Скорбное письмо

Скорбное письмо

Скорбные думы, скорбные письма... Русь, да неужели ты перестала быть православною? Ужели все, что так дорого было сердцу русских людей, за что они душу свою полагали, теперь дозволено попирать, осмеивать, топтать в грязь всякому безбожнику, считающему себя «интеллигентом»? Не диво, что озверелый рабочий издевается над святыней: он ведь следует примеру того, кого считает человеком «образованным»; не диво, что эти якобы «образованные» хотят «образовать» по образу и подобию своему массы народные: раз сами потеряли Бога в душе, они того же желают и для всех; то достойно удивления, то возбуждает страх за самое бытие государственное, что как будто никому до этого дела нет, как будто все это дозволено, как будто на наших глазах сбывается страшное пророчество апостола Павла об удерживающем (2 Солун. 2, 7)... По поводу моих «дневников» я получаю много откликов, и вот послушайте, что пишет, например, один священник — не из центра какого-нибудь, не из города, а из самой глуши, и притом — не из окраинной губернии, где много инородцев, а из одной из самых центральных губерний... И то, что пишет он, теперь творится почти повсюду...

«Тяжело положение сельского священника среди деревенской «интеллигенции», да еще вышедшей из недр самого же духовного сословия. В селе, где я уже 24 года священствую, «интеллигенцию» составляют: врач, у которого вместо св. икон портрет безбожника Толстого, фельдшера, учителя, акушерки, и т. п., а летом местные и наезжие «студенты», которые и «работают» по уезду статистиками, оспопрививателями, агрономами и т. п.

Для всех этих господ сельский священник есть представитель «реакции», «гасильник просвещения» и т. д., а дело пастыря — уже «служение отжившим предрассудкам»... «Вы бы лучше своей обедни-то поубавили», — сказал мне врач публично, когда я в пяток первой седмицы В. Поста попросил его отложить медицинский осмотр детей в школе, потому что они устали да и опять скоро пойдут на исповедь. В воскресный день у него нарочито прием в 9 часов, не исключая даже Пасхи, и все служащие обязаны быть во время обедни в больнице; а в пятницу — день неприемный «для отдыха врача и медицинского персонала». Можно подумать, что у нас большинство поклонников Магомета, тогда как сих последних нет ни единого...»

Не удивляйтесь, почтенный батюшка: в столице и не то делается, и делается на глазах самого правительства: там иудеи-профессора назначают экзамены в двунадесятые праздники для юношей-христиан, и если эти юноши не пойдут на экзамен в святые дни, то их считают не выдержавшими экзамена... Плачут матери-христианки о таком поругании над нашею верою святой, о таком развращении их детей, но что поделаешь? Ведь теперь в государственных, якобы «законодательных» учреждениях хлопочут о совершенной отмене праздников Господних (сначала некоторых, ну а потом доберутся и до остальных). Так чему же удивляться, что в глухой провинции нахал-иудей издевается над нашими святыми днями?..

«За таким интеллигентом врачом, — продолжает священник, — тянутся и низшие служащие. Ранее, до врача, у нас и после литургии успевали принять больных, фельдшер успевал и в церкви помолиться, и к приему поспеть. Теперь же, в воскресенье, именно во время обедни — прием, а в пятницу — праздник. Накануне нового года в церкви всенощная, а в чайной комитета трезвости — в полночь танцы со встречей нового года. А простецы-крестьяне говорят: «Мы помолились Богу, а они и беса не забыли». Закладывают здание больницы, крестьяне просят Богу помолиться, а врач изрекает: «У вас и двор закладывают — так четверть пьют, вот когда выстроим больницу — освятят». Выстроили и постарались сделать освящение так, что никто из народа и не знал. Летом, когда наезжают «студенты», священнику, не сочувствующему их прогрессивным начинаниям, даже на улице показаться рискованно. О посещении «студентами» храма Божия и говорить не приходится. Мать-вдова собирает по приходу именем Христовым сыр и яйца, а детки, во главе с студентом, бывшим семинаристом, публично, напоказ, едят в Успенский пост мясо. Имел я неосторожность посоветовать мальчику оборониться палкой от собаки, принадлежащей студенту, а сей студент уже кричит на меня: «Отец, вы — пастырь Церкви, а проповедуете кровопролитие, вам бы нагайку, а не меч духовный, в физиономию вам плевать!» И это говорит юноша священнику, который его же учил грамоте! Но и этого мало: пишет жалобы и земскому начальнику, и архиерею, аттестует меня как «презираемого всеми», как «угнетателя всех лучших сил и лиц в приходе», грязнит всю жизнь священника. И этого мало: собирает всю компанию товарищей, и объявляют они священнику, «оскорбившему студенчество» (читай: студенческую собаку), бойкот. Не забудьте, что все это — дети духовенства же, питомцы наших духовных семинарий... Ведайте, что по жалобам сего студента мне пришлось перенести и «дознание»... Горько все это, но еще более горько, еще более страшно, что простые мужички все это видят и говорят: «Учите вы в своих семинариях на церковные деньги своих детей, а они не только в пастыри, но и в пастухи не годятся (ну, это, пожалуй, неправда; видите, как они заступаются за своих собак: годились бы и в пастухи!). Лба не перекрестят».

