Глава 12. Роман с Талибаном — 1 Битва за трубу, 1994–1996

Глава 12. Роман с Талибаном — 1

Битва за трубу, 1994–1996

Карлос Бульгерони был первым, кто вывел талибов в большой мир — мир международных финансов, нефтяной политики и новой Большой игры. Этот аргентинец, президент компании Bridas, замыслил провести газопровод от своих туркменских месторождений в Пакистан и Индию. Инфраструктура должна была сыграть роль бинта, стягивая раны войны и создавая возможности для мира не только в Афганистане, но и между Индией и Пакистаном.

Подобно американским и английским нефтяным магнатам в начале XX века, которые видели в нефтяном бизнесе продолжение геополитики и требовали права влиять на международные дела, Бульгерони был человеком одержимым. В конце 1995 — начале 1996 года он оставил свой бизнес в Южной Америке и провел девять месяцев в своем личном самолете, посещая разных полевых командиров, Исламабад, Ашхабад, Москву и Вашингтон, пытаясь убедить их лидеров в реальности идеи газопровода.

Все, кто окружал его, тоже были воодушевлены — если не его мечтой, то самим трудоголиком Бульгерони.

Бульгерони — выходец из дружной семьи итальянских эмигрантов из Аргентины. Обаятельный, эрудированный, этот философ, ставший промышленником, мог часами говорить о распаде России, о будущем нефтяной промышленности или об исламском фундаментализме. Его отец, Алехандро Анхель, основал фирму в 1948 году. В то время Bridas была небольшой сервисной компанией, обслуживавшей молодую аргентинскую нефтепромышленность. Карлос и его брат Алехандро Бульгерони, бывший тогда вице-президентом Bridas, вывели компанию на международный уровень в 1978 году, и Bridas заняла третье место среди независимых нефтедобывающих компаний Латинской Америки. Но до Туркменистана Bridas еще никогда не работала в Азии.

Что привело аргентинцев в Афганистан, отделенный от их родины половиной земного шара? После развала Советского Союза Bridas сначала попробовала свои силы в Западной Сибири. «Но там было слишком много проблем — трубопроводы, налоги, и мы пошли в Туркменистан, как только он открылся», — сказал мне Бульгерони в своем единственном интервью о роли Bridas в Афганистане.[220] В 1991 году Bridas была единственной западной компанией, претендовавшей на туркменские месторождения, и это был огромный риск. Другие нефтяные корпорации называли это безумием. Туркменистан был далекой страной, не имевшей ни выхода к морю, ни законов, защищавших иностранного инвестора. «Другие нефтяные компании отказались от Туркмении, так как считали, что там был в основном газ, а они не знали, где и как его продавать, — говорил Бульгерони. — Наш латиноамериканский опыт, когда мы находили газ и доставляли его на различные рынки по газопроводам, пересекающим границы, убедил меня в том, что то же самое можно делать и в Туркменистане», Президент Ниязов был польщен тем вниманием, которое оказывал ему Бульгерони, в то время как никто из глав других западных компаний и не думал стучаться к нему в дверь. Они даже подружились.

В январе 1992 года Bridas получила месторождение Яшлар в восточном Туркменистане, поблизости от афганской границы и к северо-востоку от большого Довлетабадского газового месторождения, открытого еще при Советах. Через год, в феврале 1993 года, Bridas получила участок Кеймир на западе страны, возле Каспийского моря. Будучи первым и единственным претендентом, Bridas добилась отличных условий — раздел прибыли в пропорции 50 на 50 по Яшлару и 75 на 25 (в пользу Bridas) по Кеймиру. «Мы хотели разрабатывать новые запасы, чтобы Россия не попрекала нас разработкой старых месторождений советских времен», — говорил Бульгерони.

Bridas вложила в разработку 400 миллионов долларов — немыслимая сумма для небольшой нефтяной компании, в то время как крупнейшие корпорации даже не появились в Средней Азии. Bridas начала экспортировать нефть из Кеймира в 1994 году, увеличив добычу до 16 800 баррелей в день. Потом, в июле 1994 года, в жаркой и бесплодной пустыне Каракумы, Bridas нашла золото — огромное месторождение газа в Янтаре, оценочные запасы которого достигали 27 ткф — это более чем в два раза превосходит все запасы газа Пакистана. «В отличие от нефти, газу требуется немедленный доступ на рынок, и мы решили его создать», — говорил Хосе Луис Суреда, директор Bridas, отвечающий за перевозки, — крепкий, настойчивый инженер, которому предстояло в ближайшие месяцы исколесить весь Афганистан в поисках возможного маршрута для газопровода.[221]

«После того как мы открыли Яшлар, мы собирались отправлять часть газа на север по русским трубопроводам, но были нужны альтернативные рынки, а это либо Китай, либо Южная Азия, — рассказывал Бульгерони. — Газопровод через Афганистан мог оказаться бизнесом, несущим мир, — это трудно, но возможно». В ноябре 1994, сразу после захвата талибами Кандагара, Бульгерони убеждает Ниязова создать рабочую группу для изучения возможности строительства газопровода в Пакистан через Афганистан.

