Духовники

Разговаривать, признаюсь вам, я крайне не люблю. Но года два назад моя жизнь превратилась в постоянные духовные разговоры, и исихию разнесло по ветру, как горсть райской листвы. Я простой схимник с небольшой кельей и двумя спокойными послушниками, ищущими исихии в Агиа Анне. Будущего, как я ни силился, увидеть не могу; в тонких душевных движениях, впрочем, как и в «толстых», всегда был профаном. Не прозорливый, не рассудительный. Но люди идут и идут ко мне как к духоносному старцу – монахи, послушники, миряне со своими житейскими проблемами.

Даже моя посредственность кажется посетителям признаком нелицемерного смирения. Может быть, их привлекает моя незлобивость, но ведь и это следствие не моей «духоносности», а, скорее, моего флегматического темперамента.

А обрушилась на меня эта напасть после того, как я был назначен духовником-советником.

Конечно, «назначен» – слово, не совсем верно отражающее действительность. Но те, кто знает, могут подтвердить: духовное благословение будет посильней любого мирского назначения.

А всё старец Иосиф, мой духовный брат!

Он был самым способным, в отличие от меня, и любимым учеником нашего приснопамятного геронты Неофита. С годами он стал почитаемым святогорским старцем, и теперь к нему, в домик под кипарисами, выстраивается очередь.

Ну, а я так и жил бы в безвестности и исихии, если бы старый друг не решил найти мне применение в системе окормления афонских монахов и не вытащил меня на свет Божий. И теперь я – духовник-советник. Такие послушания, в общем-то, неофициальны и, по сути, являются только выражением монашеского доверия. Но доверие ко мне и мой авторитет выросли не благодаря моим заслугам, а благодаря словам старца Иосифа. Только его словам. Я надеюсь на мудрость своего друга, на то, что он знает, что делает, но посетители очень уж меня тяготят!

Что вам сказать о моем послушании? Большинство монашествующих приходят ко мне с бранью на своих старцев. Я с грустью выслушиваю их, затем говорю, что это лишь дьявольское искушение, и отпускаю гостей с миром. А они, облегчив души, благодарят меня за мудрость.

Выходит, старый Иосиф поставил меня своеобразным амортизатором между старцами и послушниками. Это, конечно, мудро, – ведь брань послушников таким образом действительно утихает, но… Моя прежняя исихия безвозвратно утеряна, да и время молитве приходится выкраивать у сна, и мое здоровье – дар Божий – постепенно подрывается.

Один раз, на панигире в Ватопеде, я попытался как можно тактичней сказать Иосифу о своём недовольстве и попросить, так сказать, отставку. Но Иосиф строго посмотрел на меня и сказал:

– Так надо Церкви, Гавриил. – И продолжил свою молитву, показывая, что разговор окончен.

А перед моим уходом добавил:

– Так надо Афону. Богородица да пребудет с тобой.

Если бы он спросил меня, хочу ли я этого, смогу ли взять эту ношу! Рекомендовать меня всем как духовника-советника, даже не посоветовавшись со своим старым товарищем, – это было обидно. К тому же мы с ним духовные братья, и, хотя Иосиф духовно одарённей меня, я всё-таки старше его годами!

Ну вот, кажется, я и сам, как мои посетители, стал роптать на своего доброго старца. Послушание духовника-советника требует совершенно особого отношения к своим поступкам, действиям и мыслям. Теперь я лишний раз подумаю, прежде чем косо на кого-нибудь взглянуть. А уж сказать грубое или оскорбительное слово – не приведи Господь!

Недавно ко мне в келью пришел геронта Ефрем – ещё один мой духовный брат. Я слушал Ефрема битый час. О том, как он всю жизнь хотел идти путем Арсения Великого. Как когда-то стремился из монастыря в скит. Как в скиту он нашёл самую отдалённую келью, где прожил один безо всяких послушников лет десять. Как потом собрал небольшое братство единомышленников. И вот – незадача. К нему, по совету нашего старшего друга и брата Иосифа, стали ходить люди, нарушая его молитву и исихию. Он терпел сколько мог, но теперь решил поговорить со мной:

– Я уважаю отца Иосифа, но мне кажется, что он нам лишь старший товарищ, а не старец, перед которым мы должны отсекать волю. Я недавно ходил к нему и просил перестать посылать ко мне людей, или я начну их просто выгонять с бранью. Он же в ответ осмелился грозить мне гневом Божьей Матери, как будто он ближайший к Ней послушник.

Поставив кофе на огонь, я ответил Ефрему:

– Послушай, брат, ты ведь как бывалый монах знаешь, что такие помыслы против старца бывают только от лукавого.

