Глава 9 Джалал ад-дин Руми: автор персидского Корана

1270 г. от Р.X.

Джалал ад-дин Руми родился в Центральной Азии в начале XIII века. Монголы завоевали большую часть континента, вынудив отца Руми, Баху ад-дина, переселиться в Конью (территория современной Турции). Руми пошел по следам своего отца и стал известным ученым, специализировавшимся в богословии. Затем, в середине своей жизни, он встретился с удивительным дервишем.

Хотя Руми общался прежде с другими суфиями, знакомство с Шамсуддином Табризи (Шамсом) изменило его жизнь. Оно заставило ученого обратиться к стихам вместо прозы, как к возможности высказать переполнявшие его чувства. Помимо огромного числа стихотворений, посвященных Шамсу, Руми написал труд «Маснави-и-Манави». Известное, как персидский Коран, это произведение включает около 27 тысяч двустиший. «Маснави» — самая большая мистическая поэма, когда-либо созданная мусульманским ученым.

Помимо написания стихов, Руми основал мистическое братство, известное в Европе и Америке как орден вращающихся дервишей. Самого ученого и поэта часто называют просто «маулана» — «наш господин».

Маулана походил на своего современника, аль-Шайха аль-Акбара, величайшего учителя. Как и ибн Араби, Руми был праведным мусульманином, который погрузился в изучение Корана и множество преданий, связанных с пророком Мухаммадом. Оба изучали целый ряд наук, от грамматики и риторики, логики и права до философии и теологии. Оба стремились найти истину за рамками внешних форм ритуалов и правил. Оба стали примерами для подражания, ведущими других людей по пути Господа.

Вместе с тем, Руми и ибн Араби были совершенно разными. Хотя поиск истины сделал их обоих путешественниками, они шли разными путями. Если ибн Араби видел внутренний смысл Корана в универсальных формах, Руми искал его выражение в чудесах повседневной жизни. Героями стихов Руми становились как портные и сапожники, повара и садовники, так и философы, теологи или поэты. Славить Господа хотели как живые, так и неодушевленные создания:

Я ведь создал джиннов и людей только, чтобы они Мне поклонялись.

(51:56)

Для Руми эти строки Корана говорили не только о людях и духах, они подразумевали, что все сотворенное должно поклоняться Творцу. Поэтому истинный смысл Открывающей Книгу суры следует искать в молитве в Райском саду, в смене времен года:

Мы Тебе поклоняемся — шепчем зимою мы в Райском саду,

А весною мы скажем — и просим помочь.

Мы Тебе поклоняемся, значит, у врат мы Твоих,

У источника радости; где Ты не дашь нам страдать.

Ну, а просьба помочь означает:

Изобилие может сгубить, —

О, Господь мой, о Боже,

Яви справедливость ко мне.

Хотя ибн Араби благоговел перед огромным множеством значений, содержащихся в Книге Знамений, Руми был пленен Божественным волшебством, которое проникало в окружающий мир — от растений до планет и самого солнца. Для него личность Шамса, чье имя означало «солнце», стала настоящим светилом. Он излучал Божественную милость, хотя его лучи освещали не счастье, а боль.

Шамс казался неперспективным сотоварищем: он жил на грани общества и не имел никаких материальных благ. Его «богатство» состояло из внутренней энергии, которая обладала магической силой. Окружающие, включая членов семьи, недоумевали, почему Руми «унижался» перед человеком, который во всех смыслах казался хуже него. Однако, встретив скитающегося дервиша, Руми так изменился, что большая часть его стихов, включая «Маснави», стала одой вдохновению, полученному от человека, который был более чем простым человеческим существом: Шамс, или Шамсуддин (Солнце религии) Табризи стал для Руми наставником, учителем и источником всего; он воплощал всех пророков прошлого. Его солнце сделалось стандартом для измерения добродетели и счастья.

Пришел полюбоваться ты восходом,

Но вместо этого увидел нас,

Вращающихся в колесе природы —

Сколь счастье велико твое сейчас!

Радость от их встречи вызывает не только слова, полные восторга, но и выплеск человеческой энергии, танец, который превращает ученого-отшельника во вращающегося дервиша. В другом стихотворении Руми восклицает:

Танцует суфий, словно солнца блик,

От сумерек до утренней зари.

И если кто-то скажет: Сатана

В вертящегося дервиша проник,

То, значит, Падший — сам восторженный танцор.

И тайна бьется у меня в груди,

С ее движением вращаются миры.

Не вижу неба и не чувствую земли,

В волшебном танце утренней поры

Вселенная мелькает предо мной.

