Мать

Она помнила его первые шаги, когда сын, шатаясь на своих пухлых ножках, протягивал к ней ручки, топал-топал и, едва не грохнувшись на пол, попадал в ее объятья. Он был таким красивым, сильным и добрым мальчиком. Он все ловил на лету – все самые добрые слова и красивые движенья. От него так и веяло весной, которая хотела, видимо, остаться с ним навсегда. Мать помнила его первое слово – как и у всех других детей, это было слово «мама». Он произнес его и тихо улыбнулся. Матери запала в душу эта улыбка, в ней была какая-то загадка. Она, как и всякая женщина, хотела разгадать все загадки на свете, но эту разгадать ей было не под силу.

Сердце матери вмещало столько любви, что ее хватало на всех, но больше всего она любила его. Казалось, что с самого рождения над ним сияла счастливая звезда, которая никогда не уходила с его небосклона, ни днем, ни ночью.

Ее муж ушел к другой женщине, но она никогда не винила его и считала, что просто не смогла дать ему то, чего он хотел.

– Что ж, рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше, – говорила она подругам. – Но зато у меня есть мой малыш. – Она подзывала мальчика и гладила его непослушные кудри: – Он заполнит мою жизнь с избытком! – И ее подруги не сомневались в этом.

У каждой семьи есть свой маленький рай и маленький ад. Мальчик рос в раю ее любви, ад неустроенной тяжелой жизни она оставила себе. Все свои горести, все свои обиды и разочарования мать никогда не приносила домой. Но ее безмерная любовь не испортила сына.

Мальчик никогда не обижал своих сверстников в детских, подчас жестоких забавах и всегда заступался за слабых.

Он не был паинькой – напротив, его кипучая энергия сделала его лидером дворовых детей, и они под его предводительством часто пускались в авантюры, за которые им доставалось от родителей. Доставалось всем, но только не ему. Сыну не нужна был порка: огорченные глаза матери действовали на него сильнее ремня.

Учеба его особо не интересовала, и, как мать ни старалась, учился он с прохладцей. Однако его природные способности не давали ему плестись в хвосте и даже выводили в число первых учеников. Во всяком случае, школу он закончил без единой тройки.

Мать всегда считала, что сын станет великим человеком и она на старости лет будет гордиться им. Неважно, что сейчас у них такая маленькая, как годовалая яблонька, семья. Сын женится, у него появятся такие же талантливые дети. Через несколько десятилетий их яблонька превратится в прекрасное плодовое дерево, которому нипочем будут бури и штормы этой жестокой жизни. Дерево, которое всегда сможет укрыть под своей сенью многих несчастных людей.

Ради осуществления этой мечты она была готова на все. Ее существование, с точки зрения окружающих, было серым и скучным. Она отказалась от личной жизни и никогда не приводила в дом мужчин, потому что не знала, как это воспримет ее любимый ребенок.

Мать с раннего его детства покупала сыну книги на самые разные темы, чтобы выяснить, к чему у него есть склонность. Она недоумевала: мальчика не интересовали ни машинки, ни конструкторы. Рисование и лепка его тоже не увлекли. И лишь хорошо иллюстрированная книга о звездном небе вызвала у него неподдельный интерес. Он попросил купить еще книг о звездах и планетах и читал их буквально взахлеб.

«Неужели он хочет стать астрономом? – думала мать. – Разве в этом его предназначение? Разве это соответствует его дарованию?» Сколько она ни вспоминала, не смогла припомнить ни одного известного астронома. Как она сможет гордиться простым астрономом? Но, может быть, он хочет стать космонавтом? У него все есть для этого: здоровье, ум, хватка и напористость.

И когда мальчик попросил купить ему телескоп, мать стала копить на эту дорогую игрушку – зарплата младшего научного сотрудника была невелика.

Наконец в одиннадцать лет он нашел под новогодней елкой небольшой телескоп-рефрактор, и радость его была нескончаемой. «Только бы стал космонавтом или на худой конец талантливым инженером-конструктором, но не астрономом», – беспокоилась мать.

