Удушливые газы

Удушливые газы

Германцы изобрели против людей, как против каких-нибудь насекомых, удушливые газы; но есть люди, которые давно предупредили их: они изобрели другой способ отравлять и душить людей — ложью, клеветою, инсинуациями — в печати. Известно, что простой русский человек каждую напечатанную строку считает за чистую истину; он все еще не может себе представить: как это можно дозволять печатать ложь и клевету, как не стыдно печатающим, как не грешно разрешающим печатать?.. Он не понимает, для чего дана такая свобода — печатай что хочешь, лишь бы какого министра не задеть... Недалеко, правду сказать, ушли от простого мужичка и наши глаголемые интеллигенты: попробуй разубедить иного в чем-нибудь похожем на сплетню: он ткнет перстом в газету — вот, читай, так напечатано! Напечатано — значит — правда. А при воспитанной немцами на протяжении почти двух столетий склонности нашего интеллигента к протесту, к критике всего, что стоит выше его, бесполезно было бы и доказывать ему противное.

Вот всем этим и пользуется собирательный иудей, чтобы достигать своих целей. Он захватил в свои цепкие руки печать в подавляющем ее большинстве; он зорко следит за всяким благотворным для Церкви, но опасным для его темных целей, явлением в церковной жизни; он тщательно замалчивает это явление в своей печати, а когда не удается это, он старается его дискредитировать в глазах читателей, представить в извращенном виде, набросить на него тень, очернить тех, кто является виновником такого нежелательного для него явления. Вспомните, как наша, так называемая либеральная, печать относилась к великому событию в жизни Церкви — открытию святых мощей Саровского чудотворца Серафима двенадцать лет тому назад. Большинство иудействующих газет притворилось, как будто ничего особенного на Руси не случилось, и только Царское путешествие в Саров вынудило их заговорить о том, что там творится. Но и тут — ни слова о чудесах, которые преизобильно источались у раки нового чудотворца, у его источника, даже у его уединенных келлиек пустынных. Чувствовалось какое-то презрительное отношение иудействующего полуинтеллигента ко всему этому. И это не случайное явление. Помню великое торжество в Троицкой Лавре в 1892 году, обитель преподобного Сергия, а с нею и вся Русь православная праздновала 500-летний юбилей блаженной кончины великого печальника Русской земли; из Москвы шел величественный крестный ход в несколько десятков тысяч богомольцев; подъем народного духа был столь высок, что все мы, свидетели этого великого торжества, переживали часы, не повторяемые в жизни каждого. Лесные звери, медведи, когда-то благодетельствованные великим старцем-подвижником, как бы выслали от себя своего рода депутацию: приходила к скиту большая медведица с двумя медвежатами в самый день юбилея, как это истолковали простые богомольцы, и умилились сердцем, приняв и это в некоторое знамение и поучение себе. А наша печать? Интеллигенты? Исключая патриотических газет, вроде «Московских Ведомостей», остальные едва обмолвились несколькими заметками. Так было и при открытии святых мощей новых чудотворцев: Феодосия, Иоасафа, Питирима, так бывает всегда, когда в народной жизни проявляется вера народная, когда Церковь русская светло красуется своими великими переживаниями...

Иудеи и их приспешники так искусно перевоспитывают миросозерцание своих читателей, так отравляют их духом скептицизма, что последние, даже из числа тех, которые считают себя еще верующими, мало-помалу начинают «стыдиться Христа»: им становится как-то не по себе, когда духовное лицо начинает разговор о чудесах, о Страшном суде Христовом, даже о злых духах, о всем сверхчувственном. Они боятся шуток, если не прямо насмешек со стороны уже неверующих. Их начинает стеснять даже присутствие духовного лица. Этот ложный стыд переносится даже на обстановку: вы не скоро найдете глазами святую икону в богатом зале, она ютится где-нибудь в уголке, за драпировками, и мне случалось у очень почтенных людей иногда спрашивать хозяина: где икона, чтобы помолиться пред обедом? Стыдятся Христа! И стыдятся, и не хотят сознаться в том. «Не принято теперь иметь большие иконы в домах». Кем не принято? Кто является законоположником такого деспотического гонения на святыню нашей веры? Вам не ответят. «Так принято, так не принято» — вот и весь ответ... И напрасно вы будете доказывать, что так относиться к священному обычаю, лучше сказать, преданию родной матери-Церкви, завету наших предков — иметь святыню на виду — грешно: это значило бы лишать себя и свой дом заведомо Божия благословения. Новый, модный, враждебный заветам Церкви обычай окажется сильнее ваших доказательств, выше вашего авторитета, будь вы не только простой священник, но даже сам митрополит. Увернутся, может быть, извинятся ради приличия, чтоб не обидеть вас, а икон повиднее не поставят: это значило бы прослыть в обществе ханжами, лицемерами, людьми отсталыми... И сказать правду: святым иконам, пожалуй, и не место в зале, украшенном картинами иногда не особенно скромного содержания. Вот такие картины иметь — не зазорно: это — «дань уважения искусству». Еще немного, и иконы совсем будут вынесены из раззолоченных покоев наших интеллигентов, как уже изгоняется из их души церковное миросозерцание.