Через четыре месяца он убеждает премьер-министра Пакистана Беназир Бхутто объединить усилия с Ниязовым. 16 марта 1995 года Туркменистан и Пакистан подписывают меморандум, разрешающий Bridas подготовить предварительное технико-экономическое обоснование предполагаемого газопровода. «Этот газопровод станет воротами в Среднюю Азию для Пакистана, он откроет гигантские возможности», — говорил мне муж Бхутто, Азиф Зардари. По словам Зардари, то, что талибы контролируют маршрут газопровода, делает его строительство возможным. За спиной Зардари в его кабинете висела гигантская карта будущего маршрута, которую он с гордостью показывал.[222]

В то время пакистанская армия и разведка поддерживали талибов, чтобы открыть южную дорогу в Туркменистан через Кандагар и Герат. В то же время Пакистан вел переговоры с Катаром и Ираном о поставках газа по двум различным маршрутам. Но с геостратегической точки зрения, учитывая пакистанские долгосрочные интересы в Афганистане и Средней Азии, предложение Bridas открывало перед Пакистаном самые широкие возможности.[223]

Bridas предлагала построить трубу длиной 875 миль, от своего яшларского месторождения через южный Афганистан до города Суи в провинции Белуджистан, откуда начиналась пакистанская газопроводная сеть. Впоследствии газопровод мог быть дотянут через Мултан до Индии, чей рынок был еще больше. Bridas предполагала открыть доступ к газопроводу и другим компаниям, которые могли бы в будущем качать через него и свой собственный газ. Это было особенно интересно для афганских полевых командиров, так как месторождения газа на севере Афганистана, снабжавшие в свое время Узбекистан, были законсервированы. Бульгерони решил соблазнить полевых командиров. «Я виделся со всеми их лидерами: Исмаил Ханом в Герате, Бурхануддином Раббани и Масудом в Кабуле, Дустомом в Мазари-Шарифе и с талибами в Кандагаре. Меня везде принимали хорошо, потому что афганцы понимали: им нужно возрождать страну, им нужны иностранные инвестиции», — говорил Бульгерони.

В феврале 1996 года Бульгерони доложил Бхутто и Ниязову, что «достигнуты соглашения со всеми полевыми командирами, дающие нам право прохода по их территории».[224] В том же месяце Бульгерони подписал с правительством Афганистана, во главе которого стоял тогда президент Бурхануддин Раббани, договор сроком на тридцать лет о строительстве и эксплуатации газопровода силами Bridas и международного консорциума, который будет ею создан. Bridas начала переговоры с другими нефтяными компаниями, включая Unocal, 12-ую по величине нефтяную компанию США. Unocal обладала значительным опытом работы в Азии и с 1976 года вела деятельность в Пакистане. Туркменская делегация впервые встретилась с Unocal в Хьюстоне в апреле 1995 года по приглашению Bridas, и делегация Unocal посетила Ашхабад и Исламабад якобы для обсуждения своего участия в строительстве газопровода совместно с Bridas.

Но к тому времени у Bridas возникли большие проблемы в Туркменистане. Советники убедили Ниязова в том, что Bridas наживается на Туркмении, и в сентябре 1994 года правительство запретило экспорт нефти из Кеймира и потребовало пересмотра условий контракта с Bridas. К январю 1995 года вопрос был, кажется, решен после согласия Bridas сократить свою долю на 10 процентов — до 65 процентов. Когда Bridas нашла газ в Яшларе, Ниязов и его помощники отказались принять участие в торжествах и вместо этого потребовали нового пересмотра условий и по Яшлару, и по Кеймиру. Ниязов не разрешил Bridas разрабатывать Яшлар и снова запретил экспорт кеймирской нефти. На этот раз Bridas заявила, что не откажется от первоначальных условий контраста, которые Туркменистан обязан соблюдать.

