Глава 15. Шииты и сунниты Иран и Саудовская Аравия

Глава 15. Шииты и сунниты

Иран и Саудовская Аравия

Весной 1999 года в Тегеране запахло обновлением и переменами. Все 20 лет после исламской революции женщины Тегерана были обязаны закутываться в хиджаб — накидку из черной ткани без рисунка. И вдруг появились хиджабы с узором, похожим на шкуру леопарда, или отороченные мехом. Некоторые женщины стали носить плащи-дождевики, а другие просто набрасывали хиджаб, как накидку, из-под которой были видны мини-юбки, обтягивающие джинсы, черные шелковые чулки и туфли на высоких каблуках. Женская скромность из предписанного способа поведения стала частным делом. Послабления в части хиджаба было лишь одним из признаков того, как преобразилось иранское общество после избрания в мае 1997 года нового президента — Сеида Мохаммада Хатами. Он получил более 70 процентов голосов избирателей и одержал сокрушительную победу над более консервативным соперником. За Хатами голосовала молодежь, которая была сыта по горло 25-процентной безработицей и высокой инфляцией и надеялась, что Хатами приведет за собой экономическое развитие и сделает общество более открытым.

Победа Хатами вызвала быстрое потепление в отношениях Ирана с внешним миром. Иран открылся в сторону Запада, призывал своего старого врага — США — к «диалогу цивилизаций» и постарался улучшить отношения с арабским миром. Афганистан был главной темой, способной помочь растопить лед между Ираном, США и арабским миром. Во время своего визита в Кабул в апреле 1998 года американский посланник Билл Ричардсон уже дал понять, что США считают Иран партнером в диалоге, который может помочь разрешить кризис в Афганистане. Иран также вступил в переговоры со своим старым врагом — Саудовской Аравией.

«Позитивный климат между Ираном и Саудовской Аравией обнадеживает, и обе стороны готовы сотрудничать ради урегулирования конфликта в Афганистане», — сказал в мае 1998 года новый министр иностранных дел Ирана Камаль Харрази.[299] Приятный и хорошо говорящий по-английски дипломат, в течение 11 лет представлявший Иран в ООН, мягкий, хорошо воспитанный, он был характерным представителем этой доброжелательной революции.

Новые руководители Ирана были глубоко враждебны Талибану, но достаточно прагматичны, чтобы понять, что мир в Афганистане есть необходимое условие экономического развития и политической стабильности в Иране. Хатами был далек от того, чтобы хотеть войны с Талибаном, но всего через шесть месяцев после того, как талибы убили девятерых иранских дипломатов в Мазари-Шарифе, Иран сосредоточил на границе четверть миллиона солдат и угрожал вторжением. По мере возрастания напряженности между Ираном и талибами новые отношения первого с Саудовской Аравией приобрели еще большее значение.

Афганистан был лишь одной из зон конфликта между персами и арабами. Оба народа попеременно завоевывали и правили друг другом в ходе спора между суннитами Аравии и шиитами Персии. В 1501 году шах Исмаил из династии Сефевидов превратил Иран в первое и единственное шиитское государство в исламском мире. И персы, и арабы властвовали над Афганистаном и Средней Азией, но правление персов было более длительным и оставило устойчивый след в культуре и языке.

В двадцатом веке долгая война между революционным Ираном и Ираком (1981–1988), стоившая около 1,5 миллионов жизней, лишь углубила это соперничество. Арабские страны поддерживали Ирак Саддама Хуссейна. Эта война началась в одно и то же время с войной в Афганистане, в которой вековое соперничество также нашло продолжение — в контексте холодной войны и попыток США изолировать Иран с помощью арабских стран.

По-видимому, и Иран, и Саудовская Аравия находились в Афганистане на одной стороне. Они были крайне возмущены советским вторжением, поддерживали моджахедов и выступали за международную изоляцию кабульского режима и Советского Союза. Но они поддерживали разные фракции моджахедов, и Иран так и не разорвал дипломатические отношения с режимом в Кабуле. Саудовская поддержка моджахедов следовала американской и пакистанской стратегии — давать оружие и деньги в основном самым радикальным группам суннитов-пуштунов и игнорировать афганских шиитов. Саудовцы также отдельно финансировали афганских сторонников ваххабизма.

