и сеча зла. Татарове же знамя подсекоша оу Рязансково полкоу, Рязанци же замятъшяся и побегоша. Татар же множество избьено ту… Того же лета Татарове Польстии побиша сторожевъ нашихъ в поле и пришедъ без вести и взяша Беспоутоу и множество полону вземше, отъидоша»481. Примечательно, что в 1480 г. поход Ахмата на Русь также начался с нападения на Беспуту (московскую волость на правобережье Оки). Для Ивана III возобновление нападений большеордынских татар представляло особую опасность ввиду того, что оно пришлось на разгар тяжёлой войны с Казанским ханством, происходившей в 1467—1469 гг.

Наступательную политику в отношении Казани начал проводить уже Василий II. В 1461 г. он собирался идти на неё войной, но после прибытия казанских послов дело было улажено миром: «Того же лета князь велики поиде к Володимерю, хотя ити на Казаньского царя. Бывъшу же ему в Володимере, и ту приидоша к нему послы ис Казани и взяша миръ»482. В 1462 г., сразу же после вступления на московский престол, Иван III отправил своих воевод в поход на подвластных Казани черемис: «Того же лета посылал князь великий Иван Васильевич рать на Черемису: воевод своих Бориса Кожанова да Бориса Слепаго. А с ними устюжане, да вологжане, да галичане. А шли воеводы мимо Устюга к Вятке, по Вятке вниз, а по Каме вверх в Великую Пермь. Того же лета рать черемисская с татары казаньскими приходили на Устюжъский уезд, на верх Югу реки, на волость на Лоху, повоивали, в полон повели много руских голов. А устюжане ходили за ними в погоню; сугнав их, побили всех, а полон назад отполонили весь»483.

В 1467 г. между Русью и Казанью вспыхнула полномасштабная война. Поводом для неё послужило приглашение казанскими князьями на престол ханства Касыма, служилого царевича Ивана III. Однако поход Касыма с русской ратью на Казань закончился ничем: «Съ вздвижениева дни ходил царевич Касым к Казани, а с ним великого князя воеводы, князь Иван Васильевич Оболенски Стрига со многою силою и прочии. И пришедшимъ имъ к Волзе, иде же бе и перевестися, и ту срете их царь Казански Обреим со всеми князьми своими и с силою своею и не дасть им перевестися на свою сторону. А позван был царевич от цареи Казанских, от Авдул Мамона и от прочих, на царство лестью. Он же надеася на них, а льсти их не ведаа, испроси силу у великого князя, чаа получити обещанное ему, и не успевъ ничто же възвратися»484.

В 1467—1468 гг. военные действия протекали в целом неблагоприятно для Руси. В 1468 г. казанскому хану Ибрагиму даже удалось оторвать Вятку от союза с Иваном III: «Казанцы приидоша со многою силою к Вятке, и не возмогоша Вятчане противитися им, предашася за Казанского царя Обреима»485. Война с Казанью требовала напряжения всех военных сил Руси. В этих условиях не оставалось резервов для одновременной войны с Ахматом. По всей видимости, чтобы нейтрализовать его, Иван III согласился возобновить выплату дани Большой Орде. Согласно сообщению русского летописца, в 1480 г. Ахмат заявлял: «пришол яз Ивана деля, а за его неправду, что ко мне не идет, а мне челом не бьет, а выхода мне не дает девятои год»486. Это означает, что дань Большой Орде Иваном III какое-то время выплачивалась, и с учётом исторических событий выплата эта должна была иметь место между 1468 и 1471 гг.

Весной 1469 г. состоялся очередной русский поход на Казань. В связи с ним летописец рисует впечатляющую картину мобилизации всех наличных военных сил Русского государства: «Тоя же весны по велице дни на другои неделе послал князь велики на Казанскые места рать в судех, воевода Костянтинъ Беззубцевъ Александрович, а с ним многые дети боярьскые дворъ свои, такъже и от всеа земли своея дети боарьскые изо всех градов своих и изо всех отчин братии своее по тому же. А с Москвы послал суружанъ и суконниковъ и купчих людеи и прочих всех Москвичь, кои пригоже по их силе, а воеводу над ними постави князя Петра Оболеньского Васильевича Нагого. И те поидоша Москвою рекою к Новугороду к Нижнему, а инии Клязмою, а Коломничи и все, которые выше их по Оце, Окою поидоша, и Муромци тако же. А Володимерци и Суздальци Клязмою, Дмитровцы и Можаици и Углечане. Ярославци, Ростовци, Костромичи и прочии вси Поволжане Волгою к Нову же городу на один срок»487. Особое внимание привлекает упоминание «коломничей и всех, которые выше их по Оке», т.е. гарнизонов, расположенных по окскому рубежу. Кроме того, во главе похода на Казань был поставлен Константин Беззубцев – воевода Коломенского полка и начальник всей береговой окской обороны. Ещё в 1450 г. он со своими коломничами и служилыми татарами разбил на Битюге войско большеордынских татар. Таким образом, весной 1469 г. южная граница Руси оказалась практически оголена. Решиться на это Иван III мог только будучи уверенным в отсутствии угрозы нападения со стороны Большой Орды. А уверен в этом он мог быть только в случае выплаты дани Ахмату.

Осенью 1469 г. русские рати совершили новый поход на Казань, завершившийся капитуляцией хана Ибрагима – сына Махмутека, взявшего в 1445 г. под Суздалем в плен Василия II: «Въ лето 6978, Сентября 1. Князь Юрьи Васильевичь со всеми вои Московскими прииде подъ Казань, и судовые рати поидоша пеши ко граду. Татарове же выехаша изъ града, и побившеся мало, бежаша во градъ. Москвичи же погониша ихъ и сташа подъ городомъ и отняша у нихъ воду. Царь же Обреимъ видя себе въ велице беде, и нача посылати послы своя ко князю Юрию Васильевичю, и добилъ челомъ, и миръ взятъ на всей воли великого князя. И возвратишася на Москву со всемъ воинъствомъ»488. Это была первая победа Руси в наступательной войне против татарского ханства.

По всей видимости, спустя короткое время Иван III прекратил выплату дани в Большую Орду, так как более не нуждался в нейтралитете со стороны Ахмата. Заслуживает внимания летописное сообщение о том, что в августе 1470 г. во время пожара в Москве Иван III находился в Коломне: «Того же лета, месяца Августа въ 30 день, исходящу второму часу, загореся Москва… А князь великий былъ тогда на Коломне»489. Коломна была центром окской оборонительной линии. Пребывание в ней великого князя на следующий год после окончания войны с Казанью правдоподобно объясняется подготовкой к войне с Большой Ордой.

Эти выводы подтверждаются и сведениями о русско-литовско-татарских отношениях в данный период. Между Москвой и Вильной вспыхнул очередной конфликт из-за Великого Новгорода. В этой борьбе Казимир стремился заручиться поддержкой татар, причём как Крыма, так и Большой Орды. В 1472 г. он получил от крымского хана Менгли-Гирея ярлык по образцу ярлыка Хаджи-Гирея 1461 г., в котором, помимо бывших южнорусских земель, действительно подчинявшихся великому князю Литвы, ему был «пожалован» и Великий Новгород490.

А ещё в 1470 г. Казимир направил своего посла к Ахмату с предложением заключить военный союз против Ивана III: «В лето 6979 Король Казимер послал в Болшую Орду ко царю Ахмуту татарина Кирия Кривого. А тот Киреи бежал ко королю от великого князя Ивана; и холоп великого князя купленои, а купил еще деда Киреева Мисуря князь великии Василеи Дмитреевич оу своего тьстя, великого князя Витовта, и оу того Мисури был сынъ Амурадтъ, тот Киреи Амурата того сынь. Пришед же тот Киреи ко царю, начат многие речи лживие и обговоры от короля на великого князя говорити, а многие дары принесе к нему, тако же и ко княземъ его, к Темирю и прочимъ, от короля, и челомъ бия, глаголя: „Что бы ты, волнои царь, пожаловалъ, пошолъ на московъскаго великого князя со всею Ордою своею, а яз отселе со всею землею своею, поне же бо многа истома земли моеи от него“. А князь Темирь и прочии по короле же побараху на великого князя, подоучающе царя. Но не сбыся мысль оканных, поне же бо совету божию человекъ споны оучинити не можеть. Царь же тот год все держая Кирея оу себе, не бе бо ему с чемъ отпустити его к королю, и иных ради зацепов своих»491. Однако в 1471 г. Ахмат всё-таки отпустил Кирея в Литву вместе со своим послом: «Тое же осени ко королю пришед из Орды и Киреи со царевымъ послом»492. Это сообщение подтверждает свидетельство Вологодско-пермской летописи о прекращении выплаты Иваном III дани Ахмату именно в 1470—1471 гг.

Помимо всего прочего, в 1471 г. войско вятчан захватило и разграбило ордынскую столицу Сарай: «Тое же зимы Вятчане съвокупльшеся, шедъ взяша Сарай Великий, Татаръ всехъ изсекоша, а сущее все разграбиша, а инии мертвыхъ раскопываючи грабяху»493; «Того же лета, в тоу же пороу, идоша Вятчане Камою на низъ и въ Волгоу в соудехъ и шедше взяша градъ царевъ Сарай на Волзе и множество Татаръ изсекоша, жены ихъ и дети в полонъ поимаша и множество полоноу вземше, возвратишяся. Татарове же Казаньстии переняше ихъ на Волзе, Вятчане же бившеся с ними и проидоша здравии съ всемъ полономъ, и многие тоу отъ обоихъ падоша»494; «А того же лета Вятчане шед суды Волгою на низ взяша Сараи, много товара взяша, и плен мног поимаша. Слышевше се Татарове Большие орды, поне же близ ту кочевали за один день, и тако многое их множество поидоша переимати их, и поимавше суды и всю Волгу заступиша суды своими, хотяще их перебити, они же единако пробишася сквозь их и уидоша со всемъ а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою»495; «Того же лета ходили Вятчане ратью на Волгу. Воивода был у них Костя Юрьев. Да взяли Сарай и полону бесчисленная множество и княгинь сарайских»496. Летописи не говорят прямо о том, что данный поход был осуществлён по призыву Москвы. Однако это выглядит правдоподобно ввиду того, что сразу же по возвращении из Сарая вятчане под началом воевод Ивана III отправились в поход против напавших на Устюг новгородцев: «Вятчане же пришедше изъ Сараю и поидоша с воеводами великого князя, с Васильемъ Образцемъ и Борисомъ Слепцемъ, и съ Оустюжаны противу Новогородцевъ»497.

Летом следующего, 1472 года, Ахмат лично двинулся в поход на Русь: «Того же лета царь Ахмутъ, Кичи-Ахметевъ сынъ, поиде изъ орды со всеми силами своими на Русь, и поиде близъ Руси, и остави у Цариць старыхъ, и болныхъ, и малыхъ детеи»498; «Того же лета злочестивыи царь ординскыи Ахмутъ подвижеся на Русскую землю съ многыми силами, подговоренъ королемъ Казимиромъ Литовскымъ»499. В Москве о его движении стало известно не позднее начала июля. В ответ Иван III отправил на окский рубеж Фёдора Давыдовича Хромого с Коломенским полком, потом, 2 июля, князей Даниила Холмского и Ивана Стригу Оболенского, а вслед за тем и своих братьев «с многими людьми». Русские силы заняли оборону по северному берегу Оки от Коломны, где, по всей видимости, находился со своим полком Фёдор Давыдович Хромой, до Серпухова, где встал князь Юрий Васильевич: «Князь же великый отпусти къ берегу на рекоу на Окоу противу емоу (т. е. Ахмата) свою братью, пръвие князя Юрья, по томоу же дву Андреевъ и Бориса и своихъ воеводъ и всю силу Рускоую, а самъ еще остася на Москве, братия же его, шедше, сташа оу реки на брезе. Князь же Юрьи ста выше Серпоухова на Оце же»500.

Летописи сообщают, что Ахмат двигался не по обычному для татар маршруту, а «съ проводники непутьма»501. По всей видимости, это было вызвано его надеждой на соединение с литовцами, которая в конечном счёте не оправдалась: «Царь же поиде въвръхъ по Доноу, чая отъ короля себе помочи, свещався с королемъ Казамиромъ Литовьскымъ на великого князя, но Богъ и его Мати пречистая Богородица разори и съветы и доумы ихъ, королю бо свои оусобици быша в то время, и не посла царю помочи»502. О том, что это были за «усобицы», подробнее говорит Симеоновская летопись: «Тое же осени (1471 г.) пришолъ къ королю изъ орды Киреи съ царевымъ посломъ, а король въ ту пору заратился съ инымъ королемъ, съ Угорскымъ»503. Действительно, в конце 1471 г. в Венгрии возник заговор церковной и светской знати против короля Матвея Корвина. Заговорщики пригласили на венгерский престол сына Казимира, который отправился с польскими отрядами в Венгрию, но был там разбит. Занятость более близкими его сердцу венгерскими делами не позволила Казимиру оказать военную помощь Большой Орде.

Дойдя до верховьев Дона, Ахмат направился не на север, по кратчайшему пути на Москву, а на северо-запад, «съ Литовского рубежа»504, к расположенному на правом берегу Оки городу Алексину: «Царь же [и] Темерь, князь его больший, поидоша къ граду Олексиноу; не дошедъ Олексина, сторожевъ великого князя разгоняша и иныхъ поимаша»505.

Когда Ивану III стало известно о приближении татар к Алексину, он приказал оставить город, который не был готов к обороне: «Князь же великий повеле воеводе своему Олексинскому Семену Беклемишеву осаду роспустити, понеже не успеша запастися чемъ битися съ Татары»506. Ахмат подошёл к Алексину утром 29 июля. Воевода Семён Беклемишев покинул город, однако горожане приняли решение сражаться и отбили первый приступ: «Олексинци же затворишяся во граде; Татарове же приидоша под Олексинъ в среду пораноу, июля 29, начаша къ граду приступати крепко. Гражане же изъ града крепко с ними бьяхоуся»507; «А царь Ахмутъ прииде съ многыми силами подъ градъ Алексинъ, а въ немъ людеи мало бяше, ни пристроя городного не было, ни пушекъ, ни пищалеи, ни самостреловъ, но единако подъ нимъ много Татаръ избиша»508.

В Москве о приходе татар под Алексин стало известно на рассвете 30 июля, т.е. гонец преодолел расстояние в 150 км за сутки. Иван III тут же отправился в Коломну, чтобы руководить обороной оттуда, а сына послал в Ростов, вероятно, готовиться к эвакуации Москвы на случай прорыва Ахмата через Оку: «Того же месяца 30 в четверток на заговение прииде весть к великому князю, что царь со всею Ордою идет к Олексину. Князь же великы на втором часе дне того повеле пети обедню и не вкусив ничто же поиде вборзе к Коломне, а сыну за собою повеле в Ростов»509.

Тем временем татары продолжали штурмовать Алексин. На третий день боев, 31 июля, им удалось поджечь город, но его жители предпочли сгореть, но не сдаться: «Назавтрее, в четвергъ, Татарове приметъ приметавше и зажгоша градъ. Гражане же единако не предашася в руце иноплеменникъ, но изгореша вси с женами и с детми въ граде томъ и множество Татаръ избиша изъ града того»510; «И много Татаръ побили подъ Олексинымъ; изнемогоша, не чемъ битися: ни пушекъ, ни пищалей; и Татарове зажгоша градъ; гражене изволиша згорети, неже предатися Татаромъ»511; «И почаше изнемогати во граде людие, понеже не чимъ имъ битися, не бысть у нихъ никакова же запаса: ни пушокъ, ни тюфяковъ, ни пищалеи, ни стрелъ; и Татарове зажгоша градъ, и людие же градстии изволиша огнемъ згорети, нежели предатися в руце поганыхъ»512.

Ряд русских летописей сообщают, что татары предприняли первую попытку прорваться через Оку ещё до боёв за Алексин, преследуя воеводу Семена Беклемишева: «Семенъ побеже за реку Оку, и съ женою и слугами, и Татарове за нимъ въ реку. Въ то время приспе князь Василей Михайловичь Верейский не со многими людьми, нача съ Татары битися, не пусти ихъ черезъ реку. Помале прииде князь Юрий изъ Серпохова съ вои, и братъ его князь Борисъ съ Козлова броду, и приспе воевода Петръ Федоровичь Челяднинъ съ полкомъ. И не мога ничтоже царь сотворити, и къ городу приступи»513. По той же версии гибель Алексина произошла на глазах у начальников русского войска: «Князи же и воеводы, видевше християньство погибаемо, и велми восплакахуся, зане не бе имъ куды пособити великиа ради реки Оки непроходимыя»514.

Другие летописи утверждают, что татары начали свои попытки переправиться через Оку лишь после падения города. Первоначально левый берег обороняли немногочисленные русские отряды во главе с Петром Челядниным и Семёном Беклемишевым. Некоторое время им удавалось отражать натиск татар, однако вскоре их силы стали иссякать. Исход боя решил приход подкреплений во главе с князем Василием Михайловичем Верейским и братом Ивана III Юрием Васильевичем: «По семъ же пакы Татари поидоша въборзе на брегъ къ Оце съ многою силою и вринушася вси въ реку, хотящеи преити на нашу сторону, понеже бо въ томъ месте рати не было, приведени бо быша нашими же на безлюдное место. Но толико стоялъ туто Петръ Федоровичь да Семенъ Беклемишевъ съ малыми зело людми, а Татаръ многое множество побредоша къ нимъ. Они же начаша съ ними стрелятися и много бишася съ ними, уже и стрелъ мало бяше у нихъ, и бежати помышляху. А въ то время приспе къ нимъ князь Василеи Михаиловичь съ полкомъ своимъ, и по семъ приидоша полци княжи Юрьевы Васильевичя; въ тои же часъ за ними и самъ князь Юрьи прииде, и тако начаша одолети христиане Татаромъ»515. После того, как татары, сумевшие переправиться через Оку, были отброшены назад или уничтожены, находившиеся на противоположных берегах войска начали перестрелку между собой: «В тоу же пороу прииде на нихъ с верху рекы князь Василей Михайловичь Верейскый съ своимъ полкомъ, а с низоу рекы, отъ Серпохова, князь Юрьи Васильевичь съ своими полки, и отняша оу нихъ берегъ, а которые Татарове перевезошяся рекоу и техъ пребиша на оноу стороноу, а иныхъ то оубиша и суды оу нихъ поотнимаша, и начаша чрезъ рекоу стрелятися»516.

Тем временем русские полки продолжали прибывать: «И по мале времени прииде князь Юрьи Васильевичь изъ Серпохова, со многими силами своими; и потомъ прииде князь Борисъ Васильевичь, братъ его, с Козлова броду, з дворомъ своимъ; и часа того же князя великого воевода Петръ Феодоровичь Челяднинъ приспе со множествомъ вои, князя великого дворомъ»517; «Татари же, видевше множество полковъ христианскыхъ, побегоша за реку, а полци великого князя и всехъ князеи приидоша къ берегу, и бысть многое множество ихъ, такоже и царевича Даньара, Трегубова сына. И сеи самъ царь прииде на брегъ и видевъ многые полкы великого князя, акы море колеблющася, доспеси же на нихъ бяху чисты велми, яко сребро блистающе, и въоружени зело, и начатъ отъ брега отступати по малу. Въ нощи же тои страхъ и трепетъ нападе на нь, и побеже, гонимъ гневомъ Божиимъ»518.

По утверждению ряда летописей, особый страх у татар вызвало присутствие князя Юрия Васильевича, старшего из братьев Ивана III: «Царь же и вси Татарове видевше множество рускых вои, наипаче же бояхуся князя Юрья Васильевича, поне же бе имени его трепетаяхоу»519. Объяснить это можно тем, что за три года до описываемых событий, в 1469 г., именно князь Юрий добился капитуляции казанского хана Ибрагима, победоносно завершившей войну Руси с Казанью.

