Генетические изменения последующих поколений: биотехнологии и ответственность

Генетические изменения последующих поколений: биотехнологии и ответственность

Биотехнологии стремительно развиваются. Исследования в данной области охватывают широкий спектр проблем: от проекта человеческого генома до клонирования, от выделения стволовых клеток до репродуктивных технологий. Новые технологии как результат совместного труда медицинских клиник и исследовательских лабораторий приближают нас ко дню, когда люди получат возможность контролировать и управлять определенными генетическими изменениями своих потомков. Эти генетические изменения, обычно именуемые «генетические модификации зародышевой линии человека», являются наследственными, то есть потенциально могут передаваться последующим поколениями без каких-либо ограничений.

Уже сегодня генетические модификации зародышевой линии были произведены у многих животных и растений. Например, исследователи в области медицины используют лабораторных животных, генетически модифицированных таким образом, чтобы у них могли развиться человеческие болезни. Однако технологии, используемые для этой цели в случае с животными, для человека неприемлемы. Ведь они подразумевают необходимость вырастить и протестировать множество животных, прежде чем модификация получит статус стабильного изменения в геноме. В случае с человеком такая модификация потребует высокой степени безопасности и результативности, гораздо более высокой, чем это допустимо для животных и растений.

Вследствие всех этих беспокойств относительно безопасности, многие эксперты полагали, что модификации зародышевой линии не станут достоянием ближайших десятилетий – если это вообще когда-либо случится. Однако последние достижения, начиная с 2000 г., говорят о том, что модификации зародышевой линии вполне могут стать реальностью в последующие десятилетия. Фундаментальное исследование модификации зародышевой линии, завершенное в 2005 г. в США, свидетельствует о том, что исследования последних двух-трех лет были настолько успешными, что «позволили преодолеть технические препятствия, долгое время считавшиеся непроницаемыми, значительно приблизив нас к возможности… [модификации зародышевой линии]. Следовательно, настало время начать новую публичную дискуссию»[194]. Вообще же, в зависимости от подхода к определению термина «модификация зародышевой линии», заявляется, что данное явление уже имело место быть в США и вскоре повторится в Великобритании.

Задолго до последних событий философ Ханс Йонас обращался к проблеме модификации зародышевой линии, задаваясь такими вопросами: «Имеем ли мы на это право, подходим ли мы для этой творческой роли – вот наиболее серьезный из вопросов, возникающих в такой ситуации… Кто возьмет на себя обязанности имиджмейкера, в соответствии с какими стандартами, на основе каких знаний?»[195] Эти вопросы навязаны нам технологией, однако их природа не столько технологическая или научная, сколько философская и религиозная: здесь идет речь о том, что значит – быть человеком, и о том, в чем заключается наша ответственность перед своими детьми и последующими поколениями. Это вопросы, над которыми следует задуматься родителям и семьям, однако в основе своей это вопросы всему человечеству. Развитие технологии – проблема квалификации исследователей, в то время как цель, ради которой они трудятся, в большей мере определяется потребностями и тенденциями современной культуры.

Прежде чем пытаться выявить современную культурную или религиозно-философскую подоплеку модификации зародышевой линии, необходимо в первую очередь дать определение термина и задаться вопросом, какие методы могут быть использованы для того, чтобы это стало реальностью. Чтобы определить понятие «модификации зародышевой линии», мы воспользуемся формулировкой из исследования 2005 г.:

Генетические модификации зародышевой линии человека (Human Germline Genetic Modification [HGGM]) – это методы, которые направлены на создание постоянно присутствующего наследуемого (то есть переходящего от одного поколения к другому) генетического изменения в прямом потомке и последующих поколениях путем преобразования генетической структуры клеток зародышевой линии человека, то есть яйцеклеток, сперматозоидов, клеток, из которых формируются яйцеклетки и сперматозоиды, или первичных человеческих эмбрионов.[196]

Основная идея заключается в том, что генетическая модификация может бесконечно передаваться последующим поколениям. Также примечателен тот факт, что генетическая модификация может достигаться путем изменения первичного человеческого эмбриона, человеческих яйцеклеток и сперматозоидов, из которых формируется эмбрион, или даже клеток, из которых образуются яйцеклетки и сперматозоиды, а в дальнейшем – и эмбрион.