Ниязов был диктатором коммунистического образца, который мало что понимал в международном праве и международных договорах, да и не очень ими интересовался. Но были и другие причины, побудившие Ниязова закрутить гайки именно в это время. Когда Unocal выразила желание построить свой собственный трубопровод от уже существующего туркменского газового месторождения Довлетабад, вся прибыль от которого полностью отходила бы Туркмении, Ниязов решил использовать это и привлечь крупную американскую нефтяную компанию и администрацию Клинтона к участию в развитии Туркменистана. Американцы были нужны Ниязову, и он начал интенсивный диалог с их дипломатами. Американцы должны поддержать его, если они не хотят, чтобы Туркмения попала в зависимость от Ирана. Ниязов посещает ООН и вызывает Bridas и Unocal в Нью-Йорк. Там 21 октября 1995 года на глазах потрясенных руководителей Bridas Ниязов подписывает договор о строительстве газопровода через Афганистан с Unocal и его партнером, Delta Oil Company, принадлежащей Саудовской Аравии. «Мы были шокированы, и когда мы заговорили с Ниязовым, он просто повернулся и сказал: почему бы вам не построить второй газопровод?» — рассказывал один из руководителей Bridas.[225]

На церемонии присутствовал Генри Киссинджер, бывший госсекретарь США и консультант Unocal. Обдумывая афганский маршрут, он ехидно назвал проект «победой надежды над опытом». Но Bridas не собиралась сдаваться, и первый раунд новой Большой игры начался. «Мы всего лишь нефтяная компания, занимающаяся добычей полезных ископаемых, но мы оказались участниками чужой Большой игры, в которой сражались великие державы», — говорил позднее управляющий директор Bridas Марио Лопес Оласирегуль.[226]

Unocal предложила провести газопровод из Довлетабада (запасы газа 25 ткф) до Мултана в центральном Пакистане. Unocal создала консорциум CentGas, 75 процентов в котором она оставила за собой, 15 отдала Delta, 10 — российской государственной компании «Газпром» и 5 — туркменской государственной компании «Туркменросгаз». Unocal подписала второе, еще более далеко идущее соглашение, привлекательное для многих в регионе. Проект Центральноазиатского нефтепровода, созданный Unocal, предусматривал строительство 1050-мильной трубы из Чарджоу (Туркменистан) до нефтяного терминала на пакистанском побережье, позволяющей экспортировать миллион баррелей в день. Существующие с советских времен нефтепроводы из Омска и Сургута в Западной Сибири до Чимкента (Казахстан) и Бухары (Узбекистан) могли быть присоединены к Центральноазиатскому нефтепроводу и собирать нефть со всей Средней Азии в Карачи.

«Стратегия состоит в том, чтобы воспользоваться обширной сетью существующих труб для соединения инфраструктуры региона с побережьем, давая русским, казахским, узбекским и туркменским производителям выход на растущие азиатские рынки. Торговый коридор пересечет всю Центральную Азию», — говорил вице-президент Unocal Роберт Тодор.[227] Чтобы избежать проблем с Россией, возникших у Chevron в Казахстане, Unocal вовлекла Москву в дело с самого начала. Русские нефтяные компании получат новый выход к южным морям, а «Газпром» будет иметь долю в газопроводе. «Мы не рассматриваем вопрос о России только как афганский вопрос. Получается беспроигрышная для всех ситуация», — сказал мне Генри де ла Роса, директор Unocal в Туркменистане.[228]

Внезапный интерес администрации Клинтона и Unocal к Туркмении не был случаен. Ему предшествовала существенная перемена в американской политике в Средней Азии. В 1991–1995 годах Вашингтон оказывал стратегическую поддержку Казахстану и Киргизии в проводимой этими странами быстрой экономической и политической либерализации, которая должна была проложить путь для американских инвестиций. Казахстан все еще обладал оставшимся с советских времен ядерным оружием и, кроме того, внушительными запасами нефти, газа и других полезных ископаемых. Президенты Буш и Клинтон лично добивались благосклонности казахского президента Нурсултана Назарбаева. Но к 1995 году ставка на Назарбаева все больше казалась ошибкой по мере того, как его правительство погрязло в коррупции, а сам он вел себя как диктатор.

Казахстан отдал свое ядерное оружие России к 1993 году. Учитывая то, что 49 процентов населения Казахстана составляли русские, которые были явно враждебны к его правительству, Назарбаев был вынужден уступать требованиям России в области экономики и безопасности. В течение четырех лет Казахстан не мог убедить Россию позволить компании Chevron перекачивать нефть из Тенгиза по русским трубопроводам в Европу, Отчаявшись, Chevron, обещавшая в 1991 году вложить в освоение Тенгиза 5 миллиардов долларов, сократила свои обязательства и к 1995 году инвестировала всего 700 миллионов.[229]

В этот период (с 1991 по 1995 годы) США игнорировали Таджикистан с его гражданской войной, а Туркменистан и Узбекистан с их диктаторскими режимами находились, с точки зрения госдепартамента США, за гранью приличия. До тех пор пока политику в отношении бывшего Советского Союза определял русофил, заместитель госсекретаря Строуб Талбот, Вашингтон не рисковал противоречить Москве и бросать вызов ее интересам в Средней Азии. Задачей Талбота было вовлечь Россию в НАТО, а не создавать проблемы в русско-американских отношениях, залезая на задворки России.