Кроме того, от татар великого князя Ахмату стало известно о том, что ещё не все силы Ивана III подошли к месту боя, а также что у него находятся служилые татарские царевичи, которые могут захватить ставку хана, пока он находится на Оке: «И распросивше тех Татар, иже нашее стороны, которы князю великому служать, яко еще не вся сила вместе, князь великии съ многыми силами под Ростиславлем стоить, а царевич Даниаръ Каисымович на Коломне стоить с Татары, и многы воеводы князя великого с ним, князь Андреи Васильевич Болшеи в Серпохове стоить, а с ним Муртоза царевич Мустофинъ сынъ царя казанского, и слышавъ то царь, и побеже прочь, а водя съ собою посла князя великого, киличиа Григориа Влънина, и блудучися того, егда князя великого царевичи възмоут Орду и царици его»520.

Об этих событиях рассказывает также псковская летопись. 1 августа 1472 г. в Москву прибыл псковский посол Трофим Кипрешев просить у Ивана III князя-наместника для Пскова, но оказалось, что за день до того великий князь отбыл в Коломну для обороны от татар: «Трофимъ на Москвоу приехалъ месяца авгоуста въ 1, аже князь великои всь посполоу съ братьею и съ князи и съ всею силою стоить оу Коломны, а толко до его за одинъ день в само заговение вышелъ: пришелъ тогды на великого князя Ивана Васильевича и на его братью и на всю силоу роускоую царь ис Поля Махмоуть Кичихмоутовъ сынъ и стоял об Оке реке; и стоявъ царь ординскеи день да нощь у Оке реки, и прочь поиде оубегомъ побеже, видевъ нечестивыи Агаранинъ, что съ княземъ великымъ прямо его стояхоу противоу на полтороустахъ верстахъ 100 000 и 80 000 князя великого силы роускыа»521.

Сообщения летописей позволяют нам представить расположение русских войск на момент подхода Ахмата к Алексину. Выше Алексина по Оке стоял со своим полком князь Василий Михайлович Верейский, на Козловом броду находился князь Борис Васильевич, в Тарусе стояли князья Андрей Старший и Андрей Младший, в Серпухове – князь Юрий Васильевич (или князь Андрей Старший с царевичем Муртазой), в Коломне – царевич Данияр с великокняжескими воеводами. Сам Иван III в это время находился в Ростиславле близ Каширы, откуда он и направил под Алексин воеводу Петра Челяднина со своим двором. Как правильно отмечает псковская летопись, русские войска занимали по берегу оборону протяжённостью около полутораста вёрст, которая оказалась непреодолимой для татар.

Сам Ахмат отступил от Оки в ночь на 1 августа, а днём за ним последовал остаток его войск: «Противу же соуботы нощи той, противоу Спасова дни, егда воду крестять, отстоупиша Татарове отъ берегу, и побеждь царь Ахматъ съ всеми уланы, князми своими [и] съ всеми силами опять в поле къ своей Орде. Назавтрее же, в суботу, на Спасовъ день, августа 1, побегоша и останокъ Татаръ отъ берега, и побегоша всии Татарове, никымъ же гонимъ, но токмо гневомъ Божиимъ и пречистые его Матери милостию и всехъ святыхъ чюдотворець Роускихъ молитвою. Тако избави Богъ Роускоую землю отъ поганыхъ»522. Русские летописцы утверждают, что обратно татары двигались чрезвычайно быстро: «убоявшеся бегу яшася, яко въ 6 днеи къ катунамъ своимъ прибегоша, отнюду же все лето шли бяху»523.

Узнав об отступлении Ахмата, Иван III направил по его следам русские отряды в надежде отбить у отставших татар русских пленных. Только убедившись в том, что татары действительно ушли, великий князь распустил свои войска: «Слышавъ же то князь великии, что пошелъ царь прочь, и начатъ многые люди свои отпущати за Татары по дорозе ихъ, осталцовъ деля и полону ради христианскаго. И какъ пришла весть къ великому князю, что уже царь пришедъ до катунъ и ко зимовищу пошелъ, и тако, благодаривъ Господа Бога и пречистую Матерь Его, скорую помощницу въ бедахъ, и заступника нашихъ архааггела Михаила и Гавриила, и прочихъ небесныхъ силъ бесплотныхъ, и всехъ святыхъ, ихже молитвами избави Господь родъ христианскыи отъ нахожениа безбожныхъ Агарянъ, и тако распусти братию свою по своимъ отчинамъ, такоже и князи своя и воеводы и вся воя своя, и разидошася кииждо въ свояси, благодаряще Господа Бога, подавшая имъ победу бес крове на безбожныхъ Агарянъ»524. Сам Иван III направился через Коломну в Москву, куда и прибыл 23 августа: «Князь велики възвратися к Коломне, а с ним царевич Даньаръ, Трегубовъ сынъ, и оттоля и того почтив отпусти въ свои ему городок, а сам поиде к Москве и прииде въ град в неделю месяца августа въ 23 день»525.

По всей видимости, поспешное отступление Ахмата было вызвано рядом причин. Расчёты хана на соединение с литовцами не оправдались. Огромные усилия потребовались для взятия Алексина, почти безоружные жители которого отчаянно сражались в течение трёх дней. Видимо, важнее всего было то, что Ахмат убедился, что быстро переправиться через Оку ему не удастся, в то время как в его отсутствие служилые татары Ивана III могут нанести удар по ханской ставке.

О событиях 1472 г. идёт речь в первой части так называемого «ярлыка» Ахмата Ивану III, представляющего собой, по всей видимости, компиляцию из трёх писем большеордынского хана русскому великому князю, написанных в 1472, 1476 и 1480 гг. Соответствующий отрывок гласит: «А вам ся есмя государи учинили от Саина царя сабелным концемъ. И ты б мою подать въ 40 день собралъ: 60 000 алтын, 20 000 вешнею, да 60 000 алтын осеннюю, а на себе бы еси носилъ Ботыево знамение, у колпока верхъ вогнув ходил, зане ж вы блужныя просяники. Толко моея подати в 40 день не зберешь, а на себе не учнешь Батыево знамения носити, почен тобою в головах и всехъ твоих бояр с густыми волосы и с великими борадами у меня будут; или паки мои дворяне съ хозовыми сагадаками и с софьяными сапоги у тебя будут. А крепкия по лесом пути твои есмя видели и водския броды есьмя по рекамъ сметили. Меж дорог яз один город наехалъ, тому ж такъ и стало. А Даньяры бы еси царевичя оттоле свелъ, а толко не сведешъ, и аз, его ищучи, и тебе наиду»526.

Городом, о гибели которого здесь упоминается, определённо является Алексин. О присутствии царевича Данияра, сына Касыма, в рядах войск Ивана III сообщают русские летописи. Ахмат требует удалить его «оттоле», т.е. из Городца Мещёрского (Касимова), что косвенно подтверждает летописное сообщение об опасениях хана Большой Орды за свою ставку, оставшуюся беззащитной перед возможным нападением служилых татар великого князя. Письмо свидетельствует о том, что провал похода 1472 г. отнюдь не принудил Ахмата отказаться от своих замыслов. Он всё ещё надеется вернуть Русь в состояние зависимости, включая выплату дани. Чтобы сохранить лицо, Ахмат заявляет, что его поход не был полностью бесполезным, поскольку ему удалось разведать пути во владения Ивана III, которыми он намерен воспользоваться в том случае, если великий князь не выполнит его требования.

Однако пока отношения сторон перешли в дипломатическую плоскость. Русские летописи сообщают о прибытии в Москву в 1474 г. большого посольства от Ахмата: «Того же лета месяца иуля 7 пришел из Орды Микифоръ Басенков с послом царевым Ахмутом Болшиа орды с Кара Кучуком, а с ним множество Татаръ пословых было 6 сот, коих кормили, а гостеи с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двесте, а конеи продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много»527. По всей видимости, вернувшийся тогда на Русь Никифор Басенков был ещё в 1473 г. послан Иваном III в Большую Орду с целью обсудить новое положение дел, сложившееся после событий 1472 г. Ряд русских летописей в рассказе о Стоянии на Угре вспоминают, что «тъй бо Микыфоръ былъ въ орде и многу алафу Татаромъ дастъ отъ себе: того ради любляше его царь и князи его»528. Многочисленные дары («алафа»), розданные тогда Никифором Басенковым Ахмату и его приближённым, были призваны побудить хана смириться с изменениями в отношениях с Русью, которая более не намеревалась платить Орде дань.

Однако Ахмат смиряться не собирался. Сама многочисленность ответного посольства, направленного им в Москву, призвана была продемонстрировать силу хана и подкрепить позиции его послов на переговорах. Об их содержании летописи ничего не сообщают, но ясно, что они закончились провалом. В августе 1474 г. Иван отпустил посольство Ахмата обратно в Орду в сопровождении своего нового посла: «Того же месяца (т.е. августа) 19 отпустил князь великы посла Болшие Орды Кара Кучюка, а с ним посла своего Дмитрея Лазарева»529. Переговоры в Орде также ни к чему не привели, вследствие чего в октябре 1475 г. «прибежал из Орды посол князя великого Дмитреи Лазаревъ»530. А посольство Ахмата, прибывшее в Москву в следующем году, потребовало уже личной явки великого князя к хану: «Того же лета (т.е. 1476) месяца июля 11 прииде к великому князю посол из Большие Орды от царя Ахмута Бочюка именем, зовя великого князя ко царю въ Орду, а с ним Татаринов 50, а гостеи с ним с конми и с товаром всякым с полшеста ста»531. Это требование было уже ультиматумом, после которого стало ясно, что Ахмат намерен в полной мере восстановить зависимость Руси от Орды, и поэтому новое военное столкновение является лишь вопросом времени.

Однако подобное развитие событий в Москве предвидели и давно к нему готовились. Уже в 1472—1473 гг. были установлены дипломатические отношения с Крымом. Зимой 1473—1474 гг. в Москве принимали посла Менгли-Гирея Ази-бабу, который привёз предложение хана установить отношения «братьев и друзей», т.е. равных государей, причём особо оговаривалось отсутствие каких-либо даней с Руси Крыму: «Посолъ паки твой Ази-Баба говорилъ мне твоими речьми такъ: что хочешь меня жаловати, въ братстве и въ дружбе и въ любви держати, по тому, какъ еси съ королемъ въ братстве, а другу другомъ быти, а недругу недругомъ быти. А коли мой посол къ тебе приидетъ, и ему къ тобе прямо ити. А пошлинамъ даражскимъ и инымъ пошлинамъ всемъ никоторымъ не быти. И ярлыкомъ мя докончальнымъ хочешь жаловати и правду свою на томъ на всемъ хочешь пожаловати дати»532.

В марте 1474 г. в Крым с ответным визитом отправился Никита Беклемишев. Привезённый им проект договора включал военный союз как против Ахмата, так и против Казимира, причём против Ахмата Иван III обязывался действовать силами своих служилых татар: «А на моего недруга на Ахмата царя быти ти со мною заодинъ: коли пойдетъ на меня царь Ахматъ, и мне къ тобе весть послати, и тобе моему брату великому князю Ивану отпустити царевичевъ своихъ на Орду. А пойдетъ на тобя Ахматъ царь, и мне Менли-Гирею царю на него пойти, или брата своего отпустити съ своими людми, а быти ми на него съ тобою заодинъ. Также ми и на короля, на твоего недруга, быти съ тобою заодинъ: коли ты на короля пойдешь, и мне на него пойти на его землю; или король пойдетъ на тобя на великого князя, или пошлетъ, и мне также на короля и на его землю пойти»533. Но Менгли-Гирей соглашался только на союз против Ахмата и не желал рушить традиционные дружеские отношения между Крымом и Литвой. По этой причине неудачей окончилось и новое русское посольство, отправившееся в Крым в марте следующего, 1475 г., во главе с Алексеем Старковым: «Выговорилъ ты волной человекъ у своей шерти осподаря нашего князя недруга короля, а нашему государю великому князю не хочешь на его недруга на короля помагати; а то осподарю моему болшей недругъ. А говоришь, волный человекъ, то, что король еще съ твоимъ отцомъ съ Ази-Гиреемъ царемъ въ братстве и въ докончанье былъ, а съ тобою нынеча также въ братстве и въ докончанье, и ты тово не хочешь порушити»534.

Однако развернувшиеся вскоре события заставили Менгли-Гирея поменять свою позицию. В 1475 г. Менгли-Гирей был свергнут своим старшим братом Нурдовлатом. Нурдовлат унаследовал крымский престол ещё в 1466 г. после смерти своего отца Хаджи-Гирея, но в 1468 г. его сместил Менгли-Гирей. Нурдовлат бежал к черкесам, однако в 1471 г. оказался в заключении в Кафе. В 1475 г. ему удалось вновь захватить престол. Вслед за этим турецкий султан Мехмед II отправил к берегам Крыма свой флот. 7 июня 1475 г. турки взяли генуэзскую Кафу: «Того же лета Турскои салтанъ посылалъ рать въ кораблихъ и въ катаргахъ на Кафу, и пришедши взяша ю месяца Июня, и ины грады поимаша въ Кафиньскои Перекопи»535. Турки также овладели остальными генуэзскими городами на крымском побережье, Мангупом, Азовом и рядом крепостей на северо-восточном берегу Черного моря. Центром турецких владений и резиденцией султанского наместника стала Кафа. Захваченный в этой крепости в плен Менгли-Гирей был отправлен в заточение в Стамбул.

Весной 1476 г. на Крым, которым продолжал править Нурдовлат, двинулось войско Большой Орды во главе с родственником Ахмата Джанибеком. Подробности этих событий нам известны из двух писем, написанных султану Мехмеду крымским князем Эминеком (Аминяком русских источников), главой рода Ширин. В своём письме от мая 1476 г. Эминек сообщал султану, что на сторону Ахмата перешли его брат Хаджике и князь Абдулла, глава рода Барын: «Мой враг (Хаджике) и Абдулла восстали и соединились с Джанибек-султаном. Они двинулись на моих подданных. Я жил тогда с семьей и детьми в городе Крым. Они отняли у меня половину подданных. Потом с войском в тысячу готовых к бою людей они напали на город Крым, и я бился с ними несколько раз. Потом нам помог Аллах, Хаджике, Абдулла и Джанибек ушли в степь, как и наш главный враг – хан Орды. Потом они направились в местность вблизи Орды и, как сообщают, соединились с войском Орды, и никто из их людей не был отвергнут. Они вновь начали войну и теперь находятся очень близко отсюда». Второй поход большеордынского войска оказался более успешным, о чём Эминек сообщал султану в октябре 1476 г.: «Враг преследовал нас со своими лучшими воинами и захватил наши города. Мы укрылись, наконец, в городе Крым, и у нас не было больше коней для вылазок. Враг хотел захватить город Крым, но не добился ничего»536.

Об этих событиях сообщают и русские летописи: «Того же лета посла царь Ахматъ Ординский сына своего с Татары и взя Кримъ, всу Азигириевоу Орду»537. О них упоминается также в «ярлыке» Ахмата Ивану III: «Ведомо да есть: кто нам был недруг, что стал на моемъ царстве копытом, и азъ на его царстве стал всеми четырми копыты; и того Богъ убил своим копиемъ, дети ж его по Ордамъ розбежалися; четыре карачи в Крыму ся от меня отсидели»538. Ахмат представляет здесь свой поход на Крымское ханство как месть за поражение, нанесённое Хаджи-Гиреем Большой Орде в 1465 г. «Ярлык» подтверждает свидетельство письма Эминека о том, что нескольким крымским князьям удалось удержать за собой крепость Крым (Солхат). Однако на остальной территории ханства стал править ставленник Ахмата Джанибек.

В сентябре 1477 г. Иван III направил к новому крымскому хану посольство, которому было указано заключить с ним такой же договор о дружбе, какой был заключён с Менгли-Гиреем. Из документов посольства следует, что инициатива установления отношений исходила от Джанибека, который первым направил в Москву своего посла. Ранее он уже находил себе убежище на Руси, и теперь просил Ивана III вновь предоставить ему убежище в случае утраты крымского престола: «А говорилъ ми отъ тобя твой человекъ Яфаръ Бердей о томъ, что по грехомъ коли придетъ на тобя истома, и мне бы тобе дати опочивъ въ своей земли. Ино язъ и первие того твоего добра сматривалъ; коли еси былъ казакомъ, и ты ко мне такжо приказывалъ, коли будетъ конь твой потенъ, и мне бы тобе въ своей земле опочивъ дати. И язъ тобе и тогды опочивъ въ своей земли давалъ, а и нынеча есми добру твоему радъ везде. А каково придетъ твое дело, а похочешь у меня опочива, и язъ тобе опочивъ въ своей земли дамъ и истому твою подойму»539.

Опасения Джанибека оказались оправданными – вскоре он был изгнан из Крыма. По сообщению Яна Длугоша, уже в марте 1478 г. к польскому королю Казимиру прибыло посольство от хана Нурдовлата. Однако его вражда с братом Айдаром настроила против него крымскую знать. В октябре 1478 г. Эминек написал Мехмеду II письмо с просьбой назначить крымским ханом Менгли-Гирея: «Нур-Девлет и Хайдар приносят нам много огорчений. Они не желают примириться друг с другом и не слушают моих советов. У нас нет ни людей, ни предводителя для того, чтобы идти воевать. Наши люди стали бездельниками, их силы растрачиваются на пустяки, можете быть в этом уверены. Ныне все беи и все наши люди желают иметь предводителем Менгли-Гирея, поскольку, из-за того что те двое не мирятся, вся земля разорена… Если Вы немедленно пришлете к нам Менгли-Гирея, Вы восстановите порядок в нашей стране и Аллах Вас за это наградит. Народ и беи Крыма не желают Нур-Девлета, он не годится ни на что»540. В результате в конце 1478 г. или начале 1479 г. Менгли-Гирей при поддержке турок вернулся на крымский престол, а его братья Нурдовлат и Айдар бежали в Великое княжество Литовское и осели в Киеве. Объединяя эти события с событиями 1475 г., русские летописи сообщают о том, что турки «Азигирееву орду Крымъ и Перекопь осадиша дань давати, и посадиша у нихъ меншего сына Азигиреева Менлигиреа, а два брата его, Азигиреевы же дети, убежаша»541.

Сразу же после возвращения к власти Менгли-Гирей возобновил переговоры с Иваном III. В апреле 1479 г. к крымскому хану направился великокняжеский посол Иванча Белый, который сообщил Менгли-Гирею о том, что Джанибек находится у Ивана III: «Писалъ еси ко мне въ своихъ ярлыцехъ съ своимъ человекомъ съ Алачемъ о своемъ недруге о царе о Зенебеке, чтобы мне твоего для дела къ собе его взяти. И язъ его къ собе взялъ и истому есми своей земле учинилъ тобя для, и впередъ есми хотелъ его у соби држати твоего для дела». Кроме того, Иван обещал исполнить просьбу самого Менгли-Гирея об убежище на случай утраты крымского престола: «Писалъ еси ко мне въ ярлыке въ своемъ и словомъ ми отъ тобя Сырпякъ говорилъ о томъ: каково по грехомъ придетъ твое неверемя, и мне бы твоя истома подняти. Ино язъ добру твоему везде радъ, чтобы далъ Богъ ты здоровъ былъ на отца своего месте на своемъ юрте. А коли по грехомъ придетъ каково твое неверемя, и язъ истому твою подойму на своей голове»542.

Окончательный договор о союзе между Русью и Крымом был заключен посольством Ивана Звенца, отправившимся к Менгли-Гирею в апреле 1480 г. В нём, как и предлагала изначально русская сторона, в качестве общих врагов назывались Ахмат и Казимир: «А на Ахмата царя быти намъ съ тобою заодинъ: коли пойдетъ на меня царь Ахматъ, и тобе моему брату великому князю Ивану царевичевъ твоихъ отпустити на Орду съ уланы и со князми. А пойдетъ на тобя Ахматъ царь, и мне Менли-Гирею царю на Ахмата царя пойти, или брата своего отпустити съ своими людми. Также и на короля, на вопчего своего недруга, быти намъ съ тобою заодинъ: коли ты на короля пойдешь, или пошлешь, и мне на него пойти и на его землю; коли король пойдетъ на тобя на моего брата на великого князя, или пошлетъ, и мне также на короля и на его землю пойти. А буду и въ шерти съ королемъ, а тобе моему брату великому князю каково дело будетъ съ королемъ, и мне королю шерть сложити, а быти ми на него съ тобою заодинъ»543.