В волшебном танце Руми выходит за словесные рамки, чтобы выразить свой внутренний всплеск любви. Причина этой любви солнце — Божественное светило, чье отражение — мистический свет Табризи. Целый ряд сравнений просеивается через ослепленное сознание Руми, но Коран продолжает Слово. Но даже когда взгляд поэта затуманен влиянием всеобъемлющей энергии танца, он все равно распознает «деяния сатаны» (28:15). И не только Дьявол, но и миры переворачиваются с ног на голову. Для Руми «миры» (1:1), то есть видимый и невидимый, этот и будущий, отражаются в сердце любящего человека и движутся вместе с ним.

Страсть Руми разлита в стихах, в торжестве природы, в музыке и танце, в дружеских чувствах к Шамсу. Однако существует постоянное эхо другой любви — к женщинам. Она может отражать то, что Руми в действительности испытывал к знакомым женщинам, но именно женщина является идеальным образом возлюбленной Господом. Плотская любовь, как духовная любовь, человеческое тело, как метафора Господа и источник Божественного вдохновения — эта идея была навеяна Руми Кораном:

Сам Господь любовь украсил для людей — для нас,

Сам Господь прекрасной сделал — для кого? Для нас.

Сотворил прекрасных женщин для любви Аллах,

Избежать любви возможно ль, если жизнь есть в нас.

В утешение Адаму Ева создана,

Волей Божьей появилась у него жена.

Разлюбить ее, оставить — мог ли мыслить он?

Разлучить их не посмел бы даже Сатана.

И пророк, чьи речи слушал с замираньем мир,

И победных славных ратей грозный командир,

«Говори со мной, Аиша!» — ласково велел,

Снизив голос, что заставил трепетать весь мир.

Господин ты только внешне, любишь ты ее,

А на деле то господство — только для нее.

Ты любви ее добьешься, коль судил так Бог,

Но своею госпожою сделаешь ее…

Цитаты из Корана обрамляют отрывок из «Маснави», но именно упоминание об Аише связывает пророка с остальными людьми, которые многим обязаны женщинам. Ум и вера, скорее, являются силой женщин, чем их слабостью. Ни одна из этих фраз не содержится в Коране, однако обе отражают его дух: «Возвышает Аллах тех из вас, кому дано знание» (58:11) и тех, кому «написал» Аллах в их сердца веру (58:22).

Сам Руми называл свое произведение «Маснави» Кораном на персидском языке. Как и пророк, он не писал, а диктовал его, словно находясь в трансе или будучи заколдованным. Такую стихотворную форму поэт унаследовал от персидских поэтов прошлого, включая жившего в X веке Фирдоуси, чья поэма «Шахнаме» оставалась примером для остальных. Это нравоучительная поэзия, представленная в повествовательной форме. Одна история перетекает в другую, иногда с надрывом, а иногда — превознося и успокаивая. В «Маснави» Руми постоянно комбинирует и воссоединяет идеи самого Корана с историями в духе Корана, и в то же время напоминает о пророке посредством преданий, как, например, недавно цитированном предании об Аише. Однажды, когда кто-то назвал произведение Руми «Маснави» «простым» тафсиром, или комментарием к Великому Корану, Руми тут же воскликнул:

Ты, пес! Признай, что это есть Коран!

Осел! Ведь это же — Коран!

«Все, что содержит слова пророков и святых, излучает свет Божественных тайн. Божественная речь льется из их чистых сердец; она ручьями течет с их языков».

«Маснави» наряду с «Диван-и-Шамс» («Стихами Шамса») — это, конечно, вдохновленные, часто восторженные произведения. Однако Руми оставил и более трезвые описания своих духовных поисков. В этих рассказах, собранных его учениками после смерти поэта, каждый обнаружит: поэт осознавал — не все могут следовать по его пути, не все способны смотреть на солнце. Однако даже более трезвые искатели должны оценить пределы литературного подхода к истине и знанию.

Чтобы понять Коран, человеку необходимо распознать знамения, которые выходят за рамки написанных слов. Слишком многие довольствуются тем, что читают, понимают и слушают Коран лишь в одном измерении. Так обычные люди видят только буквальное значение слов святых. «Мы уже много раз слышали подобные речи, — говорят они. — Мы достаточно наслушались этих слов». «Но, — возражает Руми, — сам Господь закрыл их уши, глаза и сердца, чтобы они видели не тот цвет. Они считают Йусуфа волком. Их уши слышат не те звуки. Они видят мудрость, как вздор и бред. А их сердца, ставшие хранилищами соблазнов и напрасных грез, воспринимают все ложно. Будучи связанными грезами, их сердца замерзли, словно лед зимой».