В 2001 г. представители одной из клиник США сообщили, что операция, выполненная ими, – «первый случай, когда генетические модификации зародышевой линии привели к рождению здорового ребенка»[197]. Эта работа была проведена в клинике репродукции, которая не подлежит особому законодательному регулированию в США, и поэтому их заявление стало неожиданностью для многих. Задачей клиники была помощь парам в редких ситуациях, когда женщина страдает митохондриальной болезнью. Митохондрии – небольшие органеллы, которые находятся в клетке. У них есть своя ДНК, отличная от ДНК хромосом в ядре. Митохондриальная ДНК наследуется исключительно от матери, и потому эти женщины могли зачать лишь детей, страдающих такой же патологией. В клинике производился забор определенного количества митохондрий от донорской яйцеклетки, которые затем пересаживались в яйцеклетку женщины, оплодотворявшейся сперматозоидом ее мужа, – таким образом рождались дети без указанной патологии, но с ДНК (митохондриальной, а не хромосомной), измененной такой технологией. Все девочки, родившиеся таким способом, передадут изменение всем своим будущим детям. В 2005 г. регулирующее ведомство Великобритании разрешило применение этой технологии в Англии.

Помимо беспокойства о безопасности и адекватности регулирования, были люди, подвергшие критике само использование этой технологии. Как бы то ни было, в будущем все может обернуться совершенно иначе, если вдруг появится возможность не только устранять дефекты в митоходриях, но и модифицировать или заменять гены ядра в определенных участках хромосом. Подобные технологии уже используются для изменения ДНК в соматических клетках человека, не передающихся последующим поколениям. Один из таких методов использует видоизмененные вирусы. Природа вируса такова, что они могут инфицировать клетку своей ДНК. Видоизмененные вирусы создаются таким образом, что, не вызывая инфекционные болезни, они служат для перенесения ДНК, которую исследователи намереваются внедрить в клетки. Часть ДНК вируса удаляется и заменяется желаемой ДНК, затем эти вирусные векторы размножаются и направляются в нужные клетки.

Применение вирусных векторов является рискованным по ряду причин. Во-первых, вирусная ДНК остается в модифицированных клетках, что может представлять серьезную проблему, если вирусные векторы использовались для модификации клеток зародышевой линии. Кроме того, вирусные векторы являются не слишком точными в том, что касается места внедрения новой ДНК. Часто внедрение ДНК в нужный участок хромосомы является существенно важным для ее адекватного функционирования. Наконец, первоначальная ДНК, которая могла привести к заражению, будучи расположенной на своем месте, могла быть оставлена там, где она может стать источником дальнейших проблем. Чтобы избежать первой из упомянутых проблем, некоторые исследователи создали векторы иного рода – «невирусные векторы». Но две другие проблемы – корректное внедрение новой и удаление старой ДНК – до сих пор актуальны. Любая из них может привести к неверному функционированию ДНК, что неизбежно скажется на здоровье.

Ученые разработали более точную технологию замены генов. Это «гомологическая рекомбинация», хорошо зарекомендовавшая себя при модификации зародышевой линии некоторых животных. Недавно ученым удалось успешно применить гомологическую рекомбинацию к стволовым клеткам человеческого эмбриона. Стволовые клетки эмбриона, впервые выделенные и культивированные в 1998 г., обладают потенциальной возможностью создавать любые типы клеток в теле человека. Их также можно выращивать в лаборатории в неограниченном количестве, при этом есть возможность контролировать их состояние: либо останавливать их на стадии эмбриона, либо стимулировать их развитие до какого-то определенного типа клеток, одного из множества возможных. Применяя методику гомологической рекомбинации, исследователи могли точно изменять ДНК в колонии стволовых клеток. Эти модифицированные клетки могут быть впоследствии подвергнуты процедуре отбора, когда остаются лишь корректно измененные клетки[198].

Совсем недавно другой группе исследователей, работавших со стволовыми клетками мышиного эмбриона, удалось направить развитие клеток таким образом, чтобы из них в дальнейшем сформировались клетки – предшественники мышиных яйцеклеток и сперматозоидов[199]. Нет никаких оснований отрицать тот факт, что подобной же процедуре могут быть подвергнуты стволовые клетки человеческого эмбриона. В таком случае два упомянутых метода могут быть скомбинированы. Гомологическая рекомбинация может быть применена для получения точно модифицированных стволовых клеток эмбриона, а модифицированные стволовые клетки могут использоваться для производства клеток, из которых будут сформированы яйцеклетки или сперматозоиды. Эти яйцеклетки и сперматозоиды, произведенные модифицированной клеткой-предшественником, будут содержать точную генетическую модификацию и в случае использования их для создания эмбриона сделают его носителем этой модификации.

