Глава 6. Вызов исламу Новый фундаментализм талибов

Глава 6. Вызов исламу

Новый фундаментализм талибов

Ислам всегда был стержнем жизни простых афганцев. Любой мусульманский обряд — будь то пятикратная ежедневная молитва, пост в месяц рамадан или закят (исламский налог в пользу бедных) — мало в какой исламской стране соблюдается так же регулярно и с таким же благочестием, как среди афганцев. Ислам послужил основой для объединения разноплеменных народов Афганистана, а джихад часто служил знаменем афганского национализма в борьбе против англичан и русских.

Когда речь идет о вере, коммунист, король и моджахед ведут себя одинаково. Когда я посетил престарелого экс-короля Захер Шаха в Риме в 1988 году, он спокойно прервал интервью, чтобы выйти в соседнюю комнату и помолиться. Министры-коммунисты молились в своих кабинетах. Моджахеды останавливали бой, чтобы помолиться. Мулла Омар проводил долгие часы на своем молитвенном коврике и часто размышлял о вопросах стратегии после молитвы, Ахмад Шах Масуд прекращал командовать боем, чтобы помолиться, погружаясь затем в одухотворенное молчание среди грохота пушек и радиопереговоров.

Но ни один афганец не может настаивать на том, чтобы другой мусульманин рядом с ним молился тоже. По традиции афганский ислам отличался терпимостью по отношению к другим направлениям ислама, другим религиям и к современному образу жизни. Афганские муллы никогда не запихивали ислам людям в глотку, и до самого последнего времени различия внутри ислама не становились политическим вопросом.

До 1992 года индусы, сикхи и евреи играли значительную роль в экономике страны. Они традиционно контролировали денежный рынок в городах, и афганские короли, собираясь воевать, часто брали у них взаймы.

После 1992 года жестокая гражданская война покончила с многовековой афганской традицией терпимости и согласия. Степень вражды между различными направлениями ислама и этническими группами была настолько сильна, что ни один афганец прежде не смог бы вообразить такого. Массовые убийства хазарейцев Масудом в Кабуле в 1995 году, талибов хазарейцами в 1997 году, хазарейцев и узбеков талибами в 1998 году, не имеющие прецедента в истории Афганистана, произвели страшное и необратимое действие на дух и религиозное сознание нации. Откровенно антишиитская программа талибов опорочила ислам и единство страны, те, кто был в меньшинстве, массами бежали за границу. Впервые в истории Афганистана ислам из объединяющего начала превратился в смертельное оружие вражды, раскола и кровопролития в руках экстремистов.

Восемьдесят процентов афганцев — сунниты ханафитского толка, наиболее либерального из всех четырех направлений суннизма.[100] Другие направления немногочисленны и рассеяны по окраинам страны. Шиизм преобладает среди хазарейцев в Хазараджате, у горстки пуштунских племен, у немногих таджикских кланов и некоторых жителей Герата. Исмаилиты, последователи Ага-хана, представляют собой шиитскую секту. Они всегда жили в труднодоступной местности на северо-востоке, граничащей с общинами исмаилитов Памира на востоке Таджикистана и севере Пакистана. Вождь афганских исмаилитов Сайед Надир Шах Хуссейн, умерший в 1971 году, был назначен главой всех исмаилитов мира самим Ага-ханом. С тех пор общину возглавляют его сыновья, которые играют заметную роль в Северном Альянсе. Индусы и сикхи, пришедшие в XIX веке вместе с обозами англичан, в большинстве своем покинули страну к 1998 году. Так же поступили и бухарские евреи, хотя несколько десятков их еще осталось.