Однако по мере того как Россия погружалась в хаос, пророссийская политика Талбота начала подвергаться суровой критике со стороны американской внешнеполитической верхушки, еврейского и израильского лобби в Вашингтоне и американских нефтяных компаний. Все они хотели от Соединенных Штатов более разноплановой политики в отношении бывшего Советского Союза. Такой политики, которая позволила бы им воспользоваться ресурсами Каспия, помогла бы прикаспийским государствам утвердить их независимость от России и превратила бы их в союзников Запада. Американские нефтяные компании, бывшие в авангарде проникновения США в регион, хотели получить больше влияния на процесс выработки американской политики.

В начале 1995 года крупнейшие нефтяные компании США для поддержки своих интересов на Каспии создали в Вашингтоне частную группу компаний, добывающих нефть за границей. Unocal входила в эту группу, которая стала вербовать отставных политиков эпохи Буша и Картера, чтобы лоббировать в свою пользу в Вашингтоне.[230] Группа встретилась с Шейлой Хеслин, экспертом по энергетике в Совете национальной безопасности, а впоследствии и с ее боссом, советником по национальной безопасности Сэмюэлем Бергером. Бергер создал межведомственный комитет по политике в отношении Каспия, который включал представителей нескольких министерств и ЦРУ.[231]

Стратегический интерес к Каспию в Вашингтоне и среди американских нефтяных компаний возрастал, и Вашингтон начал относиться к России с пренебрежением. Узбекистан и Туркменистан немедленно оказались в выигрыше. Однажды Вашингтон остановил попытку американских лоббистов продвинуть Ниязова. В марте 1993 года Ниязов нанял бывшего советника по национальной безопасности Александра Хейга и привез его в Вашингтон с тем, чтобы убедить американские компании инвестировать в Туркменистан и смягчить позицию Вашингтона в отношении трубопроводов через Иран. Визит окончился неудачей, Ниязову не удалось встретиться с американским руководством. Но к 1995 году Вашингтон понял, что, отталкивая Ниязова, он не оставляет ему другого выхода, кроме как обратиться к Ирану. Экономическое положение Туркменистана ухудшалось из-за того, что он не мог продавать свой газ. Для Америки проект афганского трубопровода был привлекателен не только тем, что Иран оставался в стороне, но и возможностью обозначить поддержку Туркменистана, Пакистана и Талибана, явно пренебрегая интересами России и Ирана.

США не могли установить стратегический контроль над Средней Азией без помощи Узбекистана, крупнейшего и самого мощного государства региона, единственного, которое могло бы противостоять России. Началось осторожное движение навстречу друг другу. Каримов поддержал натовский план создания Центразбата, против которого решительно высказалась Россия. «Мы не допустим НАТО на нашем заднем дворе. США должны признать Среднюю Азию частью „ближнего зарубежья“ — сферой влияния России», — сердито сказал мне русский дипломат в Ашхабаде в 1997 году.[232] Американские компании стали инвестировать в добычу полезных ископаемых в Узбекистане, и торговля между двумя странами внезапно расцвела, увеличившись восьмикратно в 1997 году в сравнении с 1995 годом. Каримов совершил свой первый визит в Вашингтон в июне 1996 года. «К концу 1995 года Запад, и США в особенности, очевидно, избрали Узбекистан как единственный возможный противовес возрожденному русскому гегемонизму и иранскому влиянию», — пишет доктор Ширин Хантер.[233]

Таким образом, в регионе образовались основы для двух коалиций. США встали на сторону Узбекистана, Туркменистана и Азербайджана, склоняя своих союзников — Израиль, Турцию и Пакистан — инвестировать в них, тогда как Россия сохраняла контроль над Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном. Теперь США были готовы выступить против России по мере того, как борьба за ресурсы Каспия накалялась. «Хотя очевидно, что американские политики не хотят русской гегемонии, но последствия этой гегемонии будут намного серьезнее, если Россия получит возможность контролировать доступ Запада к последним из известных запасов нефти и газа, имеющихся в мире. Даже минимальное участие США вызывает максимальное подозрение у русских», — говорит доктор Марта Брилл Олкотт, ведущий американский специалист по Средней Азии.[234]

