Глава первая О пути усовершающихся

Глава первая

О пути усовершающихся

Святой Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, говорит, что в его время разделяли христиан на три разряда, или степени по духовному совершенству: очищаемых, просвещаемых и усовершающихся — и что к высшему чину усовершающихся относили священное сословие монахов. Божественные наставники наши (апостолы), говорят, почтили их священными наименованиями, называя их ферапевтами, а иные — монахами (уединенными), как по чистому их служению Богу, так и по уединенной и неразделительной жизни[298].

Преподобный Иоанн Кассиан свидетельствует, что в начале христианской веры, немногие, но самые благочестивые носили имя монахов, которые заимствовали образ жизни от евангелиста Марка, первого епископа в Александрии, и не только обладали теми свойствами, какими, по сказанию Деяний Апостольских (см. 4, 32–34), отличалась первенствующая Церковь, но еще домогались высшего совершенства. Удаляясь в уединенные места близ городов, они вели столь воздержную жизнь, что возбуждали изумление в иноверцах, потому что с таким усердием занимались чтением Священного Писания, молитвой и рукодельем, что и голод не прерывал воздержания; разве уже на второй или третий день принимали пищу, и то не столько по желанию наслаждения, сколько по требованию природы[299].

Потом преподобный Кассиан передает следующую беседу египетских пустынножителей о происхождении монашества. Образ жизни киновитян, говорит авва Пиаммон, получил начало от времен апостольской проповеди, ибо таково было в Иерусалиме все общество верующих, о котором пишется в книге Деяний Апостольских. У множества уверовавших было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов, и каждому давалось, в чем кто имел нужду (см. Деян. 4, 32–35). Таковы были тогда все церкви, каких ныне очень мало можно находить и в киновиях.

Но когда после апостолов общество верующих начало ослабевать, а особенно вступавшие в христианскую веру из разных иноплеменных народов, от которых и апостолы, по причине невежества их в вере и застарелых обычаев языческих, ничего больше не требовали, как только воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда (Деян. 15,29), когда при таком снисхождении к христианам из язычников мало-помалу начало приходить в упадок совершенство даже и Иерусалимской церкви и когда при ежедневном возрастании числа верующих из туземцев или пришельцев начала ослабевать ревность первоначальной веры, тогда не только вновь вступившие в христианскую веру, но даже и предстоятели церкви уклонились от прежней строгости жизни. Ибо некоторые, почитая и для себя позволительным, что христианам из язычников дозволено было по причине их слабости, думали, что нисколько не повредит чистоте их веры обладание имуществом.

Но те, в коих еще пламенела ревность апостольская, помня прежнее оное совершенство, удалялись от своих сограждан и общения с ними, стали пребывать в подгородных уединенных местах и отдельно жить по тем уставам, которые апостолами даны были первенствующей церкви. Те, кои мало-помалу с течением времени отделялись от общества верующих по той причине, что воздерживались от брака, удалялись сожительства с родными и общения с миром, названы монахами — единожительствующими (от уединенной, одинокой жизни). Монахи эти, живя многие совокупно, назывались киновитами, а кельи и жилища их — киновиями (общежитием). Следовательно, такой род монахов был самый древний и не только по времени, но и по достоинству первый, и оный в продолжение очень многих лет, даже до времени аввы Павла Фивейского или Антония Великого, пребывал неизменным. После чего из числа таковых совершенных — от сего, так сказать, плодоносного корня — произрастали цветы и плоды — святые анахореты. Основателями такого образа жизни были, как нам известно, святые Павел Фивейский и Антоний Великий, которые не по малодушию, как другие, а по желанию большего преуспеяния в Божественном созерцании удалились в сокровенные места пустыни, хотя первый из них сначала ушел в пустыню по нужде, избегая наветов от своих родственников во время гонения.