Ханафиты склонны к децентрализации и отсутствию иерархии, потому-то правители XX века и затруднялись включить их вождей в жестко централизованную систему государственного управления. Но именно это качество замечательно подходило для слабо организованной афганской конфедерации. Традиционный афганский ислам проповедовал минимальное правительство, которое почти не вмешивается в жизнь подданных. Повседневное управление оставалось в руках племени и общины. Благодаря деревенским муллам, почти не имевшим образования, мечеть у пуштунов становилась центром деревенской жизни. Студенты, или талибы, учились в маленьких медресе, разбросанных по зоне расселения племен. В Средние века центром системы: афганских медресе был Герат, но начиная с семнадцатого века афганские ученые отправляются на учебу в Среднюю Азию, Египет и Индию, чтобы, отучившись в более престижных медресе, пополнить ряды улемов.[101]

Еще одной причиной глубокого укоренения ислама в Афганистане было то, что долгое время судопроизводство вершилось по законам шариата. Лишь в 1925 году эмир Аманулла впервые начал вводить светское законодательство, и государство взяло на себя подготовку духовных лиц на должности кази, исламских судей. С открытием в 1946 году факультета шариата в Кабульском университете последний стал основным центром интеграции нового светского законодательства и шариата. Соединение традиций с современностью воплотил в себе Мохаммад Муса Шафик, последний премьер-министр монархии, свергнутый в 1973 году. Шафик учился в медресе и на факультете шариата, после чего получил степень в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Когда в 1979 году он был казнен коммунистами, многие оплакивали его смерть.[102]

Поэтому неудивительно, что в 1979 году муллы присоединились не к радикальным исламским партиям, созданным моджахедами, а к более умеренным племенным партиям, таким, как Харакат-и-Инкилаб Ислами во главе с мауланой Мохаммадом Наби Мохаммади, и Хизб-и-Ислами во главе с маулави Юнусом Халесом. Оба они носили титул маулави, учились в свое время в медресе Хаккания в Пакистане и организовали свои медресе внутри Афганистана. После советского вторжения они создали свои организации — децентрализованные, неидеологизированные и не имевшие иерархии, но они быстро стали проигрывать более радикальным исламским партиям, получавшим поддержку ЦРУ и пакистанской разведки.

Другая причина умеренности афганского ислама — огромная популярность суфизма, мистического направления ислама, зародившегося в Средней Азии и Персии. Его название происходит от арабского слова суф, «шерсть», от грубой шерстяной одежды, которую носили первые последователи учения. Суфийские ордена, или тарикаты, что значит «пути», выражали средневековый протест против власти, умствования, закона и мулл, чем сильно привлекали людей бедных и лишенных власти. Суфии основывают свое учение на молитве, созерцании, танцах и музыке. Во время своих обрядов они трясутся и кружатся, постоянно ища истину. Их ритуалы создают внутреннее духовное пространство, в которое нет доступа посторонним. Семь веков назад знаменитый арабский путешественник ибн Баттута так описывал суфизм: «Основная цель суфия — проникнуть сквозь покров человеческих чувств, которые преграждают путь к Божеству, и добиться таким образом причастия и слияния с Богом».[103]

Два основных суфийских ордена Афганистана — Накшбандия и Кадирия — играли большую роль в объединении антисоветского сопротивления, давая ему возможность опереться на сеть своих членов вне политических партий и этнических групп. Семейство Моджаддеди возглавляло орден Накшбандия и на протяжении веков было тайной властью в Кабуле. Чтобы уничтожить потенциальных соперников, коммунисты жестоко убили 79 членов семьи Моджаддеди. Это случилось в Кабуле в январе 1979 года. Но один из выживших, Себгатулла Моджаддеди, создал в Пешаваре свою собственную партию сопротивления, Джабха-и-Наджат Милли Афганистан, Национальный фронт освобождения Афганистана, и яростно критиковал радикальные исламские партии. Он был назначен президентом временного правительства Афганистана в 1989 году и затем в 1992 году стал первым моджахедом — президентом Афганистана.

Пир Саид Ахмад Гелани, глава ордена Кадирия, породнившийся после женитьбы с бывшим королем Захер Шахом, основал в Пешаваре Махаз-и-Милли, Национальный исламский фронт Афганистана. Оба вождя поддерживали Захер Шаха и были самыми умеренными среди вождей моджахедов. В борьбе за влияние они уступили связке ЦРУ — ISI, Хекматьяру, Масуду, а позднее талибам. Они вернулись в политику в 1999 году, создав Партию мира и национального единства и попытавшись посредничать между Талибаном и его оппонентами.

