ЛЕКЦИЯ 2 Происхождение канонов церковной символики.

Канон — слово греческое, означавшее в переводе буквально прямую палку, которая может использоваться для измерения, проведения прямой линии (ср. — наше учебное — линейка). Но уже в глубокой древности это слово употреблялось в значении "нормы") "правила" (нравственного, юридического — всякого). В этом значении слово правило (канон) употреблено впервые в новозаветной литературе Апостолом Павлом (Гал. 6,16; Флп. 3,16).

Каноны (правила) регулируют всю жизнь Церкви Христовой. Есть каноны нравственной жизни и поведения верующих, каноны, определяющие образ служения, права, обязанности и отношения священнослужителей, имущественные и иные внешние стороны церковной жизни, и т.д.

Большинство важнейших канонов (правил) было принято на Семи Святых Вселенских Соборах Церкви и на 10-ти общечтимых древних Поместных Соборах, а также вошло в состав Правил св. Апостолов (Апостольских Правил) и Правил некоторых Святых Отцов. Есть даже особая церковная наука — "Каноническое право". Есть Правила Богослужения совершения Таинств, запечатленные в основном в Церковном Уставе (Типиконе), служебниках и требниках. Сборники различных правил составили содержание "Номоканонов", "Кормчих" книг, "Учительных известий". Определенные правила (каноны) положены в основу духовного подвига монахов и мирян. Такие правила содержатся в аскетических произведениях древних и новых подвижников благочестия. Имеются правила поста и молитвы. Суточный круг личных молитв христианина называется его молитвенным правилом (каноном)» Есть, наконец, каноны (правила) церковного пения и чтения, общественной молитвы в храме, каноны храмоздательства, внутреннего устройства и убранства храмов, каноны иконописи, изготовления и применения церковных сосудов, иных предметов, Богослужебных и повседневных облачений духовенства и т.п. Есть каноны писаные (и тогда их историческое происхождение большей частью известно) и есть неписаные каноны, соблюдаемые как традиция (и происхождение их неизвестно).

К последним относятся каноны (правила) храмостроительства, ансамблей храмовых и монастырских, каноны композиции, рисунка и цветовой символики, Богослужебных сосудов, предметов, покроя и цветового оформления облачений духовенства.

В отношении к канонам церковной жизни (в любой её области, или в любом проявлении) могут быть (и есть!) две крайности. Одна состоят в том, что каноны воспринимаются только как Божие установление, и потому ни одна йота, ни одна деталь в них не может быть изменена, опушена или нарушена. Другая крайность заключается в утверждении, что каноны — это только человеческие изобретения и установления и потому в них можно изменять всё что угодно и как угодно в соответствии с "духом времени" той или иной "эпохи".

С богословской, пока лишь теоретической, точки зрения обе точки зрения неверны. Каноны церковной жизни не могут быть ни только Божественными, ни только человеческими установлениями. В Богочеловеческом организме Тела Христова — Церкви всё имеет Бого-человеческое происхождение! Следовательно, в основе своей церковные каноны должны быть Боговдохновенны. Но Божие вдохновение, внушения Духа Святаго, воспринимаемые свободным человеческим сознанием, находят отражение в свободном человеческом творчестве. А оно может быть более совершенным (то есть более соответствующим Божиему вдохновению) или менее совершенным, в зависимости от духовного состояния живых людей, воспринимающих Божие водительство. Тогда в истории церковной жизни и культуры неизбежно возникает процесс выравнивания несовершенного в сторону большего совершенства, то есть большей сообразности и подобия Божиим откровениям, а также процесс изживания чисто человеческих произвольных мудрований, которые неизбежно примешиваются в церковную жизнь, эти процессы иногда ошибочно принимаются за "эволюцию" церковной культуры, но это явная дань современным материалистическим представлениям о бытии и развитии вещей.

Общепризнанным в Православии может считаться святоотеческое учение о предвечном существовании нетварных логосов (архетипов) всех феноменов тварного бытия. Не вполне ясно только, где содержатся эти логосы (архетипы). Если допустить, что в Самом Боге, то это невозможно, так как Чистейший Абсолютный Дух не может в Себе Самом иметь ничего, не принадлежащего к Своей собственной Сущности (Природе), если же предположить, что логосы имеют бытие в чём-то тварном, то тогда они не будут нетварными логосами. Вероятней всего, на наш взгляд» что нетварные логосы (архетипы) имеют бытие в области нетварных энергии Божества, в паламитском понимании этих энергий (сил). Тогда логосы (архетипы) не принадлежат ни к собственно Божественной природе, ни к твари. Поскольку нетварные энергии Божества суть силы, которыми Творец проникает Свое творение и управляет им, то естественно, что логосы (архетипы) проникают в иерархический порядок разных уровней тварного бытия. Тогда объекты высших уровней творения могут становиться в свою очередь первообразами (архетипами) для объектов низших уровней. Более того, некие первичные объекты одного и того же уровня могут становиться первообразами — архетипами для следующих, например, — по времени, объектов.

Так практически может выглядеть (в самых общих чертах, конечно) действие законов образности и подобия твари с делом во главе с человеком — Богу, и различных уровней и объектов тварного бытия — друг другу, о чем мы говорили в предыдущей беседе.

Законы суть законы! Их действие обнаруживается с особой, явной силой даже не тогда, когда они в точности соблюдаются (исполняются), а когда они нарушаются. Последнее переживается тварью, как диссонанс, повреждение, болезнь, от которой тварь "стенает и мучится", непременно стремясь к преодолению порчи, исцелению от болезни.

Каноны (правила) Церкви в любой области её бытия и есть не что иное как законы жизнедеятельности благодатного организма таинственного Тела Христова, которым является Церковь. Вольное или невольное нарушение этих законов приводит к той или иной степени болезненности организма земной Церкви, а сознательное отрицание этих законов, как необходимых и в основе своей Богоданных, приводит к выпадению из Церкви (отпадению от неё) самих отрицателей.

Всё это в полной мере относится и к канонам (правилам) вещественной, материальной символики Церкви, которая является предметом нашего изучения.

С его же начать нам?

Начнём с того, с чего начинает любой человек, приближающийся к православному храму с желанием понять смысл его внешнего и внутреннего устройства и всего, что внутри него содержится и происходит.

