Заключение. Будущее Афганистана

Заключение. Будущее Афганистана

Афганистан превратился в один из «забытых конфликтов современного мира — один из тех, которые Запад, избирательный и непостоянный в своем внимании, предпочел игнорировать, чтобы сосредоточиться на Югославии», — сказал в 1995 году бывший Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали.[324] Мир отвернулся от Афганистана, и тогда гражданская война, этническое размежевание и национальные конфликты обернулись разрушением государственности. Страна перестала существовать как государство, а когда распадается государство, то перестает существовать и гражданское общество. Выросли поколения детей, не помнящих родства и не знающих никакого смысла и способа существования, кроме войны. Взрослые, страдая от насилия, знали только войну и власть бандитских главарей. «Мы имеем дело с разрушенным государством, которое выглядит как гноящаяся рана. Мы даже не знаем, как начать ее чистить», — сказал представитель ООН Лахдар Брахими.[325]

Все население Афганистана было вынуждено покинуть свои дома, причем не единожды, а много раз. Кабул был разрушен настолько, что его можно назвать Дрезденом конца двадцатого века. То, что было перекрестком Азии на древнем Шелковом пути, превратилось в развалины, тянущиеся на много миль. Отсутствует всякая инфраструктура жизнеобеспечения, даже самая элементарная. В 1998 году в докладе МККК говорилось, что в 98 000 афганских семей во главе стоит вдова, а в 63 000 — инвалид, а 45 000 человек лечились от ран только в этом году. Число убитых, даже приблизительное, неизвестно. Единственными работающими фабриками были те, где благотворительные организации делали искусственные конечности, костыли и инвалидные коляски.[326]

Афганистан оказался расколот во многих измерениях: по этническому и по религиозному признаку, на горожан и сельских жителей, на образованных и необразованных, на тех, у кого есть оружие, и тех, у кого оно отнято. Экономика стала черной дырой, сосущей соки из соседей и обессиливающей их через контрабанду, торговлю наркотиками и оружием. «Пройдет десять-пятнадцать лет, прежде чем появится действующая центральная власть, способная выполнять минимум административных функций, необходимых для развития страны. И это, на мой взгляд, скорее оптимистическая оценка», — сказал шведский сотрудник благотворительной организации Андерс Фанге.[327]

Сложные отношения власти и авторитета, складывавшиеся веками, были полностью разрушены. Ни одна фракция и ни один лидер в отдельности не имеют достаточной легитимности, чтобы объединить страну. Не национальная, племенная или родовая, а территориальная или региональная самоидентификация стала определяющей. Афганцы больше не называют себя просто афганцами или даже пуштунами или таджиками, а называют кандагарцами, панджшерцами, гератцами, кабульцами или джаузджани. Линии раскола проходят и по вертикали, и по горизонтали, они разделяют нации, обособляя города или долины. Пуштунская племенная структура была разрушена с утратой общей племенной собственности и пастбищ, а также вследствие войны и множества беженцев. Непуштуны связывают свою жизнь с отдельным полевым командиром и с той долиной, где они родились.

Племенные вожди, прежде помогавшие разрешать конфликты, погибли или ушли в изгнание. Старая образованная правящая элита бежала после советского вторжения, и на ее месте не возникло никакой другой элиты, способной договориться о мире. Нет политического класса, способного на сделки и компромиссы. Есть множество лидеров, каждый из которых представляет малую часть народа, но ни одного Лидера с большой буквы. При таком сценарии, в котором войне не видно конца, главным становится вопрос о том, распадется ли Афганистан, испуская по всему региону волны этнического распада и нестабильности.