До появления Талибана исламский экстремизм никогда не пользовался успехом в Афганистане. Среди суннитов были ваххабиты, последователи суровой секты из Саудовской Аравии. Ваххабизм был основан Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом (1703–1792) для борьбы с суфийским влиянием среди аравийских бедуинов, но после нефтяного бума 1970-х распространение ваххабизма стало одной из главных задач саудовской внешней политики. Впервые ваххабиты появились в Средней Азии в 1912 году, когда уроженец Медины Сайед Шари Мухаммад основал первые ячейки ваххабитов в Ташкенте и в Ферганской долине. Отсюда и из Британской Индии это учение проникло в Афганистан, где перед войной у него было ничтожное количество поклонников.

Но после того, как саудовское оружие и саудовские деньги попали в руки обучавшихся в Саудовской Аравии пуштунских ваххабитов, у них появилось некоторое количество последователей. На начальном этапе войны в Афганистан был послан Абдур Расул Сайаф, афганец, долго живший в Саудовской Аравии, с заданием создать в Пешаваре партию ваххабитов, Иттихад-и-Ислами (Исламское единство). Афганские ваххабиты, иначе называемые салафитами, активно выступали против суфиев и традиционных племенных партий, но им не удавалось широко распространить свое влияние, так как большинство афганцев считало их учение иностранным изобретением. Арабские моджахеды, включая Усаму бин Ладена, нашли некоторое количество последователей среди пуштунов в основном благодаря тому, что у них было много денег и оружие.

Благодаря поставкам оружия, организованным ЦРУ и пакистанской разведкой, основной движущей силой джихада стали радикальные исламские партии. И Хекматьяр, и Масуд участвовали в неудачном восстании против президента Мохаммада Дауда в 1975 году. Потом эти исламские радикалы бежали в Пакистан и пользовались покровительством Исламабада, который использовал их как средство для давления на будущих правителей Афганистана. Когда Советы в 1979 году вторглись в Афганистан, Пакистан уже располагал подконтрольными ему исламскими радикалами, которые могли возглавить джихад. Президент Зия-уль-Хак настаивал на том, чтобы основная часть военной помощи ЦРУ доставалась именно этим партиям — до тех пор, пока Масуд не стал независимым и не начал яростно критиковать влияние Пакистана.

Эти исламские вожди происходили из нового класса людей, получивших университетское образование (Хекматьяр учился на инженера в Кабульском университете, Масуд учился во французском лицее), которые вдохновлялись самой радикальной и политизированной исламской партией Пакистана, Джамаат-и-Ислами. Пакистанская Джамаат, в свою очередь, вдохновлялась примером организации Ихван-уль-Муслимиин, «Братья-мусульмане», основанной в 1928 году в Египте с целью совершить исламскую революцию и создать исламское государство. Основатель «Братьев-мусульман», Хасан аль-Бана (1906–1949), оказал большое влияние на Абдул-Ала Маудудди (1903–1978), основавшего пакистанскую Джамаат в 1941 году.

Ранние последователи «Братьев» по всему мусульманскому миру желали, чтобы именно исламская (а не национальная и не коммунистическая) революция сокрушила колониализм. В противовес традиционным муллам эти исламисты отказывались идти на компромисс с местными неоколониальными элитами и желали радикальных политических перемен, которые приведут к созданию подлинно исламского общества, как при Пророке Мухаммаде в Мекке и в Медине, и, кроме того, смогут ответить на вызов современности. Они отвергали национализм, всякое этническое, племенное деление, феодальную структуру общества ради нового мусульманского интернационализма, объединяющего мир ислама (умма).[104] Для достижения этой цели партии, подобные пакистанской Джамаат или хекматьяровской Хизб-и-Ислами, создавали современные партийные организации, похожие на коммунистические, с системой низовых ячеек, строгой секретностью, идеологической обработкой и военным обучением членов.

Наибольшая слабость созданной «Братьями» политической модели ислама — ее склонность полагаться на одного харизматического лидера, эмира, а не на более демократически устроенное руководство. Радикальный ислам озабочен не созданием институтов, а характером и чистотой своего вождя, его добродетелью и квалификацией, тем, насколько он лично подобен Пророку Мухаммаду[105]. Поэтому такие движения предполагают, что люди уже истинно добродетельны, хотя из их логики следует, что обрести добродетель можно лишь в истинно исламском обществе. Такая модель неизбежно приводит к расцвету диктатуры (случай Хекматьяра).