Русским дипломатам удалось ценой больших усилий убедить Менгли-Гирея в том, что Казимир является также и его противником. Основную роль в этом сыграл союз между Казимиром и злейшим врагом Менгли-Гирея Ахматом. Кроме того, Казимир приютил у себя братьев Менгли-Гирея Нурдовлата и Айдара, что было воспринято в Крыму как враждебный жест. По просьбе крымского хана Иван III осенью 1479 г. принял его братьев к себе, чтобы исключить возможность их использования Литвой против Менгли-Гирея: «Нынеча еси ко мне ярлыкъ свой прислалъ да и съ своими послы еси приказалъ и съ моимъ человекомъ съ Иванчею о своей братье о царехъ о Нурдовлате да о Айдаре, что недругъ твой король взялъ ихъ къ собе и держалъ ихъ въ своей земли на Киеве, а на твое лихо; и мне бы твоего для дела оттоле ихъ къ собе взяти. И язъ ихъ къ собе взялъ твоего для дела, и держу ихъ у собя и истому своей земле и своимъ людемъ чиню тобя деля… Король взялъ къ собе твою братью да держалъ ихъ у собя на твое лихо, и король тебе недругъ же»544.

Пока русские дипломаты налаживали отношения с Крымом, русские войска одержали новую победу над Казанью. Во время похода Ивана III на Новгород зимой 1477—1478 гг. казанский хан Ибрагим, получив ложное известие о поражении великого князя, напал на Вятку: «Бысть же великому князю в Новегороде, прииди весть ложнаа в Казань, яко не взял князь велики Новагорода, и побили его новугородци, и сам четверть убежа ранен, и посла царь рать свою казаньскии на Вятку. Потом царю прииде праваа весть, что взял князь велики Новгород и наместники посажа, и посла царь казанскии, и велел скоро воем своим възвратитися. Они же слышавше, толь скоро бежаша, елико варяху в котлех еству, все опрометаша»545. Дополнительные подробности сообщает Типографская летопись: «Тое же зимы, егда бысть князь великый в Новегороде, и прииде царь Казанскый безвестно на Вятку и множество полоноу поимаша людей по селомъ, а иныхъ изсече, города же ни единого не взя, и множество Татаръ оу него отъ Вятчанъ подъ городомъ избьено бысть. Прииде же на Масленой неделе, и поиде прочь на четвертой недели поста, много зла оучинивъ крестьяномъ»546. Таким образом, татары появились в Вятской земле между 25 и 31 января, а ушли из неё между 22 февраля и 1 марта 1478 г.

В ответ на это весной 1478 г. Иван III направил на Казань свои войска: «Тое же весны князь великы отпустил рать судовую на Казань, воевода болшеи Василеи Федорович Образець, а из Новагорода пошли под Казань маа 26 вторник»547; «Того же лета посла князь великы воеводъ своихъ князя Семиона Ивановича да Василиа Феодоровича Образца и с ними множество воиньства в соудехъ кь Казани. Они же плениша землю ихъ по Волзе, множество изсекоша, а иныхъ плениша и приведоша къ градоу, начашя стрелятися. Бысть боуря силна и дождь и нельзе пристоупити къ градоу, они же въспятишася и сташя на Волзе; а Вятчане же и Оустюжане плениша по Каме, множество безчисленое изсекоша, а иныхъ в полонъ поимаша. Царь же посла с челобитьемъ к великому князю, и оумиристася, якоже оугодно бысть великомоу князю»548. По всей видимости, хан Ибрагим был принуждён вернуться к мирному договору 1469 г.

Победа над Казанью укрепила восточные рубежи Руси и развязала Ивану III руки для борьбы с Большой Ордой. Как было сказано, попытки Ахмата вернуть Русь в состояние подчинения дипломатическими средствами окончились провалом уже в 1476 г. Однако отправиться в новый поход на Москву он сумел лишь несколькими годами позже. На 1476—1478 гг. пришлась его борьба за Крым. К 1480 г. он подчинил своей власти своего племянника Касыма, сына Махмуда. Перед этим он во главе коалиции, в которую входили также Сибирская, Казахская и Ногайская орды, сумел нанести в Средней Азии поражение узбекскому хану Шайх-Хайдару: «В «Таварих-и гузида – Нусрат-наме», сочинении, написанном на тюркском языке и законченном в 1504 г., а также в «Фатх-наме» Шади и «Шайбани-наме» Бинаи, сочинениях, зависящих от «Таварих…”, изложена история преследований сына Абу-л-Хайра – Шайх-Хайдара со стороны коалиции хана Сайид-Ибрахима (Ибака) – сына (или внука) Хаджи-Мухаммеда, потомков Тукай-Тимура – Джанибека и Кирая (сыновей Барака) и ногайских мурз – Аббаса (сына или брата Ваккаса б. Нур ад-Дина), Мусы и Ямгурчи (сыновей Ваккаса). По «Таварих…» и «Шайбани-наме», Ахмед с самого начала входил в эту коалицию. Шади в «Фатх-наме» излагает события иначе: поначалу Ахмеда не было в числе врагов Шайх-Хайдара, Ахмед даже «пособил их делу / на дорогу поднес им много даров…”, и только потом Шайх-Хайдар сразился и с ним. В 1469 г., согласно «Таварих…”, «Ахмад-хан привел свое войско, и Ибак-хан убил Шайх-Хайдар-хана». По «Шайбани-наме», Ибак напал на Шайх-Хайдара, приведя с собой войско Ахмеда. Внуки Абу-л-Хайра во главе с их воспитателем Карачин-бахадуром (Дервиш-Хусейном, сыном кукельташа, т.е. молочного брата, Абу-л-Хайра) бежали к Касиму и были поручены «находившемуся там» мангытскому беку Тимуру (Темиру; внуку Едиге), «эмиру эмиров» Касима. «В то время, когда Ахмад-хан, Ибак-хан и мангыт Аббас-бек, объединившись, пришли и осадили Касим-хана под Хаджи-Тарханом, Касим-хан, договорившись с Тимур-беком, сказал Карачин-бахадуру: «Возьмите ваших царевичей и отправляйтесь, уповая на Бога», – и проводил [их] оттуда с почетом и уважением»»549.

Хотя «Таварих…» относит эти события к 1469 г., они, по всей видимости, произошли на десятилетие позже. Летом 1476 г. Астрахань посетил венецианец Амброджио Контарини. По его свидетельству, в это время «правитель Астрахани, по имени Касим-хан» всё ещё враждовал с Ахматом: «главный хан находился в состоянии войны с Касим-ханом, своим племянником (а этот Касим считал, что он сам должен быть главным ханом, так как таковым был его отец, раньше правивший Ордой, и потому между ними шла большая война)»550. А в 1480 г. русские летописи отмечают присутствие Касыма в войске Ахмата во время его похода на Русь. Таким образом, между 1476 и 1480 гг. Ахмат был занят войной с Нурдовлатом, Шайх-Хайдаром и Касымом, и именно поэтому он смог выступить против Ивана III только в 1480 г.

Эти действия свидетельствуют о серьезности намерений Ахмата восстановить великодержавие прежних золотоордынских ханов, а также о значительности военных сил, которыми он располагал. О великодержавных устремлениях Ахмата свидетельствует также его письмо турецкому султану Мехмеду Фатиху, написанное в мае-июне 1477 г. В нём хан Большой Орды предлагал туркам дружбу и военный союз: «Впредь милостью Бога между Вами и нами [установившаяся] дружба этим путем пусть умножится, так что, если угодно будет Богу всевышнему, в последующие времена среди друзей [и] врагов имя этой [дружбы] пусть останется. Далее, в какую сторону Вы направитесь и походом пойдете, мы также с этой стороны готовы усилить Вас»551.

Помимо всего прочего, в результате состоявшихся в 1479 г. переговоров был подтверждён союз против Руси между Ахматом и Казимиром. Об этих переговорах сообщает Мацей Стрыйковский: «У Стрыйковского находим известие о том, что для переговоров с Ахматом (у Стрыйковского „с Сохматом“) Казимир посылал своего дворянина Стрета»552. Это посольство упоминается в письме хана Большой Орды Муртазы Казимиру, написанном в августе 1484 г.: «А вы, хотя и сами отъ цара, отца моего, который же передъ Бога пошолъ, чере [зъ] Стрета по тому жъ присяги хотели были есте, нине пакъ сего году по тому жъ и отъ насъ о томъ деле усказали есте по правъде первей»553. О переговорах между Казимиром и Ахматом рассказывают также и русские летописи: «А Казимеръ, король Литовскои, слышев великих князеи розмирку, великого князя Ивана Васильевича з братьею своею не в миру, со князем Ондреем да со князем з Борисом, а слышевъ гневъ великии Ахматов царевъ на великого же князя Ивана Васильевича, и порадовася тому король Литовскии Казимеръ, служить ему тогда Ордынскои князь Киреи Амуратович, и посылает его в Орду ко царю Ахмату с тою речью, что князь великии немирен з братьею, что брат его князь Ондреи и з братом со князем з Борисом из земли вышли со всеми силами, ино земля ныне Московская пуста. „А со мною ныне немирен же, и ты б ныне на него пошол, время твое, а яз нынече за свою обиду съ тобою же иду на него“. Безбожныи же царь Ахмат порадовася тому и совет зол совещает с королем с Казимеромъ, и отпущает его скоро х королю, и совет чинит на осень на усть Угры с королем»554. Осуществив эту широкомасштабную подготовку, хан Большой Орды в 1480 г. двинулся в новый поход на Русь.

16 апреля 1480 г. из Москвы в Крым отправилось посольство во главе с Иваном Звенцом. В числе прочих инструкций ему было указано: «А учинится тамо весть князю Ивану Звенцу, что Ахматъ царь на сей стороне Волги, а покочюетъ подъ Русь, а хотя и ярлыка ещо не дастъ Менли-Гирей царь, ино князю Ивану о томъ говорити царю Менли-Гирею, чтобы по своему жалованью и по своей правде и какъ къ великому князю приказывалъ съ своими послы и съ его человекомъ съ Иванчею, что на Ахмата царя съ великимъ княземъ одинъ человекъ, и онъ бы пожаловалъ, на Ахмата царя пошолъ, или брата своего отпустилъ съ своими людми»555. Из этого следует, что в апреле в Москве ещё полагали, что Ахмат находится на левом берегу Волги, но при этом его новый поход на Русь считали вполне возможным, если не неизбежным.

Первая точная дата, которую русские летописи сообщают в связи с нашествием Ахмата, – 8 июня, когда Иван III отправил на Оку войска во главе со своим сыном Иваном: «Князь же великии Иванъ Васильевичь всеа Русии, слышавъ то, нача отпускати къ Оце на брегъ своихъ воеводъ съ силою; а брата своего князя Андрея Васильевича меншего отпустилъ въ его отчину въ Торусу противу же имъ; и потомъ сына своего великого князя Ивана Ивановичя отпусти къ Оце же на брегъ въ Серпоховъ месяца июня въ 8 день и съ нимъ многые воеводы и воинство безчислено»556. Поскольку ещё до Ивана Ивановича на Оку был отправлен младший брат великого князя Андрей, можно предположить, что меры по отражению татарского нашествия в Москве начали принимать в конце мая – начале июня, а известие о приближении Ахмата было там получено незадолго до этого.

На Руси полностью осознавали значительность угрозы. Ахмат привёл с собой все имевшиеся у него силы, включая войска своего племянника Касыма, и договорился о взаимодействии с Казимиром. Кроме того, положение Ивана III было осложнено начавшимся ещё в январе 1480 г. мятежом его братьев – Бориса Волоцкого и Андрея Углицкого: «Того же лета безбожныи царь Ахмуть Болшея орды поиде на православное христианство на Русь, святыя церкви и на великого князя, похваляся разорити святыя церкви и все православие пленити и самого великого князя, якоже и при Батыи было, а слышавъ, что братиа отступиша отъ великого князя; а король съ царемъ съдиначилися, и послы королевы тогда у царя беша и советъ учиниша приити на великого князя царю отъ себе полемъ, а королю отъ себе. А съ царемъ вся орда и братаничь его царь Касымъ, да шесть сыновъ царевыхъ и безчисленое множество Татаръ съ ними. И поиде безбожныи царь Ахмутъ тихо велми, ожидая короля съ собою; уже бо пошедъ и пословъ его отпусти къ нему, да и своего посла съ ними»557.

Первый удар татар (вероятно, разведывательного отряда) пришёлся по волости Беспута на правом берегу Оки между Серпуховом и Каширой: «Татарове же, пришедше, поимаша Беспутоу и отъидоша»558. Видимо, именно это побудило Ивана III направить войска во главе с Андреем Васильевичем и Иваном Ивановичем на западный участок окского рубежа – в Тарусу и Серпухов. Однако основные татарские силы во главе с Ахматом были ещё далеко и продвигались очень медленно: «Царь же идяше медлено, а все короля ожидая»559. Только к концу июля они подошли к Дону (видимо, его верховьям), в ответ на что Иван III выступил из Москвы, чтобы лично возглавить оборону: «Потомъ же приближающуся ему къ Дону, и князь великии Иванъ Васильевичь, слышевъ то, поиде самъ противу ему къ Коломне месяца Иуля въ 23 въ неделю и тамо стоялъ и до Покрова»560.

В результате русские войска заняли линию обороны протяжённостью около 200 км по северному берегу Оки от Тарусы до Коломны. Ахмат принял решение обойти ее с запада: «Слышавъ же оканныи царь Ахматъ, что на техъ местехъ на всехъ, куды приити ему, стоять противу ему съ великими князи многые люди, и царь поиде въ Литовскую землю, хотя обоити чрес Угру»561; «А Татарове искаху дорогы, куды бы тайно перешедъ, да изгономъ итти къ Москве»562; «Царь же поиде незнаемыми пути на Литовскую землю, хотя искрасти берегъ»563. В ответ на это Иван III произвёл перегруппировку своих сил: «И князь великии Иванъ Васильевичь повеле тамо ити сыну своему великому князю Ивану Ивановичю и брату своему князю Андрею Васильевичу меншому къ Колузе къ Угре на брегъ»564.

Двигаясь на запад, Ахмат рассчитывал, с одной стороны, соединиться там с литовскими войсками, а с другой – найти удобные места для переправы, не занятые русскими войсками: «Слышав же царь Ахматъ, что князь великыи стоить оу Окы по брегу съ всеми силами, и поиде к Литовьской земле, опходя реку Оку и ожидая к себе на помощь короля или силы его, и знахоре ведяху его ко Оугре реце на броды»565. Судя по заявлению русских послов в Литве, сделанному в 1517 г., эти «знахари» были литовскими людьми: «Король Казимир, не хотя докончания править, начал под государем подискиваться, и учеа бесерменство наводить, и к Ординскому царю Ахмату посылать, и навел его на землю государя, и приходил Ахмат под Угру, в вожех у него были королевы люди, Сова Карпов и иные люди»566.

Угра была значительно менее пригодна для обороны, чем Ока, что вкупе с возможным объединением татарских и литовских сил существенно усложняло задачу русских войск. В связи с этим Иван III после двухмесячного пребывания в Коломне 30 сентября прибыл в Москву для совещания с высшими светскими и церковными сановниками Руси, которые единодушно высказались за сопротивление Ахмату: «Сентября 30 прииде князь великы с Коломны на Москву на совет и думу къ отцу своему митрополиту Геронтию и к матери своеи великои княгини иноке Марфе и къ дяде своему князю Михаилу Андреевичю Вереискому и къ всем своим бояромъ, все бо тогда беша во осаде на Москве и молиша его великым молениемъ, что бы стоялъ крепко за православное христьянство противу безсерменству»567. Согласно Типографской летописи, в «совете и думе» принимал участие также ростовский архиеписком Вассиан568.

Во время пребывания Ивана III в Москве туда прибыли послы от его мятежных братьев, с которыми удалось заключить мир: «Въ лето 6989 септемврия 30 прииде князь великии съ Коломны на Москву. А въ то время беша на Москве послы братьи его, княжи Андреевы и княжи Борисовы, били челомъ о миру; и князь великии Иванъ Васильевичь всеа Русии жаловалъ братью свою, по печалованию отца своего митрополита Геронтиа и матери своеи великые княгини инокы Марфы и архиепископа Ростовьскаго Васьяна и князя Михаила Андреевича Вереискаго и епископовъ и архимандритовъ, пословъ ихъ отпустилъ, а самимъ имъ велелъ къ себе поити вборзе»569.

На случай прорыва русской обороны татарами великий князь принял меры по укреплению Москвы и других городов: «А сам осадив грады свои воеводами крепкими, а в Москве посадив дядю своего князя Михаила Ондреевича да князь Ивана Юрьевича. А в осаде тогды митрополит Геронтеи да архиепископъ Ростовскии Васьян, да владыка Прохоръ Подерельскии, да гости Московские, да чернь»570; «Дмитровцовъ же въ осаду въ Переславль веле князь великый перевести Полуехту Бутурлину да Ивану Кике, а съ Москвы строевъ въ Дмитровъ перевезти, а посадъ веляше у Москвы пожечи князю Ивану Юрьевичю»571. Кроме того, ещё отправляясь из Коломны в Москву, Иван III «городокъ Коширу самъ велелъ зжечи»572. Кашира располагалась на правом берегу Оки, и ей угрожала та же судьба, что постигла Алексин в 1472 г.

В связи с переводом столицы на осадное положение было принято решение вывезти из неё государственную казну и великокняжескую семью. Первоначально предполагалось эвакуировать обеих великих княгинь (мать Ивана III Марию Ярославну и его жену Софью Фоминишну), а также малолетних детей великого князя. Однако, по всей видимости, отъезд великих княгинь вызвал ропот в народе, как это было в 1382 г. во время нашествия Тохтамыша: «Царь 1-е Серпуховъ сожже, и поиде къ Москве; людие сташа вечемъ, митрополита и великую княгиню ограбиша, и одва вонъ изъ града пустиша»573. Похожие события разыгрались в Москве и в июле 1445 г., когда Василий II попал под Суздалем в плен к татарам: «Княгини же великие изъ града выступиша на посадъ, горожане же въ велицей тузе и въ волнении бяху въ себе… Чернь же худые люди шедше биша челомъ великой княине Софьи и Марии и прочимъ, сидели имъ съ ними, или камо хотять и те бежати? Княини же великая Софиа и княини великая Мария съ прочими княинями обещашеся сидети съ ними въ осаде»574.

По этой причине церковные иерархи обратились с просьбой к матери Ивана III Марии Ярославне (инокине Марфе) остаться в городе: «А княгини великие тогды из града вышлы: и княгини великая Марфа, мати князя великого, и великая княгини Софья. И митрополит Геронтеи да архиепископъ Васьян Ростовскии, да владыка Прохоръ Подрельскии начаша бити челом великои княгине Марфе, чтобы ся возратила къ Москве во град, чтоб не оставила православного христьянства. Княгини же великая Марфа послушав молениа их и не презри слез их, и возратися во град, положа упование на Бога и на пречистую матерь его, и на чюдотворцов Петра и Алексея. Во граде же бысть немала радость о возращении великиа княгини»575. Софья Фоминишна вместе с детьми и казной отправилась на Белоозеро: «А княгини великая Софья поиде з детми своими и со всеми людьми къ Дмитрову и оттоле въ судех к Белуозеру»576; «А свою великую княгиню Римлянку и казну съ нею посла [Иван III] на Белоозеро»577.

Перед возвращением на театр боевых действий великий князь получил благословение у глав Русской церкви: «Князь же великии повеле пречистои молебен пети, вшед во церковь. И нача пред образом всемилостиваго Спаса плакатися и пречистои его матери, и чюдотворцеву гробу, прося помощи и заступлениа Русскои земле и всему христьянству. Благословять его митрополит Геронтии и архиепископъ Васьян Ростовьскии, и вси епископи. Князь же великии взем благословение от митрополита и от владыкъ и давъ милостыню велику, и поиде противу царя Ахмата, взем Бога на помощь, со всеми своими силами»578.