При всем многообразии православной церковной архитектуры можно выделить всего несколько типов зданий, которые затем повторяются и варьируются в размерах, деталях плана, особенно — в декоре. Тип первый — базилика (вариант — купольная базилика). Это прямоугольное вытянутое здание с двускатной кровлей, часто оформленное внешней и внутренней колоннадой вдоль стен с полукружием в алтарной части. Второй тип храма — крестово-купольный, Это здание, в плане близкое к квадрату, в центре которого на кровле барабан с куполком (внутри — высокое подкупольное пространство), сводчатые потолки опираются на столпы, кровля (фигурная, на ней могут быть несколько куполов, реже -шатровые покрытия. Третий тип — храмы, круглые в плане со сферическим или купольным покрытием. Четвертый тип — храмы, в плане крестообразные, или в виде звезды, чаде всего — восьмиконечной (квадрат на квадрат под углом 45°).

Все эти типы храмов в их различных вариациях встречаются как в византийском, так и в древнерусской архитектуре. Однако бесспорным является тот факт, что доминирующими, наиболее распространенными типами оказались базилика и крестокупольный храмы. Бесспорно и то, что базиличный тип храмов получил наибольшее развитие и распространение в Западной (ныне — Римско-католической) Церкви, а крестово-купольный в — в Восточной Греко-Кафолической и особенно — в Русской. Русь изначал совсем отказалась от базилик, сохранив, как доминирующий и главнейший, — крестово-купольный) тип храмовых зданий.

Историческое происхождение базилик известно. В первые времена христианства состоятельные римляне и греки, обратившиеся ко Христу, нередко отдавали под храмы базиличные здания в своих усадьбах, служившие ранее парадными задами для приемов гостей, различных торжеств и празднеств. В полукружии абсиды одной из коротких стен прямоугольной базилики стояла обычно статуя императора, или чтимого языческого божества. При обращении базилики в храм эта статуя убиралась и на её месте устраивалось седалище епископа, или ставилась гробница мученика, служившая Престолом для совершения Литургии. Таким образом, базилика — это светское, мирское сооружение, приспособленное для собрания христиан.

Происхождение крестово-купольного храма решительно не известно! Этот тип сооружений можно было бы признать удачной выдумкой какого-то неведомого архитектора (или архитекторов), если бы не удивительная его схожесть с храмами — капеллами в Римских и иных катакомбах эпохи гонений на христианство (I — IV-й вв. по Р. Х.). Впервые выявив очевидные, явные параллели, мы объявили катакомбную капеллу прототипом крестово-купольного храма в нашей работе "Православный храм, богослужебная утварь и одеяния духовенства", опубликованное в 4-м томе "Настольной книги священнослужителя" (М. 1983, с, 7-157, без авторской подписи, как и все материалы этого издания). До сих пор наше утверждение не встретило никаких возражений в церковной и светской литературе. Совпадение основных принципов построения внутреннего пространства подземных капелл и наземных крестово-купольных храмов русско-византийского стиля выглядит в самом деде поразительным и неоспоримым.

Подземная катакомбная капелла — это уже исключительно христианский храм, специально создававшийся для собрания верующих на богослужения, в том числе и главным образом для служения Литургии. Его отправной исходное точкой, как и в кубикулах и криптах — (тоже катакомбные помещения, но гораздо меньшего размера) служила гробница почитавшегося мученика, являвшаяся Престолом (по древнее терминологии — "жертвенником") для совершения Евхаристии. Далее окрест неё всё устраивалось в соответствии с (физическими условиями подземелья и некоторыми, уже тогда существовавшими, символическими представлениями. Вокруг гробницы высекалось алтарное пространство с полукружием абсиды против гробницы для седалища епископа и по сторонам от него — седалищ сослужащих священников. Алтарная площадка делалась выше (на одну ступень) от пола остального помещения храма. Тогда уже, как утверждает церковная археология, делалась особая невысокая алтарная решетка, ещё более отделявшая алтарь от остальной части храма (зародыш будущего иконостаса). Строгой всеобщей ориентировки алтаря на определенную сторону света не было, так как многое в создании капеллы зависело от расположения подземных коридоров и иных близко расположенных помещений. Но ориентировка на восток достаточно часта, что может говорить о стремлении, тенденции именно такого направления.

Прочность потолка обеспечивалась сводами и непременными столпами, державшими на себе верхнюю толщу земли. Столпы также обеспечивали нужное членение пространства храма на алтарь, собственно церковь (помещение для верных) и притвор (помещение для оглашенных и кающихся). В средней части капеллы ближе к алтарю вверху вынималось как можно больше породы, чтобы максимально приблизиться к поверхности земли и сделать световод колодец (люминарии) для освещения подземелья в дневное время и лучшей циркуляции воздуха. Получалось высокое сферическое пространство с источником света в центре. В плане капелла оказывалась вытянутым прямоугольником, где средняя часть, близкая к квадрату, дополнялась алтарной частью, с одной стороны, и притвором, с другой.

Если представить себе классический тип русско-византийского наземного крестовокупольного храма, то легко увидеть, что внутри он словно скопирован с капеллы! Здесь тоже — своды и столпы, тоже — высокое подкупольное пространство, но созданное уже нарочито, без всякой физической необходимости. А в центре купола (сферы) уже не вещественный свет, а образ "Света истинного, пришедшего в мир" — Господа Иисуса Христа! Но и вещественный свет проникает в наземный храм через окна, которые, однако, сделаны столь узкими, что в дневное время в храме царит некий полумрак, явно схожий с сумраком подземелья» Утверждение, что в древности не умели делать широких окон (или не могли, дабы не создать угрозу обвала стен) не выдерживает критики. Узкими церковные окна делались нарочито. В центре алтаря наземного храма — престол (жертвенник) как своего рода гробница, ибо под престолом, или по дальнейшей практике — в антиминсе на престоле, находятся мощи мучеников, без чего не может совершаться Литургия!... Соблюдается и трехчастное деление храма (с некоторым вариантом, присущим особенно русской архитектуре, о чем мы скажем в дальнейшем особо).