Но все-таки в сравнении с Талибаном эти исламские радикалы были относительно умеренными и передовыми. Они выступали за образование женщин и их участие в общественной жизни. Они создали или пытались создать концепцию исламской экономики, банковской системы, международных отношений, более справедливого и равноправного общественного устройства. Но радикальный ислам страдал теми же недостатками и ограничениями, что и афганский марксизм будучи всеобъемлющей идеологией, он скорее отвергал, чем объединял все то национальное, социальное и религиозное разнообразие, из которого состояло афганское общество. И коммунисты, и исламисты хотели радикально изменить традиционное общество посредством революции сверху. Они хотели одним движением расправиться с племенным и национальным вопросом, что оказалось невозможным, и не желали считаться со сложностью реальной жизни.

Политическое поражение афганских исламистов и их неспособность создать теории, основанные на реальности, — частое явление в мусульманском мире. Французский ученый Оливье Руа назвал это «крахом политического ислама».[106] Мусульманское общество в двадцатом веке оказалось разделенным между двумя конфликтующими структурами. С одной стороны, это клан, племя, этнос. С другой — государство и религия. Выбор лежит между верностью малой группе и верой, лояльностью своему племени и лояльностью умме, а не государству[107]. Афганским исламистам не удалось разрешить это противоречие.

Талибан был создан как исламское реформаторское движение. На протяжении всей истории мусульманского мира реформаторские движения изменяли как основания веры, так и основания политической и общественной жизни, мусульманские кочевые племена разрушали мусульманские империи, преобразовывали их, а затем и сами оседали в городах и подвергались разрушению. Возможность политических перемен осуществлялась через концепцию джихада. Западная мысль под влиянием крестоносцев Средневековья описывает джихад как войну ислама против неверных. Но по существу джихад есть внутренняя борьба мусульманина за самосовершенствование, за то, чтобы самому стать лучше и помочь своей общине. В джихаде проверяется, насколько человек послушен Богу и выполняет Его волю на земле. «Джихад есть внутренняя борьба за нравственную дисциплину, приверженность исламу и политическому действию»[108].

Ислам также одобряет восстание против неправедного правителя, независимо от того, мусульманин он или нет, и джихад есть механизм, мобилизующий на борьбу за перемены. Так, жизнь Пророка стала образцом джихада, безупречного поведения мусульманина и его политического действия: Пророк, исполненный гнева и морального негодования, восстал против развращенного арабского общества, в котором он жил. Следовательно, талибы действовали в духе джихада Пророка, когда они выступили против окружавших их алчных полевых командиров. Но джихад не дает права убивать единоверных мусульман за их этническую или религиозную принадлежность, и именно такая интерпретация джихада талибами отталкивает непуштунов. Хотя талибы и заявляют, что борются против развращенных и порочных мусульман, с точки зрения национальных меньшинств талибы используют ислам как ширму для уничтожения непуштунов.

Интерпретация талибами ислама, джихада и преобразования общества была аномальным явлением в Афганистане, поскольку они не следовали ми одному из направлений исламизма, появившихся во время антисоветской войны. Талибы не были ни радикальными исламистами, последователями «Братьев-мусульман», ни суфийскими мистиками, ни традиционалистами. Они не попадали ни в одну из частей спектра исламских идей и движений, возникших в Афганистане между 1979 и 1994 годами. Можно сказать, что вырождение и кризис доверия ко всем трем направлениям (радикальный исламизм, суфизм и традиционализм), их сползание к неприкрытой, бесстыдной борьбе за власть создало идеологический вакуум, который и был заполнен Талибаном. Талибы не представляли никого, кроме себя, и не признавали никакого ислама, кроме своего собственного. У них было свое собственное идеологическое основание — крайняя форма деобандизма, проповедовавшегося пакистанскими исламскими партиями в афганских лагерях беженцев в Пакистане. Деобандизм, ответвление ханафитского направления суннизма, имел свою историю в Афганистане, но его интерпретация талибами не имеет параллелей нигде в мусульманском мире.