На каждый доллар, данный моджахедам Соединенными Штатами, Саудовская Аравия тоже давала доллар. Саудовская помощь моджахедам в 1980–1990 годы составила почти 4 миллиарда долларов. И это не включая неофициальную помощь от исламских благотворительных организаций, благотворительных фондов, частных фондов членов королевской семьи и мечетей.[300] Средства переводились также напрямую пакистанской разведке ISI, например, в 1989 году саудовцы дали более 26 миллионов долларов на подкуп вождей моджахедов во время переговоров о формировании временного правительства в изгнании в Исламабаде.[301] Моджахеды в знак благодарности назначили премьер-министром одного из афганских ваххабитов.

В марте 1990 года саудовцы дали дополнительно 100 миллионов долларов партии Хизб-е-Ислами, возглавляемой Хекматьяром, которая поддержала неудавшуюся попытку военного переворота и свержения президента Наджибуллы, предпринятую Хекматьяром и генералом Шахнавазом Танаем в Кабуле.[302] После 1992 года Саудовская Аравия продолжала снабжать правительство моджахедов в Кабуле деньгами и горючим. Горючее, которое переправлялось через Пакистан, стало основным источником коррупции и рэкета со стороны сменявшихся пакистанских правительств и ISI.

Из-за отчуждения между Ираном и США группы афганских моджахедов, базировавшиеся в Иране, не получали иностранной военной помощи. Два миллиона беженцев, осевших в Иране, были лишены международной гуманитарной помощи, которую получали три миллиона беженцев в Пакистане. Поддержка моджахедов Ираном наталкивалась на бюджетные ограничения, связанные с ирано-иракской войной. На протяжении 80-х годов США фактически лишили Иран доступа к внешнему миру в части, связанной с Афганистаном. Это обстоятельство еще больше настроило иранцев против Америки и обусловило непреклонную позицию Ирана в Афганистане после окончания холодной войны и ухода американцев с афганской сцены.

Первоначально вся помощь, которую Иран оказывал моджахедам, попадала к афганским шиитам, в особенности хазарейцам. В то время Корпус стражей исламской революции помогал шиитским боевикам повсюду — от Ливана до Пакистана. В 1992 году, под воздействием и при помощи Ирана, молодое поколение радикальных хазарейцев решило свергнуть традиционных лидеров Хазараджата, которые возглавили сопротивление советскому вторжению в 1979 году. Впоследствии восемь афганских шиитских партий получили официальный статус в Тегеране, но Ирану никогда не удавалось снабдить их в достатке деньгами и оружием. В результате хазарейцы оказались на обочине афганского конфликта и больше воевали между собой, чем против Советов. Раздробленность хазарейцев усугублялась близорукой и догматической политикой Ирана, для которого верность хазарейцев Тегерану была важнее, чем их внутреннее единство.

К 1988 году, когда вывод советских войск был неизбежен, Иран пришел к необходимости укрепить позиции хазарейцев. Он помог восьми группировкам хазарейцев объединиться в партию Хизб-е-Вахдат. Иран начал настаивать на включении Вахдат в международные переговоры о формировании нового правительства моджахедов — в прежнем преобладали пешаварские партии. Несмотря на то, что хазарейцы были малым меньшинством и не могли надеяться получить власть в Афганистане, Иран потребовал для них сначала 50 процентов, а затем 25 процентов мест в любом будущем правительстве моджахедов.

По мере нарастания вражды между Ираном и Саудовской Аравией, которая перебрасывала в Афганистан арабов и распространяла там ваххабизм и антишиитские настроения, Пакистан старался сохранить между ними равновесие. Близкий союзник обеих стран, Пакистан указывал на необходимость держаться вместе и противостоять кабульскому режиму. Соперничество между Саудовской Аравией и Ираном усилилось после вывода советских войск, когда Иран сблизился с режимом в Кабуле. Иран расценивал кабульский режим как единственную силу, способную противостоять захвату Афганистана пуштунами-суннитами. Иран перевооружил Вахдат, и к моменту падения Кабула в 1992 году Вахдат контролировала не только Хазараджат, но и значительную часть западного Кабула.