И только извне наземный храм, естественно, является уже особым некатакомбным творчеством. Наличники окон, иные архитектурные декоративные украшения могли придавать храму ту или иную меру благолепия. Очень большие сложности возникали с кровлей, которую приходилось выводить по закомарам и кокошникам в соответствии с внутренними сводами, делая её (фигурной. В эпоху "рационализма" в XVIII — XIX вв. это часто надоедало и на древних храмах безжалостно закладывались или стёсывались наружные каменные полукружия верхов и устраивалась простая, не требующая особых стараний и искусства, четырехкратная металлическая кровля... Исключительно наземным изобретением явились и купола. Византийские сферы на барабанах превратились на Руси сперва в "шеломы", а затем — в "маковицы", покрытые металлом, часто — золоченым» Центральный барабан всегда — световод, то есть с узкими окнами. На церковных куполах — главах непременно помещаются кресты; их стремятся золотить.

Таким образом, внешнее благолепие наземных храмов, как кажется на первый взгляд, уже вступает в противоречив с его внутренним "подземным", полусумрачным обликом. Однако и внутри храмы стараются, по возможности, всячески благоукрашать иконами, настенными росписями, золочением и серебрением иконостасов, окладов икон (в которых не редкость — драгоценные и полудрагоценные каменья), блеском начищенных бронзовых подсвечников и паникадил... Это всё образы и символы благолепия и красоты Горнего мира, Царства небесного, земным образом которого должен становиться православный храм!

Но тогда в храме явно осуществляются одновременно два образа, — сумрачного подземелья и сверкающего золотым блеском Божественной славы Царства Небесного!

Отметим, что позднее в XVIII — XIX вв. этот двойной символизм несколько нарушается. С проникновением в Православие западных влияний и связанного с этим определенного "обмирщения" церковного сознания храмы стали делаться с большими широкими окнами, обилием освещения (с XX в. — электрического), напоминая больше дворцовые залы, чем места молитвы. Это следствие упадка православной церковном культуры, стоящее в одном ряду с такими явлениями, как отказ от каноничности древней иконописи, заменяемой "реалистическими" образами в западном духе, подобное же искажение церковного пения и т.д. Но образ "подземелья" и в этих новых храмах полностью не исчез: продолжали (и продолжают) сохраняться своды, столпы, высокое подкупольное пространство.

Если же вернуться к нормальному православному каноническому храмоздательству, то у нас на Руси с X по XVII-й вв. в наибольшей мере осуществляется указанный двойной символизм. Нам необходимо посмотреть, к чему, к каким первообразам восходит такая символика.

Христианство органически таинственно связано с пещерой (подземельем). Рождество Христово совершилось в пещере Вифлеема. Исход Спасителя из этой земной жизни произошел через погребение Его человеческого тела в пещерке Гроба Господня. Из неё же Он и Воскрес победно из мертвых! После этого Святая Церковь воспевает: "Яко живоносец, яко рая краснейший воистину и чертога всякого царского показася, светлейший Христе, гроб Твой, — источник нашего воскресения".

Итак, исторически, материально-вещественно Гроб Христов — это темная пещера (подземелье), духовно же — это нечто настолько великое и прекрасное, что светлее любого царского дворца и даже красивей Рая небесного!

Что такое Гроб Господень в архитектурном отношении? Он состоял из двух частей, — небольшого преддверия и погребальной камеры, куда ведет низкий лаз, закрытый после погребения массивным камнем. Всё это было высечено в скальной породе, так что погребальная камера была сводчатой и внутри неё стояло длинное прямоугольное каменное ложе, на котором и было положено тело Спасителя, обернутое в ткань, пропитанную ароматическими веществами (плащаницу).

Как видим, этому поразительно соответствуют и подземные катакомбные капеллы с гробницей мученика, и наземные крестокупольные храмы с престолом, где тоже почивают мощи мучеников.

Если мы обратимся к известной на сегодня христианской литературе, как древней, так и поздней, то мы нигде не найдем указаний на то, что крестовокувольные православные храмы сознательно создавались (или должны создаваться) во образ подземной капеллы, или тем паче — Гроба Господня! А между тем эти соответствия налицо.

Вспомним древнюю практику многих первых отшельников, избиравших для своих молитвенных подвигов пустующие "гробы" (то есть погребальные камеры), или естественные пешеры, или пещеры, ископанные своими руками, при полной возможности соорудить наземные кельи. Затем эта традиция проходит через вою историю Церкви и у нас в России служит основанием многих пещерных (печорских) монастырей. Особенно интересен феномен пещерных монастырей и храмов, созданных иконопочитателями в эпоху борьбы с иконоборческой ересью (VIII — IX вв.). Спасаясь от преследований еретиков, православные бежали на окраины тогдашней Византийской империи, в Крым, в Грузию, в Малую Азию, в Сицилию. И где бы они ни появлялись, они, словно сговорившись, создавали пещерные храмы и монастыри одновременно с наземными постройками. Пещерные города и храмы были и до них. Но иконопочитатели создавали это пещерное строительство своей отличительной, устойчивой традицией. Помещения высекались не только в труднодоступных горах, но и в скалах, стоявших, в открытых долинах. В Турции есть долина, покрытая огромными валунами — монолитами гранита. В этих валунах иконопочитатели высекли множество храмов, украшенных прекрасной росписью. Так что объяснить пещерное творчество ревнителей Православия желанием обезопасить себя от внешних врагов не представляется возможным. Здесь мы встречаемся с проявлением определенного мировоззрения.

Какого?

Ближайшим образом оно может быть связано с воспоминанием о гонимой Церкви эпохи I—IV вв., которая вынуждена была уходить в подземелья (катакомбы). С тех пор гонимое христианство ассоциируется с катакомбами (сравним название части Русской Православной Церкви, не признавшей отступничества митрополита Сергия и его церковного управления и ушедшей с 1927 г. на нелегальное положение, — "катакомбная Церковь").

Однако вряд ли простое подражание могло заставить массы православных иконопочитателей, независимо друг от друга, в разных частях империи с таким упорством и последовательностью создавать в VIII — начале IX веков пещерные монастыри и храмы. К воспоминанию о первых веках христианства и стремлению ему подражать должно было присоединиться и нечто более глубинное и значительное. Тем паче, что таким подражанием никак невозможно объяснить возникновение "печорских" (пещерных) монастырей, например, у нас на Руси, в эпохи, когда никакого гонения на Православие не было...