Возникнув в Британской Индии, деобандизм был не реакционным, а передовым движением за реформы и объединение мусульманского общества в то время, когда оно пыталось существовать внутри колониального государства, управляемого немусульманами. Его главными идеологами были Мохаммад Казим Нанотави (1833–1877) и Рашид Ахмад Гангохи (1829–1905), основатели первого медресе в Деобанде, неподалеку от Дели. Восстание сипаев 1857 года было этапным событием для индийских мусульман, возглавивших его и потерпевших поражение. Философские и религиозные течения, родившиеся среди мусульман Индии после восстания, были попытками восстановить их позиции в обществе — начиная деобандистами и кончая прозападными реформаторами, создавшими мусульманский университет Алигар. В этом университете, устроенном по британскому образцу, наряду с исламом преподавались гуманитарные и естественные науки, что давало возможность мусульманской молодежи догнать своих британских правителей и соперничать с растущей индусской элитой.

Все эти реформаторы считали образование основным фактором для формирования нового, современного мусульманина. Деобандисты ставили перед собой цель подготовить новое поколение образованных мусульман, которые бы возродили ценности ислама, основываясь на научном знании, духовном опыте, законах шариата и суфийском тарикате, или пути. Обучая своих студентов толкованию шариата, они старались согласовать классические тексты с современными реалиями. Деобандисты ограничивали роль женщин, отрицали любые формы иерархии в мусульманской общине и отвергали шиизм — но талибы исповедовали все это в таких крайних формах, с которыми не согласился бы никто из первоначальных деобандистов. Деобандисты создали сеть медресе по всей Индии, и афганские студенты, сами пытавшиеся понять, как ислам может сочетаться с колониализмом, приезжали туда на учебу. В 1879 году в Индии было 12 деобандийских медресе, и среди студентов было множество афганцев, хотя последних считали «вспыльчивыми и мятежными».[109] В 1967 году, когда Деобанд отмечал столетие со дня своего основания, в Южной Азии было 9000 деобандийских медресе.

В начале XX века правительство Афганистана хотело наладить сотрудничество с Деобандом и построить у себя сеть современных медресе, контролируемых государством. Улемы из медресе в Деобанде побывали в Кабуле в 1933 году на коронации Захер Шаха и сказали, что Деобанд хочет «готовить таких улемов, которые в изменяющихся условиях современности могли бы содействовать свободному правительству в исламском мире и честно работать для государства».[110] Афганское правительство основало несколько деобандийских медресе, но они не пользовались большой популярностью даже в пуштунских районах.

Намного быстрее деобандийские медресе распространялись в Пакистане после создания последнего в 1947 году. Деобандисты создали ДУИ, чисто религиозное движение, целью которого была пропаганда их воззрений и мобилизация общины верующих. В 1962 году лидер ДУИ в Северо-Западной Пограничной Провинции (СЗПП) маулана Гулям Гаус Хазарви превратил ДУИ в политическую партию, после чего она вскоре распалась на несколько фракций. Маулана Муфтий Махмуд, динамичный вождь, возглавил пуштунскую фракцию ДУИ в СЗПП и преобразовал ее в духе популизма. ДУИ под руководством Махмуда сыграла ведущую роль на выборах 1970 года, поднимая избирателей против военного режима. Махмуд сочинил исламскую программу из 22-х пунктов, сочетавшую требование прогрессивных изменений в обществе с резким антиамериканизмом и антиимпериализмом. Во время предвыборной кампаний ДУИ вступила в конфликт с Джамаат-и-Ислами, и раскол между двумя крупнейшими исламскими партиями сохраняется и сегодня.[111]

История пакистанской ДУИ не является темой нашего рассказа, но убеждения деобандистов оказали первостепенное влияние на религию и идеологию Талибана. В 80-е годы афганская политика Пакистана определялась при помощи Джамаат-и-Ислами и хекматьяровской Хизб-и-Ислами, основных соперников ДУИ в Пакистане. Связи ISI с Джамаат-и-Ислами служили важным инструментом распределения помощи между моджахедами. ДУИ, возглавлявшаяся тогда мауланой Фазлур Рахманом, сыном Муфтия Махмуда, не имела никакого политического веса, а на небольшие группы моджахедов-деобандистов не обращали внимания.