Рассматриваются также иные методы. Один из них подразумевает создание небольших молекулярных цепочек ДНК и РНК, которые смогут устранять дефекты ДНК в живых клетках. Будучи внедренной в эмбрион, эта молекула «репарации ДНК», возможно, окажется способной исправить специфические генетические нарушения. Другой метод состоит в использовании искусственных человеческих хромосом. Недавно исследователям удалось создать искусственные хромосомы, по своей структуру и возможностям идентичные натуральным. Несмотря на то, что по величине они значительно уступают натуральным хромосомам, они могут содержать большой объем ДНК – по меньшей мере, несколько целых генов или генных комплексов – гораздо больше, чем позволяют внедрить другие технологии. Многие исследователи надеются, что настанет день, когда возможно будет осуществить внедрение искусственных человеческих хромосом в эмбрион, где он будет удваиваться с каждым делением клетки.

Репродуктивное клонирование также следует рассматривать как один из видов модификации зародышевой линии, пусть и не столь обычный. Вместо модификации или внедрения определенного гена производится перенос всего генома ядра. Однако в настоящее время практически единогласно утверждается, что клонирование небезопасно и следует отказаться от попыток осуществить его на практике. Более того, детальное внимание уделялось и уделяется социальным и моральным проблемы, связанным с клонированием. И хотя клонирование и является одной из форм модификации зародышевой линии, его следует рассмотреть отдельно.

Если клонирование станет реальностью, модификация зародышевой линии обретет культурный контекст, сформировавшийся вокруг явления материнства в пору медицины нового века. Тестирование беременных на предмет генетических нарушений стало обычной практикой, и его результаты могут спровоцировать довольно серьезный вопрос о том, сохранять ли беременность или нет. В конце 1980-х годов была разработана новая технология, целью которой было предложить альтернативу парам, желавшим иметь собственных детей, но имевших повышенный фактор риска серьезного генетического заболевания. Эта технология, получившая название «предымплантационная генетическая диагностика» (ПГД), основана на оплодотворении in vitro (ОИВ). Пары используют ОИВ для образования нескольких эмбрионов, обычно около восьми. Эти эмбрионы делятся в пробирке до тех пор, пока у каждого не образуется восемь клеток. Одну из восьми клеток эмбриона можно удалить, не повреждая остальных. Эта клетка тестируется на предмет определенных патологий ДНК, и при обнаружении таковых зародыш, от которого была взята эта клетка, бракуется, то есть не имплантируется в матку. Процедура ПГД дорогая и сложная, но она была проведена тысячи раз, не только с целью избежать генетических болезней, но и с целью отбора эмбрионов, не предрасположенных к раку или подходящих на роль родственного донора, чтобы использовать клетки пуповинной крови для спасения старшего брата или сестры.

Многие возражают против применения ПГД по причине ее стоимости или из-за осложнений, особенно для женщины. Другие возражают против нее, поскольку ПГД подвергает своеобразному испытанию человеческую жизнь, эмбриона на ранней стадии развития – испытанию, которое необходимо выдержать, если жизни суждено продолжаться. Это наделяет одного человека правом вершить судьбы других – чем-то, что вызывает у людей тревогу, заставляет их признать ПГД аморальным.

Следует помнить, что метод ПГД было разработан в первую очередь с целью помочь парам избежать проблем пренатальной генетической диагностики. Можно рассматривать ПГД с той точки зрения, что в ходе этой процедуры эмбрион подвергается генетическому тестированию на четвертый день, в то время как пренатальная генетическая диагностика (с помощью амниоцентеза) подвергает плод генетическому тесту на сроке около 14 недель, когда беременность уже давно наступила. Для многих предымплантационное тестирование является более предпочтительным, чем постимплантационное, когда единственный способ вмешательства – аборт. Иначе говоря, лучше элиминировать эмбрион, чем произвести изгнание плода.