Основную вину за продолжение войны несут внешние силы, которые продолжают поддерживать своих ставленников в расширяющейся спирали вмешательства и насилия. Бывший Советский Союз положил начало процессу своим жестоким вторжением, но и сам тяжело пострадал. «Мы принесли Афганистан с собой — в наших душах, наших сердцах, в нашей памяти, в наших привычках, везде и во всем, — сказал Александр Лебедь, бывший майор Советской Армии в Афганистане, сейчас[328] кандидат в президенты. — Эта вялая политическая авантюра, попытка экспорта революции, еще не доказавшей свою состоятельность, стала началом конца».[329]

Афганские моджахеды способствовали кончине Советского Союза, советской империи и даже самого коммунизма. Хотя афганцы заслуживают признательности за это, Запад едва признал их вклад в окончание холодной войны. Вывод советских войск из Афганистана знаменовал конец горбачевского эксперимента с перестройкой и гласностью — идеи возможного изменения советского строя изнутри. Это полезный урок для тех, кто сегодня вмешивается в афганские дела: любая страна, идущая на интервенцию, сама может развалиться на части, не из-за мощи афганцев, а под действием внутренних сил, выходящих на поверхность в слабоорганизованном обществе.

Уйдя из Афганистана слишком рано, через несколько лет США получили убитых дипломатов, взорванные посольства, бомбы в Нью-Йорке и дешевый героин на своих улицах, так как Афганистан стал прибежищем международного терроризма и наркомафии. Сегодня афганцы с горечью думают о США, за которые они сражались во время холодной войны и которые бросили их в беде. В 80-е годы США были готовы «воевать до последнего афганца», чтобы достичь паритета с Советским Союзом, но после того, как Советского Союза не стало, Вашингтон оказался не готов установить мир или накормить голодный народ. Региональные державы воспользовались политическим вакуумом, образовавшимся с уходом США, чтобы, увидев новые возможности влияния, броситься в схватку.

Когда сегодня США выбирают то одну, то другую тему и выстраивают всю свою политику вокруг нее, будь то трубопроводы, отношение к женщинам или терроризм, они лишь показывают, что мало чему научились. Недолговечный проект Unocal мог послужить хорошим уроком для американских политиков, но этого не произошло, и вновь американские дипломаты мечутся по Средней Азии, убеждая нефтяные компании и правительства принять участие в строительстве основного экспортного трубопровода Баку-Джейхан. Но и этот проект, скорее всего, будет отложен на неопределенный срок. Начало строительства, запланированное на 2000 год, перенесено сначала на 2003 год, а недавно и на 2005 год.[330]

Из проекта Unocal можно извлечь несколько уроков. Невозможно построить крупный трубопровод из Средней Азии до тех пор, пока США и международное сообщество не исполнятся решимости достичь мира в регионе — в Афганистане, Таджикистане, Нагорном Карабахе, Чечне, Грузии и среди курдов. Никто не сможет построить трубопровод без достаточной меры стратегического консенсуса. Иран и Россия не могут вечно находиться в изоляции от того, что происходит в регионе. Они будут оказывать сопротивление и саботировать все проекты, в которых они не участвуют. Трубопровод не может быть построен, если межэтнический конфликт рвет его на части. Национальный вопрос в современном мире звучит, как военная труба. Чтобы решить национальные проблемы, не разрушая государства, нужна упорная и последовательная дипломатия, а не раздача взяток полевым командирам за хорошее поведение.

Нефтяные компании не могут построить трубопровод там, где идет гражданская война, происходят быстрые политические перемены, где нет стабильности и земля отравлена исламским фудаментализмом, оружием и наркотиками. Прежняя Большая игра была основана на гипотетических угрозах, и дело никогда не доходило до прямого применения силы. Россия и Великобритания обозначили границы и заключили договоры, создав Афганистан в качестве буфера между ними. Новая Большая игра должна поставить целью мир и стабильность в регионе, а не возрастание напряженности и антагонизма. США — единственная держава, которая может заставить все соседние государства прекратить вмешательство в Афганистане. Они должны сделать это с намного большей решимостью, чем до сих пор.

Пакистан, ослабленный после прекращения стратегического партнерства с США по окончании холодной войны и пребывающий в глубоком экономическом кризисе, все еще полон решимости расширить зону своего влияния, пытаясь назначить следующее правительство в Кабуле. Озабоченность Пакистана собственной безопасностью оказывала решающее влияние на его внутреннюю и внешнюю политику начиная с 1947 года, когда он впервые противостоял всемеро превосходящей его Индии. Но военно-бюрократическая и разведывательная элита, решающая судьбу Пакистана с 50-х годов, никогда не позволяла гражданскому обществу нормально функционировать. Только эта элита могла определять природу угрозы национальной безопасности Пакистана и способы борьбы с ней — но не выборное правительство, парламент, объединения граждан или просто здравый смысл.