Невольно приходится обратиться к пещерам Вифлеема и Гроба Господня. Почему войти в эту земную жизнь и выйти из неё Господь Иисус Христос благоволил именно через пещеры?

Гетера, подземелье есть синоним и образ тьмы, тесноты, темницы, где томятся узники, содержатся рабы; пещера есть также образ греха, тьмы греховной, ада как темницы, — истинного под — земелья — места заключения грешников; в значении темницы пещера есть также образ греховной плоти человеческой, темницы души, где томится дух человеческий, ожидая освобождения от уз (оков) такой (то есть греховной) плоти; пешера — это и образ недр земли, неких её глубин (а "земля" как мы уже знаем, в одном из своих значений — это "мировая материя", вещество всей вселенной); от "персти" земли сотворен отчасти и человек, поэтому после грехопадения ему говорится, что он "возвратится в землю, из которой... взят" (Быт. 3,10). Образом и даже синонимом рождающей земли очень часто является утроба матери, из которой рождается человек; рождаясь из материнских недр, человек, умирая, заключается по плоти в недра земли, в могилу, которая тоже есть своего рода пещера (подземелье), а иногда — пещера в буквальном смысле слова как погребальная камера; образом первоначальной ещё благодатной "земли", "земли неоранной", "земли ненасеянной" (=девственной) является Богородица, из утробы Которой воссиял миру Христос Бог — Творец всяческих.

Христос воплотился, пришел в земную жизнь человеческую, чтобы спасти "народ, сидящий во тьме", "и сидящий в стране и тени смертной воссиял свет" (Мф. 4,16). Христос — "Восток свыше" приходит, дабы "просветить сидящих во тьме и сени смертной" (Лук. 1, 78-79). Христос — "Свет", который "во тьме светит, я тьма не объяла его", "Свет истинный, Который просвещает великого человека, приходящего в мiр" (Ин. 1; 5,9).

В церковных песнопениях праздника Рождества Христова отмеченные параллели (сравнения) находят явное отражение".... Бог во плоти явился сущим во тьме и сени седящим, рождейся от Девы; вертеп и ясли прияша Того..." (Стихира I на Литии). "Днесь рыдает Дева Творца всех, Едем приносит вертеп..." (Стихира на стиховне)."... Что бо хуждше вертепа? Что же смиреншее пелен? В нихже просия Божества Твоего богатство" (Ипакой по 3-й песне канона)."... Воплощся Христос Бог наш из чрева Богоматери..... в яслех скотних возлежит и пеленами повивается, разрешает же многоплетенныя пленицы прегрешений" (тропарь 6-й песни). Параллель: "Дева — земля", "Дева — пещера" (вертеп) содержится в Кондаке праздника: "Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит..." Но ярче всего это сопоставление звучит в ирмосе 9-й песни канона: "Таинство странное вижу и преславное: Небо — вертеп, престол Херувимский — Деву, ясли, — вместилище, в нихже возлеже Невместимый — Христос Бог...". Подобные сопоставления часты и потому, конечно, Вт случайны. Вот, к примеру. Ещё одно: "Величай, душе моя, от Девы Бога, плотию рождшагося. Величай, душе моя, в вертепе рождшагося Царя" (припевы на тропарях по 9-й песне).

Общим местом православного проповедничества является мысль о том, что Христос родился в вертепе (пещере) Вифлеемской и был положен в ясли (кормушку для скота) потому, что эти пещера и кормушка были образами духовного состояния падших, грешных людей, чьи души стали подобны мрачным вертепам, где находят прибежище скотские страсти. Вот в эту духовную "тьму" приходит "Свет Истинный" — Христос, чтобы светить здесь притом так, чтобы "тьма не объяла" этот свет! Но для тех, кто принимает свет Христов, вертеп и ясли становятся Небом, подобным Девическому чреву Богоматери, которое "бысть пространнешее небес!" Сравним с этим то, что мы уже слышали о Гробе Господнем: он — "живоносец", "рая краснейший и воистину всякаго царскаго чертога светлеший".

Теперь мы ясно видим, что в церковном сознании Бого-воплощение — это сошествие Христа в недра земли (Материи =Девического чрева Богоматери) с тем, чтобы освятить, просветить эту "землю" до самых её глубин, и навеки соединив её со Своим Божеством, соделать Небом, Раем, Царским чертогом, то есть преобразить (положить начало преображению) её во главе с человеком в "новую землю", "новое небо" и "Иерусалим новый" Царства небесного.

Отсюда проистекает, что без благодатного единения с Богом, без Христа "земля", земная жизнь, земная вселенная с её вещественным солнечным светом есть на самом деле вертеп, пещера, мрачное подземелье темницы. Освободиться от неё можно только так, чтобы осознать земную жизнь именно вертепом, (пещерой), темницей, тьмой, но такой, в которой отныне "свет (Христов) светит", свет новой жизни б грядущем (и отчасти духовно уже открывающемся) Царстве Небесном! Чтобы родиться во Христе и совоскреснуть Ему, нужно пройти "узким путем" и "тесными вратами" отречения от соблазнов и суеты внешнего мира сего и похотей собственной плоти, как бы вселяясь в пещеры Вифлеема и Гроба Господня, которые вместе с тем в духовном смысле, подобно Приснодевственной утробе Богоматери, суть — небо. Рай, царские чертоги и даже нечто ещё прекраснейшее и пространнейшее!

Совершенно очевидно, что такому мировосприятию с поразительной точностью соответствуют как пешеры отшельников, печерские монастыри и храмы, так и канонические крестово-купольные наземные храмы византийско-русского стиля!

Но нигде, решительно нигде в христианской литературе мы не найдем указания на то, что храмы должны нести в себе наряду и одновременно с образом Царства Небесного, благодатной вселенной, ещё и образ подземелья (пещеры).

Уподобление храма Горнему миру, духовному Небу очень часто встречается в самых древних, так и в более поздних и близких к нам по времени толкованиях, о чём мы ещё будем говорить особо. Но нигде нет письменных свидетельств о том, что наземный храм должен при этом уподобляться подземелью. А между тем любой древний кресте- во-купольный храм являет собою достаточно отчетливо и этот образ, образ полумрачного подземелья, где однако "свет во тьме светит, и тьма не объяла его".