Я начал расследовать историю, разворачивающуюся пред вами, лишь летом 1996 года. Неожиданный захват Кабула талибами в сентябре 1996 года побудил меня попытаться разобраться с двумя вопросами, озадачивавшими многих западных журналистов. Поддерживают ли американцы Талибан — прямо или косвенно, через своих союзников, Пакистан и Саудовскую Аравию? И что вызвало мощный раскол в регионе между США, Саудовской Аравией, Пакистаном и талибами, с одной стороны, и Ираном, Россией, государствами Средней Азии и Северным Альянсом — с другой? Некоторые сосредотачивали внимание на возрождении старых, времен джихада в Афганистане, связей между ЦРУ и пакистанской разведкой. Мне же стало очевидно, что именно трубопроводы вызвали интерес Вашингтона к талибам, что в свою очередь спровоцировало ответную реакцию России и Ирана.

Но исследование этого вопроса напоминало блуждание в лабиринте, где никто не говорит правды и не раскрывает своих подлинных мотивов или интересов. Работа больше для детектива, чем для журналиста, настолько мало было улик. Даже получить доступ к реальным игрокам было нелегко, поскольку решения принимали не дипломаты или публичные политики, а скрытные сотрудники нефтяных компаний и местных разведок. Самыми скрытными были нефтяники — эта привычка осталась у них после отчаянных войн с конкурентами по всему миру. Открыть, где они собираются бурить, или какой маршрут трубопровода лучше, или даже с кем они обедали час назад, — означало выдать всю игру врагам, нефтяным компаниям-конкурентам.

Руководители Bridas никогда не разговаривали с журналистами, и лишь время от времени публиковали заявления через скромную лондонскую компанию по связям с общественностью. Unocal была более доступна, но ее сотрудники были приучены отвечать мягко и бессодержательно. Но между двумя компаниями существовало одно выраженное различие, которое впоследствии окажет сильное воздействие на их отношения с Талибаном. Bridas была небольшой семейной фирмой, руководители которой получили европейское воспитание и живо интересовались политикой, культурой, историей и личностью тех, с кем они имели дело. Люди из Bridas знали все перипетии Большой игры и взяли на себя труд изучить этнические, племенные и семейные связи вождей, с которыми они встречались.

Unocal была огромной компанией, нанимавшей людей для того, чтобы руководить глобальным нефтяным бизнесом. Те, кого она посылала на места, интересовались, за редким исключением, своей основной работой, но не политическим окружением, в котором она совершалась. Если инженеры из Bridas могли часами сидеть и попивать чай с уважаемыми людьми из разных племен, то люди Unocal, стремясь побыстрее закончить дело, принимали на веру все, что им говорили знаменитые своим лукавством полевые командиры. Афганцы давно научились говорить каждому из своих собеседников именно то, что он хочет услышать, нисколько не заботясь о совпадении. Следующая слабость Unocal была в том, что ее позиция с необходимостью должна была совпадать с позицией правительства Соединенных Штатов. Как следствие, Unocal читала талибам лекции о том, как последним следует себя вести. Bridas же не испытывала никаких угрызений совести и была готова договариваться с талибами, несмотря на то, что ни одно государство не признавало их законной властью в Афганистане.

Unocal была скорее склонна полагаться на посольство США в Исламабаде и на пакистанскую и туркменскую разведки в части сбора данных, нежели находить информацию самостоятельно. Когда были напечатаны мои первые статьи о новых поворотах Большой игры и соперничестве между Bridas и Unocal, обе компании приняли меня сперва за шпиона, тайно работающего на конкурента. Unocal оставалась в этом убеждении даже после того, как Bridas поняла, что я всего лишь любопытный журналист, писавший об Афганистане слишком долго, чтобы довольствоваться их официальными заявлениями. Мне понадобилось провести семь месяцев в пути, взять более ста интервью и полностью погрузиться в литературу о нефтяном бизнесе, о котором я ничего не знал, чтобы написать передовую для Far Eastern Economic Review (апрель 1997 года).

В июле 1997 года Строуб Талбот произнес речь, ставшую этапной для американской политики в регионе. «Стало модным заявлять или, по меньшей мере, предсказывать, что на Кавказе и в Центральной Азии разыгрывается новый раунд Большой Игры. Это означает, разумеется, что основной движущей силой в регионе будет соперничество великих держав за нефть. Наша цель в том, чтобы избежать этого исхода и ни в коем случае не способствовать ему. Оставим Редьярда Киплинга и Джорджа Макдоналда Фрейзера там, где им надлежит быть, — на книжных полках истории. Большая Игра, которая завораживала киплинговского Кима и фрейзеровского Флашмена, относилась к разряду игр с нулевой суммой».