В Москве Иван Васильевич пробыл три дня и покинул её 3 октября: «Князь великии поиде съ Москвы противу царя къ Кременцу въ 3 октября»579. Движение Ахмата к Угре вызвало необходимость перенесения великокняжеской ставки. Теперь она была размещена в Кременце (ныне поселок Кременск) на реке Луже, в 40—50 км от Угры. Лужа и Протва, в которую она впадает, представляли собой второй естественный оборонительный рубеж на пути от Угры к Москве. По-видимому, с собой Иван III привёл дополнительно набранные в Москве полки, которые были направлены к месту боевых действий: «И пришед ста на Кременце с малыми людми, а людеи всех отпусти на Угру къ сыну своему великому князю Ивану»580. Во главе войск, оборонявших переправы через Угру, стояли князья Иван Иванович и Андрей Васильевич: «А сынъ князя великого князь велики Иванъ Ивановичь и братъ великого князя князь Андреи Васильевичь меншой сташа на Угре противу царя съ многымъ воиньствомъ»581.

Пока Иван III ездил в Москву, Ахмат продолжал движение на запад, достигнув в конечном счёте города Воротынска, который располагался в литовских владениях на правом берегу Оки, близ впадения в неё Угры. Там он рассчитывал соединиться с литовскими силами, но его расчёты не оправдались: «Царь же Ахматъ поиде съ всеми своими силами мимо Мченескъ и Люботескъ и Одоевъ, и пришедъ, ста у Воротынска, ожидая королевы помощи; а король самъ къ нему не поиде, ни силы своея не посла, понеже убо быша ему свои усобици»582.

Имеются данные, свидетельствующие о том, что в 1480 г. Казимир действительно собирался оказать военную поддержку Ахмату: «Фр. Папэ приводит сообщение из лифляндских (ливонских) источников, что военные приготовления Казимира происходили уже в декабре 1479 г. не только в Литве, но и в Польше. Сообщения о вооружениях повторяются в марте 1480 г. и продолжаются в мае; последние следы их заметны еще в августе. Однако и в начале сентября Глинский выезжал из Вильно под знаком военных приготовлений, так как только на основании сообщения Глинского Менглы-Гирей в конце 1480 г. мог задать вопрос: на войне ли король? Неизвестно, где находился сам Казимир в промежутке времени от сентября до декабря; последняя точная дата его местопребывания – 31 августа в Троках. Но, повидимому, можно предположить, что в продолжение остальных месяцев 1480 г. Казимир не покидал Вильно и Троки – эти две литовские крепости. Правда, Фр. Папэ считает польскую помощь Литве в данных условиях невероятной, так как симпатии в Польше к Литве были незначительны, а истощение страны в результате недавно законченных войн было большим и явно обнаруживалось в невыплаченном жалованье и в иных военных расходах»583; «Правящие литовские круги давно стремились к открытой войне, считая недостаточно решительной политику Казимира. Последний, по словам Длугоша, указывал в ответ на наличие сильной внутренней оппозиции в Литве среди „русинов“, подчеркивал могущество московского князя, поясняя, что война без военной и финансовой помощи Польши (Короны) окончится поражением литовцев. Начавшиеся приготовления к военным действиям в конце 1479 – начале 1480 г. сводились прежде всего к набору наемной тяжелой конницы в Короне (предполагалось собрать от 6 до 8 тыс. человек). Так пытались устранить одно из условий, о которых говорил Казимир»584.

Почему же в конечном счёте Ахмат не получил от Литвы и Польши никакой помощи? Русские летописи сообщают, что во время событий на Угре состоялся набег крымских татар на Подолию: «Тогда бо воева Минли Гиреи царь Крымскыи королеву землю Подольскую, служа великому князю»585. Однако это не могло определить решение Казимира не оказывать поддержки Ахмату. Ещё в 1479 г. Менгли-Гирей направил к Казимиру своего посла Азбабу (видимо, то же самое лицо, что и Ази-Баба, ездивший послом в Москву в 1473—1474 гг.) для подтверждения дружеских отношений между Крымом и Литвой. В Вильне посол принёс от имени хана присягу: «Какъ жилъ царъ Анъкгирей у брацстве и у приязни зъ великимъ королемъ Польскимъ и великимъ княземъ Литовъскимъ, а цару Менъдликгирею такъ жо жити у брацстве и въ приязни з великимъ королемъ Полскимъ и великимъ княземъ Литовъскимъ и добра великому королю хотети и детямъ его, и землямъ его прияти и остерегати, и отселе боронити и до живота своего. А хто будеть цару неприятель, то и великому королю неприятель; а хто великому королю неприятель, то тотъ и цару неприятель»586.

Азбабе надлежало вернуться в Крым в течение года, однако в установленный срок он не появился. Не было вестей и от Байраша, отправленного в Литву ещё раньше. Кроме того, крымцам стало известно об обмене послами между Казимиром и Ахматом. Всё это было воспринято в Крыму как разрыв дружеских отношений со стороны Литвы, что, по всей видимости, сыграло важную роль в согласии Менгли-Гирея на заключение весной 1480 г. договора с Иваном III. По этой причине состоялся и набег крымцев на Подолию, который возглавил мурза Эминек. На пути в Литву татары встретили ответное литовское посольство во главе с князем Иваном Глинским. Об этом Менгли-Гирей сообщал Казимиру через своего посла Байраша, выехавшего из Крыма 15 октября 1480 г.: «Отъ Менъдликгирея королю брату поклонъ. О добротахъ Азбабу позвали есте къ собе, ино мы Азъбобою ярълыкъ свой посылали есмо, а иное и словомъ есмо указывали, первое отца нашого присягу и нашу въспоминаючи, а слово нашо то было: король братъ нашъ нешто не ведаеть, што я на перъвой присязе стою, ко мне доброго чоловека не пришлеть, а моего нутреного слова не зведаеть. Коли пакъ есми такъ Азбабою въсказывалъ, а шлючи есми Азъбабу такъ рокъ далъ, и онъ черезъ тотъ рокъ много дновъ замешкалъ. И мы такъ подумали, у мысль намъ тое вошло, река такъ: мы есмо о доброте послали были, а Байрашъ другий годъ къ намъ не вернулъся, а Азбаба о доброте жъ пошолъ, а рокъ минулъ вжо, а его въ насъ нетъ, вжо полгода стало, н [и] не пакъ король братъ присягу нешто отложилъ и приязнь – такъ намъ на мысль пришло. А подле насъ которые люди были лихи, тыхъ слово похвалено; а коли слово было ихъ похвалено, и мы были на кони всели. И какъ вжо нашо войско пошло, после того, въ томъ часу князь Иванъ пришолъ о добротахъ. Тые доброты есмо уведали, а лихихъ людей есмо не перемогли – тые дела лихи сталися; а князь Иванъ видялъ, нимъ ся то деяло. Н [и] не пакъ мы на первыхъ добротахъ есмо, такъ ведайте»587.

К Казимиру с объяснениями обратился также лично мурза Эминек: «Казимиру королю одъ Аминяка поклонъ. Ино о добротахъ есте Азбабу позвавшо узя, ино и мы Азбабе рокъ есмо вчинили; ино тотъ рокъ Азбабе минулъ, а онъ не приехалъ къ намъ. Ещо къ цару Ахъмату отъ васъ посолъ пошолъ, такъ есмо слышали. И мы есмо мовили: нашъ посолъ замешъкалъ – у васъ вжо иная ачей дума сталася; на конь есмо уседши, войскомъ стояли своимъ. У томъ часе вашъ посолъ у Перекопа стретилъ насъ, как е [с] мо вжо войско нашо отъпустили, и войско нашо поехало: у нашомъ праве, до врочъного места не доехавъ, не вернуться. Н [и] не пакъ со мною у приязни у любьви усхочешь ли быти?»588.

Таким образом, набег крымцев на Подолию в 1480 г. был вызван недоразумением. Для Казимира он должен был оказаться неожиданностью, потому что дружеских отношений с Крымом он не разрывал, а значит и учитывать крымскую опасность при принятии решения об оказании помощи Ахмату не мог. 15 октября 1480 г. Менгли-Гирей подтвердил свою присягу Казимиру: «Во имя Божъе отъ Менъдликгирея Казимиру, королю брату, у сей мере присегнулъ есми: королю брате мой, мы которое словъ речомъ братъства и приязни повышати, а приятелю приятель, а неприятелю неприятель будучи, какъ король къ моему приятелю приятель, а къ неприятелю неприятель будетъ, а я къ его приятелю прыятель, а къ неприятелю неприятель маю быть. Такъ-же я, Менъдликгирей царь, Казимира, короля брата моего, приятелю приятелемъ маю быть, а неприятелю неприятелемъ. А еще мне, Менъдликгирею, Казимиръ, король братъ, коли на своей присязе стояти будеть, потомъ я, Менъдликгирей царь, Казимира, брата моего, людемъ и землямъ его, и водамъ, коли бы мело што статися, я и царство покину, а лиха не дамъ вчинить отъ мене и отъ братьи моее менъшое, и отъ сыне моего лиха не будеть»589.

Казимир занял очень осторожную позицию ещё в апреле 1480 г., во время мятежа братьев Ивана III. Борис Волоцкий и Андрей Углицкий обратились тогда к литовскому великому князю с просьбой о посредничестве в разрешении спора со своим старшим братом: они «поидоша к Литовскому рубежу. И пришедше, сташа в Лоукахъ, а х королю послали, чтобы ихъ оуправилъ вь ихъ обидахъ с великимъ княземъ и помагалъ»590. Просьба эта основывалась на завещании Василия II, по которому русский великий князь поручил своих детей опеке Казимира: «А приказываю свою кн (я) г (и) ню, и своег (о) с (ы) на Ивана, и Юрья, и свои меншие дети брату своему, королю польскому и великому кн (я) зю литовъскому Казимиру, по докончалнои нашеи грамоте, на Б (о) зе и на нем, на моем брате, как ся оучнет печаловати моею кн (я) г (и) нею, и моим с (ы) номъ Иваном, и моими детми»591. Под «докончальной грамотой» здесь имеется в виду соглашение, заключённое между Василием и Казимиром 31 августа 1449 г., в котором, в частности, говорилось: «А учынить ли Богъ такъ, мене Богъ возметь зъ сего света наперед, и ты останешъ жывъ, а тобе моимъ сыном, кн (я) земъ Иваном, печаловатисе, какъ и своими детьми, и моими детьми меншыми»592. Однако Казимир отверг просьбу братьев Ивана III о посредничестве, предложив только убежище для их жён на литовской земле: «И король имъ отмолвилъ, а княгинямъ ихъ далъ на избылище городъ Витебескъ»593.

В чём же заключалась причина такой нерешительности Казимира во время мятежа Бориса Волоцкого и Андрея Углицкого и последовавшего за ним похода Ахмата? Польские хронисты объясняют её страхом перед военной мощью Руси: «О стоянии на Угре и позиции, занятой в связи с этим польским королем Казимиром, у Стрыйковского имеется рассказ, лишь в немногих подробностях находящий соответствие у Длугоша. Это соответствие относится к известию о том, что Казимир, несмотря на совет литовцев, не пошел на встречу с Ахматом, опасаясь могущества московского князя»594. Согласно Яну Длугошу, когда после покорения Новгорода Иваном III знатные литвины «захотели против него использовать оружие, Казимир посоветовал им отказаться от подобных замыслов, не вставать на путь войны, предостерегая, чтобы они сами, не имея опыта, не выступали легкомысленно против вождя, славного многими победами, обладающего огромной казной, не заручившись присылкой со стороны Польши опытного войска, чтобы они не возлагали больших надежд на русинов, принадлежащих Литве, которые из-за религиозных различий были им враждебны, чтобы хорошо знали, что если с Москвой захотят помериться силами, то скорее добьются своего поражения, чем победы. И послушали этих советов наиболее рассудительные из литвинов, признав, что король говорил правду»595.

Обращает на себя внимание упоминание в русских летописях о неких «усобицах», которые не позволили Казимиру оказать помощь Ахмату: «король самъ къ нему не поиде, ни силы своея не посла, понеже убо быша ему свои усобици»596. Более подробное сообщение об этом содержится в Данцигской хронике: «Зимой 80-го года московский князь и некоторые русские господа хотели отобрать литовскую землю у короля, но король был предупрежден об этом в Польше и прибыл в Литву вместе со своей женой и ребенком»597. О том же самом упоминает хроника Матвея Вайсселия, изданная в Кенигсберге в 1599 г. Если верить этому сообщению, в 1480 г. существовал заговор русских бояр Великого княжества Литовского, которые намеревались восстать против Казимира и перейти под власть Ивана III.

В том, что заговор действительно существовал, убеждает выступление православной знати Литвы против Казимира в следующем, 1481 г. Заговорщики во главе с Михаилом Олельковичем, Юрием Гольшанским и Фёдором Бельским собирались убить великого князя литовского на бракосочетании Фёдора Бельского с дочерью Александра Чарторыйского. Заговор был раскрыт, Михаил Олелькович и Юрий Гольшанский были казнены, а Фёдор Бельский бежал к Ивану III: «Того же лета бысть мятежь въ Литовской земле: въсхотеша вотчичи Олшанской, да Оленковичь, да князь Федоръ Белской по Березыню реку отсести на великого князя Литовской земли, единъ же ихъ обговори, король же Олшанского стялъ да и Оленковича; князь же Федоръ Бельскый прибежа къ великому князю, – толико бе женился и едину ночь спалъ съ нею, да оставя ее, да прибежалъ на Москву»598. Вероятно, в заговоре принимали участие и верховские князья. В договоре, заключённом Казимиром с князьями Воротынским, Одоевским и Новосильским 10 апреля 1483 г., имеется фраза: «И мы ихъ пожаловали, въ службу есмо ихъ приняли»599. Эти князья ранее и так служили правителям Литвы. Принимать их «в службу» имело смысл только в том случае, если незадолго до того они из этой службы выходили. Таким образом, мы можем заключить, что решающую роль в отказе Казимира от поддержки Ахмата в 1480 г. сыграло его нежелание начинать войну с Иваном III в условиях широкой поддержки последнего на русских землях Великого княжества Литовского.

Вернёмся к противостоянию Руси и Большой Орды. К моменту выхода Ахмата на Угру её левый берег уже был занят ратями великого князя: «И сам [Иван III] ста под Кременцем на Оке, а сила его ста по Оке и по Угре на 60 веръстах»600. Основные боевые действия развернулись у впадения Угры в Оку, рядом с Калугой: «А татарове искаху дороги, куды бы таино перешед, да изгоном ити к Москве, и приидоша к Угре реке, иже близ Колуги, и хотяше пребрести»601. В. В. Каргалов отмечает, что в устье Угры берег «от самого устья и до впадения в Угру речки Росвянки был низким, песчаным, удобным для переправы. Примерно в версте проходила большая дорога, имелась переправа через Угру… В случае успешной переправы через Угру в этом месте ордынцы имели все условия для дальнейшего движения на север. От Угры вдоль берега Оки тянулись на несколько верст луга; равнина была и на подступах к Угре, от Оки до речки Росвянки, за которой находились холмы, поросшие лесом. На этой местности, на пятикилометровом участке реки вверх от устья Угры, очевидно, и происходили главные военные события кампании 1480 г. – отчаянная попытка ордынцев „перелесть“ Угру»602. Эти выводы подтверждаются местными преданиями: «До нашего времени на правом берегу реки близ Воротынска сохранилась д. Якшуново. По словам местных жителей, название деревни („як-шуны“ – „все видно“) связано с „войной с татарами“. По тем же местным преданиям, русские войска стояли в д. Дворцы на левом берегу (большая деревня сохранилась до наших дней)»603.

Владимирский летописец утверждает, что Ахмат появился на Угре 6 октября: «месяца октября в 6 день в пятницу приходил царь Ахмат к Угре реке»604. По сообщению же Вологодско-пермской летописи, это произошло 8 октября. Возможно, 6 октября к Угре подошли первые татарские отряды, а сам хан появился двумя днями позднее. После прихода Ахмата его войско начало попытки прорваться через реку: «Царь же поиде незнаемыми пути на Литовскую землю, хотя искрасти берегъ, и прииде на Угру октября в 8 день, въ неделю, в 1 час дни, приступиша к берегу к Угре, хотеша перевоз взяти. Князь великии Иван Иванович, сынъ великого князя, да князь Ондреи Васильевич Меншои, брат великого князя, сташа крепко противу безбожнаго царя и начаша стрелы пущати и пищали, и тюфяки на Татар, и бишася 4 дни»605.

По сообщению Владимирского летописца, «прииде на Угру князь великий месяца того же 11 день»606. Если это свидетельство верно, то в четвёртый, последний день боёв на Угру пришёл со своими войсками лично Иван III, что и могло решить исход сражения. В таком случае после того, как татарские войска были отброшены от берега, он направился в свою ставку в Кременце для дальнейшего руководства обороной. «И по семъ же царь Ахматъ поиде ко Угре, идеже стоить князь великыи, и братиа его, и вси князи, и воеводы, и многое множество воинства. И ста царь Ахматъ на брезе на Угре на другой стране противу великого князя, и начаша нашихъ стреляти, и наши на нихъ; инии же приидоша противъ князя Андрея, а инии противъ великого князя мнози, а овии противъ воеводъ въдругъ приступиша; наши стрелами и пищальми многихъ побиша, а ихъ стрелы межь нашихъ падаху и никогоже уязвляху, – и отбиша ихъ отъ брегу. И по многи дни приступаху бьющеся, и не возмогоша»607. По-видимому, оборона Угры стала первым полевым сражением, в котором русские войска применили артиллерию – пушки, тюфяки и пищали.

Потерпев поражение в четырёхдневном бою, Ахмат отступил от берега: «Царь же не возможе берегу взяти и отступи от реки от Угры за две версты, и ста в Лузе, и распусти вои по всеи земли Литовскои»608. Однако это отнюдь не означало его отказа от попыток прорвать русскую оборону. С одной стороны, он попытался использовать приёмы психологической войны: «Татарове же приежжати начаша к реце и глаголюще Руси: „даите берегъ царю Ахмату, царь бо не на то прииде, что ему великого князя не доити“»609. С другой стороны, посланный им отряд попытался переправиться через реку выше по течению: «Царь же хотя искрасти великого князя под Опаковым городищем, хотя перелести Угру, а не чая туто силы великого князя. И посла князеи своих и воевод и множество Татар. Прилучи же ся туто множество князеи и бояръ великого князя, не дадяще перелести Угры. Царь же стоя на Угре, ждучи к себе короля Литовского. Они же, послании воеводы, возратишася ко царю без успеха»610.

Курган Опаково Городище до сих пор существует на правом берегу Угры на расстоянии около 10 км выше по течению от города Юхнова. «Угра в этом месте извилиста, узка и мелка, с обеих сторон видны отмели и перекаты. На левом берегу – пойма шириной 300—500 м. Местность у Опакова давала возможность скрытно сосредоточить конницу на правом берегу, а затем быстро и сравнительно легко форсировать узкую и мелководную реку»611. Примерно в этом месте русско-литовская граница, шедшая до того по течению Угры, сворачивала на северо-запад. Из этого следует, что татары предприняли попытку прорыва на самом краю русской обороны, рассчитывая на отсутствие здесь русских войск.

Хотя попытки Ахмата переправиться через Угру в разных местах потерпели неудачу, исход войны был всё ещё далёк от определённости. В этих условиях русское командование приняло решение попытаться добиться ухода Ахмата мирным путем, направив к нему посольство: «Князь же великии, одумав съ сыном своим, великим князем Иваном Ивановичем, и з братом своим меншим, со князем Ондреем Васильевичем, и послаша ко царю Ахмату своего боярина Ивана Феодоровича Товаркова, чтоб государь смиловался, и рядца его Темирь печаловался царю, а сам бы жаловал. А послал князь великии царю тешь велику и рядце его Темирю»612. Таким образом, как и в 1473 г., Иван III попытался добиться мира с Ахматом богатыми дарами («тешью»). Речь о выплате дани и признании верховной власти хана при этом не шла. Однако именно последнего и добивался Ахмат, отвергнувший подарки Ивана III и потребовавший его личного приезда к себе: «Царь же те не приа, а молвит так: „не того деля яз семо пришол, пришол яз Ивана деля, а за его неправду, что ко мне не идет, а мне челом не бьет, а выхода мне не дает девятои год. Приидет ко мне Иван сам, почнутся ми о нем мои рядцы и князи печаловати, ино как будет пригоже, так его пожалую“. А Темирь рядца его теши не взял, а молвит так: „не могу царева гнева утолити о Иване, ино ми тешь его не надобна, а царево слово таково: нолны Иван будет сам у него и у царева стремени“. Посол пришол к великому князю Иван Товарков, что царь не пожаловал, а теши не принял»613.