А потом сын забыл о телескопе, и его полностью поглотили улица и девочки. Все это было естественно для обычного мальчика, но у ее сына должен был быть особый, счастливый путь! Мать недоумевала и немного жалела о деньгах, потраченных на телескоп. Лучше бы она купила сыну хорошую одежду.

Шло время. Мать старела, сын взрослел. Он поступил на первый курс престижного университета и часто возвращался домой с цветами для нее.

У него появилась девушка. Красивая, умная, без тех модных увлечений, которыми было околдовано новое поколение. Казалось, мечты матери о прекрасной семейной яблоне скоро начнут воплощаться. У молодых появятся красивые дети, у нее – любимые внуки. Сын станет большим человеком, и ее старость будет спокойной и счастливой, в окружении любимых. Она уже видела, как прорастают ее мечты зелеными ростками в золотое будущее.

Но жизнь сына неожиданно стала меняться. Сначала незначительно: сын просто принес домой Новый Завет. Мать не была религиозна, верила в силу науки, разума и научно-технический прогресс. Она была убежденной атеисткой, и дома никогда не было религиозной литературы. Евангелие сына стало первой христианской книгой в их двухкомнатной «сталинской» квартире с высокими потолками.

Сын стал часами просиживать над этой книгой, как несколькими годами раньше над литературой о звездном небе. Мать забеспокоилась. Она поговорила с подругой сына и выяснила, что той тоже не нравится его странное увлечение.

На его книжной полке появились непонятные книги, на обложках которых были изображены суровые бородатые монахи в черной одежде и с четками в руках. Она читала их имена: Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник – и душу ее наполнял непонятный страх.

Книг с портретами суровых старцев становилось все больше. Она боялась их, как древних колдунов, готовых наложить заклятье на ее мечты, сгоравшие в огне, которыми были полны глаза этих чужих ей людей.

Старцы стали невидимой стеной между матерью и сыном. Любовь между ними еще не угасла, но с каждой новой прочитанной им книгой холодок отчуждения становился, как казалось матери, все сильнее.

Однажды, когда сына не было дома, она осторожно зашла в его комнату и дрожащими руками открыла Новый Завет. И первой фразой, бросившейся ей в глаза, была: «И враги человеку – домашние его» (Мф. 10.36).

Мать захлопнула книгу и, бросившись на кровать, заплакала. Чему же учат эти бородатые монахи?! Как может быть, что она, которая с такой любовью растила сына, является врагом ему?

Когда он вернулся из института, мать попыталась серьезно поговорить с ним. Она хотела знать, как далеко ушел сын от того пути, который она предназначила ему в своих мечтах. Разговор вышел ужасным.

Глаза его уже горели, как у старцев из монашеских книг, сын словно забыл о том, что она положила на него жизнь, и убеждал ее понять и принять истину, вечную истину, открывшуюся ему. О том, что мечты ее разбиты, он не думал. Она спорила, пыталась переубедить его, потом плакала. Сын утешал ее, но оставался непреклонен.

Прошла пара недель. Мать решилась на отчаянный поступок. С затаенной ненавистью она подошла к полке с книгами, торжествующе посмотрела в глаза бородатых старцев и, сложив все книги в сумку, спрятала ее в шкаф.

Когда сын вернулся, она сказала, что все, чем он увлекался в последнее время, – антинаучный бред и блажь, что религия вредна для незрелых юнцов. Потом она скрестила руки на груди и твердо заявила, что выкинула все его книги на помойку.

Сын сел на кровать и, сжав голову руками, заплакал. Потом она услышала, как он тихо прошептал: «И враги человеку – домашние его».

Мать разрыдалась, побежала в свою комнату и вернула сумку. Ей стало ясно, что при таком настроении сына ее мечты вряд ли осуществятся.

Затем сын оставил учебу в университете, и его бросила подруга. После разрыва с девушкой он сильно переживал, и мать надеялась, что эта первая неудачная любовь образумит его. Но нет. Сын устроился в один из храмов алтарником и отпустил бороду. С матерью он старался быть, как и прежде, обходительным и мягким, но дал понять, что путь, который он выбрал, для него выше всего и решение его не изменится.