В это время саудовцы оказались в крайне неприятном положении из-за раскола между своими главными протеже — неоваххабитами — Гольбуддином Хекматьяром и Абдур Расул Сайафом. Хекматьяр не признал вновь созданного правительства моджахедов в Кабуле и вместе с хазарейцами начал обстреливать город. Этот раскол был продолжением намного большего по масштабам внешнеполитического поражения, понесенного Саудовской Аравией в результате вторжения Ирака в Кувейт в 1990 году. На протяжении двадцати лет саудовцы финансировали сотни неоваххабитских партий в мусульманском мире, чтобы приобрести влияние среди исламских движений в этих странах и распространить ваххабизм.

Но когда Эр-Рияд попросил эти исламские группы, в свою очередь, поддержать Саудовскую Аравию и антииракскую коалицию, возглавляемую США, то большинство, включая Хекматьяра и большую часть афганских партий, поддержало Сад дама Хуссейна. Многие годы усилий и миллиарды долларов ушли впустую, так как Саудовской Аравии не удалось построить внешнюю политику, исходящую из собственных национальных интересов. Роковая слабость Саудовской Аравии заключалась в том, что правящая прозападная элита основывала свою легитимность на консервативном фундаментализме, выразители которого не принадлежали к этой элите и были категорическими противниками Запада. Элита продвигала радикальный ваххабизм, хотя это подрывало ее власть внутри страны и вне ее. По иронии судьбы, лишь умеренные афганские партии, которыми Саудовская Аравия пренебрегала, в трудную минуту оказали помощь королевству.[303]

Усиление войны в Афганистане в 1992–1995 годах привело к возрастанию соперничества между Ираном и Саудовской Аравией. Саудовцы и пакистанцы много раз пытались посадить все партии за один стол. Вместе с тем они прилагали все усилия, чтобы отстранить Иран и хазарейцев от участия в соглашении. Иран и хазарейцы не были допущены ни к Пешаварскому соглашению 1992 года, определявшему порядок раздела власти в Кабуле, ни к недолговечным исламабадскому и джелалабадскому соглашениям, заключенным впоследствии. Отторжение Ирана Пакистаном и Саудовской Аравией, похожее на отношение к нему США, вызвало еще большую горечь Тегерана.

Вместе с тем иранцы стали более прагматичными, поддерживая не только афганских шиитов, но и все ираноязычные этнические группы, сопротивляющиеся пуштунскому господству. Иранцы имели природную связь с таджиками — они происходили от одной древней расы и говорили на одном языке, — но иранцы были взбешены после жестокого нападения Ахмад Шаха Масуда на хазарейцев в Кабуле в 1993 году. Несмотря на это, Иран понял, что если он не поддержит непуштунские народы, сунниты-пуштуны будут господствовать в Афганистане. В 1993 году Иран впервые начал оказывать существенную военную помощь президенту Бурхануддину Раббани в Кабуле и узбекскому полевому командиру Рашиду Дустому и призвал все этнические группы присоединиться к Раббани.

Новая стратегия Ирана привела к усилению конфликта интересов с Пакистаном. Исламабад был полон решимости привести своих протеже в Кабул, при этом пакистанцы и саудовцы равно не собирались допускать хазарейцев к участию в разделе власти. Политика баланса интересов между Саудовской Аравией и Ираном, проводившаяся Исламабадом в 80-е годы, была отброшена. Пакистан открыто встал на сторону саудовцев.

После краха Советского Союза открытие Средней Азии внешнему миру дало Ирану новый стимул для выхода из международной изоляции. Иран быстро продвинулся в Среднюю Азию после прорыва, совершенного благодаря поездке министра иностранных дел Али Акбаша Велаяти в ноябре 1991 года, когда он подписал договор о строительстве железной дороги из Туркмении в Иран. Но и здесь США постарались остановить Иран, когда госсекретарь Джеймс Бейкер заявил в 1992 году, что США сделают все, чтобы не допустить иранского влияния в Средней Азии.[304] Неокоммунистические правители Средней Азии с подозрением относились к Ирану, опасаясь распространения исламского фундаментализма.