Многие все же надеются, что модификация зародышевой линии поможет избежать всех этих проблем сразу. Пары с риском генетических заболеваний получат возможность избежать образования несколько эмбрионов и элиминации некоторых из них – вместо этого им будет вначале предложена технология продуцирования здорового эмбриона. Лишь по одной этой причине модификация зародышевой линии одобрялась и одобряется некоторыми религиозными учеными и лидерами.

Любой противник модификации зародышевой линии должен в первую очередь признать тот факт, что в определенный момент в будущем все сомнения относительно безопасности будут разрешены. Лишь в этом случае можно будет обратиться к моральной составляющей модификации зародышевой линии как таковой.

Светские аргументы за использование модификации зародышевой линии можно в целом разделить на две категории. Первые утверждают, что у родителей есть свое право воспользоваться этой технологией без запрета со стороны государства, чтобы иметь такого ребенка, которого им хочется. Например, в США некоторые определяют это право как гарантированное Конституцией. Сторонники этого аргумента считают, что свобода выбора родителей – единственное моральное соображение, если, разумеется, гарантируется безопасность и отсутствие какого-либо медицинского ущерба для ребенка.

Второй светский аргумент заключается в том, что, возможно, существует ряд медицинских преимуществ, которые могут быть достигнуты лишь путем модификации зародышевой линии. Например, будь у нас возможность рожать детей с повышенным иммунитетом ко многим болезням, включая рак, – стоило бы отказываться от этого? И, в соответствии с аргументом, тем лучше, если это преимущество может передаваться последующим поколениям. Поскольку врачи обязаны делать все возможное для улучшения здоровья пациента, постольку и медицина должна развивать и использовать технологию модификации зародышевой линии.

В противоположность светскому аргументу, который основывается на свободе родителей в использовании технологии, религиозные доводы обычно начинаются с ответственности родителей. Как христиане, родители не должны быть свободны в своих желаниях, но их родительский долг может подразумевать необходимость прибегнуть к технологии, даже и к модификации зародышевой линии. Родители не свободны в выборе пути использования технологии или особенностей ребенка, которого они желали бы иметь, но их безусловный долг – давать жизнь и питать ее, обязанность, которая вполне может включать то, что именуется модификацией зародышевой линии. Одобрение модификации зародышевой линии ограничивается не только соображениями безопасности, но и медицины. Все же, что выходит за рамки медицинских показаний – например улучшение физических и умственных показателей, – отвергается. Ответственность родителей за медицинский аспект означает, тем не менее, что в этих областях должно проводиться научное исследование и медицинская технология.

Один из наиболее авторитетных документов Ватикана констатирует: «Медицинские исследования должны воздерживаться от операций на живых эмбрионах, если только не существует моральной уверенности, что это не принесет вреда жизни или не нарушит неприкосновенности нерожденного ребенка и матери, и при условии, что родители дали добровольное и обоснованное согласие на процедуру»[200]. Еще более открыто эта позиция выражена в Катехизисе Католической Церкви, современной основе Римской Католической Церкви, который учит, что «операции, проводимые над человеческим эмбрионом, следует считать допустимыми в том случае, если они не угрожают жизни и целостности эмбриона и не влекут за собой неоправданный риск, а направлены на его лечение, улучшение его состояния или здоровья, или на сохранение его жизнеспособности»[201].

У западных протестантских церквей нет подобных авторитетных документов, однако некоторые моральные богословы имеют большой вес в подобных вопросах, и наиболее влиятелен среди них Пол Рэмси. Будучи противником множества новейших биомедицинских технологий, он в то же время являлся активным сторонником того, что можно назвать модификацией зародышевой линии:

Что касается генетической хирургии или внедрения различных антимутагенных химических посредников, устраняющих генетический дефект прежде, чем он будет передан последующим поколениям путем репродукции, то здесь все просто. Если однажды практика медицинской генетики подобного рода вдруг станет реальностью, то никаких моральных проблем в связи с этим не возникнет: или, по меньшей мере, тех, что еще неведомы медицинской практике в целом. С точки зрения морали, генетическая медицина, позволяющая мужчине и женщине дать жизнь ребенку без некоего дефектного гена, который присутствует у них самих, покажется столь же приемлемой, как и лечение от бесплодия, когда один из партнеров страдает этим.[202]

Многие признают, что католики и консервативные протестанты выступают против генетических технологий в целом. Удивительно, что и Ватикан, и ведущие протестантские богословы единодушны в том, что модификация зародышевой линии является ограниченно– или условно-легитимной.