Я взял пример из обыденной жизни, из современной домашней обстановки нашего времени. На этом примере яснее видно, как «удушливые газы» в области духа делают свое дело. А делают они главным образом теперь чрез печать, чрез эти газетные листы, эти еженедельники и месячники, без которых не могут жить наши современные интеллигенты. Любимая газета нашего интеллигента — его постоянный, неразлучный друг и собеседник: он читает ее еще в постели, лишь только откроет глаза, он хватается за нее в вечерний час: теперь, благодаря войне, завелись газеты, выходящие даже дважды после обеда. Какое могучее средство для перевоспитания русского миросозерцания, но — увы — не к добру, а для отравления русской души ядовитыми идеями иудейской лжи, клеветы, всяких инсинуаций! Как легко распространять все гибельные теории материализма, дарвинизма, социализма!. Тут не надо даже самых элементарных доводов, соображений: довольно выставлять «последнее слово» каждой такой теории, как неоспоримо доказанную истину, и цель достигнута: кто посмеет критиковать автора, если он сошлется на «великие» авторитеты науки с немецкими притом фамилиями? Ведь именно так и делают все неверы — газетные сотрудники: для них, например, в вопросах о Библии величайший авторитет какой-нибудь Гарнак, Делич, но на деле разве только в редких случаях эти господа видели самые книги этих многоученых, но, большею частью, принадменных и потому крайне пристрастных немцев. С ветру хватают их догадки, гипотезы, выдают за истины непреложные и тем гипнотизируют массы полуграмотных, полуинтеллигентных читателей, особенно пылкой молодежи, неспособной глубоко вдумываться в суть дела, горячо схватывающей всякую, новинку и потому легко отравляющейся этими немецкими «удушливыми газами» их безбожной полунауки. Об этом я уже не раз говорил, это — страшное зло, с которым необходимо бороться всеми мерами.

Но зло идет дальше. Та же система отравления ложными идеями применяется к распространению клеветы на правительство, на тех, кто имел несчастье попасть в немилость «руководителей общественного мнения», проще говоря — газетных заправил. Дело ведется обычно так: пускается слух или сообщается искаженный до неузнаваемости факт, касающийся доброго имени намеченного к истязанию посредством печатной травли лица; этот слух, это сообщение дружно подхватывается всею иудействующею печатью не только в столицах, но и в губерниях... Напрасно вы будете обращаться к властям: вам скажут: «Суды суть и анфипаты суть... туда и обратитесь». А пойдете в суд — натерпитесь горя прежде, чем получите удовлетворение. Пока суд да дело — вас многажды еще обольют помоями в тех же газетах, и вам пришлось бы вести подобные процессы в судах без конца. А между тем ваше имя в этих, враждебных вам, газетах станет нарицательным, им станут называть всех подобных вам борцов, например, против иудейского или немецкого засилья. Мы знаем немало таких имен, против которых в обществе под влиянием травли на них со стороны газет сложилось предубеждение. В самом деле: ведь известно, что и капля долбит камень не силою, а частным падением, так и эта дружная травля в конце концов делает свое грязное дело. Самый мужественный борец бессильно опустит руки, сознавая бесполезность борьбы. Вот чего теперь и добиваются наши всех видов «либералы», когда требуют полной свободы печати. Надо помнить, что у клеветников, у всех противников власти есть специальный язык, на котором они пишут, подобно тому, как у промышляющих добычею чужого добра есть так называемый «воровской язык». Никакой суд их не изловит, не уличит: всегда найдут изворот и избегнут наказания: не окажется «состава преступления».

Невольно вспоминаются печальной памяти годы «освободительного движения». Все это практиковалось тогда в самых широких размерах. Особенно травили нас, служителей Церкви, травили беспощадно, до того, что мы, многие из нас, немало получали и смертных приговоров, очевидно, не от самих революционеров, — им не было интереса предупреждать, а от отравленных ими читателей-мечтателей, доводимых клеветою, злобными инсинуациями до фанатизма. И были тогда случаи, когда эти натравленные газетами фанатики являлись, даже не спросясь своих неведомых им руководителей, добровольцами-исполнителями таких приговоров, из усердия к служению «идее», проповедуемой газетами... Настоящие Смердяковы!