– Лукавого? – переспросил Ефрем недовольно. – После смерти моего келейного старца и приснопоминаемого отца Неофита, перед которым я отсекал свою волю, я сам стал руководить небольшим братством и имею право управлять кельей с помощью Божьей и руководствуясь своим духовным опытом. Ты знаешь, что я принял устав отца Неофита, в котором делается упор на всенощной молитве и безмолвии, правда, с небольшими отступлениями. Быть может, Иосиф считает, что я неумело управляю кельей? Но это мы узнаем на Страшном Суде! А по всем святогорским правилам старец кельи – я, и Иосиф, как бы он ни был хорош, замахнулся не по чину.

Я тяжело вздохнул и покачал головой.

– Зря ты пришел ко мне, Ефрем! Ведь у меня та же самая проблема. Я, как и ты, лишён вожделенной исихии: Иосиф посылает и ко мне монахов за советом. Ну и что нам теперь делать? Мы же с тобой монахи и, даже будучи сами старцами, мы должны проверять свои поступки, советуясь с духовными людьми.

Ефрем побагровел – он холерик, и ему трудно мириться с моим флегматизмом. Отхлебнув кофе, который я поставил перед ним, он сказал:

– А ты думаешь, Гавриил, для чего я пришёл? Я же вижу, что ты, при всей мягкости своей натуры, тоже тяготишься посетителями. Мы, в конце концов, не по лени не хотим окормлять посетителей, а по ревности к молитве. И у этой ревности есть свои права. Я думаю, – решительно продолжил он, – мы должны сходить к Иосифу вдвоём. Думаю, это лучше, чем держать недовольство в своём сердце. Кстати, а сам Иосиф, после того как старец упокоился, окормляется у кого-нибудь?

– Ну конечно! Он же исповедовался у отца Паисия.

– Отец Гавриил, ты что, забыл? Паисий и сам уже два года как в селениях праведных.

Я был в недоумении – и в самом деле, у кого он сейчас окормляется? Ефрем, увидев мою растерянность, большим глотком допил кофе и продолжил.

– Мы должны пойти к нему и спросить об этом. Ведь если он руководствуется только своим разумом, это ведь не совсем правильно по святым отцам, верно?

– Может быть, Сама Матерь Божья безо всяких посредников открывает ему, как следует поступать?

– Тем более он должен сверять свои откровения с духовными людьми. Ведь руководствоваться откровениями ещё опасней, чем полагаться на собственный разум.

В конце концов мы договорились вдвоём посетить Иосифа. Затем мы совместно прочитали монашеское правило, и Ефрем, тепло попрощавшись со мной, оседлал мула и направился к своей келье…

…Через неделю мы с Ефремом за два часа до вечерни были у Иосифа. Он принял нас очень радушно, и мы проговорили почти час, вспоминая старые добрые послушнические времена. Наконец, Ефрем перешёл к сути дела.

– Отец Иосиф, мы знаем друг друга уже не десять лет и даже не тридцать. Нас взрастил один отец, и мы, как добрые младшие братья, признаем твоё первенство среди нас. Но скажем правду: нам не нравится твоё решение.

– Какое?

– Нам не нравится приток посетителей, идущих к нам по твоему благословению за советом.

– Что же в этом плохого?

– Иосиф! – Ефрем поднял руку, показывая, что хотел бы договорить. – После того как наш приснопамятный старец Неофит упокоился, наши пути несколько разошлись, хотя сердца наши навсегда сплавлены вместе. Матерь Божья вверила мне, недостойному, небольшое стадо, которое я должен пасти, а отец Гавриил был Ею управлен в отшельническое житие. Тебе же, не побоюсь громких слов, был в какой-то мере вверен весь Афон. Так вот, ответь нам, как старший брат, отец Иосиф, у кого ты сейчас окормляешься и окормляешься ли вообще? Прости за такую постановку вопроса, но мы должны знать ответ.

Геронта Иосиф немного смутился.

– Да, конечно, есть старец, к помощи которого я прибегаю в сложных вопросах.

– Можешь назвать имя?

Иосиф улыбнулся.

– Простите, друзья, но старец хочет оставаться неизвестным для мира.

– Как и мы, Иосиф!

Отец Иосиф хотел было что-то сказать в ответ, но последние слова Ефрема заставили его осечься. Ефрем же продолжил.

– Пойми нас правильно, монахи приносят с собой свои дрязги, нарушают нашу исихию. Мы понимаем, что на горе должны быть духовники-советники, к кому монах может принести свою боль, которую боится высказать духовнику или игумену. Мы это понимаем. Но и ты пойми нас, Господь даровал нам отшельнический чин, и ничьи поиски блага не должны отвлекать нас от Самого Источника блага. Поэтому мы готовы принять твоё решение, но мы должны точно знать, что ты не перешёл свой предел и действуешь в согласии с волей Божьей. Нам не нужны какие-то доказательства, достаточно твоего слова. Только слова, Иосиф, а не отговорки, которыми ты нас кормил до сих пор. Прости меня, друг!