Как и во время последнего ордынского посольства, прибывшего в Москву в 1476 г., Ахмат требовал личного приезда русского великого князя, и, как и в предыдущий раз, получил отказ. После этого хан дважды смягчал свои требования, но оба раза они вновь были отвергнуты Иваном III: «И слыша царь, что не хощеть ехати князь великый къ нему, посла къ нему, рекъ: „а самъ не хочешь ехати, и ты сына пришли или брата“. Князь же великый сего не сотвори. Царь же посла къ нему: „а сына и брата не пришлешь, и ты Микифора пришли Басенкова“, – тъй бо Микыфоръ былъ въ орде и многу алафу Татаромъ дастъ отъ себе: того ради любляше его царь и князи его. Князь же великый того не сътвори»614.

Ход переговоров свидетельствовал скорее о прочности позиций Ивана III, однако вести о них, дошедшие до Москвы, вызвали в городе беспокойство. Его главным выразителем оказался ростовский архиепископ Вассиан, перу которого принадлежит знаменитое «Послание на Угру». Автору известно об успешном отражении татарских попыток переправиться через реку: «Радуемся и веселимся, слышаще доблести твоя и крепость и твоего сына Богомъ данную ему победу, и великое мужество, и храбрость, и твоего брата, – государей наших, показавшим противу безбожных агарянъ»615. Кроме того, ему известно об отправке Иваном III посольства к Ахмату: «Ныне же слышахом, яко же бесерменину Ахмату уже приближающуся и христианство погубляющу, наипаче же на тебе хваляшеся и на твое отечьство, тебе же пред ними смиряющуся и о мире молящуся, и к нему пославшу. Ему же окаанному одинако гневом дышущу и твоего молениа не послушающу, но хотя до конца разорити христианство»616.

Из этого следует, что «Послание» не могло быть написано ранее середины октября, а доставлено Ивану III было через несколько дней после написания, когда переговоры с Ахматом давно уже завершились ничем. Это означает, что Вассиан не мог оказать никакого влияния на действия великого князя. Иван III, хотя и не отказывался от попыток дипломатического воздействия на Ахмата, изначально не собирался идти ни на какие уступки ему. Обвинения великого князя в нерешительности и малодушии, в непрямом виде содержащиеся в «Послании», являются совершенно неоправданными.

К сожалению, эти обвинения получили дальнейшее развитие в летописных повествованиях о событиях 1480 г. Главной историографической загадкой Угорщины является отсутствие официального летописного рассказа о ней – либо он по каким-то причинам до нас не дошёл, либо его не существовало изначально (во что поверить труднее). Все имеющиеся летописные повествования имеют неофициальный характер и зависимы от «Послания» Вассиана с той разницей, что гораздо враждебнее него относятся к Ивану III. Наиболее отчетливо эта тенденция проявляется в рассказах Софийской II и Львовской летописей. Их авторы стремятся представить любое из действий великого князя в отрицательном свете, не останавливаясь перед откровенной ложью.

Так, вывоз на Белоозеро семьи и казны Ивана III объясняется его намерением в случае взятия Москвы Ахматом «бежати и къ Окияну морю». После изложения «Послания» Вассиана утверждается, что «князь же великый не послушаа того писаниа владычня Васьянова, но советниковъ своихъ слушаше». Приезд великого князя в Москву на думу и переговоры с послами братьев изображается как бегство. Москвичи обвиняют Ивана: «насъ выдаешь царю и Татаромъ», а Вассиан Ростовский называет его «бегуном» и требует от него: «дай семъ вои въ руку мою, коли азъ, старый, утулю лице противъ Татаръ». Великий князь из страха перед горожанами живёт не в Москве, а за городом, в Красном сельце, и не три дня, как это было на самом деле, а две недели. Оттуда он требует приезда к себе своего сына, на что тот отвечает: «леть ми зде умерети, нежели къ отцу ехати». Из Красного сельца Иван возвращается к войскам «едва умоленъ бысть». Отказ великого князя явиться к Ахмату во время переговоров вновь объясняется его трусостью: «князь же великый блюдашеся ехати, мня измену его и злаго помысла бояся»617, и т. д.

Авторы софийско-львовского рассказа делают всё, чтобы убедить своих читателей в том, что татары были отражены не благодаря, а вопреки Ивану III. Победу над Ахматом они приписывают помощи высших сил: «възрадовашася и възвеселишася вси людие, и похвалиша Бога и Пречистую Богородицу, глаголюще: „ни аггелъ, ни человекъ спасе насъ, но самъ Господь спасе насъ Пречистые и всехъ святыхъ молениемъ“»; «да не похвалятся несмысленнии въ своемъ безумии, глаголюще: „мы своимъ оружьемъ избавихомъ Русскую землю“, – но дадуть славу Богу и пречистой Его Матери Богородицы, тъй бо спасе насъ, и престанутъ отъ таковаго безумиа»618. Всё это позволяет отнести появление враждебной Ивану III традиции летописных повествований об Угорщине к 1490-х гг. и приписать её создание церковным кругам, недовольным планами великого князя по изъятию церковных земель и его заигрываниями с еретиками.

Вернёмся к событиям 1480 г. Тем временем к Ивану III подошли из Новгородской земли полки примирившихся с ним братьев Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого: «Приидоша же тогда и братиа къ великому князю на Кременецъ, князь Андреи Васильевичь болшеи и князь Борисъ Васильевичь, съ своими силами къ великому князю на помощь противу царя Ахмата. Князь же великии съ любовию приатъ ихъ»619. Согласно Симеоновской летописи, это произошло вскоре после прибытия Ивана III в Кременец, т.е. ещё в начале октября. Типографская же летопись сообщает, что братья подошли уже после начала ледостава, т.е. в конце октября. Учитывая путь, который им вместе с их войсками необходимо было проделать от Новгородской земли до Кременца, второй вариант выглядит более правдоподобным.

Свой рассказ о неудачных переговорах Ивана III с Ахматом Львовская летопись завершает словами: «Хваляшеся царь лето все, рекъ: „дастъ Богъ зиму на васъ, и реки все стануть, ино много дорогъ будеть на Русь“»620. Зима в 1480 г. наступила рано (с Дмитриева дня – 26 октября) и была суровой: «З Дмитреева же дни стала зима, и рекы все стали, а мразы великыи, яко не мощи зрети»621. После того, как лёд стал достаточно крепким, татары получили возможность перейти Угру в любом месте и ударить в спину русским отрядам, растянутым на большом расстоянии. В связи с этим Иван III приказал своим войскам отойти от берега и соединиться в Кременце: «И егда же ста река, тогда князь великии повеле сыну своему, великому князю Ивану, и брату своему князю Андрею, и всемъ воеводамъ своимъ со всеми силами приити къ себе на Кременець, боящеся Тотарского прихожениа, яко да, совокупльшеся, брань створять с противными»622. Из Кременца войска были отведены ещё примерно на 40 км северо-восточнее, к Боровску, где русские военачальники предполагали дать генеральное сражение Ахмату: «Князь же великыи, съ сыномъ и зъ братиею и со всеми воеводами, поидоша къ Боровску, глаголюще, яко „на техъ поляхъ бои с ними поставим“»623; «И князь великии отступи со всею силою в поля к Боровску, как мощно бы стати противу безбожнаго царя Ахмета»624.

Однако неожиданно для русских татары сами начали отступление: «Егда отступиша отъ берегу наши, тогда Татарове страхомъ обдержащимъ побегоша, мняще, яко берегъ даяху имъ Русь и хотятъ с ними битися, и наши, мняще Тотаръ за ними реку перешедшихъ, за ними женутъ, и приидоша на Кременець»625; «Тогда же бысть чюдо пресвятыя владычица нашея Богородица: егда отступиша сынове Русскиа отъ брега, тогда прииде на царя Ахмата страхъ отъ Бога, и побеже отъ Угры, никымъ же гонимъ, по Литовскои земле, по королеве държаве, воюя его землю за его измену»626. Русские летописи указывают разные даты отступления Ахмата: «А прочь царь пошол от Угры в четверг, канун Михаилову дни»627, т.е. 9 ноября; «От Угры царь Ахмут побежал месяца ноября в 10 день, в пятницу»628; «А царь побежалъ ноября въ 11»629. Возможно, разница в датах означает, что отход татар на разных участках происходил в разное время. На постепенность их отступления указывает и то, что Ахмат «полон отпусти за многи дни к Орде»630.

Русские летописи объясняют неожиданный уход татар тем, что они не были готовы вести войну в суровых зимних условиях: «С Дмитреева же дни стала зима, и реки все стали, и мразы велики, яко не мощи зрети. Тогда царь убояся и с татары побежа прочь ноября 11. Бяху бо татарове нагии и босы, ободралися»631. Подтверждение этому сообщению можно найти в «ярлыке» Ахмата Ивану III. В заключительной его части, касающейся событий 1480 г., Ахмат заявляет: «А нынеча есми отъ берега пошол, потому что у меня люди без одож, а кони без попонъ. А минетъ сердце зимы девеносто днеи, и аз опять на тебя буду, а пить ти у меня вода мутная»632.

Всего татары пробыли в землях Великого княжества Литовского шесть недель, т.е. примерно с 1 октября до 11 ноября. За это время они взяли там двенадцать городов, а их жителей угнали в рабство: « [Ахмат] всего в Литовскои земле стоял 6 недель, а градов Литовских пленил: Мченескъ, Белев, Одоев, Перемышль, два Воротынска, старои да новои, два Залидовы, старои да новои, Опаков, Серенескъ, Мезыскъ, Козелескъ. А всех градов плени 12…, а волости все плени и полон вывел»633. Отчасти им при этом руководило желание отомстить своему неверному союзнику: «А на царя Ахмута прииде страх от Бога, и побеже никым же гоним от Угры по Литовъскои земле по королеве державе, воюя его землю за его измену»634. Память о вероломстве литовцев сохранилась в Большой Орде надолго. Ещё в 1500 г. сын Ахмата Шейх-Ахмад в ответ на просьбу литовского великого князя Александра Казимировича помочь ему в войне с Иваном III писал: «По тому братству ваш отец король и наш отец Ахмат царь, зодиначывшыся межы себе, тверъдо оба прысягнули и, на конь свои въседши, мели на Ивана поити. Ино мои отец з воиском своим на него пошол, а твои отец не шол»635.

Татарский отряд во главе с сыном Ахмата Муртазой попытался разграбить также и московские волости на правобережье Оки вблизи Алексина но, узнав о приближении великокняжеских войск, бежал: «А прочь царь пошол от Угры в четверг, канун Михаилову дни, а милостью божьею Московские земли нимало не заял, развее, прочь идучи, проходил царевъ сынъ Амуртоза на Конин да на Нюхово, пришел в вечере, а князь великии отпустил братию свою, князя Ондрея да князя Бориса, да князя Ондрея Меншого со множеством воевод своих. Татарове же ночи тое поимаша человека и начаша мучити его, а спрашивая про великого князя. Он же муки не мога терпети и сказа им, что князи близко. Милостью божьею не могы зла сотворити месту тому и побеже тое же ночи на раннеи зоре, а князи приидоша на станы его на обед. И оттоле возратишася к великому князю и сказаша ему все по ряду. Князь же великии исполнися радости и с сыномъ своим с великим князем, и все православное христьянство возрадовася»636. Из этого сообщения следует, что, несмотря на отвод основных сил к Боровску, русское командование продолжало тщательно следить за передвижением противника и принимать меры по противодействию ему.

Окончательно убедившись в уходе татар, Иван III распустил своё войско и вернулся в Москву: «И распусти воя своя кождо въ свои град, а сам поиде съ сыномъ своим и з братьею къ славному граду Москве… И почтив свою братию и отпусти их по вотчинам своим, и разыдошася по своим отчинам, благодаряще господа бога и пречистую матерь его, скорую помощницю и святых чюдотворець Петра и Алексея, и прочих, подавшаго им победу без крови на безбожных Агарян на царя Ахмата»637. Согласно сообщению Владимирского летописца, «А на Москву оба князя великии пришли месяца декабря 28 дня во вторник»638. Месяц назван ошибочно – в 1480 г. вторник приходился не на 28 декабря, а на 28 ноября, когда, по-видимому, Иван III с сыном и вернулись в Москву. В целом события второго похода Ахмата заняли шесть месяцев, как подытоживает летописец великого князя тверского, чьи войска также принимали участие в отражении нашествия: «Въ лето 6989. Приходилъ царь Ахматъ на великово князя Ивана Василиевича, и стоялъ на реце на Угре 6 месяць; а сила была великаго князя Михаила Борисовича Тверскаго тутъ же, а воеводи были князь Михайло Дмитриевичь Холмьскый да князь Иосифь Андреевичь Дорогобужской»639.

«Казанская история», написанная в 1564—1565 гг., содержит рассказ о посылке Иваном III во время Стояния на Угре войска во главе с царевичем Нурдовлатом и князем Василием Ноздреватым Звенигородским в тыл Ахмату: «И совеща князь великий с воеводы своими добро дело, иже полза бысть ему великая, и по немъ и детемъ, и внуком его в веки. И посылаетъ отай царя Златую Орду пленити служиваго своего царя Нурдовлета Городецкаго, с нимъ же и воеводу – князя Василиа Ноздроватаго Звенигородцкаго со многою силою, и доколе царь стояше на Руси, не ведущу ему сего. Они же, Волгою, в ладияхъ пришед на Орду, и обретоша ю пусту, без людей: токмо в ней женьский полъ, и старъ и млад. И тако ея поплениша: женъ и детей варваръскихъ, и скот весь в полонъ взяша, иныхъ же огню и воде, и мечю предаша, и конечне хотеша юртъ Батыевъ разорити. Уланъ же царя городецкаго и Обляз лесть сотвори, глаголя царю своему: „Что твориши, о царю, яко нелепо есть тебе большаго сего царства до конца разорити – от него же ты и самъ родися, и мы все. И наша земля то есть и отецъ твоих искони. Се повеленная пославшаго ны понемногу исполнихомъ, и доволно есть намъ, и поидемъ, егда како Богъ не попустит намъ“. И прибегоша вестницы ко царю Ахмату, яко Русь Орду его расплениша. И скоро в томъ часе царь от реки Угры назадъ обратися бежати, никоея пакости земли нашей не учиниша. Да тако же преже реченное великаго князя воинство от Орды отступи. И приидоша нагаи, иже реченныя мангиты, по московскомъ воинстве. И тии тако же останки ординъския погубиша, и юртъ царевъ разориша, и царицу его побиша»640.

Исследователи обычно рассматривают этот рассказ как вымысел автора «Казанской истории», поскольку ни одна из русских летописей в своих повествованиях о Стоянии на Угре о таких событиях не упоминает. Однако отвергать его с ходу было бы опрометчиво. Следы традиции, согласно которой Сарай был разорён войсками Ивана III, содержат и русские летописи, независимые от «Казанской истории»: «Темъ блаженнымъ великымъ княземъ Иваномъ Василиевичемъ всея Русии вначале свободилъ Богъ христианьство отъ работы бесерменьскыа, и та Болшая Орда имъ порушилася, и почали те цари Ординьские жити въ Азсторохани, и та Болшая Орда опустела, а место ея во области близъ города Азсторохани, два днища по Волге вверхъ, именуется Сараи Болшие»641.

Отголоски этой традиции обнаруживаются и в Разрядных книгах: «Тамбовские историки-краеведы нашли в московских архивах и опубликовали составленную в 1681 г. выписку, сделанную «в Разряде», с кратким изложением истории завоевания московскими войсками юга и юго-востока Европейской России. Важно, что выписка сделана именно «в Разряде» – в дневнике важнейших государственных событий, который велся при дворе московских великих князей и затем царей и представляет собой источник, независимый от летописей. Там сказано, что «в прошлых давних летах, при княжении великих князей московских… татарские цари жили в Орде на луговой стороне Волги реки, на реке Ахтубе» и что «великие князи московские на Ахтубе Орду войною разорили и учинили пусту…”. Как видим, разорили Орду именно «великие князи московские», а не ногайцы, и не вообще Орду, а совершенно конкретно резиденцию ханов на Ахтубе – левом притоке Волги ниже нынешнего Волгограда, т.е. именно Сарай»642.

Как уже говорилось, страх перед возможной диверсией служилых татар Ивана III в ордынском тылу стал одной из причин поспешного отступления Ахмата в 1472 г. Трудно предположить, что русский великий князь не воспользовался бы этим средством борьбы в 1480 г., тем более, что времени у него для этого было предостаточно – противостояние с Ахматом в 1480 г. длилось около шести месяцев, а в 1472 г. – всего около месяца. Путь на Сарай по Волге после победы над Казанью в 1478 г. был открыт. Косвенным подтверждением историчности сообщения «Казанской истории» является и полное отсутствие упоминаний о служилых татарах в рядах оборонявшего Берег русского войска в 1480 г., в отличие от 1472 г., предполагающее их занятость в другом месте. Умолчание русских летописей о походе Нурдовлата и Василия Ноздреватого также может быть объяснено. Как отмечалось выше, официального рассказа о событиях 1480 г., который был бы решающим аргументом относительно действий русского командования, не существует. Все сохранившиеся летописные повествования об этих событиях в большей или меньшей степени враждебны Ивану III и стремятся представить его действия в отрицательном свете, т.е. их авторы не были заинтересованы в рассказе об успешной диверсии войск великого князя в татарском тылу.

Провал похода Ахмата на Русь побудил к выступлению против него татарских правителей, недовольных его попытками восстановить прежнее ордынское единодержавие. 6 января 1481 г. сибирский хан Ивак и ногайский мурза Ямгурчей (правнук Едигея) напали на зимовище Ахмата возле Азова и убили его: «Егда же прибежа въ Орду, тогда прииде на него царь Ивакъ Нагаискыи и Орду взя, а самого царя Ахмута уби шуринъ его Ногаискыи мурза Ямгурчии»643. Уже 13 января Менгли-Гирей направил в Литву посла с извещением об этих событиях: «Отъ Менъдликгирея Казимиру, королю брату, поклонъ. То такъ ведайте: генъвара месеца у двадцать перъвый [день] пришодъ царъ Шибаньский Аибакъ, солътанъ его, а Макъму князь, а Обатъ мурза, а Муса, а Евъкгурчи пришодъ, Ахъматову орду подопътали, Ахмата цара умертвили, вси люди его и вълусы побрали, побравши прочъ пошли; а князь Тымир [ъ] съ Ахмата царевыми детьми и съ слугами къ намъ прибегли и пригорнулися пришли. Надъ Охматомъ царомъ такъ ся стало: вмеръ. Намъ братъ онъ былъ, а вамъ приятель былъ»644.

2 февраля 1481 г. Иван III заключил докончания со своими братьями Андреем Углицким и Борисом Волоцким, в которых оговаривается общая сумма выплат татарским правителям – 1000 рублей: «А въ выход ти мне давати, въ тысечю рублев, сто рублев и тритцят (ь) алтын и три денги… А коли, брате, яз в Орды не дам, и мне и у тобе не взяти»645. Та же сумма указывается в новых докончаниях, заключенных Иваном III с Андреем и Борисом 30 ноября 1486 г.: «А въ выход ти нам давати со всее съ своее вотчины, и с Романова городка, в тысячю рублев, сто рублев и полшеста рубля и пол (ъ) осма алт (ы) на… А коли мы, великие кн (я) зи, в Орды не дадимъ, и намъ и у тебя не взяти»646. Она вновь повторяется и в духовной грамоте Ивана III 1504 г.: «А дети мои, Юрьи з брат (ь) ею, дают с (ы) ну моему Васил (ь) ю съ своих уделов в выходы в ординские, и въ Крым, и в Азтарахан (ь), и в Казан (ь), и во Царевичев городок, и в-ыные цари и во царевичи, которые будут у с (ы) на моег (о) у Васил (ь) я въ земле, и в послы в татарские, которые придут къ Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и къ Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани къ Старои, и къ Перевитску ко княж Фе (о) доровскому жеребью рязанског (о), и во все татарские проторы, в тысячю рублев»647.