Нам представляется, что это могло произойти исторически вполне случайно. Когда после эпохи гонений I — начала IV вв. Церковь вышла из катакомб, христиане могли создавать наземные храмы, повторявшие в основных чертах внутреннего устройства обстановку катакомбных капелл, к которой они привыкли. Для этого не требовалось никаких теоретических обоснований, здесь действовала сила традиции, всем очевидной... В земле была как бы отлита та форма храмов, которая, будучи затем вынесенной на поверхность, стала архитектурной основой строительства благолепных крестовокупольных храмов. При этом теперь христиане могли даже особо подчеркивать в своих идейных толкованиях храма не его подземное происхождение, а его духовно-символическое значение Горнего мира, Неба и т.п. Но традиция действовала на протяжении веков и действует по сей день, воспроизводя в лучших образцах церковной архитектуры столпы, свода, высокое подкупольное пространство...

Но если нам удалось достаточно достоверно вывести традицию крестово-купольной храмовой архитектуры из катакомбной, то нам никак не удастся возвести эту традицию к пещерам Вифлеема и Гроба Господня! Они никак не связываются и не только по отсутствию письменных данных, но и по логике вещей. Как уже отмечалось, подземные капеллы христиан эпохи гонений просто приспосабливались в своем устройстве к условиям подземелья. То, что эти подземелья как таковые совпадали с подземельями Вифлеема и Гроба Господня — это исключительно историческая случайность, случайное совпадение, с историко-архитектурной точки зрения.

А — с духовной, духовно — таинственной?...

Мы знаем, верим, исповедуем, что в историческом бытии Тела Христова Церкви, Глава Которому Он Сам, нет ничего случайного, особенно в каких-то важных, существенных явлениях. Так что это совпадение есть та неслучайная случайность, каких очень много в церковной жизни и которые выдают особое Божие промышление, особые внушения, вдохновения Духа Святаго, тайно-водящего сознания верных сынов Божиих.

Доказательством этому служит отмеченная нами выше практика отшельников и преподобных как древнейших, так и позднейших, которые нарочито вселялись в пещеры, или искапывали их сами. В этом пещерном творчестве преподобные всех веков явно шли не от традиции катакомбных храмов христиан эпохи гонений, а от созерцания сущности христианской веры в её отношении к реальностям мира сего и мира иного. Горнего, то есть от тех мировоззренческих установок церковного сознания, которые мы выяснили выше. Иными словами "пещерная" практика монахов связана более всего, как бы напрямую именно с пещерами Вифлеема и Гроба Господня.

И лишь в феномене пещерных храмов и монастырей, создаваемых иконопочитателями VIII — начала IV вв. определенно просматривается соединение традиции катакомбной архитектуры раннего христианства с "пещерными" традициями преподобных иноков.

Я это тоже глубоко не случайно! Движение иконопочитателей привело к Святому Седьмому Вселенскому собору и к тому, что является и называется Всемирным Торжеством Православия!

Сказывается, в Богочеловеческом творчестве культовой культуры Богочеловеческого Тела Христова — Церкви можно выделить (увидеть) его Божественное начало (а, значит, и чисто человеческое — тоже).

Попробуем представить себе русский православный храм без столпов, сводов и высокого подкупольного пространства (а такие храмы есть; это большей частью домовые церкви и так называемые "молитвенные дома", появившиеся у нас в России в последние десятилетия в силу крайней необходимости). Любой церковный человек скажет, что это, конечно, храм, но — неканонический! Следовательно, столпы, своды, подкупольная сфера (то есть элементы подземелья) в церковном сознании — обязательные основы канона храмовой архитектуры. Но Творцом такого канона (в его принципиальных основах, конечно) как мы видели является Сам Господь Христос и Дух Снятый, животворящий Церковь и таиноводящий сознание её верных чад к тому, как нужно устраивать храм, чтобы он соответствовал важнейшим догматическим истинам и духовным смыслам.

Чтобы убедиться в этом окончательно, исследуем второй образ, осуществляющийся в православном храме — образ Царства Небесного.

Обратимся теперь к христианской базилике. Её непосредственным прототипом послужили, как уже отмечалось, наземные базилики в усадьбах богатых римлян, то есть вполне мирские постройки, приспособленные затем под христианские храмы. А что послужило первообразом, исходной точкой такой традиции? Несомненно — Тайная вечеря Господа Христа со Своими учениками.

Заметим, что эту вечерю, содержавшую в себе такие великие события как умовение ног, пространная беседа Христа о тайнах Церкви и Царства Небесного, наконец — первое таинство Причащения, то есть первая Литургия, Господь благоволил совершить в праздничный день накануне Иудейской Пасхи и потому — не где-нибудь на горе, в открытом поле, или в саду, а в особой "горнице" (Сионской горнице), "большой, устланной, готовой" (Мк. 14,15; Лк. 22,12), как свидетельствует Евангелие, этого свидетельства достаточно, чтобы иметь неложное представление о том, что сия "горница" имела некое праздничное убранство, насколько это было в обычаях, иудеев тех времен и насколько позволяли возможности хозяина "горницы", судя по всему, не самого бедного. Славянское слово "горница" указывает на возвышенность, то есть на то, что это было не простое бытовое помещение (не подвал и не хозяйственная постройка), а просторная комната в верхней части дома, служившая у хозяев местом приема дорогих гостей, праздничных трапез (нечто вроде нашей современной гостиной). Отметим особо, что именно в этой же Сионской горнице и снова — в праздничный день Пятидесятницы произошло Сошествие Святаго Духа на Апостолов, то есть здесь родилась Церковь Христова, церковь Нового Завета!

Вот где исток или семя всего благолепия православного храмового Богослужения!