Начиная с 1988 года, четыре избранных правительства были отстранены от власти, десять правительств сменили друг друга, а внутренняя стабильность по-прежнему остается далекой мечтой.[331] Несмотря на глубочайший кризис национальной идентичности и политической легитимности, ошибки в управлении экономикой и поляризацию в обществе, элита показывает худший пример мании имперского величия среди всех стран третьего мира во второй половине XX века. Пакистан сегодня ведет две войны чужими руками: в Афганистане и в Кашмире, и хотя Пакистан сам страдает от их последствий — исламского фундаментализма, наркотиков, оружия и социального разложения, — нет и речи о переоценке и пересмотре ведущейся политики. Сегодня Пакистан созрел для исламской революции в стиле Талибан, которая наверняка покончит со стабильностью на Среднем Востоке, в Южной и Центральной Азии.

Пакистанские политики так и не пришли к пониманию того, что любое стабильное правительство в Кабуле будет зависеть от Пакистана в вопросах восстановления страны, продовольствия, топлива и доступа к внешнему миру. Экономика Пакистана выиграет, предоставляя рабочих, технических специалистов и материалы для восстановления Афганистана. Беженцы вернутся домой, облегчив финансовое бремя своего содержания, и Пакистан сможет частично восстановить контроль над своими наполовину развалившимися государственными институтами и границами.

Если политика Пакистана в Афганистане была наступательной, то вмешательство Ирана носило в основном ограниченный и оборонительный характер, имея цель воспрепятствовать полному торжеству талибов. Но Иран внес значительный вклад в расчленение страны, делая ставку на шиитов, на тех, кто говорит по-персидски, и поддерживая внутренний раскол даже среди тех этнических групп, которым он помогал. Противоречия между хазарейцами и узбеками, которым Иран оказывал наибольшую поддержку, показывают, насколько разрушительной иранская политика «разделяй и властвуй» оказалась для Северного Альянса. Политика Ирана отражала интенсивную борьбу за власть среди иранской элиты, еще более усилившуюся за последние два года.

Кроме того, полное взаимное недоверие и непонимание между Ираном и Пакистаном затормозило мирный процесс и оказалось пагубным для афганцев. Между двумя странами нет общих позиций в обсуждении афганской проблемы, и, что еще более опасно, каждая из них ведет чужими руками войну суннитов против шиитов (и наоборот) на территории другой и на афганской территории, увеличивая вероятность взрыва межобщинной войны в регионе. С приходом Талибана межобщинная рознь и религиозные и этнические чистки появились в Афганистане впервые за всю его историю.

Государства Средней Азии — новые игроки на сцене, но они быстро приступили к защите от того, что, по их мнению, угрожает их национальным интересам. Их не устраивает преобладание пуштунов в Афганистане и их ужасает тот вид ислама, которому привержен Талибан. Пока их соплеменники в Афганистане участвуют в каком-либо коалиционном правительстве в Кабуле, среднеазиатские государства не перестанут оказывать им помощь для борьбы с талибами. Это ставит под удар планы Пакистана получить доступ к трубопроводам и путям сообщения в Средней Азии через Афганистан. Если Талибан завоюет Афганистан полностью, то среднеазиатские государства смирятся с ним как с реальностью, но едва ли они доверят свой энергетический экспорт контролируемому талибами Афганистану и Пакистану.

Саудовская Аравия, похоже, так и не смогла прийти к внешней политике, которая бы отвечала ее национальным интересам, а не просто служила для задабривания ваххабитского лобби внутри страны. Только после того, как Мулла Омар нанес личное оскорбление династии Саудидов, саудовцы перестали поддерживать Талибан. Экспорт ваххабизма теперь ударил бумерангом по Саудовской Аравии, все более уменьшая авторитет королевской семьи. Критика коррупции правящего режима и плохого управления со стороны Усамы бин Ладена находит отклик среди населения. И если Афганистан не встанет на путь мира, то десятки новых бин Ладенов будут готовы занять его место со своих баз в Афганистане.

