Что есть православие

Недавно поспорили два почтенных отца нашей обители – отец Филитер и отец Филагрий – о том, что есть православие. В этот спор оказался втянут так или иначе весь наш маленький Костамониту. Отцы, призывая в свидетели святого первомученика Стефана, небесного покровителя Костамониту, с воинственным греческим пафосом отстаивали свои убеждения.

Костамониту не входит в число обителей, официально поддерживающих политику Вселенского патриарха, которых на Афоне осталось всего три: Великая лавра, Ксенофонт и Ватопед, – его позиция ближе к мятежному зилотскому Эсфигмену. Он не восставал против Протата, но, как и Эсфигмен, не берёт денег Европейского союза, выделенных из специального фонда ЮНЕСКО по сохранению памятников культурного наследия. Сербы из Хилендара также поначалу упорствовали, но затем всё же приняли помощь, и через некоторое время сербский монастырь загорелся. Зилоты восприняли этот пожар как знамение.

Также наш монастырь не поддерживает и политику эллинизации, которую проводит Вселенский патриарх, да подаст ему Господь Благодать Святого Духа. Вот один из примеров отношения Костамониту к подобным проявлениям национализма. По неофициальному приказу патриарха стало запрещено принимать в греческие монастыри послушников других национальностей. То есть русских – только в русский монастырь, сербов – в сербский, болгар, соответственно, в Зограф, а румын в скит Продром, находящийся на территории Великой лавры. Но Костамониту, нарушив это высочайшее повеление, противоречившее самому духу монашества, принял четырёх румын, грузина и даже одного русского.

В Великой лавре, как и во многих других святогорских обителях, между эллинизмом и православием давно был поставлен знак равенства. Самые оголтелые эллинисты относились к другим православным народам как к недоразвитым прозелитам, только вчера принявшим возвышенную религию греков. Недавно наши костамонитские румыны были ошеломлены воинствующим национализмом старцев Великой лавры. На престольный праздник, панигир Афанасия Великого, монастыри обычно приглашают сиромах и келиотов, чтобы те помогали на кухне, и оплачивают эту работу. Так вот, в нынешнем году произошло неслыханное с точки зрения монашеского пути событие: игумен лавры приказал платить грекам по двести евро, а представителям других национальностей – только по сто.

Этот факт и положил начало долгому спору между отцом Филагрием и отцом Филитером. А началось всё с того, что отец Филитер, мать которого была понтийская гречанка, сказал:

– Это неслыханно! Православие – религия не одних только греков, и Афон – монашеская республика для представителей всех национальностей.

Отец Филагрий был, так сказать, умеренный эллинист и позволил себе не согласиться с таким утверждением.

– Не передергивай, отец Филитер. Православие – это греческая религия. Господь избрал наш великий народ для этой миссии – распространить истину среди всех народов земли. Какое у славян православие? Наше, греческое! Устав, каноны, правила – всё взято у нас, как и сама вера. Даже создатели их азбуки – святые братья Константин Философ и святитель Мефодий – были греками. Я не оправдываю игумена лавры, он поступил, конечно, не по-монашески и своим поступком оскорбил наших единоверцев. Однако я не думаю, что у кого-нибудь вызывает сомнение тот факт, что первенство греческого народа в православии – несомненно.

– И теперь, по-твоему, славяне и румыны, как сказано, словно псы, должны подбирать крошки со стола господина? – Отец Филитер не на шутку разошелся, и спор привлек внимание братии.

Мне, бывшему свидетелем этого спора с самого его начала, показалось, что этот вопрос затрагивает самую сущность того, что же такое православие. Когда монахи-«простецы», вмешиваясь в рассуждения старцев, пытались заявлять о том, что православие есть истина, их никто не слушал, потому что «это и так понятно». Такое определение было слишком банальным для монахов, закончивших богословский факультет Университета в Салониках.