Эта сумма в семь раз меньше дани, которая выплачивалась Орде с Великого княжества Владимирского в первой половине XV в. Так, по договору, заключённому около 1401—1402 гг. с Василием I, Владимир Андреевич Серпуховской обязывался: «А дати ми, г (о) с (поди) не, тебе с Углеча поля в сем (ь) тысяч руб. сто руб. и пят (ь) руб.»648. Такой же размер ордынского выхода указывается и в завещании князя Юрия Дмитриевича Галицкого, написанном в 1433 г.: «А коли будет детем моим дати дан (ь) великому кн (я) зю с своеи отчины, с Звенигород (а) и з Галича, ино имется Звенигороду в семитысячнои выход пятьсот руб. и одиннатцать руб.»649. К сожалению, между 1433 и 1481 гг. размеры дани в источниках не упоминаются, поэтому точно проследить их изменение не представляется возможным. Тем не менее можно заключить, что выплаты татарским ордам, упоминаемые в 1481, 1486 и 1504 гг., хотя они и именуются традиционно «выходом», были на самом деле дипломатическими расходами.

Ещё до Стояния на Угре, в 1479 г., в Казани умер хан Ибрагим, после чего обстановка в ханстве резко обострилась. Началась борьба за престол между сыном Ибрагима от первой жены Фатимы Алегамом и его сыном от второй жены Нурсултан Мухаммад-Амином. Престол ханства удалось занять Алегаму, настроенному против Руси, однако летописи не сообщают ни о каких враждебных действиях Казани во время похода Ахмата – по всей видимости, продолжал действовать мирный договор 1478 г. Отношения вновь ухудшились только в 1482 г., когда Иван III собрался на Казань походом, но дело тогда удалось уладить миром.

Тем временем междоусобная борьба в ханстве продолжалась. В 1484 г. Алегам был свергнут и бежал к ногаям, на его место с русской помощью сел Мухаммад-Амин, однако Алегаму ещё дважды удавалось возвращать себе престол. В 1486 г. Мухаммад-Амин в очередной раз бежал на Русь и на этот раз в обмен на обещание помощи признал себя вассалом великого князя: «Ис Казани прибегл к великому князю… царь Махмет-Емин от брата своего от царя Аляхама да бил челом великому князю, а назвал себе его, великого князя, отцем, а просил у него силы на брата своего на Аляхама, царя казанского, и князь великий силу прорекл ему дати»650.

В 1487 г. состоялся новый русский поход на Казань, в результате которого Алегама сменил Мухаммад-Амин, а Казанское ханство попало в вассальную зависимость от Руси: «А пришли воеводы князя и съ силою подъ городъ подъ Казань Маиа въ 18 день, въ четвертокъ на пятой недели по Велице дни и взяша городъ Казань Июля въ 9 день, и царя Алегама Казанскаго изымаша съ материю и съ его царицею, и съ двема браты и съ сестрою, и съ его князми, и приведоша ихъ на Москву… И князь великий Иванъ Василиевичь всеа Русии царя Махметъ-Аминя изъ своей руки посадилъ на царство въ Казани, а коромолныхъ князей и улановъ смертию казнилъ и иныхъ коромолниковъ: а царя Алегама съ царицею послалъ князь великий въ заточение на Вологду, а матерь его и братию его и сестры послалъ князь великий въ заточение на Белоозеро въ Карголомъ»651. Мухаммад-Амин оставался на казанском престоле до 1496 г., когда он был свергнут сибирским ханом Мамуком. Однако тот был вскоре сам свергнут казанской знатью, которая обратилась к Ивану III с просьбой дать ей в правители младшего брата Мухаммад-Амина Абдул-Латифа. В 1497 г. Абдул-Латиф был посажен на казанский престол послами русского великого князя, но в 1502 г. смещён и отправлен в заточение на Белоозеро. На его место был вновь поставлен Мухаммад-Амин.

Гибель Ахмата в 1481 г. отнюдь не означала, что Большая Орда прекратила своё существование, хотя в ней и началась усобица между претендентами на ханский престол, в которой участвовали сыновья Ахмата Муртаза, Сеид-Ахмад и Шейх-Ахмад и сыновья Махмуда Касым и Абдул-Керим. Политика Ивана III в отношении Большой Орды после Стояния на Угре заключалась в основном в борьбе с ней руками крымцев. В апреле 1481 г. великий князь отправил в Крым своего посла Тимофея Скрябу, с которым сообщал об отражении нашествия Ахмата и его предполагаемой гибели и призывал Менгли-Гирея продолжать военные действия против Большой Орды: «Ахматъ пакъ царь приходилъ на меня, ино Богъ милосердый какъ хотелъ, такъ насъ отъ него помиловалъ… Нынеча пакъ ко мне весть пришла, что Ахмата царя въ животе не стало… А нынеча хто будетъ на томъ юрте на Ахматове месте царь, а покочуетъ къ моей земле, и ты бы пожаловалъ, на него пошолъ»652.

После долгих колебаний между Литвой и Русью Менгли-Гирей всё-таки сделал выбор в пользу союза с Иваном III к осени 1482 г., когда состоялся крупный крымский поход на Киев: «Въ лето 6992 въ 1 день по слову великого князя Ивана Васильевича всеа Русии прииде царь Менгиреи Крымскии Перекопскыа орды съ всею силою своею и градъ Киевъ взя и огнемъ жжеглъ, а воеводу Киевскаго Ивашка Хотковичя изымалъ, а иного полону безчислено взя, и землю учиниша пусту Киевскую за неисправление королевское, что приведе царя Ахмата Болшие орды съ всеми силами на великого князя Ивана Васильевичя, а хотячи разорити христианскую веру»653. Это означало окончательное сложение союза Руси и Крыма против Литвы и Большой Орды. Война с сыновьями и племянниками Ахмата велась, главным образом, силами Менгли-Гирея, который неоднократно просил у русского великого князя войск для поддержки. В ответ Иван Васильевич посылал в основном своих служилых татар или казанских татар своего вассала Мухаммад-Амина, мать которого Нурсултан в 1486 г. вышла замуж за Менгли-Гирея.

В ответ на укрепление союза между Иваном III и Менгли-Гиреем Казимир возобновил отношения с Большой Ордой. Летом 1484 г. литовский посол посетил хана Муртазу и подтвердил союзный договор, заключённый с его отцом Ахматом. К тому времени Большая Орда уже достаточно окрепла, чтобы перейти к активным действиям. Зимой 1484—1485 гг. она возобновила войну с Крымским ханством после того, как Муртаза, откочевавший в Крым из-за голода в Большой Орде, попал в плен к Менгли-Гирею. В ответ Сеид-Ахмад совершил поход на Крым и отбил Муртазу: «Тое же зимы царь Ординский Муртоза, Ахматовъ сынъ, прииде къ Мен-Гирею царю Крымскому, хоте зимовати у него, понеже гладъ бе великъ во Орде. Мен-Гирей же Кримский, поимавъ его, посла въ Кафу, къ Туръскому царю, и посла брата своего меншаго на князевъ Темиревъ улусъ и останокъ Орды розгонялъ. Того же лета Ординский царь Махмутъ, Ахматовъ сынъ, со княземъ съ Темиремъ иде изгономъ на Мин-Гирея царя и брата своего отнемъ у него Муртозу, Ахматова сына; самъ же Мин-Гирей з бою тайно утече ис своей рати, той же Махмутъ приведе Муртозу и посади на царьстве. Мен-Гирей же посла къ Турскому; Турской же силы ему посла и къ Нагаемъ посла, велелъ имъ Орду воевати»654.

Крымский историк XVIII в. Сейид-Мухаммад Реза излагает эти события несколько по-иному: «Муртаза будто бы бежал к Менгли-Гирею под предлогом ссоры с братом, хотя на самом деле желал обмануть крымского хана. Муртаза был принят в Крыму весьма хорошо, однако Менгли-Гирей, узнав о его истинных намерениях, приказал задержать его и заключить под стражу. На помощь брату в Крым двинулся Сейид-Ахмед, разбил Менгли-Гирея, который раненым вынужден был бежать и искал убежища в Кыркоре. Сейид-Ахмед тем временем разграбил Солхат и осадил Кафу. Однако сильную кафинскую крепость ему взять не удалось. Сейид-Ахмед отступил. Между тем крымцы оправились от неудачи, сын Менгли и его калга Мухаммед-Гирей внезапно напал ночью на Престольное владение, когда Сейид-Ахмед находился в ссоре с братьями. Поддержанный войсками подоспевшего отца, Мухаммед-Гирей обратил ногаев в бегство и убил Сейид-Ахмеда»655.

Помимо турецкой помощи, Менгли-Гирей получил в 1485 г. также помощь от Ивана III – русский посол сообщал тогда крымскому хану, что «осподарь наш князь великий… послал под Орду уланов, и князеи, и казаков всех, колко их есть в его земле, добра твоего везде смотреть… Они под Ордою были все лето и делали сколько могли»656. В 1487 г. Иван III вновь посылал на Большую Орду касимовских татар под началом Нурдовлата, о чём сообщал крымскому хану в октябре того же года: «И язъ и пережъ сего лета посылалъ есми брата твоего Нурдовлата царя и своихъ людей на Орду, и были все лето подъ Ордою и делали дело, как им было мочно. А и ныне брата твоего Нурдовлата царя да и своихъ людей шлю на Орду»657. В 1490 г. Иван III уведомлял Менгли-Гирея об отправке на Большую Орду сына Нурдовлата Сатылгана с татарской и русской ратями: «Съ весны рано посылалъ есми Сатылгана царевича и улановъ и князей и Русь съ нимъ твоего для дела подъ Орду, а приказалъ есми ему такъ, чтобы изъ-подъ Орды съ поля не ходилъ безъ моего слова и до зимы»658.

2 сентября 1490 г. в ответ на требование султана Баязида в Крым прибыли послы от Сеид-Ахмада и Шейх-Ахмада, заключившие мир с Менгли-Гиреем. Однако, как только крымский хан распустил своё войско, татары Большой Орды вторглись в его владения и разорили их. Выйдя из Крыма, они остались зимовать в низовьях Днепра, где Менгли-Гирей нанёс по ним ответный удар. Об этих событиях крымский хан сообщал в письме своему пасынку казанскому хану Мухаммад-Амину, написанном в марте 1491 г. с целью попросить у него помощи против «Намаганского юрта» (т. е. Большой Орды): «Съ Намаганскимъ юртомъ султанъ Баязытъ султанъ межъ ихъ вступився, съ суседстве жили бы есте молвилъ. И мы пакъ старую недружбу съ сердца сложивши, на добре есмя стояли. И въ то веремя отъ султана, Бакшеемъ князя зовутъ, посолствомъ приехалъ Седихматъ, Шихъ-Ахматъ цари, Мангытъ Азика князь въ головахъ, отъ всехъ карачевъ и отъ добрыхъ людей человекъ приехалъ, и шерть и правду учинили; и мы роте ихъ поверивъ, улусы свои на пашни и на жито роспустили. А послы ихъ у насъ были передъ Крымомъ месяца сентября во вторый день, Сидяхметъ, Шигъ-Ахматъ и Азика въ головахъ, и сколко есь Намаганова юрта пришодъ, домы наши потоптали, слава Богу самихъ насъ Богъ помиловалъ; о Крыме ставъ бившися недругъ не начевавъ пошолъ прочь изъ моихъ улусовъ, Барынские улусы повоевавъ, воротилися. Сю зиму недругъ у Днепра на устье въ крепи зимовалъ. Божие милосердие ссталося, вашею братьи моей пособью, у недруговъ противъ есмя у нихъ отняли, а изъ недруговъ силу есмя выняли»659. Как сообщал Менгли-Гирей в апреле 1491 г. Ивану III, крымцам удалось отогнать у большеордынских татар их коней: «И нынеча намъ недругъ и тебе недругъ стоитъ Ахматовы царевы дети. На Бога надеяся, сеи зимы у недруга ноги подрезавъ, кони есмя взяли у него безъ останка; нынеча какъ бы имъ отойти, ино силы нетъ, велми нынеча охудели»660.

В ту же зиму султан прислал в помощь Менгли-Гирею тысячу янычар. Кроме того, крымский хан отправил к Баязиду своего брата Ямгурчи с просьбой о присылке дополнительных сил, о чем извещал Ивана III: «Султанъ Баязытъ сее жъ зимы тысячю своихъ холоповъ янычаръ ратью въ десяти судехъ прислалъ, а твой человекъ Грибець то виделъ. Сее же весны брата своего Ямгурчея царевича къ салтанъ Баязытъ салтану послалъ есми, онъ на судно взошолъ, а твой слуга Грибець то виделъ. Дастъ Богъ салтанову рать Ямгурчей на Белгородъ вземъ приведетъ; и нынечя се недрузи безсилны будучи стоятъ»661. Весной 1491 г. Менгли-Гирей собирался, воспользовавшись тяжёлым положением Большой Орды, нанести ей решающий удар. Для этого он хотел использовать присланные султаном войска, а также обращался за помощью к русскому великому князю: «Сего лета одного дела не учинимъ, и намъ и тебе недобро. И после сего ещо ничего коней у нихъ нетъ, на чемъ имъ стояти противъ людей. Нынечя казанскихъ казаковъ приведъ и брата моего Нурдоулатовыхъ царевыхъ казаковъ всехъ посадивъ, сына его Салтагана въ головахъ учинивъ, своихъ добрыхъ крепкихъ людей вместе прикошовавъ, двадцать крепкихъ людей пошлешь борзо»662.

Когда об этом стало известно в Большой Орде, там решили вновь прибегнуть к хитрости. Муртаза направил к султану своего посла с сообщением о том, что война с Менгли-Гиреем была делом рук Сеид-Ахмада, а теперь, когда ханом стал он, Муртаза, войны больше нет. В ответ на это султан отменил отправку турецкого войска в Крым. Об этих событиях извещал Ивана III в мае 1491 г. его посол в Крыму Василий Ромодановский: «Былъ турской рать нарядилъ Менли-Гирею царю на пособь, ино, государь, прислалъ къ турскому Муртоза царь, а речь его такова: прислалъ къ тебе братъ нашъ старшой Менли-Гирей царь о томъ, что мы съ нимъ не въ миру и лихо ся ему отъ насъ чинитъ: ино тогды былъ на царстве братъ мой Сиде-Ахматъ, тотъ съ нимъ былъ не въ миру, тотъ на него и приходилъ, да того нынечя не стало на царстве, и язъ съ нимъ съ своимъ братомъ въ братстве да и въ миру, тебе бы было ведомо. Да темъ, государь, Муртоза пролгалъ, и турьской и рать свою воротилъ»663.

На самом деле Большая Орда не собиралась прекращать войну. В мае в Крыму стало известно, что «цари были у Донца, да взявши следа пришли на пашню на Орелъ и на Самару и на Овечью Воду, туто пашню пашутъ… Отпахавши имъ пашни, дополна имъ быти на царя на Менли-Гирея»664. Узнав об этом, Менгли-Гирей приготовился к обороне, о чём докладывал в Москву Василий Ромодановский: «И царь, господине, слышевъ то, вышелъ былъ изъ Кыркора на четвертой неделе по Велице дни въ пятницу; ино, государь, стретили его вести, что царемъ на него борзо быти, и царь, господине, воротился опять въ Киркоръ. А речь его, государь, такова: дастъ Богъ будетъ ми помочь отъ брата отъ моего отъ великого князя да отъ турьского, и язъ на нихъ иду, а нынечя городъ осажу, а кони и животъ отошлю по крепостемъ»665. Ещё в апреле Менгли-Гирей сообщал в Казань, что помимо Ахматовичей в походе на Крым собрался принять участие правивший в Астрахани сын Мухмуда Абдул-Керим: «А изъ Старханской, Абдылъ Керимъ въ головахъ, въ Намаганскомъ юрте все собрався, противъ насъ стоятъ»666.

В ответ на это Менгли-Гирей вновь обратился за помощью к султану, пугая его тем, что в случае победы Большой Орды над Крымом пострадает и Турция. По словам Василия Ромодановского, «нынечя, государь, царь послалъ къ турьскому брата своего Ямгурчея царевича о томъ же деле о помочи, да и о иныхъ управахъ о земскихъ… А речь, государь, царева къ турьскому такова: переступятъ цари меня, ино отъ нихъ будетъ и тебе недобро»667. Об этом сообщал в мае 1491 г. Ивану III и сам Менгли-Гирей: «Брата своего Ямгурчея царевича къ салтанъ Боязытъ салтану посылалъ есми; а тебе есми о томъ приказывали: ныне Ямгурчей добръ здоровъ къ салтанъ Баязыть салтану дошолъ; и салтанъ Боязыть салтанъ 70000 рати нарядилъ, Ямгурчею прикошовалъ, на Белгородъ идутъ, сего июня месяца быти надобе имъ, Божьею милостью… И какъ къ намъ Богъ донесетъ салтанъ Баязыть салтанову рать, седши на конь на недруга иду»668.

Менгли-Гирей уверял Ивана III, что первоначально Большая Орда собиралась идти на Русь, и лишь выступление против неё крымцев заставило Ахматовичей изменить свои намерения, а также требовал у русского великого князя военной помощи: «Ныне мне и тобе брату моему недрузи Ахматовы царевы дети промежу насъ стоятъ и на тебя брата моего пойдутъ ратью; и язъ готовъ былъ самъ на конь всести, ино то дело наше уведали Абдылъ-Керимъ и Шигъ-Ахметъ цари, воротившися насъ воевати хотятъ, на Самару и на Овечью Воду пришли нынеча съ нами. Что есмя говорили слово правде и роте и братству примета то стоитъ: Нурдоулата царя брата моего къ сыну его добрыхъ бы еси своихъ людей прикошовалъ, да и казанскихъ казаковъ привелъ 20 или 30 князей, на конь бы велелъ всести; на насъ недругъ пойдетъ, ине бы на Орду пошли»669.

Неизвестно, поверил ли Иван III утверждению Менгли-Гирея о том, что первоначальной целью Ахматовичей была Русь, однако в начале июня 1491 г. он направил в поход против Большой Орды значительные силы: «Тое же весны маиа прииде весть к великому князю Ивану Васильевичю, что идут Ординскые цари Сеит, Ахмет и Шигахмет, с силою на царя Менли Гирея Крымского. Князь великы на помощь Крымскому царю Менли Гирею отпустилъ воевод своих в поле ко Орде, князя Петра Микитича Оболеньсково да князя Ивана Михаиловича Репню Оболеньского же, да с ними многых детеи боярьскых двора своего, да Мердоулатова сына царевича Сатылгана с уланы и со князи и со всеми казаки послал вместе же с своими воеводами. А Казанскому царю Махмет Аминю велелъ послати воеводъ своих с силою вместе же со царевичемъ и с великого князя воеводами. А князю Андрею Васильевичю и князю Борису Васильевичю и братьи своеи велел послати своих воевод с силою вместе же своими воеводами. И князь Борис Васильевич воеводу своего послал с великого князя воеводами, а князя Ондрея Васильевича воеводы и силы своея не послал. И снидошася вместе великого князя воеводы съ царевичемъ Сатылганом, и с Казанского царя воеводами со Абашь Уланом и съ Бубрашь Сеитом в поле, и княж Борисовъ Васильевича воевода. И поидоша вместе къ Орде. Слышавше же цари Ординьскые силу многу великого князя в поле к ним приближающуся, и убоявшеся възвратившеся от Перекопи, сила же великого же князя възвратися во свояси без брани»670.