Опыт 1905 года открыл тактику наших домашних врагов; мы уже знаем, что если начался обстрел, то значит — готовится и атака. Не со вчерашнего дня идет травля против Церкви, а в последнее время она усилилась и приняла характер систематического обстрела: едва не каждый день читаешь то в той, то в другой газете известного лагеря выступления против монашества, монастырей, архиереев и добрых пастырей из белого духовенства. Говорю: добрых, потому что, к несчастию, есть и среди батюшек сторонники левых взглядов, вторящие выступлениям левых газет, особенно если речь идет об архиереях или монахах. За самое последнее время можно указать на несколько выпадов со стороны левых: снова, как в 1905 году, заговорили о каких-то несуществующих монастырских миллиардах, о неотзывчивости будто бы монастырей к нуждам войны, о доходах лавр, об их богатых ризницах, о необходимости якобы каких-то ревизий монастырских сокровищ, другими словами — обыска (как будто монахи что-то скрывают, как будто у них нет ни описей ризничного имущества, ни других документов, как будто нельзя доверяться их показаниям на основании таких документов, если бы в том настояла крайняя нужда). Заговорили о доходах архиереев; забыты уже те данные, какие лет пять-семь назад были представлены в Государственную Думу бывшими обер-прокурорами. Подстрекают белое духовенство к всероссийскому съезду без участия архиереев, как будто духовенство в Церкви может иметь самостоятельное значение, как будто архиереям не следует доверять, как будто такое разъединение кому-нибудь полезно. Критикуют послание Св. Синода о посте и молитве, почему-де оно не говорит о взяточничестве, не перечисляет грехов против десяти заповедей, почему не запретил Синод священникам брать за молебны в эти дни, и в то же время сетуют, что актеры остались без заработка на четыре дня. Нападают на отдельных святителей, как, например, на Варшавского, оставившего Варшаву в такое время, не желая вовсе знать, что сей мужественный святитель готов был и в плен пойти, но не мог же он не исполнить воли, выше его стоящей... Ловят, искажают каждое слово архиерея, сказанное с кафедры, как это недавно было с Тверским архиепископом, чтобы всячески подорвать авторитет архипастыря. Разве вы не видите, что начался обстрел всех позиций Церкви? Разве не чувствуете, что близится момент атаки на нее всех сил преисподней? Да она уже и началась: уже «прогрессивный блок» постановил требовать, — легко сказать: требовать! — полной свободы исповеданий, а это значит на языке наших всякого рода либералов — свободы пропаганды, совращения, развращения малых сил, православных верующих душ разными сектантами и раскольниками, разными хлыстами, не говорю уже о немецких агентах — баптистах, штундистах и прочая, и прочая... Это значит — открытый поход против Церкви, война против нее с целью смести ее с лица земли. Что ж? Церковь на земле сущая и называется воинствующею; ей не привыкать стать воевать с врагом рода человеческого, сатаною и всеми его приспешниками. Что ж? Она не боится этой войны: она непозыблемо верует божественному обетованию своего Божественного Основателя: «И врата адова не одолеют ей!» Кто пойдет против Церкви, тот да ведает, что идет он против Христа Бога истинного, тот — в союзе со врагом Христа. Не впервые церкви, невесте Христовой, быть «яко крин в тернии», пребывать в великих скорбях, бедах и гонении. Но она не разрушится, она пребудет до скончания века, ибо с нею и в ней обетовал пребывать Сам ее Глава и Основатель — Христос. «Се, — глаголет Он, — Аз с вами есмь до скончания века — аминь!» Да, «аминь», истинно так! Лишь бы мы были верны Ему, а Он нас не оставит. Сице веруем, сице уповаем! И никакие «удушливые газы» иудейской печати не заставят нас молчать — «не умру, — глаголет пророк, — но жив буду и повем дела Господня!» А с пророком дерзаем говорить и мы, служители Церкви Христовой, аще и недостойные, дерзаем даже и еще сказать нечто большее: помни, Русь наша матушка родная, что Господь обетовал вечно, до скончания мира, пребывать в Церкви, а не в государстве, что дотоле Он не оставит и тебя, пока ты сама пребудешь верна Его Церкви, а если изменишь, то возьмется от тебя светильник истины, отымется «царствие Божие, и дастся языку, творящему плоды его» — какому — Ему единому известно, но так говорит история Церкви, история народов, коим были вверены словеса Божии, — раскрой страницы сей истории и поглубже вдумайся в их смысл... Пока не поздно, пока враги не расхитили твоего вечного сокровища — святыни православия, пока не отнята от тебя милующая десница Божия и покров Заступницы усердной рода христианского — Матери Божией! «Буди верен до смерти, — глаголет Господь, — и дам ти венец живота».