Наступило время, когда религия перестала считаться пережитком прошлого, верующих прекратили преследовать и православные перестали скрываться. Мать узнала, что верующими были многие ученые, даже академик Павлов и профессор Лосев.

На следующий год сын поступил в семинарию в Сергиевом Посаде. Мать ездила к нему на выходные и постепенно стала проникаться православием. Бородатые старцы больше не казались ей такими мрачными, и мечты ее вновь воскресли.

Учился сын хорошо и уже дружил с девушкой, которая училась там же на регента. Теперь мать думала, что это очень хорошо и благородно, что сын станет священником. Будет помогать людям, может, от него пойдет новый крепкий священнический род.

Так шли годы.

Сын был уже на последнем курсе семинарии и готовился к рукоположению. Девушка сына была согласна стать матушкой. И мать надеялась, что их семейное дерево теперь начнет расти и плодоносить.

Но все вдруг опять стремительным образом изменилось. Огонь Игнатия Брянчанинова, Иоанна Лествичника, Феофана Затворника, Максима Исповедника и Иосифа Исихаста вновь сжег все ее мечты.

Однажды, когда мать пила на кухне чай, мечтая о будущем, позвонила невеста сына. Девушка сказала, нет, скорее прорыдала, матери нечто, от чего сердце ее сжалось от боли и страха.

Оказывается, ее сын по благословению какого-то старца бросил семинарию и уехал в Грецию на Святую гору Афон, чтобы стать там настоящим монахом-безмолвником.

Мать не пролила ни одной слезы. Окаменев, она сидела на кухне и понимала, что ее жизнь и мечты сгорели. В этот момент она почти ненавидела сына, который так жестоко поступил с ней.

Ведь она отдала ему свою жизнь, а он разрушил ее мечты и не захотел посвятить себя ее старости.

Целый год от него не было известий. За это время мать успокоилась и смирилась. Чтобы быть хоть как-то ближе к сыну, она стала ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Когда она молилась Божьей Матери, то верила, что сын находится у Нее под присмотром. Она просила Пресвятую Деву помогать ему в скорбных монашеских трудах. И постепенно она начала обретать некую молитвенную связь с сыном, словно ее молитвы оберегали его там, на Афоне, а его молитвы сохраняли ее здесь от всякого зла. Мать покорилась своей судьбе и пошла преподавательницей в воскресную школу.

Наконец пришло первое письмо. Прижав его к сердцу, она не сразу решилась открыть конверт. Но уже через минуту она вчитывалась в скупые слова и словно слышала родной голос.

Он писал, что стал послушником в греческой келье, и старец кельи, во избежание новоначальных искушений, год не разрешал ему связываться с ней, чтобы ее письма, полные скорби и любви, не побудили его уклониться от избранного пути.

За этот трудный год он укрепился в своем выборе и хотел остаться на Афоне до конца своих дней. Сын просил, чтобы ее письма не были печальными, кратко отражали состояние ее дел и приходили бы не чаще четырех раз в год. И никаких фотографий. Еще он просил ее больше молиться за него, потому как Афон – это место постоянных искушений.

Она молилась как могла и в молитве за сына находила настоящий покой и утешение. Иногда в храме женщины обсуждали ее:

– Вот уж ей повезло, ее сын подвизается на самом Афоне. Вымаливает весь род.

Не знали они, как болело по сыну материнское сердце. Как он там, в чужой стране? С суровым старцем? В лишениях и скорбях, ее любезный сын.

Так прошло еще несколько лет. Мать, бывшая атеистка, преподавала в воскресной школе Закон Божий, сын был уже пострижен в схиму?[25] и носил другое имя. Он изучил греческий язык и, по благословению старцев, стал переводить святогорскую литературу. Она покупала переведенные им книги и чувствовала в каждой строке его талантливую чистую душу.