Но Талбот знал, что Игра уже идет, и высказал суровое предупреждение игрокам, хотя и заявлял о том, что основная задача Вашингтона — разрешение конфликтов. «Если внутренние и пограничные конфликты будут удерживаться в котле, время от времени вырываясь наружу, то регион может стать рассадником терроризма, источником религиозного и политического экстремизма и, в конце концов, театром настоящей войны».[235]

Между тем решение Ниязова подписать контракт с Unocal привело Бульгерони в бешенство. В феврале 1996 года он подал иск против Unocal и Delta в суд округа Форт-Бенд, неподалеку от Хьюстона, Техас. Bridas требовала возмещения ущерба в размере 15 миллиардов долларов, утверждая, что ответчик «злонамеренно препятствовал ведению бизнеса» и что Unocal, Delta и [вице-президент Unocal Марти] Миллер совершили «мошенничество в форме обмана и злоупотребления доверием». В своем иске Bridas говорит, что она «раскрыла Миллеру свои стратегические планы относительно строительства и эксплуатации трубопровода. Bridas пригласила Unocal присоединиться к совместному предприятию».[236] Короче говоря, Bridas обвиняла Unocal в том, что та украла идею Bridas.

Позднее Бульгерони объяснял мне свои тогдашние чувства. «Unocal пришла сюда, потому что мы ее пригласили. Не было никаких причин, мешавших нам работать вместе. Мы хотели, чтобы они участвовали в этом, и позвали их в Туркменистан, — сказал он мне. — Сперва американцы считали, что газопровод — это просто смешно, и не интересовались ни Туркменией, ни Афганистаном». Bridas также подала на Туркменистан в арбитражный суд Международной торговой палаты за троекратное неисполнение договоров и блокаду месторождений компании в Яшларе и Кеймире.

Unocal утверждала, что ее предложение было совсем другим, так как в нем речь шла о Довлетабаде, а не о Яшларе. В письме, которое позднее будет предъявлено суду, президент Unocal Джон Имле писал Бульгерони, что Туркменистан сказал ему, что никаких договоров с Bridas у него нет, поэтому Unocal была вправе действовать по своему усмотрению.[237] «Мы были убеждены, что проект CentGas не имеет ничего общего с проектом, предложенным Bridas. Мы предлагали приобретать газ из имеющихся газовых месторождений и транспортировать его по экспортному газопроводу. Bridas предлагала перемещать газ из своего собственного Яшларского месторождения… проект CentGas не препятствует Bridas построить трубопровод для продажи своего собственного газа», — писал Имле.[238]

Тем временем администрация Клинтона выступила на стороне Unocal. В марте 1996 года посол США в Пакистане Том Симмонс крупно поссорился с Бхутто, когда он просил ее поддержать Unocal вместо Bridas. «Бхутто поддерживала Bridas, и Симмонс обвинил ее в вымогательстве, когда она стала защищать Bridas. Она была в бешенстве», — рассказывал один из помощников Бхутто, присутствовавший при встрече. «Бхутто потребовала письменных извинений от Симмонса и получила их», — добавил один из пакистанских министров.[239]

Во время двух своих поездок в Пакистан и Афганистан в апреле и августе 1996 года помощник госсекретаря по Южной Азии Робин Рейфел тоже высказывалась в пользу проекта Unocal. «Одна из американских компаний заинтересована в постройке газопровода от Туркмении до Пакистана, — заявила Рейфел в Исламабаде на пресс-конференции 21 апреля 1996 года. — Этот проект выгоден Туркменистану, Пакистану и Афганистану, поскольку он принесет Афганистану не только рабочие места, но и энергию». В августе Рейфел побывала в среднеазиатских столицах и в Москве с тем же самым посланием.

Открытая американская поддержка Unocal вызвала тревогу у России и Ирана, которые утвердились в своих подозрениях, что талибы пользуются поддержкой ЦРУ. В декабре 1996 года высокопоставленный иранский дипломат говорил мне шепотом, что саудовцы и ЦРУ перевели талибам два миллиона долларов — хотя никаких доказательств этому не было. Но после нескольких неловкостей, допущенных. США и Unocal, обвинения посыпались со всех сторон.

Когда Талибан в сентябре 1996 года захватил Кабул, Крис Таггерт, один из руководителей Unocal, заявил информационным агентствам, что осуществление проекта газопровода сильно упростится с захватом Кабула талибами. Unocal быстро отказалась от своих слов, означавших недвусмысленную поддержку талибов со стороны компании. За несколько недель до этого Unocal объявила, что пошлет гуманитарную помощь в качестве «бонуса» афганским полевым командирам, — как только они согласятся создать совместный орган для координации проекта газопровода. И снова это означало готовность компании платить деньги полевым командирам.