Иосиф закрыл глаза. Было понятно, что он молится, призывая Святой Дух всё управить к общему благу. Наконец он ответил:

– Друзья, я думаю, что в ваших словах есть законная претензия. Действительно, моё решение лишает вас желанной исихии. Принимая его, я руководствовался словами Спасителя о том, что не может светильник быть укрытым от людей. Вы знаете, какой трудный период переживает сейчас Церковь и как мало толковых пастырей, способных пасти разрозненное стадо. Но, переживая за паству, я, возможно, и позабыл, какой именно устав и чин вы храните. Не хотелось бы мне выступить в роли второго Варлаама, враждующего против священно-безмолвствующих. Поэтому я должен посоветоваться со своим старцем. Но я не могу вам дать ответ сейчас, подождёте недельку, хорошо?

Мы с Ефремом согласились и завершили нашу встречу панихидой по усопшему старцу Неофиту. Вечная память ему!

В келью я возвращался, сердцем чувствуя, что это противоречие разрешится. Слава Всемогущему Богу! Огоньки первых звезд возвещали возвращение вожделенной исихии…

* * *

…После ухода друзей геронта Иосиф почувствовал тяжесть в душе. Действительно, не перешёл ли он свой предел, вмешиваясь в жизнь достойных подвижников? Получил ли он от Бога такое право и не стал ли подобен самозванцу?

Вечером, не откладывая разрешения этого дела, он подозвал своего келейника, посвященного в тайную святую жизнь старца Нила, – духовника отца Иосифа – и велел ему седлать мула. Перед смертью отец Неофит, подобно библейскому Иакову, позвал к себе духовных чад и назвал Иосифу имена двух людей, у которых он может исповедоваться и с которыми должен советоваться во всех затруднительных случаях. Один их этих духовников уже умер, к другому же, отцу Нилу, и направлялся сейчас Иосиф, чтобы разрешить свое недоумение. Отец Нил был загадкой для большинства святогорцев. Многие монахи считали, что он в глубокой прелести, и сторонились его. Но Нил и не пытался изменить такого настороженного отношения к нему.

Поначалу отец Нил не открывал себя Иосифу, но через какое-то время геронта понял, что этот старый монах – великий молитвенник за мир и, несомненно, обладает даром рассуждения…

Отец Нил принял его, как всегда, холодно, словно в противовес тому почитанию, которое всегда окружало Иосифа. Посетитель сделал глоток давно остывшего кофе и, тщетно попытавшись закусить окаменевшим от времени лукумом, рассказал старцу о своей проблеме.

Отец Нил улыбнулся:

– Уже стемнело, твой послушник рискует сломать ноги, ведя твоего мула под уздцы. Ехал бы ты домой!

– Ну, а как же мне быть со старцами-духовниками?

– А никак, оставь своих друзей спокойно молиться. Чего ты их беспокоишь? Пусть монастыри сами решают свои проблемы и не беспокоят отшельников, которые к этим проблемам никакого отношения не имеют.

– Но ведь я хотел помочь уменьшить брань.

– Помогай, кто тебе запрещает, но при чём здесь твои друзья?

Иосиф почувствовал, что его разум словно очнулся от дрёмы.

– В общем-то, ни при чём, геронта. Наверное, я превысил свои полномочия.

– Ничего, Бог любит тебя и поправляет, когда ты переступаешь свой предел. – Геронта Нил стал выпроваживать отца Иосифа из кельи. – Быстрей езжай, пока луна не зашла за тучу, а мне уже пора молиться.

Отец Иосиф вышел из кельи, где его ждал накормленный и готовый к обратному путешествию мул – послушник держал его за уздцы. Отец Иосиф вдруг остановился и обернулся к старцу.

– Геронта, я давно хотел вас спросить, а у кого вы сами окормляетесь?

Старец улыбнулся.

– А что, у тебя со мной возникла какая-то проблема?

– Да нет, отец Нил, что вы.

– Вот когда появятся, тогда я и отвечу на твой вопрос.

Отец Нил попрощался и закрыл дверь, а Иосиф, довольный тем, что разрешились все его недоумения, поехал в свой домик под кипарисами. Восседая на спокойном, медлительном муле, отец Иосиф размышлял о том, как же так случилось, что он, при всём его опыте, так долго не понимал очевидного. Слава Матери Божьей, которая смиряет разум и наставляет в сложном монашеском пути…