Однако светские возражения против модификации зародышевой линии выдвигаются многими из тех, для кого модификация зародышевой линии сводится к проблеме «детей на заказ», которые могут быть вполне здоровыми с медицинской точки зрения, но неполноценными в остальном. Некоторые настаивают на том, что модификация зародышевой линии – это надругательство над человеческим достоинством. Однако точное определение «достоинства»[203], тем не менее, остается неясным. Очевидно, это внутренняя ценность, которой обладает каждый индивидуум. Каким именно образом модификация зародышевой линии, якобы, оскорбляет достоинство, умалчивается.

Если некоторые возражают против модификация зародышевой линии, апеллируя к светскому представлению о человеческом достоинстве, можно ожидать, что богословы выдвинут подобный аргумент на основе веры в создание человека по образу и подобию Бога, что придает нашей сотворенной природе нормативный статус, изменение которого не должно осуществляться с помощью современных технологий. Для христиан идея imago dei — система, основанная на вере в Бога Создателя, дарующего жизнь человеку и отнимающего ее, Единого Бога, из сущности которого произошел Христос. Жизнь человека не фиксирована и не статична, но она протекает между двух этих полюсов – от момента, когда Бог дарует ее, и до того, как он ее отнимает. Ее истинная судьба находится в ее будущем во Христе, а не в ее собственной технологической модификации. На основе этого Нигель Камерон и Эми де-Бетс выступают против модификация зародышевой линии, нацеленной на улучшение человеческих качеств: «…ясно, что все попытки улучшить человеческую природу… с богословской точки зрения недопустимы, поскольку они заключаются в модификации человеческой природы, которую может даровать и отнять лишь Бог»[204]. Форма человеческой сущности, принимаемая в процессе инкарнации, становится нормативной. И потому, считая невозможным одновременно разрешить терапию зародышевой линии и предотвратить ее улучшение, они выступают против всех попыток ее модификации. С другой стороны, следует отметить: христианское богословие не может исключить возможности, что будущее человечества с Богом не имеет заданного историческим воплощением характера, а открыто и неопределенно, поскольку во власти Бога определять это будущее и создавать его, возможно, даже используя человеческие технологии как средство.

Другие светские оппоненты модификации зародышевой линии апеллируют к тому, что дети с модифицированными генами могут быть менее свободными, чем остальные. Особо резкая форма этого заявления содержит утверждение, что на самом деле генетическая модификация поражает генетико-невролого-эволюционный субстрат человеческого сознания и свободы, снижая – пусть даже и в малой степени – способность ребенка к свободомыслию и моральной ответственности. При желании это было бы осуществимо, возможно, путем модификации генов, которые отвечают за моральное поведение или особым образом изменяют стремления и склонности, если вообще когда-либо удастся точно определить их расположение. Однако возможности современной генетики слишком далеки от того, чтобы позволить установить, какие же гены необходимо изменить для достижения подобного результата. Более того, возможность его достижения не является причиной для запрещения модификации зародышевой линии в иных целях.

Тем не менее в последующие десятилетия в процессе выяснения роли генов в формировании предрасположенностей и моральных склонностей настанет необходимость ясно обозначить, что допустимо с точки зрения морали и что запрещено. Например, дозволительно ли модифицировать гены ребенка с целью увеличить его способности к музыке, при этом не затрагивая генов, отвечающих за желание упражняться на фортепиано или доставлять удовольствие слушателям?

В более сдержанной форме этого заявления утверждается, что любая модификация генома ребенка угрожает его свободе быть единственным хозяином своей судьбы. Юрген Хабермас предостерегает от «предопределенности извне», под которой подразумевает неверную асимметрию между родителем и ребенком. При естественном ходе вещей родители берут на себя ответственность за ребенка и принимают за них множество решений – такова естественная асимметрия в отношениях родители и детей, асимметрия нормальная и нужная. Однако эта естественная асимметрия – лишь временное явление, и мудрые родители знают, когда можно разрешить ребенку принять на себя большую ответственность. Генетическая же модификация, согласно Хабермасу, необратима и потому навсегда извращает эту взаимосвязь. В результате родители и ребенок никогда не смогут существовать в отношениях человеческой взаимозависимости или как равные члены духовного сообщества людей. Для Хабермаса масштаб или сила модификации не играют роли: единственным существенным фактором является ее неизменность. Будут ли все модификации зародышевой линии постоянными, точно неизвестно, и потому возникает вопрос: одобрил бы Хабермас такие модификации, которые могут быть подавлены или отключены каким-либо медицинским препаратом?