Несмотря на это, ДУИ воспользовалась этим временем для создания сотен медресе в зоне племен в СЗПП и Белуджистане, в которых молодые пакистанцы и афганские беженцы могли получить бесплатное обучение, еду, кров и военную подготовку. Эти медресе должны были готовить новое поколение афганцев для постсоветской жизни. Хотя деобандисты не имели политической поддержки, военное правительство Зия-уль-Хака финансировало все медресе, независимо от их направления. В 1971 году в Пакистане было всего медресе, а к концу правления Зия-уль-Хака в 1988 году — 8000 официальных и 25 000 незарегистрированных медресе, в которых училось более полумиллиона воспитанников. По мере распада пакистанской системы государственных школ медресе оставались для детей бедноты единственной возможностью получить какое-то подобие образования.[112]

Большинство этих медресе находилось в сельских районах и лагерях беженцев и управлялось полуобразованными муллами, далекими от изначальных реформаторских установок Деобанда. В их понимании шариат сильно напоминал пуштунвали, племенной кодекс чести пуштунов, а деньги из Саудовской Аравии и изначальные симпатии деобандистов к ваххабитам воспитали у многих молодых бойцов весьма циничное отношение к тем, кто вел джихад против Советов. После взятия Кабула моджахедами в 1992 году пакистанская разведка продолжала игнорировать растущее влияние ДУИ на южных пуштунов. У себя дома ДУИ оставалась в политической изоляции, будучи в оппозиции к первому кабинету Беназир Бхутто (1988–1990) и к первому кабинету Наваза Шарифа (1990–1993).

Но в 1993 году ДУИ присоединилась к победившей Пакистанской Народной партии во главе с Беназир Бхутто и стала, таким образом, частью правящей коалиции.[113] Появление ДУИ в коридорах власти впервые позволило ей установить тесные связи с военными, разведкой и МВД, руководимым отставным генералом Назируллой Бабаром. Бабар искал новую пуштунскую партию, которая могла бы возродить пакистанское влияние в Афганистане и дать пакистанским торговцам доступ в Среднюю Азию через южный Афганистан. ДУИ дала ему такую возможность. Лидер ДУИ маулана Фазлур Рахман стал председателем постоянного комитета по иностранным делам Национальной Ассамблеи, что впервые позволило ему влиять на внешнюю политику. Он воспользовался своим положением, чтобы посетить Вашингтон и европейские столицы, где он отстаивал интересы Талибана, а также Саудовскую Аравию и страны Персидского залива, чтобы получить от них финансовую поддержку.

В отсутствие жесткой иерархии или возможности для образованных и уважаемых мулл основать свое медресе традиция Деобанда привела к возникновению десятков экстремистских фракций, отколовшихся от ДУИ. Наиболее значительной фракцией, отколовшейся от ДУИ, была группа мауланы Самуила Хака, духовного и политического лидера, бывшего депутатом Национального собрания и сенатором. Его медресе, Дар-уль-Улум Хаккания, стало основным питомником для вождей Талибана. В 1999 году по меньшей мере восемь министров кабульского правительства закончили Хаккания, а десятки других его выпускников занимали посты губернаторов, военачальников, судей и чиновников.[114] Вожди двух традиционных партий моджахедов, Юнус Халес и Мохаммад Наби Мохаммади, также учились в Хаккания.

Хаккания находится в местечке Ахора Хатак в СЗПП. Множество зданий разбросано вокруг шоссе, соединяющего Исламабад и Пешавар. Имеется интернат на 1500 человек, средняя школа на 1000 учеников и 12 филиалов — малых медресе. Хаккания была основана в 1947 году отцом Самуила Хака, мауланой Абдул Хаком, который учился и преподавал в Деобанде. Хаккания предлагает восьмилетний курс магистра искусств по исламским исследованиям и степень доктора философии после добавочных двух лет обучения. Медресе существует на пожертвования и не берет плату за обучение.

В феврале 1999 года медресе получило более 15 000 заявок на 400 мест, это был самый большой конкурс среди медресе Северного Пакистана. Самуил Хак, жизнерадостный, но глубоко верующий человек с редкостным чувством юмора и длинной рыжей крашеной бородой, говорил мне, что медресе всегда оставляет около 400 мест для студентов из Афганистана. Начиная с 1991 года, оно принимает по 60 студентов из Таджикистана, Узбекистана и Казахстана, которые обычно принадлежат к исламской оппозиции и не имеют ни виз, ни паспортов.