Но Иран устоял перед этим искушением и вместе с тем ковал прочные связи с Россией. Лед был разбит визитом советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе в Тегеран в 1989 году, где он встретился с аятоллой Хомейни. Разрешение установить более тесные связи с Россией, данное аятоллой перед смертью, придало новой России легитимность в глазах иранцев. Кроме того, в 1989–1993 годах Россия поставила Ирану оружия на 10 миллиардов долларов для восстановления его боевого арсенала. Иран улучшил свое положение в регионе, установив связи с неисламскими постсоветскими государствами — Грузией, Украиной и Арменией. Тегеран отказался поддержать Азербайджан в войне с Арменией, хотя 20 процентов его собственного населения были азербайджанцами, и помог России и ООН прекратить гражданскую войну в Таджикистане.[305] И наконец, Иран и государства Средней Азии разделяли глубокое недоверие к афгано-пуштунскому фундаментализму и к той поддержке, которую он получал от Пакистана и Саудовской Аравии. В силу этого союз между Ираном, Россией и государствами Средней Азии в поддержку непуштунских этнических групп существовал намного раньше, чем появился Талибан.

Напротив, Саудовская Аравия почти не пыталась улучшить межгосударственные отношения с Россией или с республиками Средней Азии. Только через четыре года саудовцы открыли посольства во всех столицах Средней Азии. Вместо этого Саудовская Аравия посылала миллионы экземпляров Корана, давала деньги на хадж для мусульман из Средней Азии и предоставляла стипендии муллам для учебы в Саудовской Аравии, — где они впитывали в себя ваххабизм. Эти меры лишь смущали среднеазиатских правителей. Через несколько лет правители Узбекистана, Казахстана и Киргизии назовут ваххабизм самой большой угрозой для политической стабильности в своих странах.[306]

Саудовская Аравия расценивала Талибан как важный актив в условиях падения своего влияния в Афганистане. Первые контакты между саудовцами и талибами состоялись во время поездок эмиров на охоту. Маулана Фазлур Рахман, глава пакистанской Джамиат-и-Улема Ислам, зимой 1994–1995 годов впервые организовал охоту на дроф для эмиров из Саудовской Аравии и стран Залива. Арабские охотники прилетали в Кандагар на гигантских транспортных самолетах, груженных десятками роскошных джипов, многие из которых по окончании охоты были оставлены хозяевам-талибам наряду с пожертвованиями. Начальник саудовской разведки эмир Турки стал регулярно бывать в Кандагаре. После визита Турки в Исламабад и Кандагар в июле 1996 года саудовцы дали деньги, машины и горючее для успешного наступления талибов на Кабул. Тем временем две саудовские компании, Delta и Ningarcho, участвовали в проекте постройки трансафганского газопровода, усиленно лоббируя в Эр-Рияде идею поддержки талибов для их полной победы.

Но ваххабитское духовенство (улемы) королевства сыграло наибольшую роль в том, чтобы убедить правящую семью поддержать Талибан. Улемы выступают главным советчиком саудовского монарха в Совете Ассамблеи Высшего Духовенства и в четырех других государственных органах. Они последовательно поддерживали экспорт ваххабизма в исламский мир, а королевская семья была весьма чувствительна к мнению духовенства.[307] Король Фахд был вынужден созвать совещание 350 наиболее влиятельных духовных лиц, чтобы убедить их выпустить фетву, позволяющую американским войскам базироваться в королевстве во время войны с Ираком в 1990 году.[308] Саудовская разведка тесно сотрудничала с духовенством; то же самое делали и многочисленные благотворительные фонды, финансируемые государством, которые давали деньги моджахедам в 80-е годы и теперь начали давать их талибам. Кроме того, духовенство располагало сетью мечетей по всему королевству, в которых во время пятничных проповедей и создавалась поддержка талибов снизу.[309]