Некоторые светские и религиозные противники модификации зародышевой линии указывают на опасность объектификации и коммодификации. В обоих случаях основную тревогу вызывает не то, что ребенку (если рассматривать его как индивидуума, отдельно от остальных) будет причинен вред, а то, что отношения между родителями и ребенком будут искажены. Использование этой технологии создаст необратимую асимметрию в ситуации, когда родители выступают в роли конструкторов, а дети с модифицированными генами – объектом для реализации их конструкторских наклонностей. Тревога, выраженная понятием «объектификации», обусловлена тем, что родители и дети станут заложниками отношений противостояния дизайнера или конструктора и сконструированного им объекта, в противовес отношениям полноценных личностей. Коммодификация лишь довершает мрачную картину, ибо «ребенок на заказ» становится объектом с ценником на боку.

В будущем родители могут начать думать, что дети обходятся в определенную сумму – причем не их воспитание, а их создание, – и потому относиться к ним подобно тому, как некоторые люди относятся к дорогим машинам или изысканным драгоценностям. Их дети могут стоить больше или меньше, чем другие. Зная свою относительную стоимость, они могут негодовать по поводу того, что они генетически модифицированы, но еще большее возмущение у них может вызвать тот факт, что их модификация не самая современная, самая лучшая и самая дорогостоящая. Родители, предчувствуя реакцию детей, могут быть заинтересованы в том, чтобы платить за любовь и уважение детей больше, чем они могут себе позволить. Кроме того, будущие родители, которые, возможно, не захотят прибегнуть к помощи этих технологий, могут оказаться под серьезным давлением необходимости идти в ногу со временем и воспользоваться ими, осознавая, что однажды их детям придется конкурировать с другими детьми с модифицированными генами, чтобы поступить учиться или найти работу.

Еще одна широко распространенная причина неодобрения модификации зародышевой линии заключается в том, что она станет реальностью не идеального мира социальной справедливости, а в контексте социального неравенства. Большей частью технология будет доступна преимущественно богатым людям. Многие предметы роскоши доступны лишь очень состоятельным людям, но генетическая модификация отличается от остальных благ тем, что, если ей удастся создать более здоровых или более умных детей, эти преимущества приведут к еще большей пропасти между богатыми и бедными. Богатые родители смогут не только заплатить за лучшее образование, они получат возможность купить и лучших детей – таких, которые поступят в лучшие учебные заведения. С точки зрения морали, тревога выражается в том, что модификация зародышевой линии лишь несправедливо увеличит неравенство и потому станет источником еще большей несправедливости. Американский протестантский моралист Одри Чепмен предостерегает от того, что модификации зародышевой линии «повлекут за собой глубоко негативные социальные последствия… и, весьма вероятно, еще более усугубят существующие несправедливость и неравенство, чем серьезно усложнят их разрешение… С точки зрения справедливости, единственно возможный путь – не двигаться вперед…»[205]

Если модификация зародышевой линии вызывает тревогу относительно социального неравенства или объектификации и коммодификации, следует ли предотвратить развитие технологии и запретить ее применение? Многие полагают, что запрет – это нормально. Так или иначе, существует несколько причин, по которым запрет является далеко не лучшим путем, чтобы предотвратить возможные злоупотребления технологией модификации зародышевой линии. Во-первых, любой запрет должен будет стать всемирным и обеспеченным правовой санкцией. Сложно представить, что все нации одобрят данный запрет, и если некоторые формы модификации зародышевой линии будут проводиться тайно, то может получиться, что доказать нарушение закона невозможно. В таком случае, будучи однажды проведенной, технология модификации зародышевой линии будет доступна в каком-либо определенном регионе мира, если не везде. Весьма вероятно, что местные запреты лишь усилят ее привлекательность или страх людей по поводу того, что дети в других странах «опережают» их собственных.

Запрет модификаций зародышевой линии – неподходящая мера еще и потому, что у этой технологии есть положительные стороны, которые нельзя не учитывать. Как уже было указано выше, даже осторожные религиозные мыслители признают возможные преимущества, которые может обеспечить модификация зародышевой линии. В случае, когда технология одновременно опасна и полезна, правильной стратегией будет контроль ее развития и применения, а не тотальный запрет.