Хак до сих пор с горечью говорит о пренебрежении, с которым к нему долгое время относилась пакистанская разведка. «Разведка всегда поддерживала Хекматьяра и кази Хуссейна Ахмада [лидера Джамаат-и-Ислами], а на нас не обращали внимания, хотя 80 процентов командиров, воевавших против русских в пуштунских районах, учились в Хаккания», — говорил он, сидя в своем кабинете на ковре в окружении бородатых студентов с прошениями о зачислении в руках. «Хекматьяра поддерживало 5 процентов населения, но он имел 90 процентов военной помощи от ISI, Нас никогда не признавали, но когда появился Талибан, то дело помощи афганскому народу свалилось к нам в руки», — закончил он, широко улыбаясь.[115]

«До 1994 года я не был знаком с Муллой Омаром, поскольку он не учился в Пакистане, но те, кто окружал его, все были из Хаккания и часто приезжали ко мне обсудить, что следует делать. Я не советовал им создавать партию, потому что пакистанская разведка все еще пыталась настраивать партии моджахедов друг против друга и сохранить раскол между ними. Я сказал им, что нужно основать студенческое движение. Когда возникло движение Талибан, я сказал разведке: теперь пускай студенты заберут себе Афганистан», — говорил Хак. Самуил Хак глубоко уважал Муллу Омара. «Я впервые встретил Омара в Кандагаре в 1996 году, и я был горд тем, что его избрали вождем правоверных (Амир-уль-Муминиин). У него не было ни денег, ни связей, ни знатного происхождения, но он пользовался большим уважением, чем кто-либо другой, и Аллах избрал его их вождем. Ислам учит, что тот, кто может принести мир, может быть избран эмиром. Когда исламская революция придет в Пакистан, то ее возглавит не старик вроде меня, а такой же никому не известный человек из народа».

Самуил Хак постоянно держит связь с Омаром, помогая ему в международных делах и давая советы по важным вопросам шариата. Он — один из основных организаторов вербовки пакистанских студентов в ряды талибов. После поражения Талибана в Мазари-Шарифе в 1997 году Мулла Омар позвонил ему и попросил о помощи. Хак закрыл свое медресе и послал всех студентов воевать за Талибан. После битвы за Мазари-Шариф в 1998 году Хак организовал встречу лидеров Талибана с руководством 12-ти медресе в СЗПП, чтобы набрать подкрепления для армии талибов. Все медресе согласились закрыться на один месяц и послать 8000 студентов в Афганистан. Поддержка со стороны деобандийских медресе — один из главных источников силы талибов, не менее важный, чем поддержка пакистанского правительства или разведки.

Другая фракция ДУИ управляет Исламским университетом в городе Бинори под Карачи. Он был основан покойным маулави Мохаммад Юсуфом Бинори и насчитывает 8000 студентов, несколько сот из которых афганцы. В нем учились несколько будущих министров правительства талибов. Он существует на пожертвования мусульман из 45 стран. «Средства, которые мы получаем, — дар Аллаха, — говорит преподаватель муфтий Джамиль. — Мы гордимся тем, что мы учили талибов, и мы всегда молимся за их успех, поскольку им удалось установить строгий исламский порядок».[116] В 1997 году Бинори послал 600 студентов на помощь талибам. В ноябре 1997 года, после убийства трех, преподавателей, студенты из Бинори устроили в Карачи погром. Они вступали в схватки с полицией, ломали автомобили, громили видеосалоны и избивали фотографов. Впервые самый большой и космополитичный город Пакистана испытал на себе беспорядки в стиле Талибан.

Другая экстремистская фракция, отколовшаяся от ДУИ, Сипах-и-Сахаба Пакистан (ССП), самая яростная антишиитская группа в Пакистане, пользуется поддержкой талибов. После того как члены ССП убили несколько сотен шиитов, правительство решило разгромить ССП. Тогда вожди ССП бежали в Кабул, где им было предоставлено убежище.

Сотни членов ССП проходили подготовку на тренировочной базе неподалеку от города Хост, созданной талибами и бин Ладеном. В 1998 году американцы обстреляли ее крылатыми ракетами. Тысячи членов ССП воевали на стороне Талибана.