По словам саудовского аналитика Науафа Обайда, основными игроками из числа духовенства, лоббировавшими поддержку талибов Саудовской Аравией, были шейх Абд аль-Азиз бин Баз, Великий муфтий и председатель Совета высшего духовенства, и шейх Мухаммад бин Джубер, министр юстиции и один из главных членов Совета духовенства.[310] В обмен на это Талибан демонстрировал свое почтение к королевской семье и к улемам и скопировал некоторые обычаи ваххабитов, например, учредил религиозную полицию. В апреле 1997 года один из лидеров талибов мулла Раббани встретился с королем Фахдом в Эр-Рияде и безудержно восхвалял Саудовскую Аравию. «Поскольку Саудовская Аравия является центром мусульманского мира, мы бы хотели получать от нее помощь. Король Фахд был счастлив при известии о добрых делах, совершенных Талибаном, и об установлении шариата в нашей стране», — сказал мулла Раббани.[311] Встретившись с королем пятью месяцами позже, лидеры талибов сказали, что саудовцы пообещали помогать им и дальше. «Король Фахд был слишком добр. Саудовцы пообещали нам все, что они могли дать», — сказал мулла Мохаммад Станакзай.[312]

Поддерживая талибов, Эр-Рияд с большой неохотой отнесся к требованию США добиться от Талибана высылки Усамы бин Ладена. Лишь после того, как в Кандагаре Мулла Омар нанес личное оскорбление эмиру Турки, саудовцы ограничили свои дипломатические связи с Талибаном. Важно, что это решение было принято из-за личного оскорбления, а не из-за полной перемены внешней политики. Похоже было, что саудовцы извлекли недостаточно уроков из своих попыток экспортировать ваххабизм.

Первоначальная поддержка талибов Саудовской Аравией убедила Иран в том, что США также оказывают им поддержку в контексте своих усилий по окружению Ирана врагами и его изоляции. По мнению Тегерана, новой целью политики США было строительство, прокладка новых нефте- и газопроводов из Средней Азии, минуя Иран. После захвата Кабула талибами это давно сложившееся официальное мнение отразилось в газетах. «Захват талибами Кабула был спланирован Вашингтоном, финансировался Эр-Риядом, а снабжение было обеспечено Исламабадом», — писала газета «Джомхури Ислами».[313]

Несмотря на это, главным для Тегерана был внутренний раскол в отношении Афганистана. «Ястребы» все еще пытались поддерживать шиитов по всему миру, а умеренные склонялись к большей сдержанности в поддержке противников Талибана и к меньшей конфронтации с талибами. Иран страдал от той же болезни, что и Пакистан: множество ведомств и групп влияния пытались протолкнуть свои собственные взгляды на политику в Афганистане. Военные, Стражи исламской революции, разведывательные ведомства, шиитское духовенство и могущественные буния, или фонды, руководимые духовенством, контролирующие большую часть госсектора экономики и финансирующие внешнеполитические авантюры из своих бюджетов, не подлежащих контролю, — вот лишь некоторые из соперничавших групп влияния.

Министерство иностранных дел в лице заместителя министра по делам Афганистана Алаеддина Боруджерди должно было сохранять равновесие между всеми этими лоббистами. Боруджерди, руководивший афганской политикой более десяти лет, был ловким дипломатом. Он пережил режим президента Акбара Али Рафсанджани и занимал тот же пост при президенте Хатами, пока не был вынужден подать в отставку после убийства иранских дипломатов в Мазари-Шарифе. Он мог быть и «голубем», и «ястребом», в зависимости от того, с кем он в данный момент говорил, и его задачей было удерживать конфликт Ирана с Пакистаном и Саудовской Аравией в пределах разумного. Напротив, в Саудовской Аравии министр иностранных дел эмир Сауд аль-Фейсал передоверил афганскую политику своему младшему брату эмиру Турки, начальнику разведки.[314]

Коллапс государства в Афганистане уменьшил безопасность Ирана, вызвав массовый приток наркотиков и оружия. Призрак этнического конфликта угрожал перетечь в Иран вместе с экономическим бременем содержания миллионов афганских беженцев, которых простые иранцы сильно не любили. В Иране насчитывалось более трех миллионов наркоманов, употребляющих героин, — столько же, сколько в Пакистане, хотя население Ирана (60 миллионов человек) вполовину меньше, чем в Пакистане. Контрабанда топлива, продовольствия и других товаров из Ирана в Афганистан вела к потере доходов и периодическим проблемам в экономике — в то самое время, когда Иран недополучил большое количество доходов из-за падения цен на нефть и одновременно пытался восстановить свою экономику.