Что же было дальше? А дальше ученики Спасителя ещё продолжали ходить в Храм Иерусалимский, однако не столько для молитвы, сколько для того, чтобы по особому Божию повелению "став в Храме" проповедать иудеям "слова жизни", то есть Евангелие (Деян. 3,1; 5,20), но на свои христианские собрания собирались в иных местах, "преломляя по домам хлеб" (Деян. 2,45). Иными словами, Евхаристию (Литургию) ученики Христа совершали "по домам", и, надо думать, в горницах, подобных Сионской. Вскоре иудеи совсем изгнали из храма Иерусалимского учеников Христовых, и тогда единственным "храмом" для них должны были стать эти самые горницы. Однако в сознании иудеев, а таковыми и были по происхождению самые первые ученики Спасителя, храм — это совсем не то, что синагога. Храм и должен быть храмом, подобным Иерусалимскому. А храм Иерусалимский устраивался по особому Божию откровению и первообразом своим имел Скинию Моисееву, также устроенную по особому Откровению, в котором Бог в мельчайших подробностях сообщил Моисею, что и как нужно в ней создать. В храме Иерусалимском было Святое святых, где хранились скрижали Завета, стамна манны, жезл Ааронов процветший, была завеса, отделявшая Святое святых от остальных частей Храма, был жертвенник кадильный, притвор, двор, в храме совершались жертвоприношения животных, каждение, особые Богослужения с песнопениями и т. д.

Но всё, что совершалось в Храме Иерусалимском было лишь прообразами, нашедшими свое исполнение во Христе Иисусе — единственной истинной Жертве за грехи мира. Величие и святость бескровной жертвы Евхаристии, то есть пресуществления хлеба и вина в истинные Тело и Кровь Христовы с последующим Таинством Причащения верующих неизбежно должны были с самых ранних апостольских времен возбуждать в христианах — иудеях стремление, тяготение в тому, чтобы это великое Таинство теснейшего Богообщения совершалось в подобающей обстановке, подобной, схожей (пусть и не во всём) с обстановкой, устройством Храма Иерусалимского. А когда началась (очень скоро!) проповедь Евангелия среди язычников, и множество их в Эллинской среде Греции, Малой Азии, Италии стали принимать христианство, то в сознании этих христиан и подавно служению Богу связывалось с представлением об особых храмах с особым благолепием и подобающей символикой.

Но дело совсем не только в психологических стереотипах мышления иудеев и язычников (хотя и эти стереотипы имели важное значение и были отнюдь не случайны! Внутренние, духовные святость, великость, премирность, вселенская значимость Таинства Евхаристии настойчиво требовали подобающего внешнего, вещественного выражения. Определенный недвусмысленный "намёк" на это содержался уже в том, что Сам Христос благоволил совершить впервые это Таинство не где попало и не когда попало, а в праздничный день, в празднично оформленной горнице. Отсюда тяготение первых христиан прежде всего к тому, чтобы отделить литургическое помещение от жилого дома, соделать местом особым, святым. Это и происходит очень скоро, уже в I-м веке по Р. Х. и ярче всего — в случаях с использованием отдельное стоящих в усадьбах базилик. Они уже сами по себе, как таковые, являются помещениями "большими", готовыми, празднично устроенными.

С началом последовательных гонений на христианство праздник Богообщения в Евхаристии перемещается под землю, и здесь мы уже отчетливо видим отделение алтаря от остального пространства храма, а также — притвора в задней части храма. Здесь должен был произойти (и произошел!) синтез подземелья, схожего с пещерами Вифлеема и Гроба Господня, и празднично оформленного Храма, схожего с храмом Иерусалимским.

Так в самые раннехристианские времена в вещественном устройстве храмов естественно и органично исповедуются земное, человеческое состояние Иисуса Христа (кенозис Божества) и Его Божественная слава как Царя Mipa, имеющего даровать верным красоту вечного Царства Небесного "Иерусалима нового". Это глубоко соответствует логике истины о Боговоплощении, о соединении в единой Личности Иисуса Христа Божественной природы и природы человеческой с целью обожения этой последней.

С тех пор возникает постоянное и устойчивое представление о христианском храме как об образе Горнего мира. Неба, Рая, Божия вместилища. Последнее представление особо связывается с алтарем.

Знаменитый церковный историк Евсевий Кесарииский (первая половина IV в. по Р. Х.), сказав много и образно о душах христиан как храме Божием в соответствии с учением Апостола Павла, обращается затем к рукотворному храму по случаю освящения такового в г. Тире, где присутствовал сам Евсевий, и пишет так: "А что такое этот величественный, большой и единственный алтарь, как не пречистое святое святых общего нашего Иерея" (Иисуса Христа!). Таков этот великий храм, объемлющий всю вселенную, воздвигнутый великим её Строителем — Словом, и существующий на земле как мысленное подобие того, что превыше небесного свода, дабы вся разумная тварь на земле чтила Отца и поклонялась Ему. Но область высшую небес и образцы того, что мы здесь видим: Иерусалим, именуемый горним, небесную гору Сион, и находящийся над всем этим миром град Бога Живого, в котором тьмы ангелов и Церковь первенцев, написанных на небесах, величают своего Создателя и Владыку... — ту область никто из смертных не может восхвалить по достоинству, ибо "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его". (Евсевий Памфил. Церковная история, кн. 10, п. 69-69. Богословские труда. М 1985).

В XV в., более чем через 1000 лет, Св. Симеон Солунский (+1428 г.) в своей "Книге о храме" говорит: "Хотя храм устраивается из вещества, но его осеняет высшая благодать. Он освящается таинственными молитвами архиерея, помазуется миром Божественным и весь делается селением Верховного Существа... (Храм) "прообразует мир видимый и невидимый... Алтарь есть образ неба; храм же — Божественный символ земли. Ещё храм разделяется на три части: на Притвор, Церковь и Алтарь..... Притвор соответствует земле, Церковь — небу, а святейший Алтарь — тому, что превыше неба. Божественный Храм посредством страшного жертвенника, то есть Святого Престола прообразует Самого Бога. Поэтому престол и называется Святая Святых, седалищем Божиим, местом Его успокоения, очистилищем грехов всего мира, алтарем высочайшего жертвоприношения, гробом христовым и селением Его славы. Под именем завесы, вокруг престола находящейся, разумеется небесная скиния подле Престола Божия, где обитают лики Ангелов и покоятся праведники" (Симеон Солунский. Книга о Храме. М. 1896. В кн. "Историческое, догматаческое и таинственное изъяснение Божественной Литургии").