Таким образом из оного образа жизни (киновитян) произошел другой род совершенства, коего последователи называются анахоретами, то есть отшельниками, оттого, что, не довольствуясь той победой, в которой разрушали между людьми сокровенные наветы диавола, и желая наступать на демонов в открытой брани, небоязненно удалялись в уединенные места обширной пустыни, подражая Иоанну Крестителю, всю жизнь проводившему в пустыне, также Илии, Елисею и тем, о которых говорит апостол, что они скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр. 11, 37–38)[300].

О побуждениях к монашеской жизни святой авва Дорофей говорит, что были некоторые боголюбивые люди, которые по святом крещении не только пресекли действия страстей, но восхотели победить и самые страсти и быть бесстрастными, каковы были святые Антоний Великий и Пахомий Великий и другие богоносные отцы. Они имели благое намерение очистить себя, как говорит апостол, от всякой скверны плоти и духа (2Кор. 7, 1), ибо знали, что сохранением заповедей очищается душа и ум прозревает, приходит в естественное состояние, ибо заповедь Господа светла, просвещает очи (Пс. 18, 9). Они поняли, что, находясь в мире, не могут удобно совершать добродетели, и измыслили себе особенный образ жизни, особенный порядок провождения времени, особенный образ действования, словом, монашеское житие, и начали убегать от мира и жить в пустынях, подвизаясь в постах, бдениях, спали на голой земле и терпели другое злострадание, совершенно отрекались от отечества и сродников, имений и приобретений. Другими словами, распяли себя миру, и не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары.

Объясню вам, как они это сделали. Заповеди Христовы даны всем христианам, и всякий христианин обязан исполнять их — они, так сказать, дань, должная царю. И кто, отрекающийся давать дани царю, избег бы наказания? Но есть в мире великие и знатные люди, которые не только дают дани царю, но приносят ему и дары; таковые сподобляются великой чести, великих наград и достоинств. Так и отцы: они не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары. Дары сии суть девство и нестяжание. Они распяли себе мир, потом подвизались распять и себя миру, как говорит апостол: Для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6, 14). Какое же различие между этим? Как мир распинается человеку и человек миру? Когда человек отрекается от мира и делается иноком, оставляет родителей, имения, приобретения, торговлю, даяние другим и принятие от них, тогда распинается ему мир, ибо он отверг его. Это и значат слова апостола: для меня мир распят. Потом прибавляет: и я для мира. Как же человек распинается миру? Когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается и против самих услаждений, или против самого вожделения вещей, против своих пожеланий, и умерщвляет свои страсти, тогда он и сам распинается миру и сподобляется сказать с апостолом: Для меня мир распят, и я для мира[301].

Подвижники благочестия понимали, что главной виной всех грехов и их гибельных следствий бывает самолюбие с ядовитым порождением своим — тройственной похотью: похотью плоти, или сластолюбием, похотью очей, или своекорыстием, и гордостью житейской, которые, по словам святого апостола Иоанна, господствуют в мире (см. 1Ин. 2,16). Чтобы заградить самый источник грехов, подвижники считали необходимым противопоставить самолюбию полное самоотвержение и, в частности для более решительного подавления тройственной похоти и происходящих от нее страстей, считали необходимым соблюдать во всей строгости целомудрие безбрачного состояния, нестяжательность и послушание, как лучшие средства к достижению высшего нравственного совершенства. Так как подвижники исполняли эти добродетели с особенным усердием и для благоугождения Богу, то исполнение их соединяли с обетами, которыми, посвящая себя Богу, свидетельствовали свое особенное благоговение перед Богом, свою полную преданность Богу: обетом девства предавали Богу свое тело, обетом нестяжательности — все свое имение, а обетом послушания — свою душу. Кроме того, важность и трудность этих добродетелей требуют того, чтобы исполнение их соединено было с обетами, чтобы тем более укрепить нашу слабую, изменчивую волю, быть постоянным в выполнении добрых намерений, чтобы вернее достигнуть предположенной цели — нравственного совершенства и Царства Небесного. Подробные сведения о монашеских обетах желающие могут найти в сочинениях о монашестве, а здесь довольно сообщить краткое понятие об обетах девства, нестяжательности и послушания.