Мусульмане во всем мире весьма озадачены саудовской поддержкой Талибана, поскольку интерпретация ислама талибами основана на отрицании и разрушении. В восприятии Запада ислам все более приравнивается к терроризму в стиле талибов и бин Ладена. Многие западные комментаторы не выделяют Талибан, но осуждают весь ислам за нетерпимость и несовременность. Талибан, как и многие другие группы исламских фундаменталистов, выбрасывает из ислама все, кроме теологии: исламскую философию, науку, искусство, эстетику и мистику. Таким образом, все разнообразие, все богатство ислама и основная идея Корана — построение честного и справедливого гражданского общества, где правители несут ответственность за своих граждан, — предается забвению.

Дух ранней арабо-мусульманской цивилизации заключался в разнообразии слагающих ее культур, религий и этносов. Поразительные и многочисленные неудачи в государственном строительстве в современном мусульманском мире вызваны тем, что этот первоначальный путь, его намерение и одухотворенность были отброшены и заменены либо грубой диктатурой, либо узко понимаемой теологией. «Возможно, уделом ислама было привлекать и использовать примитивные народы, окружавшие или пересекавшие его территорию, но затем оказываться жертвой их жестокой силы. В конце концов порядок восстанавливается и раны затягиваются. Успешный воин-дикарь покоряется всемогущей городской жизни ислама», — писал Фернан Бродель.[332]

Могут ли талибы последовать этому обычаю мусульман и изменить свою политику, усвоить этническое разнообразие и культурное богатство Афганистана, чтобы стать его законными правителями? В их нынешнем состоянии — едва ли. Талибан пребывает в состоянии между племенным обществом, которое он пытается игнорировать, и государственной структурой, которую он отказывается создать. Хотя талибы и лишили власти всех непуштунов, им не удалось удовлетворить требования пуштунов, и последние уже возвращаются к своему племенному делению. Прежде такого никогда не было. «Несмотря на очевидное преобладание пуштунов, процесс становления государства подразумевал участие всех этнических групп и заметное место непуштунов как среди бюрократии, так и в войске», — пишет афганский ученый Ашраф Гани.[333] Талибы противостоят всему ходу афганской истории, так как они не понимают его.

В то же время Талибан отказывается описать афганское государство, которое он хочет создать и которым собирается управлять, потому что сам не знает, чего он хочет. Отсутствие центральной власти, государственных институтов, методов администрирования и механизмов, позволяющих народу в известной степени участвовать в управлении (Лойя Джирга, или исламская Шура, или парламент) не дают возможности многим афганцам принять Талибан, а внешнему миру — признать правительство талибов. Не может существовать эффективное правительство до тех пор, пока нет общего и приемлемого для всех определения государства, которое будет залечивать раны войны. Но кандагарская группа вокруг Муллы Омара не нуждается ни в посторонних людях, ни в их советах. Разногласия внутри Талибана множатся, и не исключено, что умеренные талибы устроят переворот, чтобы свергнуть Муллу Омара и кандагарское духовенство.

Никакая фракция не чувствовала себя в ответе за гражданское население, но Талибан не способен даже на минимальную социальную деятельность из-за своей уверенности в том, что главное — ислам, а остальное приложится. Это ставит тяжелые вопросы перед ООН и благотворительными организациями — ведь гуманитарная помощь продлевает гражданскую войну, благодаря иностранцам население не умирает с голоду, что освобождает полевых командиров от всякой заботы о народе и позволяет им направлять все средства на войну. Эта дилемма имеет общий характер для ООН и неправительственных организаций — то же самое происходит в других разложившихся государствах, например, в Судане и Сомали, и является главной проблемой в будущей деятельности международного гуманитарного сообщества.