Между тем отец Филагрий продолжал доказывать свою правоту. Он говорил, что догматику, иконопись и вообще византийское искусство создали представители греческого этноса. Все народы, входившие в состав империи, уклонились в ереси, кроме греков. Копты и армяне стали монофизитами, сирийцы, один из самых набожных народов, после периода несторианства и вовсе перешли под зеленое знамя нового арабского пророка. Латиняне уклонились в папскую ересь. Одни греки остались верны православию и просветили светом истины славянские народы, а также грузин и румын. Он уже охрип от затянувшегося спора, но по-прежнему горячо вразумлял собеседника:

– Отец Филитер, ты совсем потерял разум. Ещё недавно твои любимые русские отказались от религии своих и наших отцов. На развалинах своей православной империи они построили богоборческое государство, которое поработило все православные народы, кроме греков. Господь сохранил нас от красного рабства потому, что мы хранили веру даже во времена пятивекового владычества турков. Это явный знак избранничества нашего многострадального и великого народа перед лицом Божьим. А покаяние русских мы, конечно, принимаем, но пусть они заглаживают свою вину смирением, а не оспаривают власть Вселенского патриарха.

Хотя с некоторыми утверждениями собеседника отец Филитер не мог не согласиться, но выводы, которые тот делал, были для него неприемлемы:

– Всё это, конечно, так, отец Филагрий, – греки промыслительным образом создали православие и религиозную культуру. Однако после падения Константинополя именно славяне, русские, сохранили православие и предотвратили его уничтожение многочисленными врагами. Они помогали грекам, которые стонали под турецким игом. Вселенский, Александрийский и другие греческие патриархи всегда получали поддержку из Москвы…

Отец Филагрий сложил руки на груди и насупился.

– Что ты хочешь этим сказать? Что Бог не сохранил православие, если бы не русские? – Он обернулся к другим монахам. – Не ересь ли это? Просто богохульство! Православие не может быть уничтожено!

– Так-то оно так! Но ты передергиваешь, я говорил о другом. Я считаю, каждый православный народ имеет свою особую миссию. У греков она была одна, у русских другая, у сербов, болгар, румын и грузин также свои миссии. Во Христе, как сказал апостол Павел, учитель языков, нет ни эллина, ни иудея. Имеем ли мы право считать себя «белой костью» православия, обладателями «чести», дарованной нам от рождения?

– Так что ты хочешь этим сказать, отец Филитер? Разве ты не согласен, что между православием и эллинизмом можно поставить знак равенства? В каждом афонском монастыре есть плакат с символом нашей веры – Святой Софии, где черным по белому написано: Ortodoxia = Ellinizmo. Это и есть отображение нашего упования! Ты что, осмелишься с этим поспорить?! – Монах усмехнулся. – Может быть, это всё потому, что ты не чистый эллин.

Тут остальные монахи, свидетели спора, начали осаживать не на шутку разгорячившегося отца Филагрия и предлагать всем разойтись. Но в это время к спорящим подошёл старец Анфим. Хотя его «странности» и отсутствие постоянного места жительства на Афоне давали почву для пересудов злым языкам, однако многие почтенные святогорцы прислушивались к его словам и обличениям.

– По-по-по! – сказал он. – Отцы, зачем же так шуметь?!

Анфиму вкратце объяснили суть этого горячего спора, грозящего перерасти в настоящий конфликт, и он, немного подумав, предложил собравшимся выслушать одну историю. Все согласились: почитатели отца Анфима надеялись, что тот мудро разрешит все недоумения, другие же подумали, что он хотя бы отвлечет спорящих и распря, которая могла надолго отравить покой обители, угаснет. Старец неторопливо начал:

– В общем, слушайте, благочестивые старцы. У одного мудрого отца было семь сыновей. Старшему было уже тридцать лет, а младшему только десять. Настало время переселиться отцу в небесные обители, и он позвал сыновей к своему одру: «Дети мои, есть у вас старший брат, который, пока вы не повзрослеете, будет вам за отца. Землю, доставшуюся мне от вашего деда, я поделил на семь равных частей. Можете пахать её и сеять». – «Отец, ты же знаешь, что мы не хотим быть земледельцами! – возразил старший брат. – Это тяжелый труд. Неужели ты не оставишь нам немного золота, чтобы мы занялись купеческим ремеслом?» – «Дети! Я, конечно, скопил достаточно денег для того, чтобы вы все смогли выбрать занятие по душе. Но, чтобы избежать несправедливого дележа – ведь старшие братья, воспользовавшись преимуществами, которые даёт возраст, могут оставить младших ни с чем, – я спрятал золото и драгоценности на одном из ваших полей. Когда младшему наступит семнадцать лет, вы сможете поделить наследство поровну между всеми братьями». – «Отец, но как мы сможем узнать, на каком из полей лежит золото?» – обеспокоенно вопросил старший брат. Но родитель уже испустил дух, оставив последний вопрос без ответа.