В XVII в. у нас по Руси, основываясь на древней восточной "Скрижали", переведенной и изданной у нас в 1656 г., Патриарх Никон выражает следующее восприятие Храма: "Сказание о церковных таинствах, яко храм или церковь мир есть, сие святое место — Божие селение и соборный дом молитвы, собрание людское; святилище же тайны то есть алтарь, в нем же служба совершается; трапеза же (престол — о. Л.) есть Иерусалим, в нем же Господь водворися и седе, яко на престоле, и заклан бысть нас ради. Предложение же (жертвенник в современном обозначении — о. Л.) Вифлеем есть, в немже родися Господь..." (Изразцовая надпись 1668 г. под сводами по кругу ротонды над Гробом Господним в Воскресенском соборе Нового Иерусалима).

В 1803 г. вышла первым изданием книга архиепископа Вениамина (Краснопевкова) "Новая скрижаль", выдержавшая затем 17 изданий!), где толкование храма (алтаря, собственно церкви и притвора) дается в точном соответствии со св. Симеоном Солунеким, которого мы уже цитировали (См. "Новая Скрижаль", СПб. 1908, с. 14-20).

То же наше представление о храме и символике его внутреннего устройства содержится в книге Дмитриевского "Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной Литургии", М. 1896, и во множестве иных книг, учебников Закона Божия и пособий по литургике, издававшихся у нас до революции и в последние годы (см. "Настольная книга священнослужителя", М., 1983, т. 4, раздел I, с. 7-157).

Можно было бы привести множество иных свидетельств из сочинении святых отцов и учителей Церкви, но и рассмотренных достаточно, чтобы увидеть, что в соборном разуме Церкви искони восприятие христианского храма содержало в себе одновременно и представления о Скинии Моисея, ветхозаветном храме Иерусалимском, и о Горнем мире, "Иерусалиме новом". В то же время христианский храм ни в коем случае не копирует храм ветхозаветный. С последним его сближают лишь некоторые важнейшие черты: отделение алтаря, как "святого святых", светильники, каждение и некоторые другие. В храме ветхозаветном всё это существовало потому, что должно было, по Божию смотрению, послужить устройству храмов Завета Нового. Это понятно. А откуда взято то, что в христианском храме мы видим "образцы" (образы) "Иерусалима, именуемого Горним, небесной горы Сион и находящегося над всем этим миром града Бога Живого?" Здесь ведь явные намеки на то, что видит и описывает Иоанн Богослов в своем Откровении! Подобные сравнения часты и срастворены с общим представлением о храме как образе Горнего мира.

Нигде, решительно нигде в литургических толкованиях мы не найдем указания на то, что христианский храм сознательно устраивался, или должен устраиваться в соответствии с данными Апокалипсиса. Но если мы рискнем последовательно прочитать Откровение Иоанна Богослова на предмет выявления черт Богослужебной храмовой символики, то мы обнаружим следующее.

В Откровении, с одной стороны, содержится утверждение, что в "Иерусалиме новом" вообще нет храма, "Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель — храм его, я Агнец" (Откр. 21,22). Но, с другой стороны, прямо говорится о некоем таинственном "храме", который временами "отверзается на небе" (II, 1,19; 15, 5-8). Через некую "дверь, отверстую на небе" Тайновидцу открывается: "Престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий" (4,2). Окрест этого Престола (седалища) расположены малые Престолы — седалища 24-х "старцев" — "священников" (4,4). Перед седалищем Вседержителя горят семь светильников (4,5). Далее перед этим же Престолом — седалищем расположен "золотой жертвенник" (8,3) под ним — "души убиенных за слово Божие" (6,9). Посреди престола и старцев Иоанн Богослов видит "Агнца", как бы закланного" (5,6). К престолу и жертвеннику подходят ангелы "опоясанные по персям золотыми поясами" (15,6) и совершают различные служебные действия. При этом у них оказываются "золотые кадильницы", "чаши", "книги", "вечное Евангелие". Ангелы, старцы-священники и праведники приносят Богу славословия, молитвы, прошения, воспевают: "Свят, свят, свят Господь Вседержитель" (4,8), "Аллилуйа" (19,1), некую "новую песнь" и т.д. Отмеченного достаточно, чтобы увидеть, как поразительно всё это соответствует алтарю нашего Православного храма, особенно — собора, когда в нем совершается Божественная Литургия архиереем в сослужении духовенства и клириков. Здесь тоже временами отверзаются Царские врата (двери) алтаря, через которые в определенных случаях можно увидеть архиерея восседающего на Горнем месте, по обе стороны которого на малых седалищах располагаются сослужащие священники. Перед Горним местом горит "семисвещник", далее за ним, перед тем же седалищем епископа в центре алтаря — престол (в современной терминологии), который в древности назывался именно "жертвенником" (или "трапезой"). Под этим жертвенником (престолом) — мощи мучеников (или по современной практике — мощи святых в антиминсе на престоле). Диаконы и иподиаконы, опоясанные по персям поясами — орарями, входят и выходят, совершая различные служебные действия, в том числе, — с чашей, книгами, Евангелием, кадилами. При этом поются славословия, прошения, молитвы, в частности, — "Свят, свят, свят Господь Саваоф", "Аллилуия" и т.д.

Это наше наблюдение было уже четырежды опубликовано в церковной печати и до сих пор не встретило никаких возражений, да оно и не может встретить существенных возражений ввиду слишком явного, очевидного совпадения устройства алтаре Православного Храма и всего, что в нем происходит во время Литургии, с тем, что видит Иоанн Богослов в таинственном "Храме небесном". Откровение даёт все основания воспринимать этот "Храм... как синоним всего Царства Небесного, всего Иерусалима нового. Поэтому в бытии "новой земли" и "нового неба" (Откр. 21,1-2), действительно, нет храма как отдельного, особого здания, как в нынешнем поврежденном состоянии земного бытия. И совсем не случайно то, что "храм небесный" соответствует собственно только алтарю нынешнего нашего храма, а не всему храму, где стоят без действия верные, а также оглашенные и кающиеся: в Царстве Небесном соучаствовать в надмирной Литургии будут все, и не будет там уже ни оглашенных, ни кающихся. Нынешний алтарь и есть, по общему верованию Церкви, образ Горнего мира как вечного благодатного единения твари во главе с человеком со своим Творцом и Вседержителем.