О том же походе Иван III сообщал в письме князю Василию Ромодановскому: «Писалъ ко мне Менли-Гирей царь въ своихъ грамотахъ съ Мереккою и съ Кутушомъ, чтобы мне послати на поле подъ Орду Саталгана царевичя, да и русскую рать и казанскую рать. И язъ Саталгана царевичя послалъ на поле съ уланы и со князми и со всеми казаки, да и русскую рать; а въ воеводахъ есми отпустилъ съ русскою ратью князя Петра Микитича да князя Ивана Михайловичя Репню-Оболенскихъ; а людей есми послалъ съ ними не мало; да и братни воеводы пошли съ моими воеводами и сестричичевъ моихъ резанских обеихъ воеводы пошли. А въ Казань къ Ахметъ-Аминю царю посылалъ есми брата твоего князя Ивана, а велелъ ему есми идти съ казанскою ратью вместе наезжати Саталгана царевича»671. Войско Саталгана выступило в поход 3 июня, а казанцы – 8 июня. Таким образом, следуя своим союзническим обязательствам с Крымом, летом 1491 г. Иван III направил против объединённых войск ханов Большой Орды силы своего собственного двора, дворов своих братьев, рязанских князей, служилых касимовских татар и татар вассального казанского хана.

Крупных боевых столкновений тогда не произошло. Как сообщал в марте 1492 г. Менгли-Гирею посол Ивана III, в войсках великого князя начали мереть кони, поэтому их действия ограничились диверсиями против большеордынских татар: «Ино, господине, пришло Божье посещение на кони, кони у нихъ учали терятися, и царевичь, господине, того деля самъ пошолъ съ поля, а улановъ, господине, и князей и казаковъ и Русь посылалъ подъ Орду, и они, господине, лето были на поле, подъ Ордою улусы, господине, и нихъ имали и людей и кони отганивали, сколко имъ Богъ пособилъ, столко делали»672.

Против Большой Орды выступили также ногайские мурзы Муса и Ямгурчи, которых Муртаза безуспешно пытался привлечь на свою сторону. Свою роль сыграло и турецкое вмешательство. Хотя султан прислал в помощь Менгли-Гирею всего две тысячи пеших воинов, турецкий посол заставил Муртазу прекратить военные действия. Об этом сообщал Ивану III в октябре 1491 г. Василий Ромодановский: «А братъ его (т. е. Менгли-Гирея), государь, отъ турского приехалъ передъ Ильинымъ днемъ… а людей съ нимъ, государь, турского мало пришло, тысячи съ две, да и те пеши… Да царь, ми, государь, сказывалъ, что турской послалъ посла ко царемъ въ Орду о томъ, чтобы цари съ того поля пошли прочь. И тотъ, государь, посолъ лежалъ въ Азове. И пришедши, государь, царь Муртоза въ Азовъ, да того посла турьского съ собою взялъ, да пришолъ въ Орду да и съ коня сселъ»673. Ромодановский также извещал Ивана III о том, что его люди разгромили возвращавшееся в Астрахань войско Абдул-Керима: «Обдылъ-Керимъ царь пошолъ былъ къ Азторокани, да наехалъ деи былъ, государь, на твоего царевича и на твою рать. И они деи его, государь, розгоняли, а что съ нимъ было и то поимали, а его самого застрелили, и прибежалъ деи, государь, въ Орду раненъ, да поимавши царици, да опять пошолъ въ Хазторокань»674.

Летом 1492 г. состоялся первый после 1480 г. набег большеордынских татар на Русь, на обратном пути из которого их догнал и разгромил русский отряд: «Того же месяца июля въ 10 день приходиша Татарове ординские казаки, въ головахъ приходилъ Темешемъ зовутъ, а съ нимъ двесте и 20 казаковъ, въ Алексинъ на волость на Вашану, и пограбивъ поидоша назадъ; и прииде погоня великого князя за ними, Феодоръ Колтовской да Горяинъ Сидоровъ, а всехъ 60 человекъ да четыре, и учинися имъ бой въ Поли промежъ Трудовъ и Быстрые Сосны, и убиша погони великого князя 40 человекъ, а Татаръ на томъ бою убиша 60 человекъ, а иные идучи Татарове въ орду ранены на пути изомроша»675.

При этом с сыновьями Ахмата поддерживались и дипломатические отношения. Ещё в августе 1487 г. в Москву прибыли послы от двух соправителей Большой Орды: «отъ Муртозы царя Хозомбердей, а отъ Седехмата царя Ботуй»676. Кроме того, особый посланник Муртазы привёз письма от хана для Ивана III и Нурдовлата. В них Муртаза излагал своё намерение посадить Нурдовлата на место его младшего брата Менгли-Гирея. Особый интерес для нас представляет письмо, обращённое к Ивану III. В нём нет никаких признаков претензий хана Большой Орды на сюзеренитет над великим князем Руси. Муртаза просит Ивана отпустить к нему Нурдовлата и доказывает, что его воцарение в Крыму не нанесёт ущерба Москве: «А нынеча сем путемъ у тобя Нурдовлата царя просити, Шихбаглулом зовут, слугу своего послал есми. И сесь Шихбаглул доедет сего Нурдовлата царя, кое бы ти его къ нам отпустити, за то не постои; а жоны бы его и дети у тобя были, коли Богъ помилует, тотъ юртъ ему дастъ, и он ихъ у тобя после того тогды добромъ возмет. Менли-Гиреи царь тобе друг учинился, а Нурдовлат царь ведь тобе не недругъ жо; нам тотъ пригож, и ты сего пусти, нынечя его не заборони къ намъ отпустити»677. Эта просьба была Иваном III отвергнута. Он не допустил посла Муртазы к Нурдовлату, а копии его писем отправил Менгли-Гирею.

В 1492 г. в Москву прибыло новое посольство из Большой Орды, на этот раз от князей Азики и Тевекеля, с предложением «братства и дружбы». Оно, несомненно, было вызвано крупным походом великокняжеских войск в Поле, состоявшимся в предыдущем году. В августе 1492 г. посол Ивана III Константин Заболоцкий сообщал о нём Менгли-Гирею: «Присылалъ, господине, ко государю къ нашему Азика князь своего человека Тебетя. А Тевекелъ мурза и иные мурзы присылали своихъ людей о томъ, чтобы князь велики съ ординскими цари былъ въ братстве и въ дружбе потомуже, какъ и съ тобою. И князь велики, господине, отвечалъ имъ: коли они недрузи брату моему Менли-Гирею царю, то они и мне недрузи; да и отпустилъ ихъ, господине, ни съ чемъ. А своего человека, господине, съ ними не послалъ никого»678.

Тем временем в Большой Орде продолжались междоусобицы. После 1491 г. Муртаза был отстранён от власти, и на некоторое время соправителями стали Сеид-Ахмад и Шейх-Ахмад. Осенью 1492 г. ногайские мурзы Муса и Ямгурчи предприняли безуспешную попытку сместить их и посадить на их место сибирских Шейбанидов Ивака и Мамука. В 1493 г. Шейх-Ахмад был свергнут за то, что взял в жёны дочь мурзы Мусы, соправителем Сеид-Ахмада стал Муртаза, однако в 1494 г. дуумвират Сеид-Ахмада и Шейх-Ахмада был вновь восстановлен. Муртаза был выдавлен из Большой Орды и осел в Тюмени. Постоянные междоусобицы усугублялись враждебными действиями крымцев и ногайцев и голодом, всё это продолжало ослаблять Большую Орду. В 1498 г. Менгли-Гирей сообщал Ивану III: «Недруги наши, Ахматовы дети, Шихъ-Ахметъ, к Шамахейской стороне пошли; Сеитъ Махмутъ съ братомъ съ Багатыремъ въ Вастарахань пришли, и Абдылъ Керимъ царь въ городъ ихъ не пустилъ, за городомъ стоятъ, а кони у нихъ либиви, а слуги у нихъ голодны»679. В 1500 г. Ивану III докладывал его посол в Крыму Иван Кубенский: «А орду, государь, сказываютъ въ Пяти-Горахъ подъ Черкасы, а голодну кажутъ и безконну добре; а межи себя, деи, царь не миренъ съ братьею. А на царстве, государь, нынеча Шихъ-Ахметъ, а калга Хозякъ салтанъ, Ахматовъ же сынъ, а князь Тевекель Темиревъ сынъ»680.

В том же 1500 г. началась очередная русско-литовская война. Русские войска заняли чернигово-северскую землю и 14 июля наголову разгромили литовцев в битве на Ведроше. Отчаявшись победить противника собственными силами, литовский великий князь Александр Казимирович начал создавать широкую коалицию против Ивана III. К ней он попытался привлечь и союзника русского великого князя Менгли-Гирея. В ноябре 1500 г. к крымскому хану был отправлен послом киевский воевода Дмитрий Путятич. Он должен был напомнить Менгли-Гирею о давних дружественных отношениях между Литвой и Ордой в целом и Крымом в частности: «Предкове твои, первыи цари, зъ давныхъ часовъ были съ предки господаря нашого, зъ великими князи Литовскими, почонъ отъ великого царя Тактамыша и отъ великого князя Олкгирда, въ братстве и въ прыязни и въ правде твердой, и какъ тежъ были отецъ твой Ачжи-Кгирей царь зъ отцомъ господаря нашого, съ королемъ его милостью, въ какомъ братстве и въ прыязни; а предкове твои, первыи цари, ни съ кимъ инымъ братства и приыязни не мели, только зъ великими князи Литовскими. А коли тая прыязнь межи ними была, тогды вольными цари слыли и многии земли и государьства имъ ся кланивали, пошлины и выходы царскии ихъ имъ даивали».

Литовскому послу надлежало прозрачно намекнуть хану на то, что союз с Иваном III наносит ущерб его могуществу: «Коли пакъ, вже после отца твоего смерти, какъ еси селъ господаремъ на столцы отца своего, тая прыязнь давная и братство нетвердо стало межи отцомъ господаря нашого короля его милости и тобою: самъ же того твоя милость посмотри, какъ вже честь твоя царская не потому стоитъ и понижила, и пошлины тыи вси отъ твоего царства отошли, и твоему столцу нихто ся не кланяетъ, какъ передъ тымъ ся кланивали. А хто передъ тымъ твоимъ предкомъ холопомъ ся писывалъ, тотъ ныне тобе вже братомъ ся называетъ».

В обмен на разрыв Менгли-Гиреем союза с Москвой Александр брал на себя беспрецедентное обязательство – напрямую обложить данью в пользу Крыма население Киевской, Волынской и Подольской земель: «А его милость господаръ нашъ про тебе брата своего хочетъ то вчинити: съ своихъ людей и съ князьскихъ и съ паньскихъ и съ боярскихъ, въ земли Киевской и въ Волынской и въ Подольской, съ каждого чоловека головы велитъ тобе по три деньги дати въ каждый годъ: одно бы вже твоя милость верно а правдиво помогъ господару нашому на того непрыятеля его милости и его милости земль, и самъ бы еси постерегъ отъ своихъ людей, ажъбы людемъ его милости шкоды не делали. И коли вже твоя милость зъ нашимъ господаремъ будешъ за-одинъ на всякого его недруга; тогды и честь твоя царская ся повышитъ и столцу твоему будетъ ся кланяти тотъ, по давному, который ся и передъ тымъ кланивалъ»681. Всё же, несмотря на столь заманчивые обещания, Александру не удалось тогда перетянуть на свою сторону крымского хана, для которого главным врагом оставались сыновья Ахмата и который нуждался для борьбы с ними в помощи Ивана III.

Одновременно с отправкой Дмитрия Путятича к Менгли-Гирею Александр отправил Михаила Халецкого к Шейх-Ахмаду. Как и посол в Крым, посол в Большую Орду должен был напомнить хану о давних братских отношениях его предшественников с Литвой: «Зъ давныхъ часовъ и до сихъ местъ, ваши предки зъ нашими предки въ братстве и въ прыязни бывали, а потомъ отецъ вашъ, царь Ахматъ, съ королемъ отцемъ нашимъ межи собою братство и дружбу полнили». Александр убеждал Шейх-Ахмада в том, что их общим врагом является Иван III – «холопъ твой будучи отъколько-десятъ летъ, грубивши и выступы великие делавше передъ отцемъ твоимъ и тобою своимъ государемъ». Литовский великий князь призывал хана Большой Орды не идти ни на какие договоренности с Иваном III: «Штобы еси, братъ нашъ, не нялъ веры его льстивымъ словамъ, коли онъ таковый человекъ есть; а наболши по немъ и самъ можешъ знати его злость: бо того и слыхомъ не слыхати межи государи великими, штобы государу своему холопъ добра хотелъ. А тыми разы онъ розумеючи тому, ижь ты братъ нашъ съ нами съ-одного противу ему хочешъ стати и зъ иншыми прыятельми своими, а его холопа своего мыслишъ сказнити: и онъ тебе на тотъ часъ ласкавыми и льстивыми словы умовляетъ; а коли тое не-веремя его оминетъ, и опять онъ о тобе государи своемъ мало будетъ дбати, какъ и передъ того о отцы твоемъ не дбалъ, и о брате твоемъ, и о тебе».

Шейх-Ахмаду предлагалось объединиться с ногаями и совместно ударить по владениям русского великого князя: «Абы еси и Ногайскихъ на то привелъ, штобы они съ нами у прыязни были, по тому, какъ и съ тобою братомъ нашимъ, и знамя прыязни своее намъ бы вчинили, абы они съ одное стороны потягнули на недруга нашего Московского, а ты бы братъ нашъ, по твоему съ нами слову, зъ другое стороны на него пошолъ и холопа своего сказнилъ». По мысли Александра, эти действия должны были привести к укреплению традиционного литовско-татарского союза и возвращению Руси в зависимость от Орды: «Чыи бывали предки съ чыими предки въ братстве и въ прыязни межи собою, тыи бы и ныне нехай потомужъ были; а коли таковыи дела старыи ся будуть помнити, а братство и прыязнь межи нами ся будетъ ширити, тогды вси твои дела брата нашого впередъ пойдуть, и будетъ государъ государемъ, а холопъ его холопомъ»682.

Шейх-Ахмад откликнулся на литовский призыв и летом 1501 г. со своим войском двинулся на Русь. Когда он достиг верхнего Дона, туда же подошёл Менгли-Гирей. Русский посол в Крыму Иван Мамонов сообщал Ивану III: «Ши-Ахметъ царь Донъ перешодъ на усть Чира, а съ нимъ колга Хозякъ салтанъ, да Енай салтанъ, а князь съ ними Тивекель Темиревъ сынъ; а рати, государь, сказываетъ со царемъ съ Ши-Ахметомъ и съ салтаны и со князми всее конныхъ и пешихъ тысячь съ двадцать. А послы литовской и полской съ Ши-Ахметемъ. Да перешодъ царь Ши-Ахметъ Донъ, да пошолъ вверхъ по Дону, да пришодъ на усть Сосны Тихой подъ Девичьи горы, да тутъ себе Ши-Ахметь учинилъ крепость. А Менли-Гирей царь дошолъ Орды Ши-Ахметя царя въ среду передъ Опожинымъ заговеньемъ, да противъ ихъ крепость же себе учинилъ. И назавтрее, государь, въ четвергъ Менли-Гирей царь послалъ детей своихъ да и людей; и Менли-Гиреевы люди съ Ши-Ахметевыми людми подъ ихъ крепость стравку учинили и побилися съ ними, и Еная салтана, Ши-Ахметева брата, ранили, да и человекъ у нихъ съ тридцать убили»683.

Этой стычкой боевые действия и ограничились. 15 июля Менгли-Гирей направил к Ивану III своего посла с просьбой немедленно прислать подкрепления. В помощь ему великий князь отрядил бывшего казанского хана Мухаммад-Амина, князя Василия Ноздреватого и полки рязанских князей. Однако Менгли-Гирей простоял против Шейх-Ахмада на Тихой Сосне всего пять дней и уже 18 июля двинулся обратно в Крым. В письме Ивану III он объяснял свой уход недостатком корма для коней и приходом к противнику подкреплений: «У тебя брата своего рати, молвя, просити посылалъ есми; и противъ недруга стояние наше и коней и корму у насъ не стало, и язъ обестити къ тебе посылалъ былъ есми. И нынеча слышелъ есми: къ Ши-Ахметю Мусинъ княжей сынъ Шихимъ мурза едеть, и о техъ вестехъ мы подумавъ, земля далече осталася, а конь усталъ, и корму не стало; а къ недругу пособь на рать идетъ, и нынеча рать свою добру здорову домовъ довести, молвя, пошолъ есми»684.

Шейх-Ахмад повоевал северские земли, только что занятые русскими войсками, а затем отошёл на зимовку в степь у границ Северщины и Киевщины: «В ту же осень выехал царь Заволжский Ших-Ахмет сын Ахматов со всею ордою Заволжскою, с многими силами, а с ним посол великого князя Александра пан Михаил Халецкий, и приехал он в землю Северскую и стал под Новгородом Северским и под другими городами, землю же всю, почти до самого Брянска, заполнил бесчисленным воинством. Новгород Северский и несколько других городов поддались царю. Царь же, поручив эти города пану Михаилу Халецкому, пошел со всеми силами и стал между Черниговом и Киевом по Днепру и по Десне, пана же Михаила Халецкого отпустил со своими послами в Литву, сообщая великому князю Александру, что пришел к нему на помощь против царя перекопского Менгли-Гирея и великого князя московского, и призывал великого князя соединиться с ним и начать войну со своими неприятелями»685. Эти успехи вскружили голову Шейх-Ахмаду. В его намерения теперь входило не только возвращение Руси в данническую зависимость, но и восстановление самостоятельности княжеств, упразднённых Иваном III: «Излагая в 1501 г. послам литовского князя Александра свои планы, он говорил о Михаиле Тверском: „Хочу на его отъчыну опять князем вчынити“, этот князь „мои холоп был“»686.

Осенью 1501 г. положение Ивана III оказалось чрезвычайно сложным. Военные действия против Руси начал Ливонский орден, а в октябре Александр Казимирович был избран королём Польши, что могло привести к вступлению в войну польских коронных войск. Надежды на помощь против Большой Орды со стороны Менгли-Гирея не оправдались. При этом основные русские силы были задействованы на ливонском и литовском фронтах, поэтому обеспечить действенную оборону южной границы, как это было в 1472 и 1480 гг., не представлялось возможным. Иван III описывал свое положение в письме Менгли-Гирею от марта 1502 г. так: «И мне ныне рати своей къ тебе послати нелзе за темъ, что нашъ недругъ литовской, снявся съ немци, стоитъ противъ насъ; и мы осенесь и на сей зиме посылали воеводъ своихъ со многими людми на Литовскую землю и на Немецкую воевати; и нашимъ воеводамъ въ Литовской земле и въ Немецкой земле многие бои были; да милосердьемъ Божьимъ наши воеводы везде побивали и землю Литовскую и Немецкую воевали и много городовъ поимали; а и ныне наши люди из Литовские земли и изъ Неметские не выходя воюютъ»687.

В этой ситуации Иван III решил нейтрализовать Большую Орду дипломатическими средствами. Он направил письмо беклярибеку Тевекелю (второму человеку в Орде после хана) с просьбой оказать посредничество в переговорах с Шейх-Ахмадом. Тевекель позднее уведомлял великого литовского князя Александра, что Иван III якобы обещал хану: «ратаи и холоп его буду». В ответ на это в декабре 1501 г. в Москву прибыл посол Шейх-Ахмада Хазсогеря, которого Иван III в марте 1502 г. отпустил обратно в Большую Орду вместе со своим послом Давыдом Лихоревым. Летом 1502 г. Шейх-Ахмад сообщал Александру Казимировичу, что Иван прислал ему «тые датки, чого жъ отцу нашому и братьи нашои не давал»; об этом же правителю Литвы писал и Тевекель: «чого предкомъ царевым и нашымъ не давал, то нам тое дороги прыслалъ»688. Из этого следует, что посольство Лихорева привезло в Большую Орду давно уже не платившуюся дань за какой-то срок, скорее всего, за один год.