Затем, через несколько часов после взятия Кабула, госдепартамент США объявил, что он установит дипломатические отношения с Талибаном и пошлет в Кабул своего официального представителя, — эти слова тоже были быстро взяты назад. Пресс-секретарь госдепартамента Глин Дэвис сказал, что США «не имеют возражений» против установленных талибами законов ислама. Он сказал, что Талибан обращен скорее против современности, нежели против Запада. На стороне Талибана выступили и американские конгрессмены. «Происходящее означает, что одной из фракций удалось создать правительство в Афганистане», — сказал сенатор Хэнк Браун, сторонник проекта Unocal.[240] Смущенные американские дипломаты позднее говорили мне, что поспешное заявление было сделано без консультаций с американским посольством в Исламабаде.

Но причиненный ущерб был огромен. Ошибки Unocal и путаница в госдепартаменте еще больше убедили Иран, Россию, среднеазиатские страны, Северный Альянс и большинство пакистанцев и афганцев в том, что США и Unocal совместно поддерживают Талибан и желают полной победы талибов — несмотря на уверения США и Unocal о том, что в Афганистане у них нет фаворитов. Некоторые пакистанские министры, спеша показать, что США поддерживают Талибан и позицию Пакистана, по секрету признавались пакистанским журналистам, что за талибами стоят США.

Земля полнилась слухами и разговорами. Даже традиционно нейтральные информационные агентства делились своими подозрениями. «Кажется очевидным, что Талибан способствует американской политике изоляции Ирана, выстраивая крепкий барьер суннизма на иранских границах и создавая потенциальную возможность для безопасной прокладки торговых путей и трубопроводов, разрушающих монополию Ирана на торговых путях к югу от Средней Азии», — писало агентство Reuters.[241]

Bridas еще предстояло многое преодолеть, чтобы продолжать участвовать в гонке. Ее месторождения в Туркмении были блокированы. У нее не было ни договора с Туркменистаном о закупке газа, ни договора с Пакистаном о ее продаже. Несмотря на это, Bridas по-прежнему содержала представительства в Ашхабаде и Кабуле, хотя Ниязов и пытался выставить их вон. «Bridas больше нет, мы отдали афганскую трубу Unocal. Наше правительство больше не работает с Bridas», — говорил мне в Ашхабаде Мурад Назджанов, министр нефтяной и газовой промышленности Туркмении.[242]

У Bridas было одно преимущество в глазах талибов. Bridas сказала им, что не нуждается в займах международных финансовых организаций, которые потребовали бы международного признания правительства в Кабуле. Вместо этого Bridas создала консорциум ТАР Pipelines, 50 процентов которого принадлежали саудовской компании Ningarcho, близко связанной с начальником саудовской разведки эмиром Турки. По словам Bridas, она могла бы получить от саудовцев 50 процентов средств, необходимых для постройки афганской части трубопровода, а остальное — от создаваемого ею международного консорциума для строительства менее рискованных туркменского и пакистанского участков. «Мы полностью отделяем наши проблемы с правительством Туркмении от трубопровода через Афганистан. Мы создадим два консорциума: один для строительства афганской трубы и другой — для строительства туркменского и пакистанского концов трубы», — говорил один из руководителей Bridas.[243]Таким образом, Bridas предлагала начать работу немедленно, без предварительных условий. Ей требовалось лишь некоторое соглашение между афганскими фракциями, но даже и это оказалось недостижимым.

С другой стороны, позиция Unocal была тесно связана с американской политикой в Афганистане — что означало невозможность начала строительства газопровода или обсуждения условий договора с талибами до тех пор, пока в Кабуле нет признанного другими странами правительства и Всемирный банк и другие не могут открыть кредиты на проект. «С самого начала мы ясно заявили всем сторонам, что для успеха проекта, необходимо известное согласие между фракциями в Афганистане и создание действующего правительства, признанного кредитными организациями», — сказал Джон Имле.[244] Реальное влияние Unocal на талибов было связано с тем, что ее проект содержал возможность американского признания, которое Талибан отчаянно хотел получить.