Однако, повторяем, если мы обратимся к христианской литературе, то нигде не найдём указания на то, что алтарь Православного храма должен сознательно устраиваться в соответствии с данными Откровения Иоанна Богослова (хотя сравнения с ними — не редкость). То, что алтарь Православного храма оказался в поразительном соответствии с данными Апокалипсиса, есть чистая историческая случайность. Точнее — неслучайная случайность! Это особенно подтверждается такой деталью, как "семисвещник". Если бы алтарь издревле старались оформить согласно Откровению Иоанна Богослова, то уж непременно поместили бы в нем "семь светильников", тем паче, что подобные сему семь светильников были в храме Иудейском Иерусалимском! Но наши Уставы ничего не говорят о семисвещнике; по Уставу в алтаре на престоле (жертвеннике) должны гореть две свечи чистого воска (по крайней бедности — одна). Семисвещник же появляется у нас в храмах только в XVIII в. как заимствование с Запада, а затем превращается ещё и в "семилампадник". В данном случае — это хорошее заимствование, так как приводит всю символику алтаря к наиболее полному соответствию тому "храму небесному", который видит Иоанн Богослов!

По особому Божию откровению создавались ветхозаветные Скиния и Храм Иерусалимский. Посему неудивительно и совершенно закономерно, что и Православный храм устроился также по Божию откровению.

Отсюда с особой яркостью и отчетливостью видно, как Промысел Божий, таиноводство Святаго Духа, не нарушая свободы человеческой воли, не подавлял разума человеческого, направляют их, тем не менее, так, что церковные образы и символы, создаваемые людьми, приходят в точное соответствие, в подобие с небесными первообразами (архетипами). Мы не раз будем убеждаться в этом, в процессе более детального изучения храма, иконописи, Богослужебных сосудов и предметов, облачений духовенства.

Если вспомнить, что, по согласному мнению многих отцов, люди в Царстве Небесном будут созерцать не что иное, как бесконечно раскрывающуюся Божественную Литургию, Евхаристию, и соучаствовать в ней!), то Литургия, совершаемая ныне в условиях земного православного храма, есть образ этой вечной небесной Литургии, как это хорошо показано в "Мистагогии" Максима Исповедника. Об этом единстве небесного и земного в православном Богослужении вдохновенно говорит Иоанн Златоуст) "О дары Христовы! В вышних славословят воинства ангелов, здесь, в церквях, предстоящие люди подражают им..... Там Серафимы воспевают Трисвятую песнь, здесь множество людей возносят то же. Составляется общее небесных и земных торжество, одна Евхаристия, одно ликование и радостное предстояние. Ибо её (Евхаристию — о. Л.) составило неизреченное снисхождение, её составил Дух Святый, её гармония звуков была составлена Отеческим благоволением. Свыше она имеет стройность напевов..." (Григорий, иеромонах. Литургия Божественной Евхаристии. Б. Т. 1980, сб. 21, с. 145).

Всё это означает, что не только алтарь и его основные святыни, но и все вообще литургические образы и символы Православной Церкви, сознательно, или "случайно" введенные в обиход, но принятые соборным разумом Церкви, соответствуют определенным небесным первообразам, подобны им, обладают их энергиями, содержат в себе их присутствие. А это означает, в свою очередь, что каноны в области церковной символики в основе своей — не человеческое только изобретение; они — Боговдохновенны!

Это становится особенно очевидным, если мы вспомним, что образы Горнего мира, Иерусалима нового осуществляются в Православной литургике вместе с образами подземелья, пещеры, в условиях сих последних, а эти образы тоже в основе своей Боговдохновенны. Поэтому Боговдохновенным является и весь канон храмовой архитектуры в целом, то есть как сочетание в храмовом здании образа подземелья и образа Царства небесного. Этому хорошо соответствуют слова Симеона Солунского о престоле, что таковой есть "гроб Христов и — селение славы Его". С такой двойственностью, или антиномичностью церковной символики мы встретимся ещё не раз.

Теперь ясно, что исповедание основополагающего значения образа (символа), огражденного Боговдохновенными канонами, во всей церковной жизни есть общее верование неразделенной и неразделимой никогда (!) Церкви Христовой, а также есть единственно правильное (то есть право — славное) исповедание Иисуса Христа как Сына Божия, пришедшего во плоти. Ибо Церковь есть таинственная Плоть Христова со всеми вытекающими отсюда последствиями необходимости вещества (материи), формы, верных линий, законов жизнедеятельности, внешней структуры и т.п. в его бытии и обязательного соответствия (подобия!) всего этого небесным архетипам по внушениям Духа Святаго. Ибо, по Апостолу Павлу, во всем этом "телесном" и должна быть явлена "вся полнота Божества". Бог, не переставая быть в Себе Самом, чистейшим Духом, бесконечно отличным по природе от всего тварного, в Церкви не слитно, но и нераздельно соединяется со Своим творением, подобно (хотя и не тождественно!) тому, как в Личности Христа — Главы Своего мистического Тела — Церкви — неслитно и нераздельно соединились Божественная природа и природа человеческая.

Там, где нет совсем никакой образности и символики, или там, где символы (образы) произвольны, являются лишь плодом человеческой выдумки, то есть не имеют подобия небесному и Божественному, а значит, и не связаны с ним, там нет самого главного — радости пребывания Бога с людьми. Русские люди поняли и почувствовали это искони. Как сообщает нам "Повесть временных лет" под 987 годом, на великокняжеском совете решался важнейший вопрос веры для Русской земли. Слушали тех, кто в разных землях и народах наблюдал, у кого какая служба и "кто как служит Богу". Как "недобрый закон" было сразу определено мусульманское богослужение. Далее посланцы князя Владимира сказали: "И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом, — знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах, не можем мы забыть красоты той..."

Следовательно, красота для русских — это радость пребывания Бога с людьми, то есть как раз то благодатное единение твари во главе с человеком со своим Творцом, которое в земных нынешних условиях бытия может достигаться только в канонической православной Богослужебной символике! Происхождение же канонов, как мы увидели (и ещё не раз будем видеть) синэргично, то есть оказывается согласным проявлением воли Божией и воли человеческой, Божественного Разума и разума человеческого, внушении Духа Святаго и свободного человеческого творчества, при главенстве в этой синергии, конечно, Божественного начала. "Дивны дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси!"