Однако государственное регулирование лишь минимально эффективно в ситуации, когда обществу необходимо помочь держаться точно выверенного курса между мудрым и безрассудным использованием технологии. Регулирование достигает наилучших результатов в том случае, если оно гарантирует безопасность, эффективность и полное раскрытие информации. Оно может способствовать росту информированности потребителей технологии, но его возможности по воспитанию у них мудрости в отношении вопросов морали ограниченны. Поэтому законодательное регулирование должно быть усилено другими формами культурного влияния, ясно указывающих на негативные моральные и духовные последствия, которые может вызвать применение этих технологий, и приучают людей к жизни с ними без риска столкнуться с такими последствиями.

Новый подход к проблеме модификаций зародышевой линии – вот что является сегодня насущной необходимостью. Слишком часто дискуссия превращается в противостояние двух чрезмерно упрощенных и неправдоподобных альтернатив, будь то тотальный запрет или безоговорочное одобрение. Те, кто выступают за запрет, должны признать, что они вряд ли получат его. Те же, кто ратуют за развитие технологии, должны принимать во внимание опасения его противников. Эти опасения вовсе не оправдывают необходимость запрета, но они сослужат отличную службу в качестве предостережений о риске, связанном с этой технологией, риском, которого можно избежать хотя бы частично. Эти тревоги вполне реальны, но они ценны не как моральные аргументы против этой технологии, а как предостережения о возможном риске в будущем, о риске, вероятность которого можно снизить хотя бы в некоторой степени.

Сторонники технологии должны быть первыми, а не последними, кто признает тенденцию этой технологии к усилению социальной и экономической несправедливости, объектификации и коммодификации детей, дискриминации по отношению к детям с модифицированными генами или, напротив, к тем, у кого они отсутствуют, или к созданию непреодолимых барьеров для установления нормальных отношений между родителями и детьми. Если защитники этой технологии не захотят честно посмотреть в глаза подобным негативным последствиям, то вряд ли родители будущего смогут избежать их. Зато очень вероятно, что родители будущего станут использовать модификации зародышевой линии с целью создания детей, которые превзойдут своих обычных ровесников.

Слишком часто сторонники этой технологии игнорируют подобные страхи, словно признание их существования могло бы быть расценено как одобрение запрета. Однако, если запрет невозможен, то нам всем следует признать факт наличия серьезной проблемы: нам необходимо подготовить себя к жизни в мире, где существуют данные технологии.

Жизнь с такой технологией потребует глубокосознательного понимания того, что она может обеспечить и что лежит за пределами ее возможностей. С этой точки зрения никто не знает, что станет реальностью через сто или двести лет. В ближайшее же время, скажем в течение нескольких десятилетий, если технология модификации зародышевой линии вообще будет успешно развиваться, ее возможности будут сводиться к избежанию некоторых болезней и, вероятно, к увеличению сопротивляемости к более широкому спектру заболеваний, например к раку. К счастью, этот процесс развития позволит обществу идти в ногу с этими новыми возможностями медицины.

И все же требуется нечто большее, чем просто информированность. Родители будущего будут нуждаться в помощи относительно осознания подводных камней объектификации, коммодификации и всего, что нарушает многообразие отношений родителей и ребенка, от которых зависит человеческое процветание. Им потребуется наличие моральной зрелости вкупе с осознанием и уверенностью, что удастся избежать любого злоупотребления этой технологией, которое может привести к недооценке человеческой природы ребенка и полноты человеческих взаимоотношений со своим ребенком. Им будет нужна поддержка, чтобы противостоять искушению использовать технологию для управления своими детьми или их конкурентоспособности. Для этой цели должны быть использованы все ресурсы общества, от новостных СМИ до изящных искусств, от научной фантастики до кинофильмов[206]. В этом процессе религии тоже отводится определенная роль, но не следует ожидать от нее того, что она станет моральным авторитетом общества, равно как и того, что она будет сама по себе предупреждать об опасностях, которые могут встретиться в будущем. Действуя сообща, все эти инструменты культурной формации должны сосредоточить всеобщее внимание на опасностях, которыми сопровождается увеличение возможностей, не сковывая нас страхом перед грядущим, но вдохновляя нас на поиск новых путей процветания.

Перевела с английского Мария Кузнецова