ДУИ получила большие выгоды от своего покровительства талибам. Впервые она приобрела международный престиж и влияние как один из главных покровителей исламского радикализма. Ни пакистанское правительство, ни разведка, ни Саудовская Аравия, ни страны Персидского Залива не могли больше игнорировать ее. Базы в Афганистане, руководимые ранее Хекматьяром, были захвачены талибами и переданы фракциям ДУИ, в частности ССП, чтобы служить убежищем и местом для подготовки моджахедов из других стран. В 1996 году Талибан передал тренировочный лагерь «Аль-Бадр» неподалеку от города Хост на пакистано-афганской границе движению Харакат-уль-Ансар под руководством Фазлур Рахман Халила. Это еще одна группа, отколовшаяся от ДУИ и известная своей крайней воинственностью. Ее члены воевали в Афганистане, Кашмире, Чечне и Боснии.[117] Через два года лагерь был атакован американскими крылатыми ракетами.

Прочность связей между Талибаном и некоторыми из крайних пакистанских деобандистов обусловлена их общей идеологией. Некоторые руководители деобандистов по обе стороны границы происходят из пуштунского племени дуррани, живущих вокруг Кандагара и пакистанского Чамана. Традиция Деобанда не признает племенную и феодальную иерархию, откуда идет и недоверие талибов к вождям племен и кланов, которых они лишили всякого влияния. И тех, и других объединяет вражда к шиитам и Ирану. Сейчас пакистанские деобандисты желают совершить в Пакистане исламскую революцию в стиле Талибан.

Талибы явно отошли от деобандийской традиции учености и реформ, поскольку для них всякое сомнение есть грех, а любой спор — почти что ересь. Но, совершив это, они выдвинули новую, радикальную и угрожающую всем правительствам региона модель исламской революции. Хекматьяр и Масуд не противились модернизации. Талибан, напротив, решительно противится модернизации и не имеет ни малейшего желания понять или принять современные идеи прогресса и экономического развития.

Талибы плохо знают историю ислама и Афганистана, шариат и Коран, политические и идейные изменения в мусульманском мире на протяжении двадцатого века. Если исламский фундаментализм двадцатого века имеет долгую историю учености и полемики, талибы не имеют этой традиции и лишены этой перспективы. Талибан не создал никакой исламской программы или научного анализа исламской или афганской истории. Их знания о мире радикального ислама минимальны, а понимание собственной истории — еще меньше. Это порождает обскурантизм, не допускающий никакого спора даже со своими единоверцами.

Созданная талибами модель чистой исламской революции имела огромные последствия в Пакистане и, в меньшей степени, в республиках Средней Азии. Пакистан, уже будучи хрупким государством, переживающим кризис идентичности, развал экономики, страдающим из-за этнических и межобщинных противоречий и коррумпированной правящей элиты, которая неспособна нормально управлять страной, стоит сейчас перед призраком нового исламского наступления, руководимого не традиционными и привычными исламскими партиями, а новыми группами неоталибов.

К 1998 году пакистанские талибы запрещали смотреть телевизор и видео в городах пуштунского пояса, вводя шариатские казни наподобие побиения камнями и отрубания конечностей, пренебрегая светскими законами, убивали шиитов и заставляли людей, в особенности женщин, одеваться согласно предписаниям талибов и вести соответствующий образ жизни. Поддержка талибов больно ударила по самому Пакистану, хотя руководители страны старались не замечать этого и продолжали поддерживать Талибан. В Средней Азии, в особенности в Узбекистане и Таджикистане, полиция охотится за неоталибами в Ферганской долине.

Талибы явили мусульманскому миру и Западу новый тип исламского экстремизма, отвергающего любые компромиссы с умеренным исламом и с Западом. Отказ талибов пойти на соглашение с учреждениями ООН и странами-донорами или поступиться своими принципами в обмен на международное признание, отвержение ими мусульманских правящих элит за их продажность возбудили споры во всем мусульманском мире и вдохновили молодое поколение исламистов. Талибы произвели на свет новый исламский фундаментализм грядущего тысячелетия — бескомпромиссный и не признающий никакой другой политической системы, кроме своей собственной.