Еще большее беспокойство у Ирана вызывала тайная поддержка талибами иранских антиправительственных групп, начавшаяся в 1996 года. Талибан предоставил в Кандагаре убежище для движения Ахль-и-Сунна Валь Джамаат, которое вербовало боевиков из числа иранских суннитов в провинциях Систан и Хорасан. Его представители — иранские туркмены, афганцы и белуджи — заявляли, что их цель — свержение шиитского режима в Тегеране и установление суннитского режима в стиле Талибана. Эта идея была довольно безумной, поскольку 90 процентов населения Ирана исповедовали шиизм, хотя она и получила поддержку небольших групп инсургентов. Эта группа получала от талибов оружие и поддержку, и иранцы были уверены, что Пакистан тоже поддерживает их.

Иранская военная помощь Северному Альянсу усилилась после падения Кабула в 1996 году, и вновь — после падения Мазари-Шарифа в 1998 году. Но Иран не имел непосредственной границы с территорией, контролируемой Альянсом, и был вынужден снабжать Масуда по воздуху или по железной дороге, на что требовалось разрешение от Туркмении, Узбекистана и Киргизии. В 1998 году иранская разведка перебросила несколько самолетов с оружием на базу Ахмад Шаха Масуда в таджикском Кулябе. После этого Масуд стал частым гостем в Тегеране. Опасность, которой подвергалась иранская линия снабжения, стала очевидна после того, как киргизская служба безопасности в октябре 1998 года задержала поезд, в 16-ти вагонах которого обнаружилось 700 тонн оружия и боеприпасов. Поезд направлялся из Ирана в Таджикистан, а оружие было замаскировано под гуманитарную помощь.[315]

Поддержка Ираном Северного Альянса приводила талибов в бешенство. В июне 1997 года Талибан закрывает иранское посольство в Кабуле, обвинив Иран в разрушении мира и стабильности в Афганистане.[316] Заявление Талибана после неудачной попытки взятия Мазари-Шарифа было недвусмысленным. «Иранские самолеты, грубо нарушая все принятые международные нормы, вторглись в воздушное пространство нашей страны, чтобы доставлять снабжение в аэропорты, контролируемые оппозицией. Тяжелые последствия такого поведения остаются на совести Ирана — врага ислама. Афганистан может дать пристанище на своей территории оппонентам иранского правительства и создать тем самым проблемы для Ирана», — говорилось в заявлении.[317]

Но убийство иранских дипломатов в Мазари-Шарифе в 1998 году едва не привело к войне между Ираном и Талибаном. Идея вторжения в Афганистан пользовалась широкой народной поддержкой, которая была использована сторонниками жесткой линии в Тегеране, желавшими дестабилизировать правительство президента Хатами. Даже сдержанный Камаль Харрази, министр иностранных дел, заговорил самым жестким языком. «Талибы — пуштуны, и они не вправе устранять все другие этнические группы с политической арены, не вызывая вспышки сопротивления. В таких условиях мир в стране невозможен. Я предостерегаю талибов и тех, кто их поддерживает, что мы не потерпим нестабильности и заговоров у наших границ. Мы достигли договоренности с Пакистаном о том, что афганская проблема не будет решаться военным путем. Но именно это происходит сейчас, и мы не можем с этим согласиться», — заявил Харрази 14 августа 1998 года.[318]

Иран считал, что Пакистан предал его несколько раз. В 1996 году в то самое время, когда президент Бурхануддин Раббани, по совету Ирана, пытался расширить базу своего правительства и включить в него пуштунов и другие народы, Талибан захватил Кабул. В июне 1997 года премьер-министр Наваз Шариф посетил Тегеран. Вместе с президентом Хатами он призвал к прекращению огня в Афганистане и заявил, что военного решения быть не может. Но Иран считал, что у Пакистана нет намерения следовать соглашению. «Пакистан утратил доверие иранского народа. Мы больше не верим ему. Мы не можем допустить, чтобы Пакистан создавал проблемы для нашей национальной безопасности», — писала «Джомхури Ислами».[319]