Похоронив отца, братья стали думать, как им найти золото, невзирая на повеление старца дожидаться совершеннолетия младшего брата.

«Мы просто не поняли отца, – сказал старший брат. – Вы все слышали, как он сказал, что я теперь вам за родителя. Поэтому все решения впредь принимаю я. Слушайте, что я вам скажу! Отец оставил нам много земли и золото, которое зарыто на одном из наших полей. Я думаю, что оно закопано на моем поле. Поэтому предлагаю заняться поисками золота с него».

Братья взяли лопаты и стали с утра до поздней ночи искать сокровище. Поле старшего брата было очень большим, и братья перекопали его до конца только через два месяца. Ни золота, ни драгоценных камней они не нашли. Тогда старший брат сказал: «Что ж, сокровищ на моём поле нет. Однако поле мы уже всё равно вспахали, так что давайте засеем его, чтобы нам не голодать зимой».

Все согласились с предложением старшего брата и, посеяв пшеницу, осенью собрали богатый урожай, которого хватило им и на пропитание, и на продажу.

На следующий год братья решили перекопать поле второго по старшинству брата. На этот раз у них было уже две лошади, купленные на вырученные от продажи пшеницы деньги.

Сокровище опять не нашли.

Тогда старший брат предложил перепахать и засеять и его поле, чтобы потом совместно владеть урожаем. Братья согласились и поступили так, как он сказал. На этот раз урожай был ещё богаче, поскольку был собран уже с двух полей, и братья смогли нанять каменщиков, которые построили им просторный дом.

Так, год за годом, распахивали братья свои поля и богатели от продажи урожая, и в конце концов осталось последнее поле – самого младшего брата, которому как раз исполнилось семнадцать лет. Теперь было ясно, что золото закопано именно на его поле, и, охваченный жадностью, младший брат сказал, что когда они найдут золото, то поделят его пополам – одну часть ему, другую всем остальным, а иначе он не разрешит раскапывать своё поле.

Братьям ничего не оставалось делать, как согласиться.

Ставшее уже привычным для братьев занятие подходило к концу, как вдруг один из них наткнулся в земле на небольшую шкатулку. Было не похоже, что в ней-то и спрятаны обетованные отцом сокровища. Младший брат открыл шкатулку и вытащил свиток, в котором лежало настоящее завещание отца.

«Возлюбленные мои сыновья, если вы читаете это письмо, то самый младший из братьев уже достиг совершеннолетия. Простите меня, что я не оставил вам золота и драгоценных камней. А поступил я так для того, чтобы вы не начали враждовать друг с другом. Но теперь у вас есть земля, которую вы уже столько лет возделываете. Совместный труд должен сплотить вас, сыновья мои, вы узнали, в чём ваша сила – в единстве. Так будьте же единодушны, и тогда ничто на свете не сможет вас одолеть».

Когда младший брат прочёл письмо, он упал братьям в ноги и стал просить прощения за своё дерзкое поведение, и братья охотно простили его. Они поняли завет отца. Через десять лет братья стали могущественными землевладельцами, с которыми считался даже правитель земли, где они жили.

Выслушав отца Анфима, монастырские братья перестали спорить и разошлись. Скоро должно было начаться повечерье. Одни уходили вразумленные, другие недоумённо хмыкали и пожимали плечами.

– Не все поняли вас, отец Анфим, – сказал я старцу, когда мы остались наедине.

Блаженный улыбнулся.

– Здравый смысл всегда воздействует на человека. Он обладает самостоятельной силой, не зависимой ни от того, кто говорит, ни от того, кто слушает. Даже те монахи, которые ушли отсюда с недовольным видом, поверь мне, поняли, что я хотел сказать: православие – это то, что нас объединяет, а не разделяет.