Ясно, что народ начинает терять доверие к нашим семинариям, а следовательно, и к молодым священникам. А отсюда — один шаг до сектантства.»

Читаешь вот такое письмо, — а их немало получается — и думаешь: да где мы живем? Ужели на святой Руси? Где ты, мать наша Русь православная?.. Ведь в языческой Японии того не приходится видеть, что творится у нас. И там не станут издеваться над своим бонзою, там, сколько мы знаем, умеют уважать даже чужие святыни. Идолопоклонники знают правила приличий, а наши мнимые христиане, нередко питомцы — увы! — наших духовных семинарий, поступив в число каких-то «студентов», становятся фанатиками неверия, заклятыми врагами родной Церкви и ее служителей, не щадят ничего священного, не хотят просто пожалеть старика священника, у которого когда-то учились грамоте... Ужели нет способов защитить сельских батюшек от этих хулиганов интеллигенции? Ужели священник должен идти в наши суды, где нередко, ах как нередко, сидят друзья-приятели вот этих же хулиганов, которые уж постараются выручить их из беды, а бедному священнику еще подлить горечи в его и без того горькую чашу? Нет, не подобает преемнику апостольского служения идти в мирской суд, когда его лично оскорбляют, поносят, издеваются над ним. Если всякий христианин должен помнить заповедь Господню: «Блажени есте, егда поносят вам и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще имене Моего ради», — тем паче сию заповедь должен носить в своем сердце тот, кому Господь поручил и других учить ей. Как он научит других, если сам не исполняет ее? Сказано ведь: «Иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем». В деле проповеди только то слово и сильно, которое идет от опыта духовного. Св. Исаак Сирин говорит, что слово опыта есть живая вода, утоляющая жажду души, а слово без опыта — что вода, писанная на стенах. Отцы и братия! Архипастыри и сопастыри словесного стада Христова! Настают для нас времена исповедничества, а может быть, и мученичества. Язычество грязною волною врывается в среду христианства. Кажется, будто сатана вышел из бездны, чтобы обольщать народы на четырех концах земли... Вера гаснет в сердцах тех, которые считали себя верующими, а на место ее входит сатана в эти опустошенные от всего доброго сердца и властвует над ними. Ужас объемлет сердце, когда читаешь, что творится в Португалии, что еще так недавно творилось в Испании, что грозит нашим единоверным братиям христианам в Турции... С какою беспощадною злобою враги Христа издеваются над теми, кто не вотще носит имя Христово! И особенно эта злоба услаждается в издевательствах и истязаниях над теми, кто стоит ближе к Церкви: над служителями алтаря и иночествующими. Их прямо истребляют, как вредных животных. Да сохранит Господь нашу бедную Русь от такого несчастия! Ведайте, отцы и братия, что то, о чем пишет мне священник, что мы все видим воочию, о чем пишут ежедневно патриотические газеты — все это только начало болезням, или — по народному присловию — лишь цветочки. Будут и ягодки, если попустит Господь по грехам нашим. Тайна беззакония уже назревает на земле. Заклятые враги христианства ведут свое дело искусно и неутомимо. Готовьтесь к исповедничеству, готовьтесь к мученичеству. И тем горше будет чаша наших испытаний, что нам поднесут ее не язычники, не римские воины, а изменники Христу. О, они злее всех язычников, ибо они суть «сборище сатаны», о котором говорит Тайновидец. Что все нынешние поношения, кои нам приходится терпеть, пред теми, какие ждут нас впереди, если попустит Господь! Грозы Божии ходят вокруг нас, Господь зовет всех нас к покаянию. Не у гражданского закона ныне искать нам защиты: не тот дух веет ныне в тех сферах, откуда мы могли бы ждать этой защиты, — не внесут ныне законопроекта, который защитил бы нас, без наших жалоб, от поруганий, из уважения только к нашему сану и званию... Нет! Возьмем свой крест и бодро пойдем за Тем, Кто Сам впереди нас возшел чрез крест на небо, крестом отверз врата небесные. Кто и нам заповедь дал о крестоношении, Кто силен и нас укрепит в сем подвиге благодатию Своею! Будем себе постоянно напоминать слово великого труженика и страдальца за проповедь Христова евангелия Апостола Павла: «Кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, а на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 4, 17). Это знал еще Царь Давид: «При умножении скорбей моих в сердце моем, — говорит он, — утешения Твои услаждают душу мою» (Пс. 93, 19). А Господь — слышите, что обещает? «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах!»