Затем, летом 1998 года, Пакистан уговорил Иран участвовать в совместной дипломатической миссии мира. Иранские и пакистанские дипломаты среднего звена впервые вместе посетили Кандагар и Мазари-Шариф 4 июля 1998 года для переговоров с враждующими сторонами. Всего через несколько недель талибы атаковали Мазари-Шариф и казнили иранских дипломатов, что положило конец этой мирной инициативе. Иранцы были убеждены в том, что Пакистан сознательно ввел их в заблуждение своей якобы мирной инициативой в то самое время, когда ISI готовила нападение на Мазари-Шариф. Кроме того, Иран утверждал, что Пакистан дал гарантии безопасности для дипломатов в Мазари-Шарифе. Когда они были убиты, Иран пришел в бешенство и обвинил Талибан и Пакистан. По словам иранских официальных лиц, мулла Дост Мохаммад, который якобы возглавлял нападение на иранское консульство, сначала собрал дипломатов в подвале и поговорил по рации с Кандагаром, и только после этого расстрелял их.[320]

Талибан отвечал, что иранцы были не дипломатами, а агентами разведки, снабжавшими противников Талибана оружием, и это было похоже на правду. Тем не менее в ходе последующих дипломатических схваток всякое доверие между Ираном и Пакистаном испарилось.[321] Иранцы были возмущены также тем, что действия талибов угрожали растущему сближению между Ираном и США. Как заявила в июне 1998 года государственный секретарь США Мадлен Олбрайт, критически важная роль, которую Иран играет в регионе, «делает вопрос американо-иранских отношений крайне важной темой для государственного секретаря».[322]

Иранцы были ободрены тем, что США впервые восприняли их всерьез. Американо-иранское сотрудничество «несомненно может стать свидетельством того, что США лучше понимают реальности в нашем регионе и ту роль, которую Иран способен играть в установлении мира и безопасности, — сказал мне Камаль Харрази. — Мы долгое время пытаемся дать им [США] понять, что Иран — это ключевой игрок в регионе».[323] Еще одной причиной ирано-американского сближения было изменившееся отношение США к Талибану. Теперь обе страны имели одинаковые взгляды и критически относились к политике талибов в отношении равенства полов, наркотиков, к их обычаю давать приют террористам и к угрозе региону со стороны исламского фундаментализма в духе Талибана. По иронии судьбы, не шиитский, а суннитский фундаментализм талибов оказался новой угрозой для США.

Талибан оказался проблемой даже для Саудовской Аравии, что помогло сближению Тегерана и Эр-Рияда. Тот факт, что Талибан предоставил убежище бин Ладену, показало всем экстремизм талибов и создало угрозу для безопасности Саудовской Аравии. Знаменательно, что ирано-саудовское сближение не прекратилось даже тогда, когда Иран угрожал напасть на Афганистан в 1998 году. В мае 1999 года президент Хатами стал первым почти за три десятилетия иранским лидером, посетившим Саудовскую Аравию.

Талибан, поддерживающий недовольных в Саудовской Аравии, представляет большую угрозу для безопасности королевства. В прошлом саудовцы с уважением относились к фундаментализму талибов, не особенно задумываясь о том, каким должно быть государственное устройство Афганистана и какие политические компромиссы это повлечет за собой, но теперь они больше не могли позволить себе такого легкомысленного отношения. Поскольку саудовская внешняя политика покоилась в основном на личных отношениях покровительства, а не на государственных институтах, сложно было представить, как могла бы возникнуть новая политика в отношении Афганистана, основанная на саудовских национальных интересах, а не на ваххабизме, и направленная на установление стабильности в регионе.

Если президент Хатами будет продвигать вперед свою программу реформ, то иранский режим будет все больше желать и стремиться к мирному урегулированию в Афганистане, — чтобы не тратить средства на поддержку противников Талибана, предотвратить распространение наркотиков, оружия и национальной розни через границу и еще более сблизиться с США. По иронии судьбы, экстремизм талибов помог сближению Ирана с Саудовской Аравией и ослабил отношения Пакистана с каждой из этих стран. Главные потери от возвращения Ирана в круг цивилизованных стран понес Пакистан. Но чтобы покончить со своей изоляцией от Запада, Иран должен показать себя ответственным и уравновешенным членом международного сообщества. Первым и главным испытанием для него будет его помощь в установлении мира в Афганистане.