Теперь она понимала, что выбор ее сына был правильным, а ее мечты – себялюбивыми. Она хотела счастья только для себя, а он стал молитвенником за весь мир. Теперь она гордилась его выбором, выбором, который так изменил их жизнь. Вскоре мать стала директором воскресной школы. Она умела любить и научилась терпеть, и когда объясняла ученикам Закон Божий, ее нелегкий душевный опыт помогал сделать Закон близким и понятным детям.

Но человек – существо недолговечное и подверженное болезням. Мать уже несколько раз попадала в больницу с сердечными приступами. Ей очень хотелось хотя бы перед смертью взглянуть на своего сына, увидеть, каким он стал. Это была ее последняя мечта.

Не выдержав сердечной тоски, она нарушила запрет старца и сообщила сыну о своей болезни. Написала и о том, что, возможно, жить ей осталось немного. Пусть он только попросит старца разрешить ей приехать в Грецию и в последний раз повидаться с ним. Может, геронта и согласится с желанием умирающей матери. Она обещала держаться изо всех сил и не пролить при встрече ни одной слезы.

Вскоре сын прислал ответ. Он дал обет Матери Божьей никогда не сходить с афонской земли, а женщин, как известно, на Афон не пускают. Но его старец счел желание матери законным и придумал, как они могут встретиться.

У него был друг, капитан парома «Достойно есть», который возил паломников на Святую гору.

Мать должна будет коротко остричь волосы и переодеться в мужчину. Потом она свяжется с капитаном (сын прислал номера телефонов), и тот спрячет ее в своей рубке. Когда паром достигнет арсаны, то есть пристани древней Кавсокаливии, где и подвизался сын, капитан скажет всем, что на катере поломка. Так что у берега они будут стоять минут десять. В это время мать и сын могут встретиться на борту парома. Закон Святой горы, как и обет молодого монаха, по мнению старца, не нарушится. Ведь мать не ступит на Афон, а сын также не выйдет с горы, так как паром будет пришвартован к берегу.

Мать с великой радостью приняла это предложение старца. Она заняла денег, приехала в Грецию, добралась до Салоник, где встретилась с капитаном парома, жена которого была понтийской гречанкой и хорошо знала русский язык.

И вот наступил долгожданный день. Мать, переодетая мужчиной, чтобы не стать соблазном для паломников, сидела в рубке капитана и, предвкушая встречу, глядела в окно.

Кавсокаливия была последней остановкой парома. Мать смотрела на гористые берега зеленого Афона, где осуществились мечты ее сына, которому, видимо, было от рождения предназначено Богом стать святогорцем.

Она много раз видела эти берега и монастыри на фотографиях и могла назвать каждый из них по имени. Вот сразу после Дафни – монастырь Симонопетра, стоящий на скале, потом маленький Григориат, затем суровый Дионисиат.

Наконец через час паром пристал к арсане Кавсокаливии. В этот день паром не должен был здесь останавливаться, поэтому никто не вышел на берег и никто не взошел на борт.

Мать волновалась и все порывалась подойти к самому борту. Может быть, старец указал другой день? Капитан не мог удержать мать, и она, стоя у борта, нетерпеливо вглядывалась в берег. Но перед нею были лишь пологая красноватая скала и несколько каменных стен-бизюль. Море било об арсану, и капитан обеспокоенно смотрел на часы.

Наконец капитан обескураженно развел руками, показывая всем своим видом, что время истекло и пора отправляться назад.

Паром тронулся в обратный путь. Мать потерянно стояла у борта и глядела, как мотор вспенивал воду моря.

И тут сын вышел из-за каменной бизюли и сказал то, что можно было только почувствовать, а не услышать из-за шума мотора. Он сказал: «Мама», – и море озарилось ярким светом ее счастья.

Сейчас он был похож на бородатых старцев-черноризцев из своих книг, очень похож. Она протянула ему руки, как бы желая в последний раз обнять его.

Паром все дальше отходил от берега, медленно отдаляя ее от сына. Мать взглянула ему в глаза и увидела в них тот огонь, что сжег все ее мечты.

Теперь она знала, что это за огонь.

Это было пламя вечной любви.