Кажется, что единственная эффективная неправительственная организация в Афганистане — та, что занимается контрабандой и торговлей наркотиками. Поэтому все усилия по восстановлению чего-либо, предпринимаемые Талибаном, полностью направлены на повышение эффективности контрабанды и торговли наркотиками — ремонт дорог, строительство бензоколонок и приглашение американских бизнесменов для устройства сотовой связи, которая качественно ускорит перемещение наркотиков и нелегальную торговлю. Никто из полевых командиров не строит школ, больниц, систем водоснабжения или чего-либо еще, связанного с нуждами населения.

В своем нынешнем виде талибы не могут рассчитывать на то, чтобы править Афганистаном и одновременно получить признание мирового сообщества. Даже если они завоюют север, то это не принесет покоя, но лишь приведет к продолжению партизанской войны непуштунских племен, на этот раз — с территории Средней Азии и Ирана, что вызовет дальнейший рост нестабильности в регионе. Но в пуштунских районах Афганистана единственной альтернативой Талибану был бы еще больший беспорядок и хаос. «Большинство афганцев, живущих южнее Кабула, вероятнее всего согласятся с тем, что правление талибов, хотя и не столь популярное, как в самом его начале, все же лучше для народа, его безопасности и благосостояния, чем то, что было до них, и нет никакой реальной альтернативы талибам, кроме анархии».[334] Талибы не могут быть устранены, но наиболее вероятный сценарий — это раскол талибов на несколько фракций и образование обособленных уделов в Кабуле, Кандагаре и, возможно, Герате.

Северный Альянс не сумел завоевать или наладить управление южными районами, населенными пуштунами. До сих пор Масуд был неспособен побудить достаточное число пуштунов отвергнуть Талибан и придать себе общенациональный статус. Единственный шанс выжить для оппозиции — привлечь на свою сторону часть пуштунов, что, несомненно, затянет войну, но также ослабит Талибан и создаст возможности для переговоров. Северному Альянсу не удалось создать минимальную государственную структуру или систему представительства, включающую хотя бы всех непуштунов. Разногласия внутри оппозиции и борьба за власть в руководстве разрушили их образ в глазах многих афганцев, которые могут быть недовольны талибами, но равно не испытывают доверия к Альянсу.

Угроза раскола страны существует постоянно, и возможная граница была начертана еще в 1996 году — пуштунский юг, управляемый талибами, и непуштунский север, отделенный Гиндукушем, с Кабулом посередине. После опустошительной резни, погромов и этнических чисток во многих районах вероятность раскола весьма велика. К счастью, среди полевых командиров нет Слободана Милошевича или Саддама Хуссейна, готовых гарантировать себе власть в своем удельном княжестве ценой раздела страны. Несмотря на то, что соседние государства постоянно вмешиваются в дела Афганистана, никто из них не заинтересован в его расколе — поскольку это откроет ящик Пандоры и приведет к распространению межнациональной войны, потокам беженцев, наркотиков и оружия, которые заполонят их слабые государства. Формальный распад или даже раздел Афганистана пока еще возможен, но до сих пор никто из игроков не желает этого, что дает надежду на успех мирного процесса.

Миротворчество под эгидой ООН не принесло до сих пор никаких плодов, но не по причине бездействия. Просто причина в том, что, пока внешние силы продолжают снабжать полевых командиров деньгами и оружием, едва ли гражданская война утихнет сама собой. Возможное решение — это процесс, который должен начаться вне Афганистана. Все страны региона должны согласиться на полный запрет поставок оружия в Афганистан, честно его соблюдать и позволить ООН эффективно его контролировать. Все страны региона должны будут согласиться ограничить сферы своего влияния в Афганистане, а не побуждать своих ставленников править всей страной. Необходим ирано-пакистанский диалог, в ходе которого Пакистан согласится ограничить свое влияние в пуштунской зоне, а Иран — на севере и в центре страны, с гарантиями для шиитского меньшинства.