Наложил печать Аллах на сердца их и на слух, а на взорах их — завеса.

(2:7)

Однако некоторые из самых жестких критиков Руми были специалистами по Корану. Многие из них знали Писание наизусть. Они гордились точностью и опытом. Критики ожидали, что их похвалят за бесхитростную старательность и не осудят, как глухих, немых и слепых читателей Корана.

Руми напомнил им о жившем ранее человеке, который цитировал Коран другим людям, ибн Мукри. «Ибн Мукри читал Коран верно, — отмечает маулана. — То есть, он формально правильно читал Коран, но не имел представления о его содержании. Доказательством служит то, что когда он говорит о смысле, то отвергает его. Он читал, не имея видения, слепо. Но у Господа много сокровищниц, и Его знание широко. Если человек читает один Коран с умом, то почему же он должен отвергать другой Коран?»

Руми размышлял, почему одни пытаются найти истину, а другие — нет. Он нашел ответ в Книге Знамений. «Там безграничное количество слов, — пояснял Руми, — но смысл их раскрывается в зависимости от способностей искателя.

Нет вещи без того, чтобы у Нас были ее сокровищницы, и низводим Мы ее только по известной мере.

(15:21)

Мудрость подобна дождю: на небе ему нет конца, но он идет, исходя из потребности земли, более или менее согласно времени года».

В другом месте Руми приводит строки Корана, а затем объясняет их смысл:

Скажи: «Если бы море было чернилами для слов Господа моего, то иссякло бы море раньше, чем иссякли слова Господа моего, даже если бы Мы добавили еще подобное этому».

(18:109)

«Сейчас пятнадцатью драхмами чернил, — говорит Руми, — можно написать целый Коран. Это лишь символ Божественного знания, но не полное Его знание. Если аптекарь положит щепотку лекарства на листок бумаги, вы же не будете настолько глупы, чтобы сказать: на этом листе находятся все лекарства, которые имеются в аптеке. Коран существовал во времена Моисея, Иисуса и других. Это значит, что существовало Слово Господа; просто оно было записано не на арабском языке».

Но не все слова Господа, будь они на арабском или на любом другом языке, имеют равную ценность. «Лучшие слова, — говорит Руми, — это те, которых немного и которые к месту.

Скажи: «Он — Аллах — един,

Аллах, вечный;

не родил и не был рожден,

и не был Ему равным ни один!»

(112)

Хотя в суре «Очищение» слов немного, они предпочтительнее, чем длинная сура «Корова» (2), благодаря тому, что они к месту».

Почему главу «Очищение» считают наполненной добродетели и милости, дарующей одно благословение за другим? Потому что сам пророк однажды сказал: «Сура «Очищение» равна по значению третьей части Корана». В этом смысле не только Руми, но и многие святые отмечали, что кто бы ни читал весь Коран, он должен в конце три раза повторить суру «Очищение» вместе с высказыванием пророка: если вы должны пропустить какой-то отрывок, то те три раза, что вы повторили главу «Очищение», равнозначны чтению всего Корана!

Руми создал призыв, который выдержал испытание временем. Будучи одновременно эпическим повествованием и метонимическими стихами, «Маснави» (Персидский Коран) передает величие Писания. Это произведение дополняют «Стихи Шамса», поучительные истории и орден «Вращающихся дервишей». Через это наследие Руми больше, чем любой другой мистический поэт, оказал значительное влияние на поколения мусульман по всей Азии, от Самарканда до Суматры. Его поклонники в Европе и Америке также отмечают его день рождения. Ежегодный фестиваль Руми сочетает в себе те же экстатические элементы стихов и танцев, которые зародились благодаря господину:

Ищи не Бога самого,

Ищи того, кто ищет Бога.

Но для чего тебе искать?

Бог не потерян.

Бог — Он здесь,

Он ближе твоего дыханья.

Я наполнен восхищеньем,

И я кружусь с Его любовью…

Можно ли увидеть искренность тех, кто обращается к автору персидского Корана? Благодаря тому, что маулана популярен сейчас и в Северной Америке, и в Анатолии, и в Каролине, и в Конье, его стали ценить не только суфийские искатели, но и другие духовные люди. Говорили, что Дипак Чопра, Деми Мур и даже Мадонна были связаны с вращающимися дервишами. В XXI веке маулана стал символом для знаменитостей. Но насколько такая повседневность отрицательно влияет или снижает значение его идей, пусть каждый читатель и каждый верующий решает сам.