И Bridas, и Unocal «ухаживали» за теми странами региона, которые имели влияние на талибов, в особенности за Саудовской Аравией. На переговорах с талибами Bridas упирала на свою крепкую связь с эмиром Турки. «Саудовцы много лет вкладывали деньги в афганский джихад, и они действительно думали, что трубопровод поможет установлению мира», — говорил Бульгерони. Чтобы не остаться позади, Unocal завела свои связи в Саудовской Аравии. Президент Delta Oil Бадр аль-Айбан был близок к саудовской королевской семье, в особенности к наследному принцу Абдулле ибн Абд аль-Азизу, а брат Бадра, Мосаед аль-Айбан, состоял при дворе короля Фахда. Так конкуренция между Unocal и Bridas отражала соперничество внутри саудовской королевской семьи.

США и Unocal перетянули на свою сторону и Пакистан. После ухода правительства Бхутто в 1996 году новоизбранный премьер Наваз Шариф, его министр нефти Чаудри Нисар Али Хан, армия и разведка полностью поддерживали Unocal. Пакистан хотел, чтобы США прямо поддержали Талибан, и побуждал Unocal начать строительство немедленно, чтобы дать талибам официальный статус. В принципе, США и Unocal были согласны с выводами и целями пакистанской разведки: победа Талибана в Афганистане сильно облегчит работу Unocal и ускорит американское признание.

Пакистан не только хотел добиться признания талибов Соединенными Штатами — он отчаянно нуждался в новых источниках газа. Газ составлял 37 процентов потребляемой Пакистаном энергии, а запасы крупнейшего месторождения Суи в Белуджистане подходили к концу. При доказанных запасах газа 22 ткф его годовое потребление в Пакистане составляло 0,7 ткф и увеличивалось еще на 0,7 ткф ежегодно. К 2010 году Пакистан ожидал дефицита газа в размере 0,8 ткф в год. Другие альтернативы — газопровод из Ирана или из Катара — не двигались с места из-за отсутствия финансирования. Пакистан сильно нуждался и в надежных источниках дешевой нефти. В 1996 году он импортировал нефти на два миллиарда долларов, что составляло 20 процентов от всего пакистанского импорта. Внутреннее производство нефти сократилось с 70 000 баррелей в день в начале 1990-х до 58 000 баррелей в день в 1997 году. Предлагаемый Unocal нефтепровод мог не только удовлетворить потребности Пакистана, но и превратить его в важный перевалочный пункт для экспорта среднеазиатской нефти на рынки Азии.

Президент Ниязов тоже стремился к немедленному началу строительства и побуждал Пакистан заставить талибов принять условия, предложенные Unocal. «Ухаживания» Ниязова за США начали приносить плоды. В январе 1997 года Туркмения подписала договора с американским нефтяным гигантом Mobil и с британской Monument Oil о нефтяной разведке на больших пространствах на западе Туркмении. Это был первый нефтяной контракт Туркменистана с крупной американской компанией, так как Unocal еще не сделала никаких прямых вложений в этой стране.

В ноябре 1996 года Bridas заявила, что подписала договоры о строительстве трубопровода с Талибаном и с генералом Дустомом, согласие же Бурхануддина Раббани было получено ранее. Unocal и Пакистан запаниковали. 9 декабря 1996 года министр иностранных дел Пакистана Наджмуддин Шейх посетил Муллу Омара в Кандагаре с целью убедить его принять предложения Unocal, но Омар уклонился от твердых обещаний. В классическом афганском стиле Талибан ловко использовал свои карты, оставаясь уклончивым, не давая никаких обязательств и побуждая обоих партнеров повышать ставки. Талибан хотел не только получать ренту от эксплуатации трубопровода, которая могла достигать ста миллионов долларов в год, но и привлечь нефтяные компании к строительству дорог, водопроводов, линий связи и электропередачи.

В частном порядке некоторые лидеры: талибов говорили, что предпочли бы Bridas, которая не выдвигала им никаких требований, тогда как Unocal убеждала их улучшить свой имидж в области прав человека и начать переговоры с Северным Альянсом, что было основной линией американской политики. Кроме того, Unocal противостояло мощное феминистское движение в Америке, которое требовало, чтобы США и Unocal прекратили переговоры с Талибаном. ООН также была настроена критически. «Все внешнее участие в делах Афганистана сейчас связано с битвой вокруг нефте- и газопроводов. Есть опасения, что эти компании и другие страны региона просто наняли Талибан для достижения своих собственных целей», — сказала мне Ясуси Акаси, заместитель Генерального секретаря ООН по гуманитарным вопросам.[245]

Обе компании настаивали, что их трубопровод должен принести мир. Но ни один западный банк не согласился бы финансировать трубопровод в стране, которая воюет сама с собой. «Те, кто играют в политику вокруг трубопроводов, должны напомнить себе, что мир может привести к трубопроводу, но трубопровод не может привести к миру», — говорил Роберт Эбель.[246] Большая Игра приобрела новое измерение.