Одним словом, каждое из соседних государств должно признать не только интересы собственной безопасности, но и интересы своих соседей. Внешнее влияние не может быть совершенно устранено из Афганистана, но оно должно быть ограничено и удержано на приемлемом уровне путем взаимных соглашений. Никто из соседей не должен быть вправе покушаться на признанные интересы безопасности другой страны. Достижение таких соглашений крайне тяжело, поскольку требует участия не только дипломатов, но также военных и разведчиков с каждой стороны. ООН и международное сообщество должны дать гарантии того, что эти соглашения не поведут к дальнейшей дезинтеграции Афганистана или к вмешательству в процесс создания афганского правительства.

Внутреннее урегулирование в Афганистане уже не может быть достигнуто путем создания того, что уклончиво называют «правительством на широкой основе». Невозможно представить, что Мулла Омар и Масуд согласятся сидеть за одним столом в Кабуле и совместно управлять страной. Вместо этого необходимо прекращение огня, для начала — слабое центральное правительство, демилитаризация Кабула и высокая степень автономии регионов, контролируемых разными фракциями. Все фракции должны согласиться с тем, что в долгосрочной перспективе центральное правительство будет укрепляться, но в ближайшем будущем их автономия сохранится. Таким образом они сохранят свои военные формирования, но будут содействовать созданию централизованной полицейской силы в Кабуле.

Каждая из фракций независимо от других будет получать иностранную помощь, но все будут вместе работать над восстановлением разрушенной инфраструктуры через центральное правительство. Это приведет к большему взаимопониманию и доверию между ними. Все фракции должны договориться о запуске процесса легитимизации в том или ином виде через какие-то выборные органы в регионах, который мог бы привести к созданию центральной Джирги или Шуры в Кабуле.

Не стоит недооценивать трудностей на пути к такому соглашению, ведь сейчас у воюющих сторон нет желания вести переговоры. Зарубежные доноры, Всемирный банк или крупные частные благотворители могли бы пообещать крупную сумму помощи для восстановления страны при условии, что будет достигнуто минимальное согласие. По сути это было бы взяткой для полевых командиров и стимулом для давления на них со стороны афганского народа с тем, чтобы принудить их к согласию. Любой серьезный мирный процесс в Афганистане потребует намного большего участия со стороны международного сообщества, чем то, что наблюдалось до сих пор.

Мир в Афганистане принесет огромные выгоды всему региону. Пакистан получит экономический выигрыш от восстановления Афганистана и сможет начать разбираться с последствиями афганской войны на своей собственной земле — распространением оружия, наркотиков, терроризмом, межобщинной враждой, теневой экономикой. Дипломатическая изоляция Пакистана в регионе закончится, и он сможет присоединиться к центральноазиатской сети сообщений, дав ей кратчайший выход к морю. Иран вновь займет достойное положение в мировом сообществе и вернет себе роль крупнейшего торгового партнера между Центральной Азией, Южной Азией и Средним Востоком. Турция получит путь к тюркоязычным народам Афганистана, исторически связанным с нею.

Китай почувствует себя в большей безопасности и сможет более эффективно осуществлять программы экономического развития своей отсталой мусульманской провинции Синьцзян. Россия сможет построить новые отношения со странами Центральной и Южной Азии, основанные на экономических реальностях, а не на ложных великодержавных амбициях, оставив в покое призраки афганской войны. Трансафганские нефте- и газопроводы соединят весь регион и ускорят приток иностранной помощи в Афганистан. США смогут разработать более реалистическую политику для Центральной Азии, получить безопасный доступ к источникам энергии и справиться с угрозой терроризма.

Но если афганская война по-прежнему останется без внимания, то можно ожидать самого худшего. Пакистан столкнется с исламской революцией в стиле Талибан, что приведет к еще большей нестабильности в регионе. Иран останется парией в международном сообществе, а его восточные границы будут испытывать постоянную угрозу. Государства Средней Азии не смогут экспортировать свои энергоресурсы и минеральные богатства по кратчайшему пути и, по мере развала их экономики, столкнутся с ростом исламского фундаментализма и нестабильностью. Россия продолжит преследовать свои великодержавные цели в Средней Азии, невзирая на экономический и социальный кризис. Ставки очень высоки.