Однако это формальное признание зависимости от Шейх-Ахмада было нужно Ивану III лишь для того, чтобы выиграть время. Одновременно с посольством Давыда Лихорева в Большую Орду он направил в Крым посольство Алексея Заболоцкого с призывом к Менгли-Гирею нанести Большой Орде решающий удар: «А ты бы, по своей правде, и ныне пошелъ бы на Орду на Шигъ-Ахметя царя и недружбу ему свою чинилъ и дело делалъ, сколко тебе Богъ пособитъ… А что Шигъ-Ахметь царь пойдетъ на тебя, и язъ тогды царевичевъ и рать свою многихъ людей пошлю на Орду; да и Махметъ-Аминю царю казанскому того для велю идти на Орду со всеми съ его уланы и со князми»689.

В апреле 1502 г. большеордынские татары сумели перехватить крымского посла с ответным письмом Менгли-Гирея, из которого Шейх-Ахмаду стало известно о двойной игре Ивана III. После этого великокняжеские послы в Большой Орде оказались на положении заложников – в мае Заболоцкий сообщал в Москву, что «сказывалъ намъ, государь, царь Менли-Гирей про Давыда про Лихорева, что у нихъ кони и платье поимали, а о головахъ о своихъ не ведаютъ, что надъ ними будетъ»690.

Однако Менгли-Гирей всё-таки выступил в поход и в июне 1502 г. в районе левых притоков Днепра Самары и Сулы нанёс поражение Шейх-Ахмаду: «Того же лета, Июня, Крымский царь Менли-Гирей побилъ Шиахмата царя Болшиа орды и Орду взялъ»691; «Царь перекопский Менгли-Гирей, собрав свои силы, втайне пошел на Ших-Ахмата царя Заволжского и разгромил его наголову и цариц и детей, и орду его всю взял»692. О своей победе крымский хан уведомил Ивана III: «Великому князю Ивану, брату моему, много поклонъ. Слава Богу, Шихъ-Ахметя, недруга нашего, розгонивъ, орду его и все его улусы Богъ в наши руки далъ»693.

Разгромленный Шейх-Ахмад бежал в Астрахань, где попытался собрать новое войско для продолжения войны с Крымом. В ноябре 1502 г. Менгли-Гирей сообщал Ивану III: «А нынеча изъ Асторокани человекъ мой приехалъ, Шигъ-Ахметь въ Асторокань приехалъ, Багатырь царевичь, да Аблекеримова братъ, а вышедъ, съ нимъ корешевались; а къ Сеитъ-Махмуту царевичю человека послали. А въ Нагаи къ салтанъ Ахматъ мырзе человека пославъ, говорили съ ними»694. Об этом же докладывал Ивану III его посол в Крыму Алексей Заболоцкий: «А про Ши-Ахмата, государь, пришла весть ко царю къ Менли-Гирею, что рекши царь Ши-Ахматъ содиначился съ своею братьею и съ дядею съ своимъ со царем съ Аблекеримом, да и съ Нагаи; а хочетъ идти на Менгли-Гирея»695.

Кроме того, Шейх-Ахмад направил в Москву своих послов, через которых просил у Ивана III в обмен на разрыв союза Большой Орды с Литвой помочь ему отобрать у Абдул-Керима Астрахань, о чём великий князь уведомил Менгли-Гирея в октябре 1502 г.: «Царь Шигъ-Ахметь присылалъ ко мне своихъ пословъ, Чятырбая да Аллагъяра, а говорили мне отъ него, чтобы язъ ему былъ другъ и братъ и Азторокань бы мне доставъ, ему дати; а онъ отъ нашего недруга отъ Литовского хочетъ отстати и дружбы съ нимъ держати не хочетъ»696. В 1503 г. в Москву прибыло второе посольство из Большой Орды с такими же предложениями. Иван III сообщил Менгли-Гирею, что готов ради него помочь Шейх-Ахмаду овладеть Астраханью, однако никаких реальных действий для этого не предпринял. Попытки Шейх-Ахмада создать новую антикрымскую коалицию с ногайцами также закончились провалом. В феврале 1503 г. Иван III сообщил Менгли-Гирею, что «къ Емгурчею деи мырзе и къ пяти мырзамъ Шигъ-Ахметъ царь посылалъ, чтобы ему на тебя пособляли; и они деи ему на тебя пособляти не хотятъ»697. В сентябре 1503 г. в Москве стало известно, что «в другую субботу по Петрове дни, июля 8, Шигъ-Ахметъ царь и Салтанъ Ахматъ мырза пришли къ Азсторокани, а съ Багатыремъ царевичемъ и съ Аблекеримомъ царемъ ратны»698.

Осенью 1503 г. Шейх-Ахмад с немногими оставшимися своими приближёнными бежал в Литву, откуда хотел отправиться к турецкому султану: «Шихъ-Ахметь царь зъ братьею своею, съ Хозякомъ и съ Халекомъ со царевичи, оное осени вместе приехали изъ Нагай въ Киевъ, и отъ Киева къ Белугороду поехали, а отъ Белагорода хотели къ Баазитъ салтану ехати»699. После того, как союзник Менгли-Гирея Баязид отказался их принять, они вернулись обратно в Киев, где были взяты под стражу. Шейх-Ахмад был затем переведён в Вильну: «И Шигъ-Ахметь и Хозякъ и Халекъ и Алчинъ Тактамышъ, восмь ихъ, въ Киевъ прибегли, и киевский воевода князь Дмитрей поимавъ, ихъ на Вышегородъ ввелъ»700; «Шигъ-Ахметя Александръ король поимавъ, въ Вилне въ Вышегороде держитъ; а братью его инде держитъ»701.

После разгрома Шейх-Ахмада самыми могущественными из татарских правителей стали ханы Крыма, что выразилось, в частности, в изменении их титула: «После 1502 г., когда под натиском Менгли-Гирая окончательно пала Большая Орда – основная наследница Золотой Орды в территориальном отношении, Крымское ханство по военному могуществу выдвигается на первое место „среди равных“ – других татарских ханств, тем самым превращаясь в фактического наследника Золотой Орды, что уже давало Менгли-Гираю полную свободу для широкой пропаганды громкого титула хакан. Например, уже в 907/1502 г., то есть сразу по „горячим следам“ вышеназванного события, он велел на мавзолее около Чуфут-кале выбить следующую надпись: „Эту благословленную, блаженную и изящную гробницу велел соорудить великий хан и хакан знаменитый Менгли-Гирай хан бин Хаджи-Гирай-хан, в 907 году“. В последующем 909/1503—1504 г. он опять повторил это громкое титулование в надписи на ханском дворце: „Этот великолепный вход и эти величественные двери велел соорудить государь двух материков и хакан двух морей, государь сын государя султан Менгли-Гирай-хан бин Хаджи-Гирай-хан. В 909 году“… В письмах же [Менгли-Гирея], начиная с 1508 г. (вернее, сохранившихся с этого времени), титулование становится развернутым – „Великого царя Менгли-Гиреево царево слово“, „Великие Орды великого царя Менгли-Гиреево слово“ и „Великие Орды великого царя Менгли-Гирая царя…“ Такое изменение интитуляции Менгли-Гирая связано с результатами его победы над Большой Ордой в 1502 г., когда орда „ахматовичей“ была ликвидирована как государственность. Какое значение придавал крымский хан этому событию, можно видеть из его грамоты того же года Ивану III: „Слава Богу, Ших-Ахметя, недруга нашего, разогнав, орду его и все улусы его Бог в наши руки дал!“. Именно „получение от бога“ Большой Орды дало победителю возможность практически претендовать на золотоордынское наследие, называя себя хаканом – „царем царей“, а свою страну – „Великой Ордой“»702.

Но это отнюдь не означало, что Большая Орда полностью прекратила своё существование. Потомкам Махмуда и Ахмата удалось закрепиться в Астрахани. Они сохранили у себя в руках бывший центр Улуса Джучи в низовьях Волги – Тахт Эли («Престольное Владение»). Менгли-Гирей понимал, что без владения этой областью его претензии на роль преемника золотоордынских ханов не могут быть полноценными, поэтому неоднократно предпринимал попытки захватить Астрахань, прося для этого русской помощи. На Руси также осознавали, что Астраханское ханство являлось прямым продолжением Большой Орды: «Темъ блаженнымъ великымъ княземъ Иваномъ Василиевичемъ всея Русии вначале свободилъ Богъ христианьство отъ работы бесерменьскыа, и та Болшая Орда имъ порушилася, и почали те цари Ординьские жити въ Азсторохани»703. Однако Иван III после разгрома Шейх-Ахмада не был заинтересован в чрезмерном усилении Крыма, поэтому предпочёл не исполнять настойчивые просьбы Менгли-Гирея. Потомкам большеордынских ханов ещё около половины столетия удавалось удерживать власть над бывшим центром Улуса Джучи. Окончательное прекращение существования Большой Орды надлежит относить к 1556 г., когда Астрахань была взята русскими войсками, а правнук Ахмата Дервиш-Али бежал в Турцию.

Как видно из изложенного, традиционный взгляд на 1480 г. как год освобождения от ига Орды не соответствует действительности. Это представление держится только на авторитете Карамзина, который завершает рассказ о Стоянии на Угре словами: «Иоанн, распустив войско, с сыном и с братьями приехал в Москву славословить Всевышнего за победу, данную ему без кровопролития. Он не увенчал себя лаврами как победитель Мамаев, но утвердил венец на главе своей и независимость Государства. Народ веселился; а Митрополит уставил особенный ежегодный праздник Богоматери и Крестный ход Июня 23 в память освобождения России от ига Моголов: ибо здесь конец нашему рабству»704. Современные событию летописи не говорят об освобождении от татарской зависимости применительно к отражению нашествия Ахмата в 1480 г., причём их рассказ о нашествии 1472 г. занимает примерно такой же объём, что и рассказ о Стоянии на Угре, хотя события 1472 г. заняли значительно меньше времени. Самые ранние русские источники, в которых обсуждается освобождение от ига, относятся к середине XVI в.

Первый из них – «Послание» к Ивану IV, написанное, по-видимому, Сильвестром. В нём о нашествии Ахмата говорится в ряду исторических примеров божьей помощи правоверным государям против язычников: «Четвертое знамение, иже бывшее преславьныхъ Божиихъ чюдесъ, при нашихъ Великихъ Государехъ, и проувидеся въ великомъ православии Рускиа земли въ лето Благовернаго и Христолюбиваго Князя Ивана Васильевича, всеа Русии Самодержца: гордый царь Ахматъ Болшие Орды воздвигъ помыслъ лукавъ на Рускую землю, со многими орды, съ великими похвалами во многихъ силахъ вооружився, пришелъ на Рускую землю со множствомъ многимъ воинствомъ, великою гордостию дышюще, помысливъ высокоумиемъ своимъ и рече: избию вси Князи Руские, и буду единъ властецъ на лицы всея земля, а не ведый, яко мечъ Божий острица на нь. И восхоте пленити всю Рускую землю, яко было сперва посещениемъ Божиимъ гнева за некия наши великиа неправды, нашему православию всея Руския земля, православнымъ Великимъ Государемъ отъ техъ нечестивыхъ гордыхъ Царей Болшие Орды великое было гонение. И Божиею благодатию и пречистыя Богородица помощию Великий Православный Государь Князь Великий Иванъ Васильевичъ всеа Русии Самодеръжецъ, исправися предъ Богомъ, и смиривъ себе, и воздохнувъ крепко отъ всего сердца своего со многими слезами, якожъ преже Езекеилъ Царь, услыша Господь молитву его, [Ахмат] вда плещи, и побеже гонимъ бысть, но, не дошедше своего отечества, животъ свой сконча, и все воинъство его Божиимъ гневомъ разсыпася, и погибоша за безаконие свое, а того самаго нечестиваго и гордаго Царя Богъ своимъ копьемъ порази, и все царьствие его погрузи, и родъ его и сыны сыновъ его изкорени, и храмы ихъ раскопа, а дубровы ихъ посече, и места ихъ лежатъ и до ныне пусты, и память ихъ погибе съ шумомъ, и имя ихъ потребилъ есть Господь въ веки, и не помянути ихъ ни въ коихъ земляхъ, безъ памяти разсыпашася и погибоша. А Православныхъ Великихъ Князей Господь Богъ рогъ возвыси и отъ нечестивыхъ поганыхъ Царей свободи, а самыхъ Царей нечестивыхъ вся державы ихъ разруши и всю славу ихъ помрачи»705. Как видим, Сильвестр говорит здесь об освобождении от татарских ханов, но не именно Ивана III, а в целом «православных великих князей». По его словам, «великое гонение» на Русь со стороны Орды было в прошлые времена («сперва»). Таким образом, из текста Послания не следует, что его автор относит освобождение Руси от ордынской зависимости даже вообще к эпохе правления Ивана III, а тем более конкретно к событиям 1480 г., обстоятельства которых в Послании не упоминаются.

Другим источником той же эпохи является «Казанская история», которая определённо относит освобождение Руси от ордынской зависимости к эпохе Ахмата и Ивана III: «Бысть же злогордая та и великая власть варварьская над Рускою землею от Батыева времени по царство тоя Златыя Орды царя Ахмата, сына Зелед-Салтанова, и по благочестиваго великаго князя Иоанна Васильевича Московскаго»706. Автор «Истории» повествует об отправке Ахматом после его вступления на престол послов к Ивану III с требованием дани за прошлые годы: «Царь Ахматъ восприимъ царство Златыя Орды по отце своемъ, Зелети-Салтане царе, и посла к великому князю московскому Иоанну Васильевичю послы своя по старому обычаю отецъ своихъ и з басмою парсуною просити дани и оброковъ на прошлыя лета»707. Получив отказ, хан выступает в поход на Русь. В рассказе об этом походе упоминается 1480 г. и Угра, а также разорение ставки Ахмата царевичем Нурдовлатом и князем Василием Ноздреватым. Вслед за тем «Казанская история» рассказывает об отступлении и гибели Ахмата от рук ногайцев и заключает: «И тако скончашася цари ординьстии, и таковым Божиимъ промысломъ погибе царство и власть великия Орды Златыя. И тогда великая наша Руская земля освободися от ярма и покорения бусурманскаго, и начатъ обновлятися, яко от зимы и на тихую весну прелагатися. И взыде паки на преднее свое величество и благочестие, и доброту, яко же при велицемъ князи первом Владимире православномъ»708. Мы видим, что автор «Казанской истории» также связывает конец «ярма и покорения» Руси с событиями не именно 1480 г., а скорее нескольких десятилетий. При этом он указывает, что выплата дани Орде прекратилась ещё за несколько лет до вступления Ахмата на престол. Таким образом, представление о решающей роли событий 1480 г. в освобождении от ига принадлежит только русской исторической науке XIX в.

Иван III вступил на русский престол уже как независимый государь. Факт выплаты им дани Ахмату между 1468—1471 гг. не имеет принципиального значения, как и факт выплаты дани Шейх-Ахмаду в 1502 г. В обоих случаях это был откуп от набегов в период войны с другой державой (в первом случае – с Казанью, во втором – с Литвой). Документы дипломатических отношений с Крымским ханством не содержат никаких намёков на зависимость Руси от Большой Орды. Так, в 1475 г. Алексею Старкову было велено говорить Менгли-Гирею: «Осподари наши великии князи отъ отцовъ и отъ дедъ и отъ прадедъ слали своихъ пословъ къ прежнимъ царемъ къ ординскимъ, а они своихъ пословъ посылали къ великимъ княземъ; а осподарь мой князь велики и нынеча потомужъ своихъ пословъ шлетъ къ Ахмату царю и къ брату его къ Махмуту, и они своихъ пословъ къ моему государю посылаютъ»709. Здесь отношения между Русью и Ордой представляются как отношения равноправных сторон, ни на какое подчинённое положение нет и намека.

Польский историк Ян Длугош, который умер в мае 1480 г., т.е. ещё до Стояния на Угре, в своей хронике под 1479 г. поместил панегирик Ивану III, в котором заявил, что тот «свергнув варварское иго, освободился со всеми своими княжествами и землями, и иго рабства, которое на всю Москву в течение долгого времени… давило, сбросил» (excusso iugo barbaro, vendicaverat se in libertatem cum omnibus suis principatibus et terris, et iugum servitutis, quo universa Moskwa a temporibus diuturnis… premebatur, rejecit)710. Из этого следует, что факт полного освобождения Руси от ордынской зависимости осознавался в Польше ещё до провала похода Ахмата в 1480 г.

Примечательным памятником является Житие новгородского архиепископа Ионы, согласно которому этот святитель во время своего приезда в Москву в 1463 г. предсказывал Василию II, что именно в княжение Ивана III ордынское ярмо будет сброшено полностью: «„Ныне же молитву мою услыши, – глаголаше, – и блажаишее въсприими, яко князь благочестивъ паче же и над князи много благодеяти мощну сущу. Неправды коея клевет ради нечестивых языкъ на правдивыя не подвигни и тихима очима своя повинныя сматряи и свободныя на работу приимати не начинаи. Тебе самому дние приближаются яко сынови же твоему Ивану хоругви рускиа съдержати, о семъ молитвы со всеми своими къ всесилному Богови прилежно възносити потщуся. Наипаче же свободу сынови твоему от ординьских цареи приати от Бога испрошу за свободу града моего, еже о тебе, еще же молитвою Господеви възвысити десницу сына твоего над всеми и покорити ему вся супостаты его, и больши прародителеи прославитися властию и укрепитися княжению его в руку его и простертися силы его на многы, и страны великиа приати ему точию аще благочестивее поживет, и тихима очима владомыя смотрети будеть“. О сем пророчестве святителя старца услади князь и возвеселися зело о обещании свободы сынови своему отъ ординьских цареи, ведыи непогрешателное словесъ его»711.

Своё пророчество Иона повторил и самому Ивану III: «По преставлении же великого князя Василиа сынъ его Иванъ княжениа хоругви приемъ, абие посылаетъ ко блаженному Ионе архиепископу в Великии Новъград, моля его молитвовати за нь ко всесилному Богови, яко же преже обещася, въ еже утвердити княжение его и възвысити десницу его надъ врагы его и во всемъ поспешитися. Еще же и освобожении и мучительства отъ ординских цареи и татаръ. Архиепископъ же Иона възда ему наречие, яко не погрешитъ надежа да помнить же несумнение отца своего, како веровавъ и в духовнои своеи вписа и заповеда не истязати ему дани и по изведении Орды на братии его. И яко Господь не презрит скорбящихъ слезъ и молитвъ многых, и име же весть судбами, проженет Орду, точию самъ да честиво поживет и тихима очима власть свою правити»712. Житие Ионы было написано «второму лету уже исходящу по успении его», т.е. летом 1472 г.

Таким образом, ход освобождения Руси от татарской зависимости был сложным и постепенным, растянувшимся на многие десятилетия. Первая попытка, предпринятая Дмитрием Ивановичем, не вполне достигла своей цели ввиду того, что сил Московского княжества было ещё не достаточно для решительной победы. Однако определённого успеха ему добиться удалось – титул великого князя Владимирского и всея Руси стал наследственным в роду московских князей. Фактически это произошло в 1363 г., а формально признано со стороны Орды было в 1383 г. С того же времени дань Орде приобрела характер откупа от набегов, к тому же существенно уменьшившись в объёме по сравнению с предыдущей эпохой. Помимо того, в течение длительных периодов русские великие князья правили, вообще не признавая над собой власти татарских ханов (Дмитрий Иванович в 1374—1383 гг., Василий Дмитриевич в 1396—1412 гг. и позднее, Василий Васильевич в конце своего правления). При Иване Васильевиче отношений подчинения уже практически не существовало несмотря на выплату ордынской дани в течение нескольких лет. Походы Ахмата 1472 и 1480 гг. были тщетными попытками восстановить уже отошедшее в прошлое положение дел. Однако с окончательным поражением Ахмата, а позднее его детей, Золотая Орда отнюдь не прекратила свое существование. Её главным преемником стало Крымское ханство, о чём формально свидетельствуют принятые его правителями титулы, не говоря уже о таких её осколках, как Астраханская, Казанская, Ногайская, Сибирская и Казахская орды. Поэтому с почти одновременным уходом с исторической сцены Ивана III и сыновей Ахмата история русско-ордынских отношений не закончилась, а лишь перешла в новую стадию.